military boo, come here! [ редактируется ]

Рыжика встретили радушно и скромно: никакой музыки, — он попросил, — небольшая картонная вывеска, гелевые шарики в центре комнаты и никакого алкоголя. О последнем я самолично позаботилась. Рекомендации врача для Галлагеров как детский лепет — в этом я убедилась, когда выкидывала коробку алкоголя всевозможных видов, принесенную Кевином в качестве подарка. — Даже пивом не угостишь? — Спросил он, улыбаясь, едва переступив порог дома. — Не угощу. Я подошла вплотную, запрокинула голову и поднялась на носках, пытаясь достать до губ напротив. — Ну всё, хорош! — закричали со всех углов. — Найдите себе комнату! Я отступила. Забилась в углу гостиной. Поочередно каждый член и друг семьи подходил к Йену, заключая в крепкие объятия, и перекидываясь парой слов. Тем не менее, его взгляд исподлобья был прикован ко мне. Я могла лишь улыбаться в ответ. — Когда ему расскажешь? Неожиданный томный шёпот под ухом спровоцировал мурашки, бегающие по шее. От Липа сильно несло спиртом и табаком, а на футболке размазаны свежие пятна зелено-желтоватого цвета. Лишних вопросов задавать я не стала, ведь ответов на них знать не хотелось от слова совсем. — Рассказывать нечего, — отвечаю я неубедительно, пытаясь доказать и ему, и себе, что не рассматриваю вариант с переездом. — Всё равно, — он осекается, кивнув Фионе на какую-то просьбу. — Он имеет право знать. Глубокий вдох, тяжелый выдох. Рука машинально тянется к раскрытой ладони и я медленно, но уверенно, кладу голову на плечо другу. Первые несколько секунд мне казалось, что перестал дышать, но потом грудь вздыбилась вверх, и я облегченно улыбнулась. — Не помешал? Я уже говорила, что вырастать на пустом месте — это у них семейное? — Не помешал, — при такой маленькой дистанции синяки у висков Йена становятся словно ещё «краше», и мне снова казалось, что он чудом отделался от ужасных последствий. — Не накручивай себя по новой. Он закрыл мне глаза и пальцами оставил щёлку посерёдке, через которую можно было увидеть только счастливую Йеновскую улыбку. Улыбку, которая резко приобрела хмурое выражение, как только я заявила, что хочу поговорить наедине. В комнате мальчиков было как никогда чисто: кровати застелены, полы вымыты, и даже вырезки из журналов аккуратно разложены по полочкам. Я села на кровать, наблюдая за тем, как Йен сначала открывает шкаф, чтобы повесить куртку, а затем тянется к тумбе, чтобы кинуть туда браслет. Он замирает, что-то подозрительно долго разглядывая, и из груди его вырывается очаровательный смешок. Двумя пальцами он вытаскивает кусок до боли знакомой ткани, и я подрываюсь с места: — Отдай, — приказываю я, вырывая своё белье из чужих рук. — Дебс постаралась на славу. Он садится напротив, поджав под себя ноги, вынуждая меня сесть в такую же позу. Глазами он насмешливо хлопает, — словно щеночек — и от всей это завораживающей картины у меня ком в горле перекрывает хоть какие-то попытки начать разговор. Мой озадаченный вид явно не остался незамеченным. Йен нахмурился, накрыл ладонью мое колено, но разговор не начинал. Пытался не давить, наверное. Но мне бы очень пригодилась сейчас какая-нибудь помощь зала, ведь сотни прочитанные взахлёб книги улетучились из головы вместе с навыком складывать двусоставные предложения. — Скажу как есть, — в итоге решаю я, не придумав ничего целесообразнее. — Но обещай молчать до тех пор, пока я не разрешу говорить. — О как? — Он с минуту смотрел на меня, разгадывая лицо по крупицам. — Лин, ты не беременна? — Чего? Нет, боже, Йен, все не так… — Что? «Плохо»? — Ну, блять, да! — Понял. Он оперся плечом о стену, перебирая в руках рюшки от покрывала. Все его внимание, казалось, было сконцентрировано на несчастном куске ткани. Желваки его не на шутку разыгрались, он рвано выдыхал, демонстрируя всем своим нутром негодование. Я потянулась к его щеке, очерчивая большим пальцем острую линию подбородка, успокаивая от чего-то так сильно разбушевавшегося парня. Секунда, другая — и мы лежим в его кровати, изучая друг друга языками, запыхаясь, тяжело дыша, но не желая останавливаться. И в голове все звоночки по ушам бьют, приказывая отстраниться, но тело не слушает, а поддаётся, и вовсе не разуму, а мужчине напротив.