Счастливый брак

Умывшись и одевшись, Изуми с чистой душой кинулся к дивану, дабы подремать лишние десять минут в гостиной, пока Тай-Лунг варит кофе. Причем делает это в приподнятом настроении. Совпадение или же знак, но именно сегодня ночью парню приснился довольно зловещий сон, в котором мужчина, ничего не сказав, сам отправился на охоту, а когда вернулся, был весь в крови, и вместо трофея у него в багаже остывал человеческий труп. Он с диким энтузиазмом рассказывал о погоне за жертвой и о том, какое же это всё-таки облегчение. Просил Изуми хотя бы раз глянуть на мертвеца, будто это не человек, а всего лишь деталь пейзажа, периферийная декоративная фигурка, призванная оттенять красоту растений. Несмотря на то, что парень безумно хотел спать, жуткий сон вызывал тошноту. Забивать негативом голову Тай-Лунга, что до его пробуждения успел лично съездить за цветами, он не собирался. — Будешь завтракать? — Запах ароматного кофе и присутствие мужа с не менее приятным феромоном окончательно вынудили омегу разлепить глаза. — Нет. — Почему? — Прежде чем сесть в кресло, Тай-Лунг аккуратно подтянул брюки, слегка оголив щиколотки, видимо, чтобы не растягивать ткань. Изуми, нечаянно ставший свидетелем этого, испытал лишь раздражение. — Меня тошнит, — недовольно проговорил он. — Рано утром тошнит. — Изуми, десять часов, это не шесть, и даже не восемь часов утра. Тебе через полтора месяца двадцать лет, если хочешь подольше быть молодым и здоровым, научи себя вставать и ложиться в одно и то же время, — впервые за месяц их примирения, терпеливо высказался мужчина. Парень проглотил деликатное замечание хотя бы из-за того, что ссадина, оставленная им, всё ещё рисовалась на шее Тай-Лунга. — Ты ни разу не спросил куда мы поедем. Не интересно? — Допив чашку кофе, он секунду поморщился от горького послевкусия и, поставив ее на журнальный столик, привычно закинул ногу на ногу. — Пусть это будет секретом, — натянуто улыбнулся Изуми, смотря на выспавшегося мужчину и припоминая свои ночные жалобы, произнесенные в пустоту. Пустяки. Подумаешь, совершенно неожиданного придавили собой во сне. За время раздельного проживания парень отвык делить свою кровать с альфой, поэтому частые ночевки стали для него настоящим испытанием. Тай-Лунг может и не настаивал, но было видно как он хочет завести ребенка в полноценном браке, где “раздельного” или “отдельного” попросту не существует. Он не препятствовал решению Изуми бросить университет и не ставил условий, создавая видимость свободы без каких-либо ограничений, но для парня почему-то такое поведение выворачивало всё наизнанку. — Для другой реакции я не успел проснуться. Пойдём? — Тай-Лунг кивнул и, поднявшись на ноги, подал ему руку. Находясь часами в обществе мужа, Изуми понемногу привыкал к тому, что с ним может быть настолько хорошо и комфортно. Они пропустили разговоры о том, что происходило с каждым поодиночке, и о пропущенных звонках тоже. Каждый словно специально кое о чем недоговаривал, усмирял пыл, сдерживался, чтобы не ранить и не задеть за больное. — Я поведу, — заранее предупредил Тай-Лунг, открывая ему дверцу автомобиля. — Какой хороший мальчик, — вдруг саркастично начал заигрывать с ним Изуми. — Ты напрашиваешься на нежности? — Садись, — мужчина улыбнулся и закатил глаза. Парень обвил его шею двумя руками и через дверцу метко поцеловал в приоткрытые губы. Глаза Тай-Лунга в этот момент отливали ледяной, но такой ласковой, почти интимной синевой. По пути к неизвестному месту Изуми несколько раз предлагал мужу остановиться, чему сам удивлялся. Желание вспыхнуло в нем как спичка и теперь подталкивало на неприличные действия. Прикрутив музыку и отстегнув ремень безопасности, он еле дождался светофора, чтобы прижаться к Тай-Лунгу. — Не сейчас, я же за рулем, — выпалил мужчина, крепко-накрепко взявшись за руль. — Сначала задуманное, а потом мы… — Их взгляды пересеклись вновь, и он замолчал, ощутив, как сильно вспотели ладони. — Я не могу терпеть, мне так хочется! — Чрезвычайно эмоционально произнес Изуми, положив руку на чужое бедро. — Ты же не против? — Тай-Лунг потерял дар речи. Кровь забурлила и с прикосновением омеги резко оттекла к ногам. Сердце сжалось так, словно больше и не забьется. С ума сойти. Блять, конечно не против! Мужчина не выдержал и с жадностью впился в любимые губы. Загорелся зеленый. На черный Mercedes обрушился вполне ожидаемый шквал возмущения. Одни водители гневно сигналили им, другие объезжали. Изуми, охваченный жаром, окончательно перелез к мужу, заслонив собой лобовое стекло. Тай-Лунг видел, что ему искренне наплевать на обстоятельства. Возбуждение накалило его как стеклышко, которое вот-вот треснет, если его не охладить. Опьяненный поцелуем, мужчина совершенно не хотел выпускать Изуми из объятий, но и не мог больше терпеть все эти травматичные моменты. Не мог и отпустить его, хотя знал, на что идет. Всё с самого начала было против него, и от этого липкий страх только усиливался. Изуми сильно расстроится? Можно не сомневаться. Но если не сейчас, то когда? Еще ничего не сказав, мужчина ощутил всю тяжесть не оброненных слов. Боже, в последний раз он чувствовал себя так лишь в детстве, когда прятался под кроватью, прислушиваясь к шагам разъяренного отца. Тай-Лунг отсчитал про себя до трех и, разорвав поцелуй, крепко обнял мужа, не готового к этому разговору. — Пересядь, я где-нибудь припаркуюсь, — тихо попросил его мужчина, повернув голову к окну. — А я знал, что ты меня послушаешь… Что тебе снилось? Сознание теряет связь с окружающей средой. Разум освобождается от оков. И до нового пробуждения твоё тело тебе не принадлежит. Ничего особенного. Почему ты спрашиваешь меня об этом? Неважно, что ты видишь, закрывая глаза. В любую секунду светлые грёзы могут превратиться в сущий кошмар. Я хочу знать. Нельзя? Но и зима может стать летом в искаженных событиях тридцатилетней давности. Как же душно. Раскаленный августовский воздух, перемешиваясь с чистым и тонким древесным ароматом, раздражает слизистую носа. Незнакомые симптомы сливаются воедино. Во рту всё пересыхает и ужасно чешется, раздирая горло. Жжение и зуд пламенем перескакивают на глаза. Кашляя, Даянэ безжалостно трет их, поднимает голову и только тогда узнает расплывчатые очертания верхушки дома, в котором родился. Напряженно щурясь, он смаргивает горячущие слезы и терпит мимолетный шум, перетекающий от глаз к ушам. Что, черт возьми, я здесь делаю? Озлобленно прорычал мужчина, как если бы на него распылили перцовый баллончик. Самым странным в этой истории было то, что увиденное ему не показалось. Даянэ бы никогда не спутал свой прежний дом с другим, будь то даже его точная копия. Прежде чем раскрыть глаза и внимательно осмотреться, он попробовал успокоиться. Сделал самое элементарное, то что обычно помогало: до предела сжал зубы, настроил дыхание и… Прийти в себя не получилось. Всё, что у него было в голове, будто стало чувством, которое по нарастающей обострилось. Стоя на месте в абсолютной темноте и тишине, Даянэ ощутил смутную растерянность, но не потому, что мрак воспаленных глаз перекрывал палящее солнце, нет.. Это потому, что открыв глаза, я увижу гребанный кедр, который спилили двадцать лет назад. Мужчина мысленно уклоняется, обороняется от феерических нападок разума, как вдруг слышит до дрожи знакомый голос. Спусковой крючок обрывается. Этот голос заставляет Даянэ поднять веки и экстренно сфокусировать зрение. — Даянэ… Посмотри на меня. Старинный кедр в мгновение ока накрывает сад необъятной тенью вечнозеленых ветвей. — Помоги мне спуститься. Мужчина опускает голову. Бесконтрольный ужас разгоняется в жилах вместо крови. Но Даянэ всё равно смотрит прямо в упор на виновника боли, отозвавшейся в его мозге вспышкой бреда. Проходит минута. Две. Шанг не торопится исчезать. Он не пропадает и не становится миражом. Он дышит словно живой. Его волосы, отросшие до лопаток, такие же черные и от природы непослушные, как у самого альфы, ниспадают по плечу неровной волной. Вечно бледное лицо, переливаясь на солнечном свету, скрывает темные круги под глазами, из-за чего выглядит более здоровым. Нежно-розовые губы дарят улыбку. А это потрясающее кимоно с вышивкой сакуры… Даянэ, конечно, замечает его сильно округлившийся живот и, не в силах сомкнуть веки, ощущает, что ледяной пот льет по спине градом. Слишком поразительно. Слишком странно. Чувство осознанности не позволяло мужчине расслабиться ни на миг. Чем дольше он смотрел на мертвеца, тем подробнее вспоминал день, в который попал. Говорят, что самая грязная вещь на свете – деньги, а Даянэ бы сказал – воспоминания. Видя Шанга во сне, он потихоньку, понемногу сходит с ума. Особенно иронично видеть его всегда молодым и по-настоящему счастливым. Это неплохо, а, впрочем, память не так просто обдурить, поэтому всё то, через что пришлось пройти с этим человеком, в этом доме, в этом возрасте, уйдет с ним так же, как когда-то ушло с Шангом. Даянэ поддался искушению и действительно смог подойти к мужу, даже для иллюзии, неприлично близко. Шанг протянул ему руку, вторую положив на живот. Феромон омеги тоже реалистично изменился, подстроившись под ребенка. Этот молочный аромат занимал особое место в сердце мужчины. — Ты не выпил лекарства? — Они без устали смотрели друг на друга, но будто лишь Даянэ ощущал эту тонкую грань возможного. Помогая Шангу спуститься по ступенькам с деревянного выступа, он крепко-накрепко держал его под руку. Чувствовал его теплое дыхание, но был за стеклом. — Выпей и не мучайся. — Лекарства? — Словно не расслышав, переспрашивает мужчина, необычайно мягким, едва ли не безобидным голосом покорности. Казалось, что теперь тихо стекающие по щекам слезы разъедают глаза. — От аллергии, — уточнил Шанг, перешагивая с последней ступени на каменную дорожку. — У меня… Никогда не было аллергии. Хотел возразить Даянэ, но не закончил фразу, потому что вдруг потерял в этом смысл. Он давно перестал умолять. Перестал гнаться за погребёнными светлыми деньками. Перестал искать оправдания перед сыном. Шанг приложил ладонь мужчины к своему животу, и ребенок, словно ощутив присутствие отца, тут же начал пинаться. Какой подлый трюк. Готовясь стать родителем в двадцать один год, Даянэ казалось невозможным выразить те чувства, что он испытывал при общении с совсем еще маленьким, слабым, не появившемся на свет Тай-Лунгом, но, почувствовав это шевеление под шелковой тканью спустя столько лет, мужчина лишь вновь убедился в подлинности счастья, которое он испытывал в те чудесные месяцы. Незабываемо. Шанг, который уничтожил себя собственными руками, муж, совершивший вещи, которые не прощают, и их единственный ребёнок, которого они оба бросили в яму беспросветного эгоизма. Даянэ нервно усмехнулся. Может он и не верил своим глазам, но всё же хотел, чтобы этот сон был прочнее его брака. — Как думаешь, не услышать смеха своего ребенка, это самое страшное? — Шанг ангельски улыбнулся и ласково вытер слезы мужчины ладонью.