***
Иванка шагала по улице широко и уверенно, подставляя лицо свежему ветру. Луке пришлось даже придержать её за руку: негоже молодице идти впереди мужа. Сей же час он поймал в ответ откровенно насмешливый взгляд. Уши заалели. Лука всё ещё чувствовал себя неуютно в её обществе, и, хоть убей, не знал, как себя с ней вести и о чём разговаривать. Да и как?! Как смириться и привыкнуть к этому, начать воспринимать Ивана и Иванку за единое целое? Он суетливо провёл ладонью по волосам, откашлялся: — Что за вести принёс Стопан? Иванка блеснула белозубой улыбкой: — Давай справляться с трудностями по мере поступления. Перво-наперво разберёмся с дитём Ведрана. Лука чуть повеселел: эвон чего, «давай», «разберёмся»… По всему выходило, что они станут делать это вдвоём. Она тем временем продолжила: — Токмо виду не подавай, что узрел нечто странное. Чаю, что не просто нищенка к ним наведалась. Бабице это была. Эх, зря я тогда отговорила святого отца от крещения. Лука ойкнул, испуганно взглянул на Иванку. Бывалоча, в дом, где находился некрещённый младенец, приходила дикая баба — бабице. Могла она оборачиваться зверем лесным или гадом ползучим, и даже превращаться в туман, чтобы украсть или заменить новорожденного подменышем. Он слышал истории об этих созданиях и прекрасно знал, что распознать их почти невозможно. Были такие случаи, якобы, даже у них в округе. — Так это ребёнок нечистой силы! И ты знаешь, что нужно делать? — Знамо дело, — Иванка наклонилась и сорвала несколько стеблей крапивы, хмыкнула, — с родителями вот справиться бы. Ну, надежда кое-какая есть на матушку Ведрана. — А крапива тебе на что? Супруга посмотрела на него внимательно: — Да чтобы сечь подменыша долго и безжалостно. Он будет орать столь жутко, что настоящая мать не сможет этого вынести. И жалеючи собственного младенца, она вернёт человеческое дитя родителям. — Зачем ей всё это надо? — ахнул Лука. Бить ребенка ему совсем не хотелось. Даже подменыша. Иванка лишь пожала плечами.***
Ведран, хоть и серый от недосыпа, встретил их приветливо. А вот Франку перекосило раздраженной гримаской. Лука уставился на неё, поражаясь тому, как она сумела измениться всего за неделю. Спала с лица, осунулась, побледнела, под глазами зацвели синяки. От улыбчивой молодухи не осталось и следа. Матушка Чорлука, сидевшая у окна со штопкой, с интересом уставилась на вошедших. Седая голова её была обвязана мокрой тряпкой, усталые глаза воспалены. Заприметив в руках Иванки пучок крапивы, она пробормотала что-то вроде «Хорошо хоть кому-то ума хватило» и вернулась к своей работе. Напряжение, повисшее в воздухе после этих слов, можно было резать ножом. Из люльки раздался требовательный плач, да такой силы, что заложило уши. Лука заглянул внутрь и едва сдержал крик. Захотелось помотать головой, чтобы разогнать наваждение. Но отвести глаза от нечисти оказалось не так-то легко. Неведомое существо ничем не напоминало человеческого ребёнка: уродливая голова, чётко очерченные узкие тёмные глаза, оттопыренные уши и вздутое брюшко, смуглая, точно опалённая солнцем кожа, похожая на кору дерева. От него исходила жаркая удушливая вонь. Так пахло болото в знойный летний полдень. Франка подхватила крикуна на руки, и стала медленно укачивать:Люли — люли — люленьки, Прилетели гуленьки! Стали гули говорить: «Чем нам сына накормить?»
Подменыш никак не реагировал на её объятия и продолжал вопить. Лука невольно оглянулся на Иванку, та прищурилась и сказала твёрдо: — Ну-ка, дайте дитё нам. А сами идите, покуда погуляйте. Вместо того чтобы послушаться, Франка еще крепче прижала к себе ребенка: — Не отдам! Это мой сынок! Знаю я, чего вы удумали. А я вам не верю, понятно?! Не верю-ю! По её щекам потекли слёзы. Ведран, сердито заворчав, торопливо поднялся с лавки и пошел к ней. Лука еле успел преградить ему дорогу. — Матушка, не… — начал было Ведран. — Молчи! Не мешай! — мать оборвала его резким движением руки, и спросила, обращаясь к Иванке. — Ты уже делала это, верно? Та молча кивнула. Тогда старуха, жестом, не терпящим возражений, указала сыну и невестке на дверь. Существо, оказавшись в руках Луки, пронзительно заверещало. Он сглотнул, увидев, как тонкие руки супруги стянули с младенца пелёнку, приподняли повыше рубашечку, обнажив тощее тельце. Резкий взмах руки — крапива мгновенно обожгла кожу на попке. Удар, ещё один, другой, третий… Подменыш взревел так, что Лука едва удержался, чтобы не уронить его. — Сыночек! — донёсся истошный крик Франки. — Ему же больно! Не смей, слышишь? Не смей! И вдруг всё стихло. За дверью послышались шаркающие шаги. Вот она распахнулась. Лука с ужасом увидел перекошенное от ярости лицо уродливой худой старухи со вздутым животом и свиными клыками. — Забирай! — крикнула Иванка. — И отдай нам человека… Старуха злобно засопела, но подалась вперёд, выпутала из грязного тряпья узел с мирно спящим младенцем и швырнула его Иванке. Та ловко поймала дитя на лету. Старуха же выхватила из рук Луки подменыша, попятилась назад и исчезла, словно и не бывало. Иванка обессиленно упала на лавку. И только теперь Лука заметил, что прекрасное лицо её было мокро от слёз. Впрочем, когда хозяева наконец-то осмелились войти в дом, на губах Иванки играла привычная насмешливая улыбка.