My little world...

А вам знакомо чувство, когда человек обнимает тебя и ты чувствуешь, что он отдаёт тебе сердце, душу, всего себя… Ты чувствуешь… а до ушей доходят слова «Прости я больше тебя не люблю… «? —Прости… я больше тебя не люблю, Мэри-Энн, —слова стали больно пульсировать в голове, отдавая гулким эхом где-то в области сердца. В один момент рухнуло все. Я отодвигаю от себя Маршалла и поднимаю на него полные слез глаза, пелена не даёт рассмотреть его в полной мере, что даже и лучше. —Уходи мистер Мэтерс, —шепчу я не своим голосом, разворачиваюсь и иду в никуда. Казалось стены которые я, выстраивала вокруг себя так долго, рушились с каждый шагом отдаляющим меня от Маршалла. Я становилась уязвимой, становилась органом-мишенью для всего мира. *** —Зачем, сынок? —спрашивает мама девушки. В её чертах лица было столько боли и горечи, что мир кажется всю жизнь несправедливо поступал с ней, —я вижу в твоих глазах только искреннюю любовь к Мэри, зачем же вы мучаете себя? —Миссис Миллер…—Маршалл взял руку женщины в свои ладони и слегка сжал, —я больше не позволю, чтобы ей причиняли вред из-за меня, она не для моего жестокого мира. —Ты сломал мою девочку… Уходи, сынок, уходи и больше никогда не появляйся на нашем пути, —женщина высвободила руки из тёплых ладоней Маршалла и указала ему на дверь. Будто сердце его вырезали тупым ножом было настолько больно, уходить от женщины которую полюбил всем сердцем. —Я разбил её… —шептал Маршалл ускоряя шаг, скупая мужская слеза стекла по слегка заросшей щеке. *** Без еды четыре дня. Вода, успокоительные, одежда уже неприятно пахнет, да и я сама не зефиром благоухаю. В голове лишь его слова «я больше не люблю тебя… » Я хочу уйти, забыться и больше не проснуться… С меня будто выжали все соки, с меня будто вытряхнули душу, а внутренние органы казалось уменьшились в несколько раз. Я накидываю на себя чёрную толстовку Маршалла, до сих она пахнет им, тихо спускаюсь, чтобы мама не услышала, накидываю кроссовки, которые он мне подарил и шатаясь иду по дожливому Нью-Йорку куда глаза глядят. Во мне казалось бутылка виски, ноги не слушаются, голова будто после мощной прокачки на американских горках. Я шла. Долго. Шла час, шла два. Я падала, вставала. Пижамные штаны с цыплятами были в грязи, с волос лилась талая вода. Трасса вдоль которой я шла была пуста, ни одной машины, ни единой души. Я плакала. *** В ту ночь Маршалл стоял у окна и наблюдал за падающими каплями с чёрного Нью-Йоркского неба, она не выходила с его головы, ему было больно. В груди Маршалла кольнуло. *** Сил не осталось и я уже лежу в ледяной траве, где-то в канаве, по ледяной щеке стекает последняя горячая слеза —какой контраст. —Я тоже не люблю тебя, Маршалл… очень не люблю, —крепко стискиваю зубы и уже не чувствую ничего. *** Его, что-то тянуло на улицу… ведь всего в двух милях в канаве лежала она—его Мэри-Энн, он вышел на улицу. Сердце стало стучать по другому, а там за две мили от его дома в грязи лежала Энни, температура ее тела была уже меньше девяносто пяти градусов по Фаренгейту. Сердце отбивало последние удары. Спустя двенадцать часов, в кювете в нескольких милях от дома Эминема нашли девушку без признаков жизни, после выяснилось, что это было тело Мэри-Энн Миллер. *** —Если бы я знал, что ты окажешься такой слабой девочка я бы не отпустил тебя… Мы скоро встретимся, моя лавандовая девочка. End