Momentary Weakness 2.0

      Победоносные крики марлийской верхушки, дождавшейся объявления Вилли Тайбера о войне с Парадизом.       Тошнит.       Гомон встревоженных друзей, так и не утративших надежду наставить на путь истинный.       Тошнит.       Галдёж фракции Йегеристов, оцепивших порт Парадиза и взявших в заложники делегацию Хизуру.       Тошнит.       Его тошнит от разрывающих череп изнутри голосов, когда-то разом пришедших во время прикосновения сухих обветренных губ к выхоленной за пару недель бледной кисти, а теперь нещадно всплывающих в памяти, когда меньше всего ожидаешь. Хотя… как можно помнить то, что будет? А он вот может. И сейчас готов отдать что угодно, лишь бы избавиться от этого «дара».       Шёпот моря, если верить книгам Армина, успокаивает любого, кто его слышит. Но он просидел у самой кромки воды весь вечер, пока новоприбывшие из окружения его старшего брата угощали разведчиков невиданной заморской снедью, а желанный покой не только не пришел, но вовсе отлетел так далеко, что и за горизонтом не разглядеть. — Эрен?       Этого не хватало. Кто, титан его сожри, сюда припёрся?! — Убирайся отсюда, — рычит он, не оборачиваясь: будь это хоть капрал Леви, боль в голове настолько сильна, что заглушает инстинкт самосохранения. — Эрен, я принесла тебе жареного кальмара, — привычная к его неотесанности, ты подходишь ближе, утопая босыми ногами в холодном песке.       Аккуратно устраиваешься рядом со скрючившейся фигурой, завесившей искаженное страдальческой гримасой лицо отросшими за год волосами. — Ты оглохла? — Ты не ел с тех пор, как закончилась тренировка по стрельбе.       Звук, который ты получаешь в ответ, сравним с рычанием раненого зверя, попавшего в капкан и знающего, что шанса освободиться нет. И, тем не менее, желающего накинуться на каждого, кто попробует ему помочь. Как же это в его духе… Только с некоторых пор молодой человек сделался более агрессивным. Если раньше он всего лишь громко выражал недовольство, когда кто-то становился свидетелем его уязвимости, то теперь этот «кто-то» вполне обоснованно мог опасаться за свою жизнь. Эрен уже ничего не скажет, нет. Он просто тихо и расчетливо сломает пару костей.       Но даже зная это, ты не можешь оставить его наедине с собственным безумием. В том, что к нему пришло именно безумие, сомнений нет — достаточно хоть раз взглянуть в острые, как бритва, серые глаза или поймать в поле зрения нервную дрожь длинных пальцев. — Эрен. Если тебе плохо, попробуй что-то съесть. — Ты думаешь, жратва решит мои проблемы? — рассерженный, что его не послушали, Эрен взрывается через секунду. — Тебя Саша тупостью заразила? — С сытостью минимум две проблемы уйдут.       Спокойно. Плавали, знаем. Пусть выкричится, станет легче. Тем более, он так давно не проявлял эмоций… Любые сгодятся. И они не заставляют себя ждать: Йегер отрывает от колен побагровевшее лицо и орёт на весь пляж: — И ты, судя по всему, возомнила себя тем, кто воспользуется своей праведностью и «пригреет несчастного»?! Ты пытаешься сделать из меня попрошайку?! — И в мыслях не было, — чеканишь ты. — Всего лишь не хочу, чтобы ты помер — как и любой из нас, собственно. Только они почему-то в последнее время все реже тебе об этом напоминают. — А ты, значит, такая хорошая, всё помнишь? — язвит Эрен. — Тебя кто-то просил лезть со своей мерзкой жалостью?! — Жалостью? — а вот это было обидно; невысокого же приятель о тебе мнения. — Кто тебе такое сказал? Я здесь исключительно потому, что Микаса опять не находит себе места: весь лагерь на уши поставила. Спасибо лучше скажи, что я тебя первой нашла, а не она. Иначе уже сидел бы у костра.       Мысль о том, чтобы помертвевшим и трясущимся оказаться в радостно и шумно разглагольствующем кругу друзей, чьи голоса непременно смешаются с накатившими воспоминаниями, вышибает из Йегера воздух. Серые радужки конвульсивно дергаются. — Н-нет… Я… я не пойду туда. Не хочу, чтобы они меня таким видели. Ты тоже… уходи. Ну уходи, что ты ко мне пристала? Убирайся отсюда, ну! Чего застыла?       Сквозь новообретённую броню проглядывает маленький мальчик, привыкший к отсутствию отказа на свои капризы. И сейчас ему важно отсутствие жалостливых взглядов и насмешек... Вот его единственная слабость и наихудший страх, который неумолимо урывал по минуте на каждом году его жизни, а с некоторых пор сократил интервал до пары часов в месяц. — Каким? — подталкиваешь ненавязчиво, но Эрен и без того заглатывает наживку со рвением щуки. — Слабым, — с ненавистью выплевывает он, сжимая кулаки. — Слабости есть у всех, Эрен. Не родился ещё человек, которого можно было бы назвать неуязвимым. Ни один, запомни. Грустишь? Пожалуйста. Злишься? Не стесняйся, не тебе об этом напоминать. Боишься? Никто не отбирал у тебя этого права. И не требовал оставаться сильным. Я-то во всяком случае. — Ты не понимаешь! — перебивает полутитан, зарываясь пятерней в собственные волосы. — Это не страх, не грусть и даже не ярость! Я не знаю, как тебе сказать, эту боль невозможно выразить! — Так ведь ты и не пробовал, — мягко возражаешь ты. — От страхов и навязчивых мыслей никто не застрахован, но ими можно попробовать поделиться с другим человеком.       Придвигаешься ближе, но поглощённый внутренней борьбой Эрен не чувствует и того, как чужая рука обвивает его плечи и подгребает под тёплый бок, побуждая ткнуться озябшим носом в ключицу. — Не держи в себе, Эрен. Я никому не скажу. Ты меня знаешь.       Знает прекрасно. И только поэтому смуглые руки в конце концов сдавливают в ответ, а из мужской груди, жмущейся к твоей собственной, вырывается отчаянный надрывный рёв, явно подогревавшийся под не в меру горячим сердцем ещё с момента находки дневника Гриши Йегера. — Мне больно… — скулит Эрен, и ты укладываешь подбородок на темноволосую макушку, жалея, что не можешь целиком закрыть этого дылду от незнакомого мира.       Но и от души надеешься, что на пляж никто не сунется еще хотя бы полчаса. Иначе рискует застать весьма неудобную картину: Надежда Человечества сидит в обнимку с девушкой, которая не-Микаса, и покачивается, как молодое дерево на ветру. С капралом и договариваться не придется, этот тоже не из болтливых, но однокурсники...       Завтра Эрен снова будет избегать остальных разведчиков, а на все обращения и замечания станет отводить взгляд и фыркать. И только тебе, единственной свидетельнице своей минутной слабости, не скажет ни слова.