Momentary Weakness 2.0

      Вывеску бара, затерянного в узких переулках района Камино, случайный прохожий в лучшем случае окинет пренебрежительным взглядом, прикинет, стоит ли заходить, а затем, чуть помучив себя внутренними препираниями, все же отправится дальше куда шёл. В худшем — изначально пройдет мимо, ничего не заметив. И немудрено, ведь здесь собираются только избранные люди. Те, кто привык смотреть на эту жизнь половину своих лет через решетку, а половину — как волк из леса на курятник. Среди его завсегдатаев ты чувствуешь себя воробьём среди стервятников. Но разве есть какой-то выбор? — Спасибо большое, но я не могу это выпить, — как можешь, осторожно замечаешь ты, ребром ладони отодвигая шот с текилой на край стола.       Парень, принесший его тебе пару минут назад, кривит недовольную гримасу и грузно шлепается на диванчик рядом с тобой, умудрившись подбочениться по пути. О столешницу панически звякает прозрачное блюдце. — Неблагодарная. Видишь, я тебе даже лимон нарезанный принес. Чтоб ты знала, Курогири — жуткий жмот, если бы не я, бесплатно ты бы здесь и места за столом не получила. — Это лайм… — Один хрен. — Я ещё не позавтракала. — Спрашивается, кто тебе мешал? Спросила бы у Даби или у Твайса — эти хоть могут сварганить пожрать. Тогда и пить смогла бы. — Я несовершеннолетняя. — Твоих родителей здесь нет. А мы народ неприхотливый, при нас что хочешь можно. Только если не злоупотреблять, а то Курогири удушит жаба.       Страдальчески выдыхаешь через зубы. Отвертеться? Какой вздор. Если сейчас сказать человеку напротив, что единственное твоё желание — оказаться как можно дальше от Камино, в следующий же миг твое тело рассыплется в кровавые куски так же легко, как вчера рассыпалась в труху пожарная лестница, когда он при тебе демонстративно положил на нижнюю перекладину шершавую ладонь. Рывком опрокидываешь обжигающее пойло в глотку, морщишься, чтоб не взвизгнуть, и тут же, будто соской, затыкаешь себе рот ломтиком лайма с сахаром. Жжение никуда не пропадает, в глазах по-прежнему стоят слёзы, но по крайней мере, занятые челюсти отвлекают от непрерывных мыслей о собственной безопасности. — Давно бы так, — удовлетворенно припечатывает сосед. А затем, всхрапнув, расслабляет все свое тело и, как поваленная сосна в лесу, валится всей тяжестью на твои колени. — А теперь распутай мне волосы — Даби, скотина, опять мне расчёску не вернул…       …Когда ты смотришь на него, то всегда представляешь себе осиный улей. Мельком смотришь на такой — серый, скомканный, как старая бумага, но в целом тихий и не представляющий опасности, хотя последний осёл знает, чем чревато волнение для его обитателей. И как только по глупости ткнешь в него палочкой, от наименьшего колебания он весь завибрирует и разродится таким злобным облаком ос, что не успеешь даже о завещании задуматься. Томура прекрасно олицетворяет собой эту вещь: серая, как у покойника кожа, густо усеянная струпьями, не вызывает ни малейшего желания тревожить того, на чей скелет она натянута, но, если сказать ему хоть одно слово, и он поймет его неправильно — сам захочешь умереть.       Это сейчас ты так думаешь. Три месяца назад, похищенная всего в двух шагах от собственной школы, ты была ни жива, ни мертва. Холодные и безразличные, как у мертвой рыбы, глаза парня, который подкараулил тебя по дороге домой и зажал в переулке между мусорными баками, буравили тебя насквозь, лениво прикидывая, что с тобой лучше сделать. Впрочем, убивать тебя он не торопился: оглядел, как кусок мяса на базаре, а вслед за тем протянул: — Беспричудная. Безобидная. Да еще и взгляд такой же… Значит, будешь хорошей заменой.       Он нажал тебе на сонную артерию, а потом принес в это мрачное место и, если бы не навещал стабильно два раза в неделю, ты поклялась бы, что забыл о твоем существовании. То, что выкуп за тебя тоже требовать не собираются, поняла достаточно быстро, всего на третий день пребывания в этом занюханном баре. Кормили без изысков, но не сказать, что впроголодь: каждый день в подсобное помещение, где располагалась узенькая тахтюшка, вваливался коренастый и горластый тип, цеплял тебя за локоть и силком вытаскивал к барной стойке, на которой уже поджидала яичница, варёный рис или хлопья. Время от времени заглядывала та странная девчушка — Тога Химико. Приносила карты и предлагала скоротать время за партией. Бармена ты вообще предпочитала обходить десятой дорогой, особенно после того, как однажды, подождав, пока ты склонишься над тарелкой, он внезапно схватил тебя за шею и что-то на ней застегнул. А когда ты рванулась к зеркалу и поняла, что он нацепил на тебя ошейник с медной бляшкой и кривой надписью «Мон», пожал плечами и глухо уронил: — Шигараки не успел надеть это в самую первую встречу. Взял с меня обещание, что это сделаю я.       Зачем этот ошейник ему понадобился, спрашивать ты не рискнула. Но совершенно незаметно получилось так, что периоды твоей активности сократились до визитов того самого Томуры Шигараки, который притащил тебя сюда. Только с ним получалось внятно говорить. Только на его шаги реагировать. Ты жила, когда приходил он — в другое время чувствовала себя заводной куклой, которой нажали на кнопку после того, как хозяин насмотрится на ее танец. Зачем он держит тебя здесь? Ты не знаешь. Почему он тебя не убьет? Ведь бывают дни, когда он пребывает в почти хорошем настроении. Может даже вытащить тебя пройтись по улицам города, предварительно напялив на обоих по толстовке с большим капюшоном. Но если не в его планах причинять тебе вред, тогда почему он просто тебя не отпустит? — Сиди, я сказал, — точно прочитав твои мысли, скрипит Томура, и для верности обхватывает шероховатой пятерней оба колена. — Я чертовски устал за последние сутки, а если мне нужен отдых, я его получаю. — Томура, мне нужно в душ… — неспешно цедишь ты. Как ребёнку, ему нужно повторять по три раза, но при этом следить, как бы голос из осторожности не скатился в недовольство.       Но слух у него просто лисий: вычленив из твоей речи одного его напрягающие интонации, Шигараки мгновенно взрывается. Подрывается со своей «подушки» и впечатывает руку в спинку дивана. Практически рядом с твоей головой. — НЕТ, ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ ЗДЕСЬ СТОЛЬКО, СКОЛЬКО Я ЗАХОЧУ!! И УЙДЕШЬ ОТ МЕНЯ ТОЛЬКО НА ТОТ СВЕТ, ПОНЯЛА?!       Успеваешь только зажмуриться: уши затапливает противный шорох и скрежет, а вслед за ним ты падаешь. Опоминаешься уже на холодном полу бара среди ошметков ткани и гор пыли — в пылу ярости Томура расщепил несчастную мебель на кусочки. Смотреть прямо на него в такие минуты нельзя, иначе только сильнее обозлится. Но, окаменевшая под тяжестью осознания, что от смерти тебя впервые отделила какая-то несчастная пара сантиметров, ты машинально вскидываешь голову. У него не глаза, а одна сплошная боль: горящие, ненормально широко распахнутые. Глаза безумца. Но сегодня ты впервые читаешь в них еще одну эмоцию. Страх. — Я не отпущу тебя, — горячечно шепчет Томура, сгребая тебя в свои паучьи лапы и оттаскивая в полумрак подсобки. Там он кидает несопротивляющуюся тушку на неаккуратно заправленную постель, а для верности сам забирается сверху и раскидывается по всей длине чужой фигуры. — Черт с тобой, принесу я тебе той чертовой рыбы, о которой ты говорила Тоге! И куртку принесу! И даже украшение из ювелирного, какое хочешь, сопру и притащу! И конфет принесу... Только… останься со мной…       Последние слова тебе выдыхают в шею. Понимая, что выболтанный им бред уже наверняка обсасывают между собой Твайс, Даби и Тога, сцепляешь зубы покрепче: слёзы от душной текилы давно высохли, и их готовятся сменить новые — жалостливые. Человек, не умеющий заводить друзей. Человек, носящий на себе клеймо. Человек, способный убить одним пальцем. И… Ка-ами-сама, какой беспросветный дурак. Наверно, он воспринимает тебя как мягкую игрушку, которую обнимаешь и зарываешься в ее пушистый бок лицом, когда тошно от внешнего мира. Вот только… объяснил бы ему кто-нибудь разницу между покорной и безмолвной игрушкой и живым человеком. А сценария, в котором тело, которое он обнимает в свои худшие минуты, не только шевелится, но еще и пытается ему возразить, он явно не учёл. Ну… раз уж все недостатки наконец разглядел, то пусть привыкает. — Эй… — дрожащая рука тянется к острым лопаткам и невесомо похлопывает. — Томура. Тому-у-ра-а. — М-м-ну-у? — У тебя губы как наждачка. В моей школьной сумке остался бальзам для губ — можешь забрать его себе.       Предлагать парню бальзам для губ — не лучший способ пойти навстречу, но с чего-то же надо начинать.