Trinitas

      На следующий день участники отряда отправились на рынок, расположенный неподалеку от дома Латифа, но Аскар, вопреки ожиданиям, не последовал за ними. Акида захлестнула усталость, и он мог лишь дать Зейбу, Мунифу и Наджи указание не покидать Лейса ни на секунду и отправить их с юношей. Сам же Аскар, подобно настоящему подлецу, вернулся в спальню и проспал там до полудня. Он мог пролежать в кровати целый день, если бы не стук в дверь, вынуждающий открыть глаза и ступить на мягкие ковры.       — Господин приглашает вас прогуляться в саду, — за порогом стоял слуга в шелковых одеждах, опустив голову перед важным гостем.       Аскар припоминал, что Латиф хотел пообщаться с ним в неформальной обстановке, один на один, но акид не думал, что это случится так скоро. Не найдя причин для отказа, Аскар покинул комнату и последовал за слугой к владениям Рамзи, скрытым от посторонних глаз. Пройдя сквозь остроконечные арки, покрытые переплетением плюща, акид оказался у небольшого фонтана, где его уже ожидал Латиф. Хозяин дома оторвал взгляд от сверкающих водных брызг и обратился к гостю:       — Я узнал от слуг, что ты остался в комнате, хотя другие путешественники ушли в город, — весело заговорил Латиф, а затем, словно вспомнив о чем-то, озадачено нахмурился: — Надеюсь, я не оторвал тебя от важных дел?       — Только если полуденный сон считается важным делом.       — Кто знает, когда странник сможет снова спокойно поспать, — задумчиво произнес Рамзи и повел Аскара вглубь сада по узким каменным тропинкам. — Хотел бы я тоже отправиться в путешествие и снова увидеть родные пустынные просторы, да только мужья не пускают. Говорят, не переживут долгой разлуки, — на лице Латифа появилась мягкая улыбка от образов любимых, всплывающих в памяти.       — Я отдал бы многое за двух людей, которые ждали бы меня дома и не хотели отпускать, — проговорил Аскар, мрачно опустив взгляд к земле.       Временами, когда акид оставался наедине с собой, одиночество накрывало с головой, словно песчаная буря. В такие моменты он ясно как никогда понимал, что все близкие и важные люди могут в любой момент уйти из его жизни. Зачем шустрому и активному Лейсу коротать дни с нудным акидом? Зачем Зейбу тратить на него драгоценное время, которое лучше провести с детьми? Зачем Синану оставаться рядом, когда впереди его ждет бескрайняя пустыня? Должно быть, когда он сумеет сковать двух важных для себя людей брачными браслетами, эта тревога покинет Аскара, а пока… ни один из знакомых ему людей не казался вечным спутником, который однажды не решит уйти, не попрощавшись.       — Не так все прекрасно в семейной жизни, как может показаться холостяку, — прозвучал наставительный голос Латифа, возвращая Аскара к разговору. — Сколько лет я в браке с Мади и Ляали, а детей никак заиметь не получается. Должно быть, совершил мой муж-омега непростительный грех, раз Боги нам детей не послали.       Заметив, как от переживаний лицо Латифа помрачнело, брови нахмурились, а губы сжались в тонкую полоску, Аскар поспешил сменить тему. Говорили о военных походах, стратегии, рассказывали солдатские байки, одна чуднее другой, и не заметили, как вскоре вышли к цветнику. Яркие бутоны роз обвили стеблями деревянные арки, фруктовые деревья радовали глаз спелыми плодами, а на ветвях ютились певчие птицы. Прекрасный сад с журчащими ручьями окутал приятным и ненавязчивым ароматом влаги, земли и цветов. Омеги в черных одеждах, которых было невозможно увидеть среди слуг дома, склонились над клумбами, орошая цветы водой. Должно быть, садоводство было одним из немногих увлечений, которые было позволено иметь омегам. Засмотревшись на трудящихся людей, Аскар спросил:       — Почему омеги носят эти черные одежды?       Латифа вовсе не удивил вопрос, часто слетающий с уст гостей Наваля.       — Ты когда-нибудь задумывался, отчего Нанна живет на темной стороне неба? Он скрывает свою красоту от посторонних черной тканью и снимает ее, только оказавшись рядом с мужьями. Так и наши омеги подобно Нанне скрывают лица, чтобы непристойные взгляды не омрачили их красоту.       Аскар постарался скрыть потрясение, окатившее его, точно ведро холодной воды. Толкование веры в Святую Триаду здесь порядком разнилось с привычным уроженцам Хибы. Ни один альфа или бета из города героев не посмел бы «осквернять непристойными взглядами» омегу, а если бы такой и нашелся — тут же был бы наказан правительством. Да и неужели черные одежды защищают от приставаний хоть сколько-то лучше обычных туник? И разве не альфы и беты должны нести ответственность за взгляды, которые кидают на омег, как во всех прочих оазисах? Зачем в Навале ее перекладывают с плеч тех, кто смотрит, на плечи тех, на кого смотрят?       Для Аскара решение альф покрывать омег ради защиты от самих себя казалось, по крайней мере, странным. Он всегда придерживался мнения, что альфы адекватные люди, а не дикие животные, не способные владеть собой, идущие на поводу у инстинктов, и потому при своем вспыльчивом нраве неустанно практиковал сдержанность.       — Но разве им удобно всю жизнь проводить под черными одеждами?       — Еще никто не жаловался, — коротко ответил Латиф, с улыбкой осматривая сад и работающих на земле омег. Аскар тоже поднял взор к цветущим бутонам роз и тут же наткнулся взглядом на слугу в шелковых одеждах. Рыжеволосый альфа, не меньше его ростом, перебирал в руках нежные лепестки, бездумно улыбаясь чему-то. Он был взрослым мужчиной, пускай худое тело и тонкие руки молодили слугу на пару лет. Когда гости сада подошли ближе, альфа поднял на них взгляд карих глаз, который словно ударом отбросил Аскара в прошлое.       Он был шестнадцатилетним юношей, который боялся засыпать по ночам, но вовсе не от страха перед выдуманными чудищами. Аскар боялся ложиться спать, ведь знал, что вскоре небо озарят лучи восходящих солнц и ему придется идти в зал для тренировок. Отец опять поставит напротив него зверя, вручит меч и скажет: «Убивай!» Аскар убьет, ведь иного варианта аба не давал. Отнимать жизни зверей оказалось не так страшно с практикой, как было поначалу — знай нужное место и бей туда, пока жертва не упадет замертво. Страшно было вспоминать стеклянные глаза, которые совсем недавно смотрели на него с мольбой. Страшно было ощущать на себе силу вершителя судеб и прерывать жизнь других существ просто из жажды крови, при том даже не своей жажды. При отце Аскар не показывал слабость, ведь не понаслышке знал, сколько ударов плетью будут стоить слезы, но вечером, закрывшись в комнате, тихо хныкал, оплакивая убитого поутру хищника.       В тот страшный день, который уродливым шрамом остался на сердце Аскара, солнца взошли раньше, озаряя небеса яркими лучами. Юноша, как обычно, отправился в зал, переступил порог и ужаснулся — на месте, где раньше его ожидал зверь, теперь стоял человек. Отец приставил хопеш к шее незнакомца, словно поймав ее изогнутым полусерпом, давая понять, что бежать нет смысла — оружие настигнет в любом случае. И человек не бежал, не сопротивлялся, а лишь смиренно ждал того, кто должен был отнять его жизнь.       Аскар замялся на пороге, не в силах сделать шаг навстречу отцу, которого отныне боялся не меньше, чем озлобленных джиннов из легенд.       — Сын! — рыкнул Акрам, точно взбешенный.       Под тяжелым взглядом отца юноша не смел противиться, и ноги по привычке провели его в центр зала. Вблизи Аскар смог как следует разглядеть человека, которого привел аба: глаза скользнули по рыжим волосам, соскочили на впалые щеки, покрытые веснушками, не такими яркими, какими их помнил Аскар. Перед ним стоял Кисма — его маленький веснушчатый друг. Страх и удивление заставили юношу сделать шаг назад и в ужасе бросить взгляд на отца.       — Ты уже достаточно натренировался убивать животных, пора переходить к рабам, — прозвучал холодный как никогда голос Акрама, и мужчина отступил, убирая лезвие от шеи Кисмы. До того не смеющий сделать даже вдох, раб умоляюще заговорил, перескакивая взглядом то на отца, то на сына:       — Прошу, не надо…       Хриплый и тихий голос мурашками прошелся по телу Аскара и тот закричал:       — Нет! Я не буду его убивать! — юноша почувствовал, как в глазах защипало, и тут же зажмурился, не позволяя слезам пролиться. — Аба, он же не животное, он человек!       — Не смей называть рабов людьми, — твердо обрубил нить надежды Акрам и протянул сыну меч. — Убей, иначе это сделаю я.       Аскар знал, как убивал отец: обрубал животным лапы, вгонял лезвие в горло через распахнутую пасть, перерезал шею не до конца, чтобы кровь медленно вытекала из тела до последней капли. Лишь на мгновение представив Кисму, страдающего от изощренных пыток, Аскар выхватил оружие и сжал меч в дрожащих руках.       — Аскар… — неверяще просипели за спиной, и сердце юноши болезненно сжалось.       Аскар поднял на отца свирепый взгляд, желая вспороть ему живот за слезы Кисмы, за предсмертный скулеж зверей, за свои страдания. Акрам подавил его помыслы, сжав руку на юношеском плече до боли, явно демонстрируя, насколько он сильнее юнца. Один взмах кулака — и Аскар будет лежать на полу без сознания. Знает, проверял.       На ватных ногах юноша развернулся к рабу, глядя на него с болью и сожалением. Кисма дрожал, закрывая руками живот и бока, пятился, глядя загнано, словно раненый зверь.       — Господин… Молодой господин, прошу, не надо… Я хочу жить… — молил он, все больше сжимаясь под чужим взглядом. — Мы же были друзьями, помнишь?       Аскар помнил, как никто другой.       Помнил игры в саду, беготню по улочкам Хибы, сон в обнимку, ведь это были те немногие дни детства, которые Аскар вспоминал с улыбкой. Сейчас он должен был убить своего веснушчатого друга, погасить единственное солнце, что освещало его мрачный мир. Аскар бросил взгляд на отца и заметил, как ладонь Акрама легла на рукоять его собственного хопеша на поясе, предупреждая — минута промедления и он достанет меч из ножен.       От слез картинка перед глазами поплыла, но Аскар все же сделал несколько несмелых шагов навстречу рабу. Он обнял Кисму, как мечтал много лет разлуки, при том под углом пронзая мечом исхудавшее тело. Раб сделал прерывистый вдох и ухватился руками за плечи Аскара, сжимая ткань в кулаках. По мечу стекала горячая кровь и капала на пол, растекаясь уродливой лужей.       Юноша не смог больше сдерживать слез и разрыдался, тихо, чтобы отец не услышал, проговаривая на ухо Кисме мольбы о прощении.       Аскар так мечтал однажды вырасти, стать непобедимым акидом и в один прекрасный день найти Кисму. Выкупить его из рабства, сжать в объятиях и держать при себе, как самого верного товарища. Теперь его мечты жестоко растерзаны, измазаны кровью и опадают на пол бездыханным телом Кисмы. Аскар прижимается к еще теплой груди, в которой навеки стих стук сердца, и тихо шепчет: «За что?»       За что Боги послали им такие страдания? За что поставили друг напротив друга, как палача напротив приговоренного к казни?       Аскар просидел бы так, обнимая труп Кисмы, до того момента, пока его душа не достигнет Джанната, но резкий рывок заставил подняться на ноги.       — Как ты смеешь плакать? — холодный голос, словно лезвие кинжала, полоснул по израненному сердцу. — Помнишь, сколько ударов плетью будут стоить твои слезы?       Глаза запекло, и Аскар зажмурился, возвращаясь в реальность. Слуга Латифа, окруженный прекрасными цветами, слишком сильно напоминал Кисму в садах Джанната. Он был словно образ, посланный другом из прекрасного места, чтобы Аскар, оставшийся на земле, без страданий проживал свой век.       — Почему ты стоишь без дела? — Латиф подошел ближе и слуга встрепенулся. Теперь, оказавшись на расстоянии нескольких шагов, Аскар почувствовал, что перед ним стоял вовсе не альфа, а бета.       — Я просто залюбовался цветами, они слишком прекрасны, — слуга виновато опустил голову, не посмев поднять взгляд на господ.       — Не прекраснее твоих веснушек, — внезапно прозвучал мягкий голос, и слуга залился краской, поглядывая на Аскара из-под вихрей рыжих волос. Акид не смог сдержать улыбки, смотря на такие знакомые розовеющие щечки.       — Хватит очаровывать моих слуг! — рассмеялся Рамзи и повел Аскара дальше по дорожке сада, в то время как бета продолжал следить за ним смущенным взглядом. Акид напоследок улыбнулся ему из-за плеча и продолжил разговор с Латифом, словно за его спиной не осталась повзрослевшая и счастливая копия Кисмы.       Спустя час бездумных хождений по зеленеющим тропинкам, Аскар и Латиф вернулись к фонтану у входа в сад. Бросив взгляд на балконы дома Рамзи, акид заметил копошащихся там людей, а следом и облокотившегося на мраморные перила Зейба. Товарищ перехватил его взгляд и приветственно помахал рукой.       — Не смею больше задерживать тебя, — Латиф заметил прибывший из города отряд, — но позволь пригласить тебя и твоих товарищей на ужин с моей семьей. Поговорим о жизни, отведаете изысканные навальские угощения.       — Не смею отказаться, — улыбнулся Аскар, заметив, как появляется веселье на лице акида.       — Как же я рад! Очень уж хочу, чтобы тот златовласый мальчишка рассказал о походе моим мужьям.       Вскоре Латиф, пообещав, что этим вечером пришлет за ними слугу, направился в часть дома, отведенную его семье, а Аскар поднялся на второй этаж и тут же был втянут в разговор между Зейбом и Мунифом, и те были рады узнать о предстоящем ужине, мечтая о вкуснейшей навальской рыбе.       Вечером, когда солнца зашли за горизонт, на ветвях деревьев зажглись мозаичные лампы и разноцветные блики озарили улицы.       Как и было обещано, слуга Латифа поочередно постучался в двери всех участников отряда, следом за чем провел их в просторную трапезную. Там их уже ожидал Рамзи, восседая во главе стола, вокруг которого вились слуги и выставляли на блестящую поверхность тарелки с угощениями. Среди них, к удивлению Аскара, обнаружился один покрытый омега, что было нетипично для дома навальца. Воздержавшись от лишних вопросов, акид занял место поближе к Латифу и стал наблюдать за покрытым слугой. В отличие от других виденных омег, его черные одежды были усеяны драгоценными камнями, словно ночное небо — звездами. Когда человек поклонился гостям и присел рядом с Латифом, все стало на свои места — это был Ляали, его муж-омега.       Стоило Аскару понять суть происходящего, и он не смог сдержать удивления. Ни один альфа Хибы, имеющий хоть несколько слуг, не позволил бы своему мужу так унижаться перед гостями.       — Не стоит так удивляться, Аскар. Мой муж сам пожелал проявить уважение гостям, прислуживая им, — Латиф бросил взгляд на Ляали, ожидая от него подтверждения своих слов. Омега посмотрел на Аскара и прикрыл глаза, безмолвно соглашаясь.       Зал наполняли припозднившиеся гости, одним из которых был Наиль. Он наверняка долго прихорашивался, ведь появился перед хозяином дома во всей красе: с распущенными золотистыми волосами, подведенными глазами, румяными щечками и в вычищенной слугами одежде, которая утратила свой песчаный оттенок и оказалась белой, словно снег. Наиль улыбнулся присутствующим, и Аскар невольно задержал взгляд на этих алеющих губах. Когда омега занял место за столом, акид не мог не заметить похолодевший взгляд Ляали.       Насколько прилично было появляться Наилю с распущенными волосами в присутствии покрытого? Пускай Латиф и убеждал, что в его доме омеги могут следовать традициям родных оазисов и не носить платки, Аскар не мог прогнать из головы взгляд Ляали, которым тот одарил Наиля. Следом в зале появился Иса, привлекший куда меньше внимания своими короткими черными волосами и весьма посредственной внешностью, а за ним и Синан, не отступающий от целителя ни на шаг. Заметив синий платок кочевника, до того затерявшегося среди покрытых омег, Латиф нахмурился. Улыбка лишь на мгновение исчезла с его лица и сразу же вернулась, но уже не такая искренняя.       Аскар должен был предугадать, какой будет реакция навальца на гостя-кочевника — их традиции разнились, словно небо и земля, а потому и разногласий должно появиться множество. Вопреки пугающим предположениям, Латиф не проронил ни слова насчет платка Синана, а тот, в свою очередь, не обратил внимания на покрытого омегу.       Поскольку муж-бета Латифа задерживался, а гости уже порядком изголодались, ужин было решено начать без него. Как и мечтали Зейб и Муниф, на столе была дорогостоящая рыба, которую не могли себе позволить простые горожане — даже Аскар позабыл ее вкус, ведь сам в еде пристрастий не имел, и отведать редкие продукты мог только на встречах с состоятельными знакомыми. Среди угощений было множество овощей, приготовленных самыми разнообразными способами, а также всем привычные рис и хумус.       Вдоволь наевшихся диковинных блюд гостей потянуло на разговоры, и совсем скоро Лейс пересказывал Ляали их путь через Пустошь. Наблюдая за эмоциональным юношей, омега оживился и стал похож на человека, а не на бездыханную статую Нанны — глаза Ляали заблестели интересом, а с уст изредка срывались смешки. Разговор прервался на небольшой период, пока омега вместе с другими слугами убирал со стола опустевшие тарелки и сменял их чаем и сладостями. Лейс искусно скрыл смущение, которое вызывало подобное «служение», и продолжил рассказывать истории, словно несмолкающая щебечущая птичка.       Аскар с наслаждением слушал его болтовню и распивал мятный чай, который имел более яркий вкус и аромат. Наиль и Гайс налегали на навальскую нугу, Нур и Рами распробовали местную басбусу, а Зейб, Муниф и Наджи ограничились знакомой им халвой. Ляали легко справлялся с едой и питьем, словно на его лице не было ткани никаба, и Аскар невольно засмотрелся на четкие движения рук. Когда тонкие ладони обхватили чашку с чаем, акид заметил на тыльной стороне одной из них круговую татуировку — точно такая же была у Исы до прихода в оазис. Аскар не мог понять, что она обозначает и почему целитель скрыл рисунок, но догадывался, что Иса как-то связан с Навалем.       Размышления прервал звук шагов за спиной, и Аскар обернулся, тут же натыкаясь взглядом на вошедшего рослого бету в традиционной одежде солдат Наваля, подобной тем, что они видели на воинах при входе в город. Подобно им же из-за его спины выглядывал лук с заточенными острыми лезвиями, а на лице красовался шрам, ведущий от виска к подбородку — все в его образе так и говорило о высоком статусе среди военных и большом опыте на поле боя.       Смотря на Мади, мужа Латифа, Аскар невольно вспоминал своего отца-бету — накиба, который даже после отставки Акрама не переставал быть его подчиненным. Стоило абе заговорить с ним в приказном тоне, как Ратиб тут же терялся и не смел ослушаться, словно тигр, которого долгие годы дрессировали при помощи кнута. Любовью и пониманием в семье Каддафи и не пахло — слишком сильно войны ожесточили их сердца, слишком мало человеческого осталось в людях, приученных убивать подобных себе.       Мади, поприветствовав гостей, уселся рядом с Латифом и окинул взглядом присутствующих. Его спокойные и уставшие глаза смотрели без особого интереса, пока не наткнулись на синий платок среди гостей. Губы Мади растянулись в пугающей улыбке, глаза заблестели, словно у хищника, завидевшего антилопу. Не будь они за богатым столом в доме Рамзи, Аскар уже обнажил бы хопеш, чувствуя угрозу, направленную на Синана.       — Латиф, да неужели ты позволил кочевнику жить в нашем доме? — прозвучали слова, словно бой барабанов, предвещающий скорую битву. — Неужели забыл те реки из синих платков, которые неслись к стенам Наваля? Я вот не забыл. Отчетливо помню, как срывал эти тряпки вместе с головами.       Мади скалился и едва не рычал, будто воспоминания об обезглавленных кочевниках доставляли ему неподдельное удовольствие. Аскар был шокирован такой воинственности, и то и дело тревожно поглядывал на Синана. Тот был невозмутим и в сторону навальца даже не смотрел, словно оскорбительные слова звучали для него не громче, чем жужжание надоедливой мухи.       — Мади, как ты обращаешься с гостями? — из голоса Латифа исчезла знакомая мягкость.       Теперь Аскар действительно видел в нем акида, управлявшего тысячами солдат. Вот только один из них даже под угрожающим взглядом оставался непоколебим:       — Какие гости, так и обращаюсь, — Мади вскочил с ковра и медленно обошел стол, приближаясь к Синану. — В последней войне в армию Джафара побежал? Моих солдат убивал? Мои традиции хотел загубить? — каждый вопрос сопровождался ударом тяжелой солдатской обуви о мраморный пол.       Подойдя достаточно близко, Мади посмотрел на Синана сверху вниз, будто тот был лишь грязью под его ногами. От этого взгляда Аскар был готов зарезать навальца, пускай тот и был мужем любезно принявшего их хозяина дома. Да как Мади смеет смотреть на Синана так? Да знает ли он, на какого человека скалит клыки? Рука потянулась к рукояти хопеша, которого на поясе не было, но даже пустой оказалась тут же перехвачена ладонью сидящего рядом Зейба. Мужчина покачал головой, призывая остудить пыл и прийти в себя.       Мади тем временем дернул носом, принюхиваясь, и опустил удивленный взгляд на целителя. С уст навальца сорвался смешок, и он наклонился к сидящим плечом к плечу Синану и Исе:       — Слыхал, что вы под омегами ноги раздвигаете как шавки последние, — Мади шептал, вот только слова его были отчетливо слышны каждому из присутствующих.       Синан зажмурился и тяжело выдохнул, напрягшись всем телом, словно натянутая тетива. Аскару было больно ощущать свое бессилие и невозможность как-то защитить. Его оружием был хопеш, а не острые слова, которые могли помочь в подобной ситуации.       — Только не пачкайте белоснежные простыни этого дома, — шепнул напоследок Мади и, довольно ухмыльнувшись, проследовал к двери.       Его появление оставило после себя отвратительное послевкусие, словно перед гостями только что разыграли неудачный спектакль. Однако слова были не самым обидным в этой ситуации — куда больше ранило молчание участников отряда, на глазах которых только что измывались над традициями Синана. Аскар и сам не мог избавиться от жгучего чувства собственной беспомощности — он даже не попытался заступиться за бади.       — Прошу, простите моего мужа, — повинился Латиф, потирая виски. — Он до сих пор не может оставить войну с Джафаром, слишком много близких Мади людей погибло на поле боя.        Вид Латифа был уставшим и измотанным, а улыбка — натянутой. Ляали положил руку на плечо мужа и успокаивающе погладил, а когда их взгляды пересеклись — кивнул в сторону Синана. Латиф тут же понял смысл этого жеста и коротко поклонился:       — Искренне прошу прощения у бади и его спутника за этот неприятный инцидент.       На мгновение Аскар застыл, проговаривая про себя услышанную фразу. С чего бы Латифу извинятся перед Исой, который просто сидит рядом, так еще и называть его «спутником» Синана? Подняв взгляд на целителя, Аскар заметил, как тот потирает рукой шею, смотря на окружающих со странной смесью злости и смущения. Когда ладонь Исы опустилась, Аскар все понял: и реакцию Мади, и странные слова, сказанные громким шепотом, и извинения Латифа — на шее Исы красным пятном отпечатался след от зубов, распространяющий запах Синана. Метка.       Сердце Аскара судорожно сжалось, воздух застыл в легких, а горло сдавил не сорвавшийся с губ рык. Подлое воображение подбрасывало картины одна краше другой: Синан впивается зубами в бледную кожу, сжимает руками хрупкое тело, зацеловывает только что поставленную метку, упивается собственным запахом, исходящим от желанного человека. Однако все это было неправильно. Как и сказал Мади, беты-кочевники привыкли быть под омегами, а значит и Синан ставил метку в пылу страсти, пока Иса нависал над ним.       Дыхание стало тяжелым от подступающей ярости, ладони сжались в кулаки, тело бросило в жар. Сейчас Аскару, должно быть, впервые за всю жизнь захотелось поступить с омегой жестоко. Он видел в Исе не слабое существо, которое нужно защищать, а самого главного противника.       Под пристальным и угрожающим взглядом Иса растерялся, но затем, будто назло, сильнее прижался к Синану. Аскар тяжело выдохнул и глянул на кочевника, который наблюдал за переменами на его лице лишенными эмоций стеклянными глазами. Этот взгляд словно окатил ушатом холодной воды и выдернул Аскара из пекла ревности.       — Не переживай об этом, я не услышал ничего нового, — Синан ответил на извинения Латифа совершенно ровным тоном, и опустил взор к угощениям на цветастых тарелках, делая вид, что произошедшее действительно не задело его.       После неприятного инцидента ужин не продолжился — неловкость разрушила приятную дружескую атмосферу, и Латиф предложил закончить на этом, чтобы не мучить гостей натянутыми улыбками.       Когда злость отступила, Аскар почувствовал пронизывающий холод, окутавший сердце. Акид ощущал себя брошенным и преданным. Пускай для кочевника он был лишь яримом, сунувшимся в бескрайние пустыни, Аскар привязался к нему, точно бездомный пес, впервые ощутивший тепло рук хозяина.       Синан ведь говорил, что не заинтересован ни в Наиле, ни в Исе, и лишь заботиться о них! Так что же это за забота такая, после которой на шее появляется метка? Аскар ощутил, как сердце разрывается в груди, готовое вот-вот распасться на осколки. До чего же он устал жить в этой неопределенности, до чего же утомлял частый стук глупого сердца! Хотелось либо дать волю чувствам, либо лишить мучений их охладевший труп, в котором до сих пор жалко трепыхалась вера во взаимность.       Следуя в сторону спальни, Аскар заметил Синана, в одиночестве стоящего у ограждения балкона и наблюдающего за лампами на ветвях деревьев, которые мерно покачивались от дуновения ветра. С притаенным страхом, акид сделал несколько шагов навстречу и невольно вздрогнул, когда Синан резко обернулся к нему. Аскар загляделся в голубые глаза и, с трудом подбирая слова, заговорил:       — Я видел на шее Исы… — «метку» так и не сорвалось с губ, комом застряв где-то в горле. Аскар опустил взгляд к мраморному полу и, не в силах смотреть в глаза кочевника, с трудом проговорил: — Вы… диада?       — Тебя, как и остальных, это не должно волновать, — слова Синана ударом такубы вонзились в сердце. — До чего же яримы любят лезть другим в душу.        Кочевник прошел мимо Аскара и скрылся за дверью спальни, оставляя акида наедине с жалящими, словно змеи, мыслями. Аскару казалось, что он хоть немного важен Синану, что выделяется в его глазах среди других, но все это оказалось иллюзией. Он был лишь яримом, который лез в душу бади со своими никчемными чувствами. Аскар поднял взгляд к звездному небу, которое едва выглядывало из-за полотна листвы, ведь так застывшие в глазах слезы не смогут пролиться.