Momentary Weakness 2.0

      Я это ты.       Ты это я.       Каждый близнец хотя бы раз в своей жизни играл в эту игру со своим братом или сестрой. Разве не забавно: копировать повадки друг друга, путая родителей и друзей, а затем от души веселиться, глядя на их нелепые вытянутые лица? Только для Сои Каваты ничего забавного в этом не было.       Сое не надо притворяться, чтобы вжиться в образ своего брата. Он и не горит желанием. Напротив, он страшится этой игры так, как блоха на собачьей шубе страшится костра, потому что теперь, в свои шестнадцать хорошо знает: если он становится похожим на Нахою — значит, контроль над собственным телом утерян.       Нахоя, бездумно бросающийся в гущу любой заварушки, кулаками махать умел и обожал, и в том, что поединки с ним чреваты для других несколько большим, чем вывихнутые руки или выбитые зубы, ничего зазорного не видел. Соя, старавшийся все события в собственной жизни уладить сперва мирным путём, избегал драк до последнего. Просто потому что помнил: если сразится с кем-то в полную силу, полностью отдавшись пылу драки, то дело не обойдется даже сломанным позвоночником соперника.       А вообще было бы смешно, если бы не было так грустно.       В тот год они только пошли в начальную школу. И когда это случилось с ним в первый раз, он был уверен, что его спас старший брат: возвышаясь над скрючившимся телом только что задиравшего их босяка из средних классов, Нахоя громко и уверенно заявил, что больше никогда не допустит, чтобы его братишка пролил хоть одну слезинку. И Соя, вытирая мокрые глаза, не видел ни одной причины ему не поверить. Какой храбрый у него брат! Ни у кого такого нет, раздувался от гордости мальчишка, шмыгая покрасневшим носом. Можно ли желать лучшего?       Когда это происходит во второй раз, то, придя в себя резко, будто вынырнув из ледяной воды, Соя сначала видит собственные руки, усеянные алыми брызгами. Затем — распластанных на земле парней с неестественно вывернутыми конечностями, и, наконец, Нахою. Тяжело поднимающимся с земли и растирающим кровь по разбитому виску. Наверно, упал от усталости. Не мудрено так умаяться, ведь в этот раз им в противники достались старшеклассники в количестве шести штук! Но про себя Соя отметил, что теперь брат уже не так лучезарно улыбается. В его редко видевших внешний мир зрачках с тех пор поселилось какое-то странное выражение — такое иногда бывало у Харучиё Санзу, когда при нём Муто запросто дробил скамейку в щепки за один удар. Восхищение. Зависть. И совсем немного — опаска. Словно тот боялся представить себя на месте жалобно хрустнувшей деревяшки, но все равно это делал.       Подозрения, как стая беспокойных ворон, взвились в его голове и некоторое время бились под черепной коробкой, не находя лазейки для высвобождения, но полноценный «птичий базар» устроили в третий раз. Тогда в какой-то момент Соя вдруг осознал, что стоит посреди детской площадки, а его окровавленные, покрытые ссадинами руки упирались в ладони Нахои, уже начавшего слабеть от бешеного натиска. А брат тем временем теснил его, изо всех сил старался удержать на месте, чтобы Кавата-младший не рванулся к первому же скорчившемуся на земле стонущему телу неясного возраста, сплошь усеянному гематомами и грязно-бурыми пятнами. Вокруг них лежал целый десяток таких. Старших минимум лет на восемь.       Тогда он все понял.       Не брат спасал его от неприятностей. Не брат избивал их обидчиков до полусмерти.       Он. С самого начала это был он.       Соя был чудовищем. И Нахоя его побаивался.       В тот же день насмерть перепуганный своим открытием младший поклялся старшему брату самой страшной мальчишеской клятвой, что больше ни при каких обстоятельствах не позволит себе заплакать. И никого не изобьёт до полусмерти. Нахоя же, молчаливо поддерживая такое решение, не стал больше говорить о его аномальном поведении, не заставил вспоминать все, что брат так отчаянно хотел задвинуть в самый дальний угол мозга. Не осудил. И за это Злюка ценил своего близнеца еще больше, в последствии со странной смесью облегчения, страха и смирения отдав должность «самого сильного» в отряде ему. Но никто не говорил, что с другими будет так же просто.       Все эти годы ему хорошо удавалось удерживать контроль при себе. Пока на горизонте не замаячило «Поднебесье», собравшее воедино всех молодежных криминальных авторитетов Токио.       А ему только начало казаться, что тогда его жизнь наконец-то наладилась. …Он любил по вечерам, когда брат намертво забаррикадируется в своей комнате и проведет очередную ночь неотрывно играя в приставку, тихонечко лежать в своей постели и мечтать. О том, как закончит школу, выберет профтехнический колледж, и брат будет с ним рядом даже там. Как они вдвоем откроют свой ресторан. О том, как каждый из них найдет ту девушку, на которой захочет жениться и создать свою семью. А ребята из Тосвы, которая, возможно, еще будет жива к тому времени, будут наезжать к ним в гости. И тот момент, когда безликая девичья фигура обрела в его голове черты его соседки по парте, замечтавшись, упустил. Спохватился только когда осознал себя идущим рядом с ней по школьному коридору — (Твое имя) попросила его помочь перетащить инвентарь театрального кружка!       Одна маленькая помощь превратилась в долгие беседы о костюмах (Мицуя фигурировал в рассказах Сои чуть ли не ежеминутно, и она даже взяла с него слово, что он её с ним познакомит), затем разговоры перетекли в совместные походы по кафешкам и раменным квартала, где находилась их школа, и Соя больше просто не мог держать лицо кирпичом, когда узнал, что хобби его одноклассницы — ходить по разным заведениям, где можно отлично перекусить или выпить кофе, затем фотографировать интерьеры и выставлять их в социальной сети вместе с хвалебным или немножко критичным отзывом. Нахоя об их встречах тогда еще был ни сном, ни духом, но, пролистывая страницу (Твое имя) и отмечая, что из нее получился бы неплохой ресторанный критик, Соя твердо вознамерился показать все фотографии брату: а вдруг они найдут, чему научиться у тех владельцев, которых (Твое имя) успела запечатлеть? Пригодится, когда они будут открывать собственную раменную… С тех же пор, как он, агрессивно краснея и до скрипа сжимая зубы, сказал ей об этом — как девушка призналась в последствии, это был самый необычный комплимент, который ей когда-либо доводилось слышать — они начали выбираться не только в кафешки, но и просто поболтаться по городу. Как раз в свободные от собраний Тосвы вечера. Причем никто из них не заметил, насколько естественно произошло такое расширение общих интересов. Даже познакомиться с его старшим братом у нее получилось самим собой. Но! Только после того, как Соя заставил его пообещать, что новая подруга никогда не узнает ни о Тосве, ни о распрях с другими бандами, ни — и это важнее всего — о том, каким бывал он сам, стоило ему заплакать. Нахоя пообещал.       Но как бы тщательно он не хранил свое обещание, чтобы разрушить его, оказалось достаточно единственного звонка из больницы, куда доставил старшего Кавату его друг после стычки, которая случилась аккурат накануне заварушки с «Поднебесьем». Молодая медсестра, ставя капельницу сильно избитому юноше с волосами клубничного оттенка, просто всучила сопровождающему вывалившийся из разорванных джинсов мобильный телефон и поручила дозвониться до родителей пострадавшего. Но Хаккай Шиба (а это был он) от нервов особо не присматривался: выбрал в списке контактов первый попавшийся, не взглянув, что он принадлежал вовсе не брату Улыбашки и даже не его родителям. И буквально через полчаса ты уже сидела на колченогом табурете рядом с койкой брата своего почти-парня, пытаясь выдавить из него, кто его так избил, и почему Соя не в курсе и не сидит сейчас на твоем месте. Тот молчал как рыба, стоит отдать ему должное, но… Оказался не готов к тому, что, не получив ответа от него, (Твое имя) (Твоя фамилия) со всей злостью и напористостью примется прессовать Хаккая. Растащить их по разным углам или хотя бы встать с кровати и догнать кого-нибудь было невозможно — даже сидя в кресле-каталке Кавата никак не мог воспрепятствовать (Твое имя), когда она ринулась в атаку. А потому… ну, Нахоя надеялся, что Соя простит ему не сдержанного обещания. Что он мог поделать, когда ему оставалось только кричать вдогонку удаляющейся фигуре угрозы и предостережения?       Конечно же, не вполне себе представляя, что может увидеть на семнадцатом причале Йокогамы, она «успела» как раз вовремя! Чтобы с каменной лестницы увидеть, как всегда мягкий, стеснительный и чрезмерно заботливый Соя посреди огромной толпы четким, выверенным движением сначала ломает нос крашеному блондину, а затем с одного удара отправляет в беспамятство парня с длинными косами. Так же молча он расправился еще с двумя. А когда выпрямился, широко распахнутые в ужасе и неверии девичьи глаза на какую-то долю секунды встретились с его: отчужденными, холодными, едва заметно блестящими с такого расстояния. Мертвыми. И этот спокойный невозмутимый взгляд, расчетливо рассуждающий, какую часть тела легче будет сломать, пугал настолько, что та, наверно, даже не нашла в себе силы окликнуть его. Просто развернулась и с места сорвалась в стремительный бег.       Но Нахоя готов был держать пари, что его брат и сам даже не понял, что произошло. Угадал. Обо всем после окончания битвы прямо в карете скорой помощи Кавате-младшему рассказала Хината Тачибана, которая разминулась с (Твое имя), когда ехала на «поле боя» вместе с Дракеном и Майки. Эта новость настолько потрясла Сою, что у него не хватило духу ни бранить старшего брата на пару с Хаккаем, ни набрать заученный на память номер и попробовать хотя бы расплывчато объяснить, что именно одноклассница имела несчастье застать.       И сейчас, завернувшись сразу в три одеяла на собственной кровати и не взирая на свеженаложенный гипс, он поминутно дергает себя за кудрявые волосы, почти вырывая их с мясом, и чуть не воет от отчаяния.       Теперь все пропало.       Глупый человек, зачем ты мечтал и умудрился так точно облечь все свои мечтания в плоть? Память, словно издеваясь, подкидывает все обрывки снов, все встречи, которые успели произойти между ним и (Твое имя), и Соя вновь сжимается в тесный комок в углу своей кровати, пряча лицо в согнутых коленях. Теперь ничего подобного более не случится никогда.       Злюка.       Самый настоящий Злюка.       Ни прибавить, ни отнять.       А теперь и она это знает. — Соя… Соя, ты здесь?       О нет. Неужели Нахоя решил подставить его во второй раз и пропустил (Твое имя) в дом, чтобы она своими глазами увидела, почему от него нужно держаться подальше? Не ожидал он такой подлянки от брата, не ожидал… Парень зарывается глубже в одеяло, от всей души жалея, что сейчас не может стать невидимым, и за своим паническим копошением на кровати прослушивает тот момент, когда хлопает дверь его комнаты. А дальше матрас на постели скрипит, прогибаясь под тяжестью еще одного тела. — Ну? Так и будешь от меня прятаться, а? Мы с Нахоей только что чуть головы друг другу не поотрывали. Я виню его за то, что он мне с опозданием объяснил, что у вас тут происходит, он винит меня за то, что я просто удрала, не сказав никому ни слова… Как-то так смешно выходит — мы за тебя оба порвать готовы, а налетели друг на друга…       Соя издает какой-то жалкий невнятный писк, втягивая голову в плечи. Брат и любимая девушка погавкались из-за него, какой позор. Он старается не думать, насколько сюрреалистично, должно быть, сейчас выглядит в глазах (Твое имя), которой днем ранее «посчастливилось» встретиться с другой половиной его «Я». Только, кажется… Он сам себе пытается запретить такую мысль, но не получается, и она врывается в мозг с неумолимостью горной лавины: её это не смущает. К его величайшему изумлению и — робкой, как трепет крылышек стрекозы — надежде, она уваливается на кровать рядом с ним, перетягивая одно из одеял на себя, и подпихивает лежащую рядом тушку локтем. — Ну окей, не хочешь отвечать, так давай хоть пострадаем вместе. За компанию, ага. Подвигайся давай, щас тоже на себя одеяло натяну, будем на пару лежать и выть тут в подушку.       Против воли у него вырывается смешок. Короткий, обрывистый, но (Твое имя), судя по тому, как активно закопошились сзади, он немало приободряет. — О. Ёж разворачивается. Прогресс. Может, теперь тебя палочкой потыкать…? — И… ты не боишься? — этот вопрос слетает с губ прежде, чем Соя успевает задуматься. Но камень в воду уже брошен и теперь он ждет, как долго по ней будут идти круги. — А есть чего? — Ты же… видела, — не вопрос, а утверждение. — Видела, каким я становлюсь… если заплачу. Я… дорого бы отдал, чтобы вернуться обратно и не нарушить свою клятву. — Мы все вчера слишком много чего нарушили, — философски отвечает та, и, чтобы понять, какое у нее при этих рассуждениях выражение лица, ему приходится пойти на отчаянный шаг: развернуться на кровати и оказаться с ней лицом к лицу. — Ты не сдержал данное брату обещание. Брат не сдержал обещание, данное тебе. А я оказалась слишком паршивым другом и вовремя не разузнала, по какой причине вы оба последнюю неделю ходили как в воду опущенные. Да, мы все трое крупно облажались. Но! — она машет рукой, хотя в лежачем положении это неудобно, — Кто сказал, что, признав свои ошибки, мы не можем начать сначала? — И ты не думаешь, что… тебе может не понравиться то, что ты тогда узнаешь? — Ну, это уж мне позволь решать, — отбривает (Твое имя) и, не дождавшись возражений, произносит, протягивая узкую ладонь: — Дубль два. (Твое имя) (Твоя Фамилия). Руководительница театрального кружка средней школы Сан и, как я надеюсь, в будущем — некто очень особенный для того, кто сейчас лежит рядом со мной.       Вот так просто. Настолько просто, отчаянно глупо и до такой степени сейчас желанно, что он хватается за этот вариант как за последний спасательный круг. Привстает и легонько пожимает протянутые пальцы. И, кажется, впервые за долгое время улыбается. — Соя Кавата. Заместитель командира четвертого отряда уличной банды «Токийская Свастика».       Правда, когда эйфория от неожиданного примирения спадает, его внутренний гремлин возвращается… — И все-таки, я бы хотел, чтобы ты не увидела мою слабость…       …чтобы в следующий же миг его насмерть раздавил непререкаемый ответ: — Слабости есть у всех, Соя. И выглядят у каждого по-разному. И тем более совсем отгородиться от них на всю жизнь ты не можешь. Но тут главное другое: чтобы рядом был тот, кто тебя успокоит и позволит на себя опереться, когда только-только «отпустит». Улавливаешь, да? И потом… Если честно, я думаю, что вы с Нахоей выбрали себе слишком правильные прозвища. Лучше оставайся Злюкой. Моим Злюкой, и больше ничьим. Потому что если ты злишься, то это означает, что ты еще не сдался. А сдаваться и позволить, чтобы в этом мире не было нас... ну ты понял, да? Нас... Ты ведь не планируешь, а? Не планируешь?