Как на нашей нивке Сегодня дожинки! Диво, диво!
Настали дожинки — праздник окончания жатвы. К обеду был выжат последний хлеб. Старостиха — супружница Дарио красавица Мирела — заплела бороду из последних несжатых колосков, уложила под ней хлеб да соль, да обрядила последний сноп в белоснежную рубаху и украсила его разноцветными лентами и венками. И вся деревня, повалявшись напоследок на жнивье, с криками и гиканьем повалила к старостиному двору, который превратился в большой стол. Небо ещё синело тихой безмятежностью лета, но в прохладном воздухе уже серебрились тонкие паутинки. По изгороди полз виноград. Тяжелые матовые грозди, налитые соком, казались почти чёрными.До краю дожнемся — Меду мы напьемся! Диво, диво!
На улицу вывалили все обитатели деревни от мала до велика, выполз даже старый Дражан, что какой уж год сидел сиднем на лавке. Он с трудом передвигал ноги, тяжело дыша, но выцветшие глаза его весело блестели из-под кустистых бровей. Бабы ему что-то кричали, он улыбался в ответ беззубым ртом. Затрещали жаркие костры, на решётках заскворчало мясо, вкусно потянуло, перебивая виноградный дух, свежим хлебом и дымом. Румяные, пышущие здоровьем девки и молодицы в домотканых платьях из беленого холста водили хороводы. Мужики в праздничных рубахах, стараясь их перекричать, выкрикивали озорные припевки.Закатилось красно солнышко За зéлен виноград, Целуемся, милуемся, Кто кому рад
Лука по негласному уговору с деревней пригнал стадо сразу после полудня, и наскоро умывшись, теперь оглядывал толпу, стараясь отыскать взглядом Иванку. Пробираясь сквозь гомонящий людской поток, он столкнулся с Ведраном, который чуть было не сбил его с ног. Тот витиевато выругался и полез обниматься. От медвежьих объятий у Луки заныли ребра, и он с немалым трудом вырвался на волю. Ведран тут же пристал с расспросами — как живешь да чего глаз не кажешь, бледненький что-то, заездили тебя знатно. Лука отшучивался, а самого неудержимо разбирал смех. Эх, ведал бы Ведран, что за огонь-баба у него под боком! Выручил Ивица, вовремя перебивший его приятеля: — Когда крестины? Ведран — наивная душа — в сердцах сплюнул: — Когда отче возвернётся. Сам знаешь, не любит он этих игрищ бесовских. Да с дитём — бог миловал! — ныне всё хорошо, так что, обождать можем. Лука хмыкнул, но промолчал, хоть и имел на этот счет свое мнение. Слишком редко в последнее время отец Славен появлялся на проповедях, предпочитая их доброму кувшину со сливовицей. Да очень уж любил баб. Пожалуй, даже больше выпивки. У Луки иногда появлялось искушение разобраться с отче по-мужски. Но он неизменно пересиливал себя, потому как знал, что ни одну бабу насильно Славен ещё не увёл. Поэтому, не говоря ни слова, Лука зачерпнул кружкой из бочки наливки, осушил в два глотка и вновь закрутил головой по сторонам. Иванка обнаружилась в кругу баб, возглавляемых Даворкой, и при виде их Лука чертыхнулся. Нутром чуя опасность, бабы, в отличие от мужиков, незнакомую молодку привечать не собирались. Впрочем, Иванка ничуть не страдала, с лихвой компенсируя это пустячное неудобство тем, что околдовала, за редким исключением, всю мужскую половину деревни. И хоть до сих подмывало прямо при всех впиться губами в её губы, чтобы показать, кому она принадлежит, Лука, поначалу мучимой ревностью, всё же от этой напасти излечился, видя, что его женушка всегда умеет вовремя остановиться, не переходя черту дозволенного. Ибо, в конце концов, он понял, что занимает в сердце Иванки куда большее место, чем иногда ему самому казалось. «Чем меньше врётся, тем спокойнее живется» — как-то заявила она, и по вечерам насмешливо рассказывала про своих горе-поклонников. Поэтому-то увидев её в столь непривычном окружении, Лука на миг опешил, а затем бросив Ведрана, стал спешно пробираться сквозь толпу. Бабы буравили Иванку недобрыми взглядами да перешептывались. Даворка же, приторно улыбаясь, попросила: — Покажи-ка свою обувку, девонька. Уж не красные ли у тебя сапожки? Женушка его насмешливо дернула уголком губ, приподняла край платья и выставила стройную ногу на всеобщее обозрение. Обута она была в изящные кожаные башмачки, при виде которых на физиономии старухи появилась кислая гримаса: — Обшиблись малость мы. Видать, не летавица ты, девонька. Ладони Луки само собой сжались в кулаки. — Старые ведьмы, — прошипел он. — На исходе лет рехнулись что ли! Старуха забормотала, оправдываясь: — А что мы должны были продумать?! Всех мужиков свела с ума, окаянная. Даже отче смотрит на неё, как голодный зверь на добычу. Да и тебя к себе, смотрю, крепко привязала. Эвон, отощал весь, одни глазоньки да носище остались. — А ты, бабка, будешь лезть не в свои дела, можешь вовсе без носа остаться, — отчеканила Иванка, подхватив Луку под руку. — Пойдём, любый мой. Даворка стукнула клюкой по земле и сердито воскликнула: — Что за нравная молодица! Смотри, Лукашка, залюбит она тебя до смерти! Иванка рассмеялась и потянула Луку за собой. Заворачивая за угол, они обернулись — старуха продолжала внимательно смотреть им вслед. В глухом переулке между домом Дарио и выбеленным солнцем низким каменным забором было безлюдно. Жена прильнула к нему, точно замерла в ожидании, затем коснулась его уха губами и тихо шепнула: — Чего ты ждешь? — Оборотись, — глухо попросил Лука, сжал пальцами её запястье и ощутил, что она дрожит. Иванка чуть хмыкнула, как делала всегда, когда хотела поспорить, однако промолчала. Тёплое дыхание приятно щекотало шею, но Лука не решался обнять её: красота чародейки вызывала в нём по-прежнему благоговейный трепет. А хотелось совсем иного — нырнуть в ивановы объятия. Какое-то время они стояли молча, но вот она осторожно потянула руки из его ладоней и улыбнулась. Улыбка была немного лукавой, но совсем не обидной: — Ну, что же… Когда его обхватили знакомые руки, привлекая к поджарому телу, Лука чуть не застонал от удовольствия. Он прижался к прохладной щеке: — Зачем ты дразнишь меня? В голосе Ивана послышался смех: — Я просто подумал, что тебе это может понравиться. Теплые мягкие губы коснулись его губ. Языки сплелись в жадный поцелуй. Рука медленно, но верно скользнула в портки, огладила уд. От каждого иванова касания, от чуть хрипловатого шепота сердце Луки заходилось в сладкой истоме и мысли разлетались вдребезги. Ещё немного, и… — Ить, стыда у людей нет! Средь бела дня срам творят! Нашли место женихаться… Тонкие пальчики направили его уд в трепещущее лоно. Он излился внутрь Иванки и распахнул глаза. За оградой стояла, поджав губы, Даворка.