***
Так хорошо, так даже лучше. Было бы слишком подозрительно, если бы рыцарь с посредственными способностями вдруг победил начальника королевской стражи. Он ведь добился того, чего хотел. Нет нужды беспокоиться, для своего нынешнего состояния он продержался более чем достойн… Капля с громким плеском разбилась о воду в кадке, и в следующую секунду Моракс схватился за края и разом опрокинул воду себе на голову, избавляясь от мыслей. Как хорошо, что он дождался, пока все рыцари не покинут баню; никто не должен видеть, как Император Ли Юэ пять минут стоит, склонившись над водой и разглядывая свое отражение. Чжунли вовсе не был уродлив. Если вглядеться и уделить чуть больше внимания уходу, Чжунли был бы очень даже красив. Но Чжунли не был Мораксом, и эта мысль жгучей досадой въедалась в кожу почти до боли, до желания силой содрать с себя чужое тело вместе с личностью, должностью, репутацией... жизнью. Горячая вода оставила после себя лишь мерзкий холодок, заставив обхватить плечи и вновь застыть, уставившись в пустоту. Его никогда не волновала воспетая в героических балладах красота его глаз – лишь мягкая улыбка Гуйчжун, когда она гладила его по щеке со словами: “Твой взгляд вновь сияет ярче солнца”; лишь счастливый румянец на щеках Венти, когда он написал первую посвященную его глазам песню; лишь пропавшие синяки под глазами Сяо, когда он выпросил два осколка кор ляписа, напоминавшие о его взгляде, чтобы быстрее успокаиваться после кошмаров. Его никогда не волновала длина его волос – лишь мягкие пальцы, перебирающие пряди, и долгие минуты и часы, потраченные на то, чтобы сделать друг другу прически, прогнав прислугу; лишь золотые соцветия одуванчиков, старательно вплетенные в косу, "они подходят твоим глазам" и долгие попытки отмыть волосы от сока; даже высохшие лепестки глазурных лилий, застрявшие в спутанной косе недельной давности и упрямо сжатые искусанные губы, с которых мгновение назад сорвалось: "Не надо ничего отрезать, Шифу. Я смогу их распутать". Шрамы, причудливыми узорами покрывавшие тело, татуировки, тянувшиеся золотыми лентами от кистей к шее, каждая черта, каждая метка его тела значила куда больше, чем просто красота. Если бы у него забрали только внешность, он бы даже не заметил. Но он лишился чего-то большего. Моракс разжал пальцы, и только через секунду до него дошло, откуда взялась эта ноющая боль в плечах на месте его рук. Он слишком ярко реагирует. Разве не глупо переживать из-за тела, после того как ему вновь даровали шанс жить? …и отобрали все остальное, от титула до права быть рядом со своей страной, своими подданными, своей семьей. Это было бы верхом эгоизма жаловаться на это, переживать из-за такой мелочи, когда ты вновь можешь дышать, видеть и слышать. Но каждая мысль о потере словно накладывалась на другую, многократно усиливая эффект и не давая ни за что зацепиться. Хватит. Гуйчжун мертва, а Сяо в окружении других его Адептов, что помогут ему справиться с горем. Все, что должно его сейчас волновать – Венти. Нужно больше тренироваться. Нужно выиграть отбор. Нужно вернуть себе прошлые силу и ловкость, чтобы защищать Венти. Это все ради Венти. Только, исключительно потому, что он должен защищать Венти; не потому, что он с детства посвятил свою жизнь боевым искусствам и годами оттачивал мастерство ради того, чтобы разом потерять все из-за какого-то жалкого стражника, неспособного даже сесть на шпагат. Его главная задача сейчас: во что бы то ни стало быть с Венти – пусть даже Венти убит трауром, пусть даже теперь он для Венти никто, пустое место, и ничто этого не изменит, потому что его словам не позволят даже дойти до Венти, потому что Веннесса всегда умела принимать жесткие решения и придерживаться их, потому что в этом теле он не сможет противостоять даже десятку стражников, что уложат его на табурет так же быстро, как сам он уложил самозванца день назад… У него нет времени бежать в Ли Юэ и пытаться что-то кому-то доказывать там, где нет указа о самозванцах. У него нет права оставить Венти наедине с горем. Ведь даже если кто-то другой сможет защитить «Его Величество Барбатоса» от сбежавших убийц, кто защитит Венти от самого себя? Моракс быстрым движением зачерпнул в кадку воду, на этот раз холодную, и вновь опрокинул сразу весь объем на голову. Он любил свою жизнь. Еще больше он любил Венти. И он во что бы то ни стало должен быть рядом с ним. Потому что кроме Венти у него ничего больше не осталось. Он помнил, как в гаснущем сознании у него оставалась только одна мысль – не страх, не боль и даже не мысли о том, что будет с его страной. Последнее, о чем он думал, чувствуя, как теряет сознание, и первое, что вспыхнуло в его голове после того, как он открыл глаза – он должен защитить Венти. Моракс отставил кадку и накинул на голову полотенце, промакивая волосы и по привычке сжимая пустоту ниже затылка. Он оставался без длинных волос лишь однажды – много лет назад, когда первый и последний раз в жизни попал в плен; и ещё тогда он должен был принять мысль, что волосы ничего не значат, должен был перестать до боли впиваться в губу от невыносимости самого себя. Ему стоит поскорее одеться… В предбаннике Моракс не выдержал и все-таки посмотрел в зеркало. Из зеркала на него смотрел худощавый темноволосый парень с впалыми щеками и светло-карими глазами характерного разреза. Ему еще повезло, что Чжунли оказался чистокровным лиюэйцем. Попади он в тело человека другой национальности… Моракс снял зеркало и развернул его стеклом к стене.***
Вечерний воздух приятно холодил мокрые волосы. Моракс обернулся, рассеянно глядя на возвышающиеся стены дворца. "Смерть Его Величества Моракса достоверно установлена, и ни я, ни Его Величество Барбатос более не потерпим наглой лжи, оскверняющей память Императора. Его тело находится в королевской гробнице, и нет лучшего доказательства того, что любая попытка выдать себя за Его Величество Императора не более, чем спекуляция, призванная подорвать основы государственности". Он знает это место – королевская гробница с крио цветами, позволяющими сохранять тела вплоть до нескольких лет. Место, где по инициативе Церкви лежали Наследный Принц и Ее Величество Амос, пока Венти не очнулся. Моракс обернулся и посмотрел на розовеющие облака на западе. До заката было еще полчаса, до гробницы – минут десять. Он не знал, зачем делал это и что планировал там найти; он не надеялся, что стража пустит его внутрь, а интерес к телу Императора не обернется однажды против него – но продолжал идти, пока дворцовый сад не обернулся алеей, заканчивающейся знакомым зданием в окружении старших рыцарей с поблескивающими от энергии гео легкими доспехами. Моракс остановился в паре метров от входа и отдал честь в ответ на вопросительные взгляды. – Я желаю почтить память Его Величества Моракса. Как подданный двух государств и служащий королевского дворца. Стражник неодобрительно нахмурился. – Вход в гробницу запрещен без сопровожде- – Я знаю. Я не собираюсь входить. Моракс преклонил колено и опустил веки, вслушиваясь в тишину, что всегда царила вокруг гробницы. Когда-то ее стены были расписаны птицами и одуванчиками, чьи перья и пушинки сплетались в причудливые узоры под самой крышей, а крошки лазурной руды переливались на солнце. Когда-то клумбы усеивали цветущие сесилии, и Венти, до побелевших пальцев цепляясь за его руку, рассказывал, что на языке цветов “сесилия” означают "истинные чувства блудного сына". Моракс открыл глаза и поднял взгляд. По стенам взвивались вверх драконы с чешуей, сверкающей янтарным блеском кор ляписа, что золотыми бликами ложился на лепестки лазурный лилий. Похоже, Венти пришлось звать приглашенного мастера и исполнять одну из своих лучших песен – иначе он никак не мог объяснить четкость и правильность линий и то, что лилии смогли выжить в месте боли и скорби. Стоял ли в этот раз Венти здесь с Венессой? Повторял ли одну из его многочисленных историй про глазурные лилии? Или в этот раз Венти был один? Смогли ли он вообще найти в себе силы прийти к гробнице? Ветра продолжали хранить молчание, словно отдавая дань ушедшим. Моракс поднялся, вновь отдал честь и развернулся обратно к дворцу. Почему-то ему казалось: ему необходимо увидеть тело, чтобы убедиться в своей смерти; удостовериться, что это не сон, не галлюцинации, не шутка и не сумасшествие Чжунли – но тело не понадобилось. Расписанные стены и глазурные лилии под ними оказались эффективнее зеркал, боя, королевских указов и слез Венти, отпечатавшись в голове осознанием: Моракс мертв. И всех поставленных целей ему придется достигать как Чжунли. Придется отбросить гордость, учиться склонять голову, опускать взгляд, вставать на колени, любезничать с начальником стражи и Гроссмейстерин; придется восстанавливать все утраченные навыки и заново доказывать всем вокруг, что он достоин того, на что претендует.***
– Прежде всего, я рад видеть, что тебе, кажется, стало лучше. - Варка оттянул ворот в безуспешной попытке справиться с духотой кабинета. Окно за его спиной было распахнуто настежь, но занавески, обычно пляшущие от потоков ветра, оставались неподвижны. - Я понимаю, что смерть Его Величества Моракса ударила по всем нам, и все же меня беспокоило твое состояние последние дни. Я знаю, что ты привык искать утешения в церкви, но знай, что у тебя есть и моя поддержка… Моракс с трудом оторвал взгляд от папки под руками Варки и поднял голову, запоздало осмысливая его слова. – Благодарю за заботу, сэр. Это явно папка с информацией о Чжунли. Если он собирается метить в королевские телохранители, то должен вести себя максимально естественно. Глупо беспокоиться об этом после того, как он привлек столько внимания несколько часов назад, но, если он не сможет вспомнить родной город или свой день рождения, в лучшем случае его сочтут душевнобольным, а в худшем – шпионом. – Но как бы я ни был счастлив видеть твое оживление на тренировках, я несу ответственность за тех, кому даю рекомендацию. – Голос Варки резко стал серьезнее, и он оперся о стол обеими руками, сцепляя пальцы. Моракс вдруг подумал, что уже видел этот взгляд – тогда, на плаце, где он объявил о своем желании поединка. – Поэтому я хочу услышать причину столь резкой перемены… И такого рьяного желания этой должности. Моракс встретился с ним взглядом и понял, что в голове нет ни одной подходящей мысли, кроме: "Потому что он мой муж, и никто кроме меня не сможет помешать ему последовать за моим трупом". Давай, Моракс, подставь голову под меч Веннессы. – Ох… Прошу прощения, сэр, что не могу сразу сформулировать, – медленно произнес Моракс, судорожно перебирая в голове все, что он знал о Чжунли. То есть, ничего. Ничего он не знал, и проклятую папку отсюда было не видно. – Разве могут быть причины, кроме желания защитить Его Величество Барбатоса от угрожающей ему опасности– – Мне это известно, Чжунли. – Варка лишь вздохнул и свел брови, от чего взгляд его стал еще суровее. – Несомненно, нашей первостепенной задачей была, есть и будет защита Его Величества. Но почему ты считаешь, что справишься с этим лучше, чем воины, что давно зарекомендовали себя в битвах? – А почему вы решили, что главная опасность исходит от других людей? Кажется, вышло слишком резко. Но по крайней мере из взгляда Варки исчезла эта снисходительная уверенность, что его желания – лишь минутная блажь. – О чем ты? Веди себя как Чжунли. Веди себя как Чжунли. – Сэр, я полагаю, всему миру известно, что прежде всего род Анемо стоит беречь от последствий их собственных действий. Также, я полагаю, сейчас Его Величество не желает видеть вокруг себя чрезмерное количество слуг, поэтому часть их обязанностей придется взять на себя телохранителю. В таком случае, лучшим выбором для Его Величества будет человек, обладающий не только выдающимися боевыми навыками, но также тактом, терпением и красноречием, что поддержит Его Величество в трудную минуту. На секунду в глазах Варки мелькнуло замешательство, а затем он со вздохом откинулся на кресло и спрятал лицо в ладони. – Говоришь как Веннесса… – едва слышно пробормотал он. И затем, уже громче: – И ты считаешь, что обладаешь этими характеристиками? – В достаточной степени для того, чтобы просить вас предоставить мне шанс на участие в отборе, – со всем тактом, на который был способен, произнес Моракс, и Варка задумчиво закусил губу, явно подходя к грани решения. Плохо. Он недостаточно убедителен? Что еще может двигать Чжунли? Отсюда едва ли видно имя, аккуратно продублированное иероглифами. "Я знаю, что ты привык искать утешения в церкви…" Церковь… Если Чжунли действительно был так религиозен… – Кроме того… – Моракс приложил все силы для того, чтобы его "смущенно" опущенный взгляд выглядел достаточно естественно и правдоподобно. – Возможно, вам это покажется глупым, однако… накануне ночью Селестия ниспослала мне видение, что спасение моя душа способна найти лишь в служении божественному наместнику на земле, Его Величеству Барбатосу. – Нет, плохо, что за телохранитель из того, кто ставит церковь превыше своего господина. – Все годы службы я не находил в себе ни сил, ни смелости выразить мою верность Его Величеству иначе, чем верной и непритязательной службой. Я ограничивал себя ложной благодетелью скромности и страхом перед теми, у кого есть род и титул. И если то видение не было знаком отринуть старого себя и полностью отдаться чувству, что я носил в сердце все эти годы, зачем же, Всемогущая Селестия послала его мне? Варка медленно склонил голову набок, и негромко произнес – Чувству?.. – Безграничной верности Его Величеству и желания посвятить свою жизнь служению ему. Самым сложным оказалось сохранять серьезное лицо всю эту минуту, пока Варка смотрел на него как на фанатика. Правильно. Он религиозен. Он фанатик. Он слишком впечатлился сном, и отсюда все изменения в его личности. …Селестия, он воин, а не шпион, даже не дипломат, откуда ему знать– Они обернулись на стук одновременно. Варка взглянул на темнеющее небо за окном и коротко ответил: – Войдите. Из-за двери показалась девушка с аккуратно убранными в хвост светлыми волосами в форме оруженосцев. Моракс скользнул взглядом по нарочито прямой осанке и сжатым губам и про себя усмехнулся, вспоминая, как Венесса каждый раз краснела, когда ее подопечная пыталась копировать каждый жест. – Сэр Варка, Гроссмейтерин Венесса просит вас ознакомиться с планом отбора… – ее взгляд на мгновение метнулся к нему, и в голосе сразу появилась осторожность, – …и по возможности учесть ее замечания относительно… – Джин снова покосилась на него, – …некоторых этапов. – Мне уйти, сэр? – Моракс с готовностью приподнялся на стуле. – Сиди, – махнул рукой Варка и сам вышел к девушке, прикрыв дверь. Моракс выждал секунду и, не желая упускать возможность, метнулся к другому краю стола, склонившись над папкой. Имя он видел и раньше. Просто имя – и прочерк. Впрочем, он и сам понял, что Чжунли был безродным, а его способностей не хватило бы на то, чтобы заслужить земли и титул. Год рождения… всего на пару лет его младше. Дата… “неизвестна”? “Особые приметы”, “личность”... Взгляд невольно зацепился за “выдающимися талантами не наделен, но трудолюбив и ответственен”, “безынициативен”. Вот почему столько удивления и вопросов… едва ли не вся личность Чжунли противоречит тому, что он должен сделать; а значит, его поведение будет странным, какую бы стратегию он не избрал. “Биография”. Приют при церкви… ясно, откуда эта религиозность и почему у него нет почему ни фамилии, ни титула. Стоп, но это же приют Ли Юэ… участие в войне… Чжунли точно из Ли Юэ, почему тогда он оказался в Мондштадской гвардии? Он услышал скрип двери слишком поздно, когда времени, чтобы вернуться на место, уже не оставалось. Так что Моракс шире распахнул окно, схватил один из листов, чуть вороша остальные, и нырнул под стол, выпрямившись как раз в тот момент, когда Варка вошел обратно. – Ох, прошу прощения, сэр… – с самым невинным видом произнес Моракс, встретившись с ним взглядом. – Порыв ветра едва не унес ваши бумаги. Я… полагаю, они не предназначались для моих глаз. – Он вернул листок на место и виновато склонился. Варка все так же махнул рукой и убрал в ящик бумагу с печатью Венессы. – Там нет ничего, что ты о себе не знаешь. Раз ветра возвращаются в наш дворец, возможно, это знак того, что Его Величество скоро поправится. – Он выровнял листы о край стола и закрыл папку, отодвинул ее в сторону и в очередной раз с интересом и сомнением уставился на его лицо. – Ты твердо намерен участвовать в отборе? – Да, – мгновенно ответил Моракс, едва Варка сомкнул губы. – Да, сэр. Благополучие Его Величества всегда было, есть и будет моим смыслом жизни независимо от исхода отбора. Наконец, последние сомнения рухнули, и Варка с усмешкой хлопнул себя ладонью по бедру. – Ладно, убедил. Только ради этого блеска в глазах. Уже много месяцев я его у тебя не видел. Внутри отчего-то все болезненно сжалось. Как глупо и бессмысленно. Получать эту подбадривающую улыбку от того, кто для него лишь препятствие на пути к цели в то время, как человек, за которого он готов был… за которого он умер, даже не знает о его существовании. И то, что должно было бы значить для Чжунли так много, не вызывает в нем ничего, кроме холодного удовлетворения от успешного исполнения плана. Моракс улыбнулся в ответ. – Благодарю вас, сэр. Это очень многое для меня значит.***
Наверное, он должен был быть счастлив. Наверное, ему стоило благодарить судьбу за предоставленные возможности. Но удовлетворение быстро растаяло среди усталости и пустоты, когда вечером его встретила все та же небольшая комната, заваленная бумагами. Чужая и тесная, словно тюремная камера. Вероятно, для безродного стражника и это было подарком судьбы, вероятно, он бы даже счел себя избалованным, если бы не испытывал в военных походах куда больше неудобств и лишений, вероятно, дело было совсем не в комнате…Моракс молча упал на матрас, вслушиваясь в пение птиц за окном, впервые за много лет без аккомпанемента ветра. Нет, так не пойдет. Он не сможет держать мысли в порядке, пока не приведет в порядок все остальное. Моракс резко сел на кровати, в очередной раз оглядывая дешевую смятую бумагу на полу. Вчера последнее, что его волновало, был беспорядок в комнате, но раз теперь ему предстоит здесь жить неопределенное количество времени… Моракс вытащил из-за края кровати корзину и быстро скинул в нее несколько неаккуратных шариков. А потом замер и медленно достал последний лист, судорожно ища взглядом мелькнувшую перед глазами фразу. “Мне довелось увидеть немало подобных записок от моих товарищей, не выдержавших ужасы войны, но вот пришло мое время, и я никак не могу найти слов, что счел бы достойными занять место последних. Бумага, что я так бережно хранил для писем, которые некому было писать, заканчивается вместе с моей решимостью, а я”, – и текст перечеркнула резкая рваная полоса с кляксами, смазавшимися от смятия. Секунда – и корзина оказалась на боку, рассыпав бумаги по сбившемуся одеялу. “Я пишу это, не желая уходить”, – зачеркнуто. “Мне жаль, что я поддаюсь столь постыдной слабости, но я более не могу найти в себе сил бороться с”, – зачеркнуто. До него запоздало дошло, что надо искать среди целых листов, а не смятых. И почему он раньше не заметил мелко исписанную бумагу прямо на тумбочке. "Наверное, мне стоит просто начать писать, пока последние капли решимости не покинули меня вместе с честью, да и бумаги мне осталось всего два листа. Возможно, мною движет постыдное желание оставить эти мысли хоть где-то, поскольку я не нахожу в себе сил даже подняться и уж тем более не найду их на визит к Его Высокопреосвященству, чье время я и без того излишне потратил. Я мог бы просить товарищей пригласить его сюда, но я не осмелюсь… По правде говоря, я не желаю этого разговора, ведь знаю, что он вновь заставит меня передумать и лишь продлит муки – мои и тех, кто меня окружает. Даже артефакт, дарованный церковью, не смог помочь мне восстановить душевные силы, и вера в том, что такое средство существует, слабеет в моем сердце с каждым днем. Я мог бы остановиться на просьбе вернуть Всемогущей и Всепрощающей Церкви ее дар, но не желаю уходить, оставляя лишние беспокойства и вопросы. Я вдруг понял, что это письмо наверняка прочтут из желания узнать об опасности, что может грозить прочим моим товарищам. В таком случае вам следует остановится здесь, ибо ничьей вины в произошедшем нет и быть не может, и сам я не нахожу иной причины, кроме моей слабости. Я не желал бы отягощать кого бы то ни было еще и этим текстом, поскольку и без того доставлю немало волнений. Иногда мне кажется, что все началось еще во время войны в Ли Юэ. Я искал в ней возможность вырваться из низости своего положения, но нашел лишь ужас и боль. До сих пор мне в кошмарах видится золотая вспышка сил Его Величества Моракса. И сколько бы я ни пытался говорить себе, что это был залог нашей победы и окончания страданий, ни одна молитва не способна стереть из моей памяти врагов и товарищей, падающих замертво с прорвавшимся сквозь кожу и лица каменными иглами, и янтарный блеск со всех сторон. Тот блеск, что преследовал меня в каждом взгляде Его Величества, в каждом уголке Ли Юэ, даже в моем родном приюте, чьи стены украшали мозаики кор ляписа и глазурных лилий. Я думал о том, чтобы покинуть армию, но после увиденного я не смог бы найти себе места в мирной жизни. Поэтому стоило Его Величеству Мораксу и Его Величеству Барбатосу объявить о коалиции, я покинул свою родину, постыдно бежав от преследовавшего меня блеска кор ляписа. Я наивно полагал, что "город свободы" дарует мне свободу от тревог настоящего и тяжести прошлого, однако получил в дар лишь одиночество и пожизненное клеймо "чужака", скрыть которое не способна ни одна политика культурного обмена. Иногда я думал о том, что новый набор в королевскую стражу я смог пройти лишь потому, что помогал выстроить красивую картину "культурного обмена" пред лицом мира. Несомненно, у меня были некоторые достижения, но разве может кто-то вроде меня действительно соответствовать?.. И все же, я посвятил свое сердце служению Его Величеству и процветанию наших государств. Была ли тому виной невольная отчужденность иностранца или пришедшая за ней утрата способности к близости, но и любовь, и дружба обошли меня стороной, оставив лишь долг и веру. Кто знает, быть может, упорным трудом, я смог бы достичь того, что успокоило бы мою душу, но вслед за болезнью духа пришли страдания тела. Я обращался к придворным докторам и сестрам, однако никаких следов болезни не обнаружилось, и я смирился с нарастающими слабостью и бессонницей, навсегда отрезавшими мне путь к вершинам боевого искусства. Мысли о том, чтобы оборвать свои страдания, посещали меня и после войны, но ни молитвы, ни беседы с сестрами и даже самим Его Высокопреосвященством не смогли даровать мне спасение. Вероятно, душа моя взяла на себя слишком много грехов, чтобы на него рассчитывать. Мне остается лишь уповать на право единственный раз воспользоваться даром свободы, что преподнес мне этот город, и освободиться от страданий. За столько лет я так и не смог найти способ избавиться от той всепоглощающей тьмы, что пожирает мое сердце. Возможно, все это письмо было лишь жалкой попыткой оправдаться перед самим собой, но, сколько бы раз я не возвращался в мыслях назад, я не могу увидеть для себя иного пути. У меня нет больше сил бороться. Его Высокопреосвященство говорил о том, что Селестия примет всех раскаявшихся детей, однако я почему-то уверен, что впереди меня ждет лишь Бездна. Что ж, так тому и быть. Кажется, количество текста превысило все разумные пределы… Я должен остановиться. Простите, те, кто читает это. Я слишком давно ни с кем не говорил. Желаю вам счастья, мои товарищи, сэр Варка и Гроссмейстерин. Мне жаль, что так вышло. (пожалуй, оставлю в стороне все титулы и звания) Чжунли". Моракс опустил листок, по-прежнему глядя куда-то перед собой. Спохватился и зачем-то дернул вверх рукав; на одной руке, на другой – словно не видел идеально чистых предплечий за пару часов до этого. Странно... Ладонь сама собой оказалась на шее. Нет, там бы он точно заметил. Моракс взглянул на пол – и в следующую секунду оказался на коленях, откидывая смятые листы обратно на кровать. Верхний ящик тумбы с грохотом ударился об пол. За ним остальные два. Бритва, полотенца, кольцо с зеленоватым камнем, карманная книга с глупым романом, не то, все это не то... Моракс совсем лег на пол и заглянул под кровать, почти подпаливая край одеяла свечой. В глубине тускло сверкнуло рыжеватыми бликами стекло. Ага. Он все-таки ударился лбом о деревянный каркас, пытаясь дотянуться. Вытащил руку на свет и приблизил свечу. От маленького, едва ли с четверть ладони пузырька резко пахло миндалем.