Купидоновая лихорадка

      — Ну же, давай! Быстрее, прыщавый, мне некогда тут с тобой засиживаться… — лёгкое небесное создание, облачённое в белые летящие одежды с ореолом золотисто-розового сияния и голубыми лентами облаков, опоясывающих не только тонкую талию, но и руки, плечи и даже голени, нетерпеливо помахивало крыльями, то ускоряя, то замедляя движение. Волшебные крылья эти отливали жемчужным светом и были до того прекрасны, что ни одному художнику не выпало бы удачи нарисовать их узор. Причина в том крылась наипростейшая: божественные существа и атрибутика имели превосходящий человеческую фантазию вид, потому могли чудиться и казаться, но никогда не быть воспроизведены. — Эх, что так долго-то? Она ж вся твоя!.. Тормоз!       Несмотря на божественный облик и сущность, небесным терпением создание не отличалось. Купидон, любовный вестник, а это был именно он, перелетал с места на место и досадливо куксился, поглядывая на две волшебные полоски-индикаторы, мерно пульсирующие над головой его нынешнего подопечного.       Молодой человек со спутницей устроились в кафетерии недалеко от крупного торгового центра и тихонько вели задушевную беседу. Девушка, одетая в цветастое платье, усиленно строила глазки и благосклонно улыбалась своему спутнику, а тот, казалось, не мог на что-то решиться. Именно это поведение парня больше остального раздражало купидона. Ему хотелось поскорее завершить очевидно выигрышную партию и отчитаться наверх, высшим божествам, о проделанной работе, но парень медлил, а купидон продолжал брюзжать. Оснований для недовольства было предостаточно.       Всё указывало на состоявшуюся пару. Показатели первой полоски, сияющей аквамариновым светом, фиксировали уровень совместимости молодых людей. Цифровое обозначение горело значением в 82 процента. А второй индикатор, переливающийся красно-оранжевым цветом, никак не желал целиком становиться алым. Именно это обстоятельство удерживало руку купидона, готового пустить волшебную стрелу во влюблённые сердца.       «Пока чувство не будет признано и осознанно, ни в коем случае нельзя соединять сердца», — гласило основное правило любви, назубок заученное в КК — Колыбели Купидонов — школы для божеств любви, которую обязаны были окончить все без исключения амуры, эро́ты, э́росы и купидоны, различавшиеся между собой только сферой влияния в мире людей.       Небесная иерархия в любовной среде была несложной. Амуры почитались простейшими любовными божками, ведающими первыми влюблённостями. Эроты брали на себя ответственность за первичные плотские желания подопечных. Их вотчиной обозначены были любовные соития, подкреплённые сильными чувствами. Эросы занимались прочими любовными утехами и являлись самыми развратными существами на небесах. Между собой небесные жители именовали их «богами секса», сами же эросы предпочитали более благозвучное имя бога плодородия «Приапа». Именно так они представлялись всякому, заинтересовавшемуся их профессиональной деятельностью. Купидоны же отвечали за истинные чувства, правдивой любовью наполнявшие людские сердца. Их труд считался наиболее честным и важным, так как стрелы, пущенные купидонами, соединяли пары и служили залогом семейного счастья.       И вот один из таких любовных посланников, купидон по имени Ван Ибо, нетерпеливо ждал, пока его подопечный «разогреется до алого состояния», то есть до наивысшей отметки второго индикатора, фиксирующего уровень любовного томления. Перейдя в «точку кипения», влюблённый обыкновенно озвучивал свои чувства, а купидон соединял сердца выстрелом из магического лука, сохранившего в своём официальном названии имя первого из богов любви Амура.       Между тем нынешний протеже купидона никак не желал изливать душу явно интересной ему девушке. Стимулируя «разогрев», Ван Ибо неустанно помахивал своими волшебными крыльями. Этот божественный артефакт, вручаемый всем выпускникам КК, был способен наполнить любовным жаром воздух вокруг пары и ускорить движение крови в людских телах, что неизменно приводило к накаливанию атмосферы на свидании и разжиганию любовного пыла. Однако, согласно правилам КК, злоупотреблять подобным средством не рекомендовалось, ведь последствия для пары могли случиться самые разные. Тем не менее Ван Ибо был настолько уверен в правильности составленной им партии, что совершенно ни на что не обращал внимания.       Кроме того, он торопился: до исхода дня ему предстояло ещё проведать одного человека, собственное пристальное внимание к которому он едва ли мог оправдать на работе, а потому обязан был заниматься подобного рода «личными интересами» только после завершения назначенного ему дела.       «Дело» же это, ныне порученное Ван Ибо, отказывалось сдвигаться с мёртвой точки и вокруг да около ходило в беседе с девушкой, не решаясь произнесли заветных три слова: «Ты мне нравишься». Оттого нетерпение купидона можно было считать оправданным, а его резкость — обоснованной.       К исходу двадцатой минуты непрерывного ворчания и усиленного помахивания волшебными крыльями, имеющими, согласно каталогу божественных артефактов, громкое наименование «Тегмина Страсти», результат работы купидона был-таки достигнут.       Парень за столиком кафетерия медленно проговорил: «У меня есть к тебе чувства, Мина. Ты мне очень нравишься!», а шкала чувств, прозванная в официальных небесных документах «Градусником Любви» и в обиходе обзываемая «Гралей», запульсировала алым светом. Этот важный момент купидон не пропустил: в том состояла его работа. Влюблённые сердца требовалось благословить божественным сиянием.       — Во-о-о-т, маласа! Так и надо было с самого начала, — Ван Ибо широко улыбнулся, аккуратно натянул тетиву магического лука и спустил стрелу точно в цель. Пронзёнными оказались сразу два влюблённых сердца: партия состоялась. «Граля» показывал высокую — 38,2 градусов по Цельсию — температуру чувств подопечного купидона, а шкала совместимости пары, отмеченная на НКС (ещё одном божественном артефакте купидонов, называемом «Небесным Калькулятором Совместимости») — том самом индикаторе аквамаринового цвета — продолжала устойчиво светлеть 82 процентами.       — Готово, — Ван Ибо довольно оглядел плоды трудов своих и отправил в Небесные Чертоги отчёт о завершении миссии.       Не дожидаясь ответа сверху, он покивал сам себе, похвалив за создание очередной счастливой пары, закинул золотистый узорчатый лук Амура за спину, проигнорировал подлетевшее к самым ногам голубоватое облачко, служившее ему обычным транспортом на небеса, и вприпрыжку помчался мимо прохожих в сторону сереющей вдалеке высотки. Там, на первом этаже, находилась юридическая контора, где работал интересующий его человек.       Вообще-то купидонам не разрешалось оказывать кому бы то ни было повышенного внимания, но и запретов на личный интерес к людям в сборниках правил божеств любви и «Стезе» («Стена Законов», «Стезя» — так в обиходе прозвали стену у врат Небесных Чертогов, исписанную всевозможными небесными законами) не имелось. Да и зачем? Никто из обитателей небес и помыслить не мог обратить свой лучезарный взор вниз, на человеческую массу. Всё, о чём мечтали и помышляли жители рая, — лишний раз лицезреть Всевышнего и служить ему верой и правдой. Все, кроме Ван Ибо. Он как раз эту общую для сородичей привычку не то, что не принимал, просто не понимал и с некоторых пор не разделял.       Пусть мелким и неопытным Ван Ибо долгое время стремился быть лучшим купидоном, работал не покладая рук и дарил счастье людским сердцам во славу Всевышнего, всё изменилось в момент, когда его глаза разглядели нечто более конкретное и плотское, чем лучистый божественный свет. Однажды Ван Ибо увидел ЕГО и с тех пор уже не мог существовать по старым правилам. Теперь он жил и выкраивал лишние минутки, чтобы хоть разок взглянуть на восхитившего его человека.       Вот и сейчас, когда густо сдобренное розовыми красками небо оповещало о завершении солнечного дня, Ван Ибо нёсся к заветному офису. Остановился он только около изысканной вывески «Лотос» и никем не замечаемый прилип к окну: его цель стояла напротив. Высокий статный мужчина прощался с очередным клиентом. Белоснежная мягкая улыбка, умный взгляд и чуть склонённая к собеседнику голова указывали на ровный нрав, прекрасное воспитание и чистую, незапятнанную самообманом душу. Именно такой облик впечатлил купидона в первый же миг. Эффект не развеялся даже с течением времени.       Не то, чтобы Ван Ибо никогда не встречал честных и правдивых людей, просто конкретно этот человек отличался от всех. Чем? Купидон не сумел бы сформулировать, но чувствовал, что человек, носящий благозвучное имя Сяо Чжань (его Ван Ибо прочёл на именной табличке, выставленной на рабочем столе юриста), облачённый в чёрный, как ночь, строгий костюм, был другим.       — Ну, нет. Не надо… Опять работать допоздна собрался? — Ван Ибо укоризненно покачал головой, когда Сяо Чжань, проводив клиента и посмотрев на циферблат настенных часов, со вздохом вернулся на рабочее место.       Часы в юридической конторе показывали половину седьмого вечера, то есть уже полчаса как отмеривали завершившийся рабочий день. В офисе «Лотоса» никого, кроме Сяо Чжаня, не было видно, так что тому ничего не стоило отправиться домой и немного отдохнуть от трудов. Однако Сяо Чжань о таком, очевидно, не помышлял. Он просматривал сложенные на столе аккуратной стопкой папки и откладывал их в сторону, пока, наконец, не остановился на одной. В изучение каких-то сложных документов, исписанных мелкими буквами, Сяо Чжань углубился на долгое время и больше ни на что не обращал внимания. Примерно в таком же состоянии находился Ван Ибо, только он тщательнейшим образом изучал и запоминал самого Сяо Чжаня — его мимику, движения, дыхание.       Купидону всякое дело, совершаемое Сяо Чжанем, будь то сон, приём пищи или рабочий процесс, было необычайно интересно. В каждую минуту Сяо Чжань представлялся Ван Ибо совершенно неповторимым, несмотря на то, что тот неподвижно сидел в своём кресле. Такое впечатление было сложно объяснить, а оправдать тем более, потому купидон в один момент решил, что хотел быть похожим на этого Сяо Чжаня, а через некоторое время осознал своё желание постоянно быть рядом с ним в несколько ином статусе — возможно, другом. Однако ни первого, ни второго стремления Ван Ибо не дано было исполнить, так как против воли небес, регулярно озадачивающих купидона исполнением его прямых трудовых обязанностей, пройти мимо не получилось бы. Так и выходило: работу Ван Ибо выполнял быстро, часто наспех, а остальное время старался проводить где-то недалеко от Сяо Чжаня.       Ван Ибо не всегда сливался со стеклом офиса «Лотоса». Часто он провожал Сяо Чжаня до его квартиры, иногда даже присутствовал на рабочих встречах юриста. Пусть в такие моменты Ван Ибо ничего из разговора не понимал, смотреть на эталонного Сяо Чжаня ему доставляло удовольствие. Да и, бывало, внутрь офиса юристов купидон заглядывал. Как-то раз даже решился подсесть к столу Сяо Чжаня, заняв кресло посетителя, но удержался на этом месте лишь полчаса, так как Сяо Чжань периодически поднимал взгляд и смотрел прямо в его сторону, словно бы мог видеть божественного посланника. Такого, конечно же, никак не могло произойти, зато представить себе оживлённую беседу с интересным ему человеком Ван Ибо никто не запрещал.       Он много раз фантазировал о том, как знакомится с Сяо Чжанем, ведёт с ним какой-нибудь умный разговор, смеётся, шутит, вызывая ответную улыбку, и любуется светлыми эмоциями на волшебно-привлекательном лице. Но Ван Ибо неизменно разочаровывался в своих мечтаниях, когда воображаемый Сяо Чжань спрашивал у него, чем тот живёт и занимается. Рассказать о себе как о боге любви Ван Ибо не мог, да и понимал, что не поверит ему никто. Оттого и печалился каждый раз, не способный не только по-настоящему пообщаться с Сяо Чжанем, но и мысленно тому о себе рассказать. Такая ситуация угнетала, хотя и из неё Ван Ибо, как один из лучших выпускников КК, нашёл выход: он перестал надеяться и научился наслаждаться тем, что мог себе позволить — например, такие, как сейчас, минуты украденных свиданий.       — Ага-ага, давай, надо возвращаться. Ты же устал, — Ван Ибо одобрительно покивал, когда Сяо Чжань, наконец, отложил в сторону документы, размял затёкшие плечи и поднялся из-за стола. — Собирайся. Провожу тебя домой.       Часы в офисе «Лотоса» показывали половину девятого. Ван Ибо широко улыбнулся: вечерние прогулки по городу с Сяо Чжанем он особенно любил. Тот шёл по улицам стремительно, не смотря по сторонам, но неизменно останавливался, вдруг услышав пение птицы на дереве или радостный смех ребёнка, увлечённого какой-то игрой. Каждый такой случай, словно миг чудесного откровения, воспринимался купидоном особенно близко, ведь имел к нему какое-никакое, но отношение. В такие моменты Сяо Чжань, как Ван Ибо казалось, становился ему ближе.       Дело было в самой сущности купидонов и способе их рождения, серьёзно отличавшихся от остальных небожителей. Купидоны и вместе с ними волшебные феи появлялись на свет, когда младенец в первый раз смехом обозначал свою радость. Светлая эмоция новорожденного — выражение незамутнённого чувства счастья — становилась плодородной средой, дарующей жизнь столь же чистым существам, не способным на коварство и обман. Итак, феи и купидоны имели одну сущность и обыкновенно считались похожими, но никогда не были сёстрами или братьями друг другу, ведь феи, едва появившись на свет, немедленно уносились на лоно природы, посвящая себя заботе о флоре и фауне, а купидоны возносились на небеса и становились проводниками истинных любовных чувств людей.       В этом была причина, почему Ван Ибо прямо-таки ликовал, заметив застывшего в восторге от пения птицы или смеха ребёнка Сяо Чжаня. Купидону мыслилось: Сяо Чжань был способен узнать сам, понять и осознать всю его, купидона, жизнь, а потому вполне мог принять его и позволить быть рядом. Великое в том приключилось бы счастье, сумей Ван Ибо до конца своих дней оставаться вместе с Сяо Чжанем!       — Чжань-гэ, пиджак оправь: воротник завернулся. Да, тут, правильно. Нет, не надо кофе допивать: он холодный, и вечер уже. Скоро спать, опять не сможешь заснуть. Да оставь ты кружку: завтра помоют её, вот увидишь, — Ван Ибо следил через окно офиса за каждым движением Сяо Чжаня, пока тот собирался домой. — Ключи в левом кармане. Угу. Сумку лучше закрыть. Нет, документы не бери, пожалуйста: хоть один вечер спокойно отдохни. Стой! Телефон забыл. Нет, справа, под сиреневой папкой. Верно. Ага. Вот, теперь пойдём.       Проконтролировав таким образом каждый жест, уверившись, что всё благополучно и Сяо Чжань выглядит пусть уставшим, но вполне здоровым, Ван Ибо подбежал к двери офиса. Когда удавалось провести вечер рядом, Ван Ибо всегда встречал Сяо Чжаня у стеклянных дверей «Лотоса», вставал рядом с ним и легко подстраивался под стремительный шаг своего визави. Этот процесс Ван Ибо считал чуть ли не священным ритуалом, наслаждаясь незабываемыми мгновениями даже такой абстрактной близости. Идти вместе по улице было неимоверно приятно.       Однако в этот раз задуманному не суждено было исполниться. Радужные планы уже настроившегося на одуряюще счастливый вечер Ван Ибо рухнули, словно карточный домик, когда его ступни вместо твёрдой земли вдруг ощутили мягкость. Голубое облачко — то самое, которое несколько часов назад Ван Ибо прогнал от себя — вновь настигло его и уже не предлагало воспользоваться своими услугами, а прямо-таки обязывало прокатиться. Вырваться из мягкого облачного плена, насколько Ван Ибо знал, было невозможно. Такое поведение божественного облачка означало только одно: его срочно призывали на небеса, то есть его ждало новое поручение или другое не менее важное дело.       — Аккуратнее по дороге, — Ван Ибо чуть не плакал, разглядывая удаляющуюся спину Сяо Чжаня. В этот вечер им не довелось прогуляться. — Не задерживайся по пути.              ***       Вход в Небесные Чертоги способен был впечатлить любого смертного или бессмертного, но только не того, что каждый божий день входил и выходил из него, следуя на работу и обратно. Ван Ибо работал вне божественного дворца, но также почти каждую ночь проводил здесь.       «Н-да, пусть с жильём у меня проблем никогда не было, всё же я предпочёл бы что-то менее пафосное», — оглядывая золочёную ограду, Стезю и главный проспект Небесных Чертогов, Ван Ибо привычно закатил глаза. Пристрастие небесных обитателей к всевозможным оттенкам сияния его утомляло, а от налёта лучезарности на каждой драгоценной пластине, устилающей облачный пол, довольно быстро начинало рябить в глазах. Ван Ибо, привыкшему к миру людей, здесь было не слишком комфортно, хотя неприветливость — это последняя характеристика, какую присовокупило бы небесному дворцу самое ворчливое существо. Ван Ибо ворчуном и брюзгой себя не считал, потому Небесные Чертоги, какими бы вычурными ни были, считал своим домом и любил со всей искренностью.       Всё тут было наилучшим и наичистейшим: строения и атмосфера, обитатели и наивысшие чины. Всякий житель с полным правом носил уважительную приставку к имени «Светлейший», и только Всевышний почитался «Безупречным». Правда, к чести последнего, тот не переносил, когда его величали со всей формальностью, и просил простоты в общении с собой. Однако это желание могли исполнить только ближайшие соратники и высшие небесные чиновники, так как являлся перед ликом иных небесных жителей Всевышний не часто. Ван Ибо божественное сияние Всевышнего видел лишь несколько раз в жизни, но и этого хватило, чтобы впечатлиться на веки вечные. Ему и в ум не приходило перечить воле того, кто по всем критериям и всяческим параметрам считался безупречным.       Всевышний, насколько Ван Ибо знал, незримо присутствовал на каждом еженедельном собрании небесных инстанций и по собственной воле являлся на более мелкие мероприятия. Помимо этого, он, если верить слухам, вполне позволял себе жизнь обычного небесного жителям и гулял по небесной столице в своём упрощённом облике, ничем не выдавая себя. Однако никто из обитателей небес не мог похвастаться, что водит дружбу с Всевышним или же знает, как тот выглядит.       «Тайны тайные под покровом тайны и тайной же присыпаны, — не уставал фыркать Ван Ибо, случайно услышав досужие разговоры небожителей о владыке Небесных Чертогов. — Слишком много тайн, на мой взгляд».       Такова была позиция молодого купидона, всецело почитавшего высшее божество, однако всё же не отказывавшего себе в разумности доводов и взглядов. По его мнению, коли уж Всевышний скрывал свою личность за божественным сиянием или секретной личиной, тому были причины, вполне укладывавшиеся в определение «личная жизнь». Итак, Ван Ибо полагал, что Всевышний до колик в животе (если таковой имелся) устал от всеобщего обожания и наслаждался вполне свободной от оков официальности блаженной тишиной в каком-нибудь науютнейшем уголке небес.       «Ему тоже передохнуть надо. Он же не железный», — Ван Ибо, как того требовал регламент Небесных Чертогов, церемонно склонился перед настенной фреской, изображавшей свет Всевышнего, и в который раз за последние минуты тяжело вздохнул. Он бы тоже многое отдал, чтобы сейчас оказаться где-нибудь далеко-далеко вместе с Сяо Чжанем, которого привык называть «Чжань-гэ», и наслаждаться негой сладкого мгновения любования прекрасным человеком.       — Долго мечтать собрался, Светлейший Ибо, или всё-таки зайдёшь? — излишне мягкий и оттого кажущийся неприятным голос выдернул его из фантазий в самый неподходящий момент.       Хотя, если дело казалось Сяо Чжаня и впечатлений о нём Ван Ибо, подходящих моментов для прерывания мечтаний не существовало по определению.       — Благоволения Всевышнего вам, Светлейший Санто! — Ван Ибо со всем почтением предстал перед главой ЛК (Любовной Канцелярии — одного из министерств небес, располагавшегося в самом сердце Небесных Чертогов и ведавшего деятельностью всех без исключения богов любви).       — И тебе того же, и тебе, — кивнул Светлейший Санто, задумчиво разглядывая гостя.       Ван Ибо такими взглядами никогда не смущался, а потому никакой робости перед прямым начальном не испытывал, однако он был раздосадован, что его насильно выдернули с земли, потому после положенного этикетом обмена любезностями перешёл прямо к делу:       — Вызывали?       — Не пришлось бы, если бы сам явился сразу… — заметил глава ЛК. — Твои частые отлучки уже не представляется возможным пропускать мимо внимания.       — Так разве ж я в клетке? — возразил Ван Ибо. — Работу выполнил. По форме отчитался. Теперь, как понимаю, до нового назначения вполне могу быть свободен. Отчего ж мне нельзя по земле прогуляться?       — Прогуляться — верное слово, Светлейший Ибо. Да только ты не гуляешь, а прямо-таки зависаешь в мире людей.       — Это доставляет кому-то неудобства? — ухмыльнулся Ван Ибо, совершенно точно зная ответ на свой вопрос. — Назовите имя того, кого побеспокоил своим отсутствием. Я немедленно принесу мои самые искренние извинения.       Ван Ибо был самонадеян не только потому, что молодость кружила ему голову, но и потому, что его портрет венчал пирамиду деяний богов любви, возвышавшуюся за спиной главы министерства. В этой пирамиде обозначались все, кто сколько-нибудь отличился на божественной службе, а раз Ван Ибо стоял выше остальных, значит показатели его работы были наивысшими.       — Неудобства твоё отсутствие не вызывает ни у кого, — хмыкнул Светлейший Санто, — однако твоё присутствие всё же желательно, чтобы прояснить важные моменты.       — Понял. Итак, я тут. Что надо прояснить? — Ван Ибо изобразил, что ничуть не удивлён вопросом, и с преспокойной душой водрузил свою божественную тушку в кресло, сооружённое мановением руки тут же из мимо пробегавших облачков.       Такой покладистости, показалось, Светлейшему Санто, прозываемому среди божеств любви попросту «ЭсЭс», и надо было. К опросу он приступил со всей деловитостью:       — Для начала изволь разъяснить мне поспешность, с которой ты раньше намеченного срока на целых три дня соединил господина Чона и его возлюбленную?       На столе перед ЭсЭс появилась папка личного дела последнего подопечного Ван Ибо.       — Ого, целых три дня? — ухмыльнулся Ван Ибо, ничуть не смущаясь упрёка. — Я ведать не ведаю и знать не знаю того, что писано в Книге Судеб (не моего ума эти знания), однако господин Чон признался возлюбленной, и партия вполне состоялась. В моём отчёте чётко зафиксированы показатели Грали и НКС. Если того потребует Светлейший Санто, я, конечно же, со всем почтением предоставлю доступ к Картине Вечности, запечатлевшей момент соединения сердец.       Ван Ибо вальяжно качнул ногой в золочёной сандале, прекрасно зная, что необходимости залезать в его воспоминания о моменте выстрела из лука Амура нет. Пара, которую он составил, была с большой долей вероятности определена на небесах. В правильности выбора возлюбленной не могло возникнуть сомнений.        Картиной Вечности называли объёмные образы событий, чем-то напоминавшие живые фотографии и имевшие волшебное свойство сохраняться в памяти своих носителей до тех пор, пока те того желали.       Небожители вне служебных обязанностей обыкновенно не пополняли Картины Вечности незначительными вещами, однако в рамках трудовой деятельности обязаны были фиксировать все знаменательные события, чтобы впоследствии по первому же требованию начальства предоставить их для составления небесной хроники или, как в настоящем случае, для оправдания себя в неоднозначной ситуации. Картины Вечности являлись неопровержимым доказательством случившегося и никаким образом не могли быть подделаны, так как фиксировали всё до мельчайших подробностей, в том числе состояние, мысли и чувства самого небожителя.       — Тем и объясняется моя, как вы выразились, «поспешность». Господин Чон даже в мыслях не допускал другой возлюбленной, кроме избранной, и вполне был готов к официальным отношениям, — Ван Ибо, подтверждая тем самым своё чистое желание помочь влюблённым, лишний раз поклонился изображению божественного сияния Всевышнего, имевшемуся в каждом кабинете Небесных Чертогов. — Если же мои действия не совпали со сроками, названными в Книге Судеб, то не моя в том вина. Я ведь не могу проверить священные письмена.       Ван Ибо продолжал самым выразительным образом изображать святую невинность. Он не умел лукавить или каким-либо иным образом поступать нечестно, душой также кривить ему не пристало, да и возможностей к тому никаких не было.       К Книге Судеб — священнейшему артефакту небес — доступ имели только Всевышний и высшие чиновники, однако и те пользовались своей привилегией в редких случаях, так как знать наперёд о том, что должно случиться, никому не стоило.       Между тем Ван Ибо несколько озадачился и даже чуть запереживал. Он не мог взять в толк, что же такого мог натворить, чтобы в ситуации составления самой очевидной партии могли возникнуть сомнения серьёзного свойства, требующего обращения к Книге Судеб.       Прежде чем высказаться на этот счёт, ЭсЭс некоторое время молчал, обдумывая что-то, а после заговорил самым своим тяжёлым тоном, какой Ван Ибо от него никак не ожидал, памятуя об обыкновенной мягкости собеседника:       — Это уже не первый случай, когда ты, Светлейший Ибо, форсируешь сердечные привязанности. Месяц назад была мадам Разумова, две недели назад господин Лурье, неделю назад — госпожа Окита, сегодня — господин Чон. Раньше также бывало подобное.       Глава Любовной Канцелярии с аккуратностью ювелира укладывал одну за другой фразы в стройную картину, поочередно называя дела, успешно закрытые купидоном. Именно эти составленные пары принесли Ван Ибо репутацию одного из самых продуктивных купидонов небес, сейчас же оказалось, что все его достижения имели ряд оговорок. Ван Ибо волей-неволей помнил каждого из названных людей. Все они разной национальности, но одной души, подверженной любовным исканиям, нашли своих возлюбленных и ныне, насколько Ван Ибо знал, были счастливы. Так в чём же его упрекают? Этого он никак не мог понять. Он же выполнял работу честно и согласно Уставу купидонов и Стезе!       — Я вижу сомнения на твоём лице и спешу тебя уверить, что ничего страшного ни с одним из твоих подопечных не произошло, Светлейший Ибо, — ЭсЭс неопределённо качнул головой, — всё же события развиваются необычным образом.       — Что вы хотите этим сказать? — Ван Ибо решил не мучить себя тяжёлыми думами, а спросить напрямик. Если бы к нему предъявили прямые претензии или обвинения, он должен был понять, в чём провинился. Его эмоции были до крайности просты.       В то же время ЭсЭс явно не стремился облегчить ему задачу. Вместо прямых разъяснений, он начал издалека.       — Видишь ли, судьба — штука сложная. В один момент она определена чётко: каждому живому существу или иному созданию Всевышнего уготована своя дорога. В другой миг всё может измениться, — пояснил Глава ЛК. — Труд купидона потому и считается святейшим, что, составляя пары, купидоны выполняют высшую волю судьбы. Хроники небес знают очень мало случаев, когда записи в Книге Судеб не совпали бы с деяниями божественных посланников.       — «Мало случаев» означает, что прецеденты всё же случались, — подхватил Ван Ибо. Он уже начал догадываться о предмете недовольства его работой.       — Это были исключения. Такое нельзя назвать обычной практикой, — возразил ЭсЭс. — И тут мы вновь возвращаемся к тебе.       — И? — Ван Ибо напрягся. Его очевидно обеспокоило то, что он мог услышать. Если уж дело доходило до Книги Судеб, оно никак не могло считаться мелкой провинностью. — Хотите сказать, что составленные мною раньше срока пары как-то серьёзно повлияли на написанное в Книге Судеб?       — Пока, слава Всевышнему, нет, Светлейший Ибо. Однако такая вероятность всё же есть, — больше мучить собеседника ЭсЭс не стал. Завершение его речи вызвало облегчённый вздох у купидона.       Ван Ибо позволил себе расслабиться. Вероятность — это ещё не свершившееся событие. Впредь он постарается быть осторожным.        — В нашей работе на исполнение заданного предоставляется всё время жизни и вечности, юный купидон, — глава ЛК чуть улыбнулся. Его голос вновь сделался мягким. — Оттого наши деяния не должны вызывать нареканий или сомнений.       Ван Ибо попытался возразить, что при очевидности событий промедление может также вызвать сомнения, однако ЭсЭс взмахом руки его остановил:       — Я поясню мысль так, чтобы ты понял правильно. Возьмём пример: господин Чон — твой последний подопечный. Ты верно сказал, что даже в мыслях он не видел своей возлюбленной никого, кроме избранницы. Также ты, пусть и с небольшой стимуляцией, заставил его открыться в чувствах.       После каждой фразы начальника Ван Ибо кивал, подтверждая сказанное. Скрываться не имело смысла: небеса ведали обо всём.       — Однако если бы ты не торопился, — продолжал ЭсЭс, — дал бы чувствам до конца созреть, увидел бы на НКС все 95 процентов и услышал бы ответные признания девушки. Действительно, паре уготовано счастливое совместное будущей, сомнений в этом нет. Но, и тут я прошу твоего повышенного внимания, вступают они в него в тот момент, когда одна из сторон имеет определённую неуверенность в сердце.       — Я купидон господина Чон, так что понятия не имел, что в душе этой «Мины» творится. Она-то была без посланника, следовательно, её чувства уже обособились в достаточной степени к моменту решающего признания, — Ван Ибо попробовал защититься.       — И опять ты прав, Светлейший Ибо, — улыбнулся ЭсЭс, — и неправ одновременно. Да, у госпожи У не значилось божественного посредника: она вполне определилась сама. В то же время в её сердце скрывалось смятение: ей сложно было признаться себе в готовности связать свою жизнь с кем-либо. Подожди ты ещё три дня, позволь ты чувствам влюблённых раскрыться, единение сердец получилось бы более полным.       — Получается, сейчас они могут когда-нибудь расстаться? Только потому, что я не стал с ними возиться? — Ван Ибо понимал свою оплошность, но не желал её принимать: ему было сказано, что ничего страшного не приключилось, так зачем же головомойку устроили без причины?        — Всё может быть в мире людей, Светлейший Ибо. Изменив время создания пары, ты, считай, дал Книге Судеб возможность поменять и ход истории. К каким последствиям это может привести — одному Всевышнему известно, — вздохнул глава Любовной Канцелярии. — Я лишь призываю тебя к серьёзности в работе. Мы не можем настолько просто разбрасываться людскими сердцами. Нести истинные чувства — наша прямая обязанность. Как и соединять влюблённые сердца.       — Ладно. Понял, Светлейший Санто. Впредь постараюсь быть внимательнее, — Ван Ибо было неприятно сознавать, что ему устроили выволочку. Как-то это не вязалось с тем, что его имя и образ значились на вершине пирамиды божеств любви.       На его сознательность ЭсЭс откликнулся благосклонным:       — Да пребудет с тобой благословение Всевышнего!       — Спасибо… И? Что дальше? Я отстранён и обязан подумать над своим поведением или что-то вроде того? — задал следующий вопрос Ван Ибо. В конце концов, его едва ли только ради взбучки срочно вызвали к начальству.       — Ничего подобного, — ЭсЭс светло улыбнулся. — Тебе поступило новое задание. Призываю тебя отнестись к нему со всей ответственностью, Светлейший Ибо.       — Будет исполнено, — кивнул Ван Ибо и развернул ладони к изображению Всевышнего, ожидая, когда в них появится личное дело следующего подопечного, обречённого найти своего возлюбленного.       Пока в его руках материализовывалась простая папка с документами, он про себя решил, что в этот раз сделает всё в лучшем виде и ничем не вызовет нареканий. Ведь, оплошай он вновь, его вполне могли запереть на небесах, и тогда о свиданиях с Сяо Чжанем можно было бы забыть.       — В этот раз тебе предоставлена довольно простая цель. Настолько я понял, этот человек весьма популярен, так что обнаружить его возлюбленного и составить пару будет не сложно, — комментировал глава ЛК. — Я рассчитываю на честную работу и чистый результат. Не сомневаюсь в твоих талантах, Светлейший Ибо.       — Будет в лучшем виде исполнено, — покивал Ван Ибо и вдруг похолодел: — А?       Его сердце, точнее чистое сияние, заменявшее ему сердце, внезапно замерло. Выведенное на папке имя и фотография подопечного купидона были ему слишком хорошо знакомы.       «Сяо Чжань. Юрист. Холост. 30 лет. Место проживания: Пекин, Китай», — не помня себя от смятения прочитал Ван Ибо.