Кинцуги

      Было раннее утро, но духота стояла невыносимая. На висках и из-под мочек выступил пот — капельки пробегали по коже, как мошки. Дома в такое время года играют цикады; мальчик слышал их трещотку из-за океана.       — Мои еще спят, будь осторожен. Давай сюда чемодан.       В доме работал кондиционер, только дышать легче не стало. Не теряя времени на разглядывание рамочек на стенах, мальчик бесшумно следовал за дядей. В конце коридора на втором этаже их ждала маленькая комната, больше похожая на номер в трехзвездочной гостинице. Непонятно-желтые шторы, скрипучая даже на вид кровать, тумбочка с неплотно закрывающимися ящиками…       — Это гостевая спальня, — мужчина положил ладонь племяннику на плечо, — Здесь давно не было ремонта, но ты все-таки постарайся чувствовать себя как дома. Ванная за следующей дверью.       Мальчик кивнул; оба молча рассматривали голые стены.       — Ладно, отдыхай, я тоже пойду.       — Эм, дядя Хироки! — остановил его Акане. Тот остался стоять лицом к двери, сжимая чуть разболтанную круглую ручку.       — Не говори со мной по-японски в этом доме, — отрезал Хироки и вышел.              

***

      

      За дверью послышались голоса.       — Он все три дня не выходит из комнаты, — говорил дядя Хироки, — И не ест почти. Только раз с нами за столом поужинал, в день приезда, и все. Может взять что-нибудь утром или поздно вечером перекусить, но от полноценного обеда отказывается.       Да, это было ужасно. Акане не хотел пережить подобного унижения снова: он сидел с чужой семьей — мама, папа и две дочери, — они обсуждали свои дела и шутили, время от времени пытаясь вклинить его в беседу, он отвечал односложными фразами, еле-еле вспоминая язык. Еда не лезла в горло: ни луковый суп, ни жирные макароны — но из вежливости он запихал в себя столько, сколько смог. Он чувствовал себя нахлебником.       Сутки напролет он смотрел бессюжетные школьные аниме-сериалы или сёнены про попаданцев, убивая каждую новорожденную мысль. По ночам ему хотелось плакать; однако стены дома показались ему слишком тонкими: если он слышит их смех из столовой, телефонные звонки, их разговоры в полголоса о нем самом, то и они его наверняка услышат. Он тихо жевал край подушки.       — Я отвезу его развеяться, — отвечала дяде какая-то женщина. — Если он согласится, конечно.       Раз, два, три — столько раз постучали, а потом попросили разрешения войти. Мальчик слез с кровати и пальцами расчесал волосы.       — У-и, — громко ответил Акане по слогам. После трех дней молчания ему и по-японски было бы сложно вновь заговорить, а тут — французский. Он начинал переживать из-за своего голоса: опасно было так надолго заколачивать за челюстями свои связки.       Вошла светловолосая женщина в фиалковом жакете, которую он сразу узнал, хоть они почти не были знакомы. Мамина школьная подруга.       — Приветики, Акане, — она поцеловала его в обе щеки. — Ты, наверное, меня не помнишь. Когда мы последний раз виделись, тебе было… Ах, это было пол твоей жизни назад!       Тараторила она нещадно, сильнее, чем другие француженки.       — Как ты возмужал, — продолжала она, — Я помню прелестное круглое личико третьеклассника, а сейчас! Вы только посмотрите на эти скулы! Ну вылитый… м-модель.       Акане чуть не задохнулся от ее запинки, но нашел в себе силы ответить.       — Вы совсем не изменились за столько лет, так что вас трудно не узнать. Здравствуйте, мадам Эйнсворт.       Он поклонился.       — Ты можешь звать меня просто Розалией или Розой, — улыбнулась она. — Проедемся по магазинам? Хироки разрешил.                     — Я очень рада, что ты согласился на вылазку. Купим тебе что-нибудь стильное к школе. Но это не все, мне нужно поговорить с тобой о кое-чем важном.       Розалия была не самым внимательным водителем: во время разговора она почти все время смотрела на Акане, а не на дорогу.       — Я думаю, я догадываюсь, о чем вы.       Мелькающие картинки за окном совершенно не были похожи на пейзажи Киото или даже Токио. Мальчик чувствовал себя, словно во сне, и трепет его тоже казался ему каким-то нереальным.       — Хорошо. Ты уже видел отца?       Вот оно — первый отступ печатной машинки, первая буква красной строки. Сердце начало свариваться в кашу. Акане промычал, качая головой.       — Честно говоря, он приезжал к вам на днях, только Хироки даже на порог его не пустил. Как Хитоми от него берег, так и тебя. Но разве ты не достаточно вырос, чтобы самому решать, пускать его в свою жизнь или нет? Как считаешь?       Акане вдруг вспомнил свой второй вечер в Париже. Он услышал какую-то словесную перепалку внизу, выглянул из окна и увидел, как дядя ругается с высоким брюнетом в костюме без галстука. Теперь он понял, что это и был тот самый Кастиэль…       — У тебя, насколько я знаю, есть его адрес.       — Есть.       — Если все-таки решишься, дай мне знать: назначим время, и я отвезу тебя, чтобы Хироки не ругался. Думаю, лучше решить этот вопрос до начала занятий.       Они подъехали к торговому центру, и Розалия, сбросив с себя бремя непростого разговора и оказавшаяся наконец в своей стихии, как сказочная проводница, повела Акане по атриумам.       — Ты будешь учиться с моей дочкой, Тией, в одном классе, так что не стесняйся просить ее о помощи! Вот, примерь это и это, — она протянула ему два шерстяных пиджака. — Она славная девочка. По химии не подтянет, но обязательно даст дружеский совет!       — Так мы… как это будет… по-год-ки?       — Одногодки, да.       «Если бы мама осталась во Франции, мы с этой девочкой могли бы быть друзьями детства», — так подумал Акане. Других преимуществ местного гражданства он не нашел, поэтому быстро отмахнулся от этой мысли.       Задуматься еще о чем-то Акане не дала Роза, которая что-то нахлобучила ему на макушку.       — Посмотри в зеркало, тебе очень идет! Возьмем?       С черным беретом на голове Акане показался себе каким-то совсем чужим. Именно таким — с беретом, багетом и в тельняшке — его видели одноклассники в Киото. Интересно, что новенького ему скажут в этой школе? Может, стоит в первый день прийти в юкате? Хоть он и не похож на азиата.       — Берем.