Trinitas

      Участники отряда, уже давно привыкшие делать вид, словно никто из них ничего не замечает, не изменяли себе и на следующий день, старательно занимаясь каждый своими делами и игнорируя цветущего Аскара с его алеющей укусом шеей. Правда беты игнорировали особенно старательно, держась на почтительном расстоянии — запах Сина, исходящий от метки, их инстинктивно отпугивал. Отчего-то Аскар чувствовал себя особенно счастливым по этому поводу.       Вечером Иса занял костер, вываривая в подвешенном над огнем котелке собранный древесный сок, вязкий и густой, рубиновый точно кровь, но пахнущий травами. Пара охотников следила за процессом не без интереса, альфы же поглядывали с опаской и держались подальше от недовольно фырчащего целителя, что-то бормочущего над котелком. Только к ночи, когда Иса со своим варевом удалился колдунствовать в шатер омег и у костра осталось лишь четверо дружных альф, наконец, зашел разговор о новенькой метке Аскара, красующейся на его загорелой коже. Крайне довольный таким поворотом событий Зейб, уже давно подталкивающий друга к поиску пары, поздравил его с созданием диады:       — Ах ты счастливый засранец! Ходишь весь день и светишься, завидно даже, мои-то мужья далеко. Ну, мы все за тебя очень рады, — старший товарищ дружественно похлопал Аскара по плечу, Наджи согласно покивал, а вот Муниф смотрел как-то смущенно, перебирая в пальцах мелодично звякающие монетки золотого браслета.       — Меня восхищает то, как стойко ты держишься в седле. Признаться, после ночи с Сайфом мне было тяжело не подавать виду, но ты целый день провел верхом и… — начал было Муниф непонятную для Аскара речь, когда младшего прервал тычок в бок от Зейба:       — Ну как можно открыто болтать о такой теме прямо здесь, перед нами, ему наверняка неловко, постеснялся бы!       Но младший, рдеющий ушами с самого начала разговора, уже и лицом запунцовел, однако не отступался:       — А я стесняюсь, но с кем еще о таком поговорить? Только с вами со всеми. Но ты-то не знаешь, какого это, а мне поделиться не с кем! Не спрашивать же Аскара, было у них или не было, вот и говорю сейчас, когда точно понятно, что было!       Зейб хмыкнул:       — Я-то, конечно, не знаю, у нас брак по традициям Хибы, — мужчина вдруг стушевался, и поторопился объясниться, повернувшись к Аскару: — Но это не значит, что я осуждаю, не мое это дело, что у диад в палатках твориться.       Аскар, совершенно потерявший нить разговора еще в самом начале, наконец-то решился вклиниться, осознавая, что происходит нечто странное.       — Погодите, о чем вы вообще говорите?       Три пары глаз смотрели на него заторможено.       — Ну как бы… — замялся Муниф, отводя взгляд и затеребив монетки с новой силой. — Знаешь, альфа и бета, взаимные метки, традиции кочевников. Ну, ты сам понимаешь…       — Что-то я совсем ничего не понимаю, можешь говорить внятно? — прервал акид, которому уже не нравились эти пристальные взгляды троих товарищей. Как и мысль, что он один не в курсе происходящего, как последний дурак.       На помощь младшему пришел Зейб.       — Да не мямли ты, говори как есть, — хотя было видно, что старшему и самому неловко, но и Мунифа, долго державшего все в себе, тоже оказалось жалко. — Он о том говорит, что по традициям кочевников альфы, знаешь, снизу… Уф, шкет мне все уже разболтал, пока поделиться не с кем было. А теперь вас таких двое, вот ему и хочется с тобой все обсудить, но он мнется, не знает, как еще подступиться, вот и начал издалека.       Отупело глядя на товарищей, Аскар и после объяснения Зейба никак не мог взять в толк, о чем они говорят. Прогнав сказанное в голове несколько раз, он поначалу не уловил сути, но когда, наконец, смысл слов до него дошел…       — Что значит «альфы снизу»? — вытаращил он глаза на Мунифа. — Ты и Сайф, получается…       Но Муниф вытаращился на него в ответ не менее удивленно.       — А ты с Синаном разве не?.. — осознав, что зазря выдал перед Аскаром и Наджи этот свой секрет, он покраснел пуще прежнего и забормотал, сконфуженный, точно оправдываясь: — Но Сайф мне сказал, что метку ставят только постоянным любовникам, с которыми уже много раз было, почти диаде. А если у вас не было, то почему метка…       Но Аскар уже не слушал этот смущенный лепет. Альфы снизу? Получается, если в свой первый раз Муниф был под Сайфом, то и Син от Аскара ждет, что он согласиться быть снизу? Акиду, конечно, было известно, что по традициям кочевников беты ложатся под своих омег, но тем, какое положение в их системе занимают альфы, он как-то не интересовался. Есть в этом логика, однако ж… Альфа ложиться под бету? В Хибе такое не было заведено. А если Син именно на это рассчитывает, то как же быть?       Лечь под Сина? На самом деле… Если отбросить первое потрясение, то мысль о Сине, нависающем сверху, прижимающем к коврам, вовсе не казалась отталкивающей. Его крепкое тело, сильные руки, властные губы… Да, все это уже было Аскару хорошо знакомо и, более того, желанно. Одно только воспоминание о вчерашней ночи, когда бета так собственнически впился зубами в его шею, прочно притискивая к себе и не давая и шанса повернуть назад, увернуться от клыков, распаляло Аскара, зарождало пламя в его животе. Син, берущий то, что уже ему принадлежит. О, акид мог бы представить его таким — страстным, жаждущим. Не такой уж и непостижимой казалась теперь эта прежде странная мысль — альфа под бетой.       Нет, возможно, так даже лучше, если Син ждет от него именно этого — ведь тогда Аскару не придется причинять ему боль! А без боли не может обойтись их первый раз, ведь Син говорил, что в походе не спал ни с Исой, ни с Джанахом, а значит, у него не было любовника вот уже много месяцев.       Причинить боль Сину после вчерашнего Аскар попросту не мог. Стоило вспомнить тот жуткий кровоподтек, темнеющий уродливым пятном на серебристой шее, как у акида в груди холодело — он сотворил такое своими собственными клыками! Нельзя было поддаваться инстинктам, даже если Син и говорит, что все в порядке.       Верно, это ведь выход, способ быть с Сином, но не причинять ему вреда. До сегодняшнего дня Аскар и не задумывался о таком, но в свете событий вчерашней ночи и после этого разговора с Мунифом…       Размышления акида прервал голос Зейба:       — Смотрю, ты всерьез раздумываешь надо всем этим. Правильно, стоит подумать, а не бросаться в омут с головой, как некоторые, — старший скосил глаза на приунывшего младшего. — Да не переживай ты так, ну подумаешь, рассказал друзьям о личной жизни. На то мы и друзья!       Подняв взгляд на Мунифа, акид ободрительно улыбнулся.       — Правильно, мы друзья, так что не волнуйся. К тому же, кхм, — Аскар неловко отвел взгляд, — думаю, нам и в самом деле будет о чем поговорить.       Упоминать при Зейбе о том, что Аскар уже тонет в этом омуте, он не стал.       Экспедиция продолжила свой путь сквозь Пустошь, но начисто отказалась искать укрытие в пещерах после всего пережитого — пусть Син и говорил, что им всего лишь не повезло наткнуться на гнездо, а стычки со скопищем змей стоило ожидать рано или поздно, наученные горьким опытом люди предпочли больше не рисковать даже ради желанной прохлады. И потому теперь, даже утомленные долгим переходом по скалистой равнине, перемежаемой песчаными участками, они предпочитали разбивать шатры под жаром уходящих солнц, избегая всякой вероятности лишний раз повстречаться со змеями.       К счастью, встречи эти были редкими, и дни пути проходили пусть в постоянном напряжении, но в остальном вполне спокойно. Конечно, случалось и такое, что тяжелый ход ящеров тревожил змей, мирно обитающих под иссохшей землей, и тогда эти ловкие твари выскальзывали из темнеющих прорезей трещин, кидаясь под лапы варанов, намереваясь ухватить за ноги их наездников — тогда безопаснее было обратиться в бегство, чтобы скорее покинуть опасный участок. Змеи же покрупнее нередко прятались где-то в песках, пригревшись в их исходящем жаром море, и потому набрасывались на всякого, посмевшего прервать тот продолжительный отдых — и на помощь приходили мечи, рубящие шипящие головы. Из каждой незнакомой побежденной змеи Иса выкачивал яд, чтобы изучить на досуге и быть способным в случае чего изготовить действенное противоядие на основе имеющихся знаний и новых данных. Если кого-то еще укусят, то вся надежда лишь на единственного профессионального целителя в отряде, поэтому Син попросил всех присматривать за Исой и оберегать по мере возможностей — никогда не знаешь, что может случиться завтра, и кочевник разумно опасался, что в следующий раз его может не оказаться рядом.       Поначалу драконово дерево редко встречалось на пути, но чем глубже в Пустошь они заходили, тем чаще отдыхали в тени его могучей кроны, пополняли запасы воды за счет обезвоживания части произрастающих вокруг растений — хоть они и двигались над подземной рекой, но для отрытия колодца пришлось бы затратить слишком много сил, а затем оставить далеко позади, не зная, случится ли воспользоваться им вновь.       Вблизи драконовых деревьев было мало мелких змей — их поедали драконы, любители отравленного мяса, — но водилось и множество других зверей: кочующие стада антилоп, кормящихся кустами, и большерогих аддаксов, поедающих сухую траву, каких-то зверьков, похожих на мелких лопоухих крыс, но с длинными хвостами, шипованными на концах. В небе можно было заметить и знакомых стервятников, обитающих на вершинах недосягаемых скал, и почти привычных чернокрылых воронов, только с бурыми головами. Как-то раз в ночи Аскар заметил за пределами их лагеря множество пар бликующих в свете луны кошачьих глаз — он успел испугаться нападения сиранисов, но Син успокоил — то были любопытные барханные коты, а вовсе не чудища с пленительными голосами. Пустошь, несмотря на свое наименование, вовсе не была пустой — жизни здесь было не меньше, чем в любой другой пустыне. А теперь в ней обитала еще и горстка людей, на которых местные обитатели поглядывали то равнодушно, то с интересом, то с опаской, но без особого страха — они не видели таких прежде и еще не знали, чего стоит от них ожидать.       Медленно, но неотвратимо они приближались к цели, но за многие дни почти мирного пути Аскар заметил одну необычную вещь — Хайри, Нур и Рами особенно рьяно избегали его общества: отдалялись, стоило акиду приблизиться, вставали, стоило ему присесть рядом. Вот прямо как сейчас.       — Не принимай на свой счет, просто этот запах очень уж агрессивный, мне не по себе, — извиняющимся тоном проговорил Хайри, прежде чем пересесть как можно дальше от Аскара.       Акид и прежде не был сильно дружен с людьми Сина, однако такое открытое отстранение не было им свойственно. Разумеется, Аскар понимал причину такого поведения, но все же упомянул этот разговор с Хайри при бете, когда они как обычно укладывались спать в палатке кочевника. Син несколько смутился, глядя на Аскара, пристроившего голову на его плече:       — На самом деле в тот раз, когда ты попросил поставить метку, я кое-что вспомнил и немного перестарался с запахом… Но позже он ослабнет и все придет в норму, просто подожди немного.       Глядя снизу вверх на слегка неловкую улыбку беты, Аскар спросил:       — Вспомнил? Что ты вспомнил?       Син нашарил ладонь Аскара, расслабленно лежащую у него на груди, и слегка сжал, прежде чем тихо ответить:       — Касима.       Легкий укол боли напомнил о больших карих глазах, россыпи золотистых веснушек, мягких кудрях отливающих медью волос… О грусти обретения и расставания, о вопросе, когда же Аскар вернется снова, и его ответе — «никогда».       Это было то «никогда», о котором Аскар все-таки жалел. Син, кажется, прочитал что-то с его лица, потому что произнес вдруг глухим голосом:       — Не стоило мне о нем напоминать.       — Не подумай ничего такого, — всполошился Аскар, приподнимаясь на локте и заглядывая в погрустневшие голубые глаза. — Между нами не было того, о чем ты думал — уже тогда для меня существовал только ты один. Касим, он просто… напомнил мне кое-кого.       Но, несмотря на эти слова, глаза Сина оставались недоверчивыми, брови чуть дернулись, точно кочевник лишь усилием воли сдержал порыв нахмуриться.       — Не обманывай. Мне же видно было со стороны, как ты на него глядел. Так не смотрят на человека, к которому не испытывают «ничего такого». Если уж не к Касиму, то к тому, кого он тебе напомнил, так точно.       — Син, он напомнил мне одного альфу, — чуть ли не смеясь, мягко укорил Аскар, глядя на то, как рассеиваются тучи с голубого неба глаз напротив, а напряженные брови приподнимаются в удивлении:       — Альфу?       — Именно, альфу. К тому же давно потерянного друга детства. Знаешь, эти двое, они так удивительно похожи… Встретившись с Касимом я словно заново обрел того, другого… — голос против воли наполнился печалью, и Аскар улегся обратно на руку Сина, чтобы исчезнуть из поля зрения его внимательных глаз.       Проницательный Син, конечно же, без объяснений понял, что друга детства Аскара больше нет в живых.       — Прости, мне жаль, — повинился кочевник, и повторил: — Не стоило тебе об этом напоминать.       Протолкнув ком, скрутившийся в горле, Аскар перевел этот невеселый разговор в более приятное для себя русло:       — Так выходит, ты всерьез ревновал меня к Касиму? И когда подумал о нем, то перестарался с меткой, отчего меня широким кругом теперь обходят все беты? — Аскар понадеялся, что Син не станет ничего выспрашивать, и просто поддержит его шутливый тон. Надежды оправдались, потому что кочевник ответил самым ласковым голосом:       — Верно. Мне очень хотелось, чтобы все беты знали: ты мой. Вот я, видимо, и сорвался. Впредь буду сдержаннее.       Но Аскар не согласился, расслабляя до того напряженное тело, подползая теснее под бок кочевника.       — Не надо, мне нравится, как ты срываешься. Думаю, это самый искренний ты.       Получив поцелуй в короткие волосы, Аскар ощутил, как его сграбастали горячие руки, к которым вернулась прежняя сила. Засыпать в кольце этих рук было самым приятным моментом в каждом из его дней.       Все глубже проваливаясь в сон, он словно тонул. Что-то давило на него сверху и одновременно тянуло вниз, а Аскар, недвижимый, не мог сопротивляться. Он молча погружался на дно, не в силах сделать даже единого вдоха, пока вдруг оцепенение не спало и он сумел всплыть, внезапно выныривая. Еще не поднимая век, он чувствовал тяжесть в своих руках и отдаленно знакомый запах, раздражающий ноздри. Но стоило раскрыть глаза, как стылые пальцы ужаса пробежали по ребрам, сдавили костную клетку до хруста.       Взгляд хаотично выхватывал то рыжие пряди, то впалые щеки, густо усыпанные веснушками. Натыкался на помутневшие, неживые карие глаза, широко распахнувшиеся от страха в последнее мгновение перед смертью. Собственные глаза Аскара запекло, перед взором все расплылось, горячие слезы опалили лицо, как ни старался юноша их сдержать. Еще теплое тело убитого друга оттягивало его руки, и Аскар склонился ниже, содрогаясь в безуспешно подавляемых рыданиях, и шептал какие-то бестолковые мольбы о прощении на ухо тому, кто больше ничего не слышал, не желал и не боялся.       Обнимая давно утерянного друга, которого мечтал встретить вновь при совсем иных обстоятельствах, Аскар мог лишь шептать невнятное «За что?» Но Боги, которым был адресован вопрос, были глухи, зато отозвался отец:       — Как ты смеешь плакать? Помнишь, сколько ударов плетью будут стоить твои слезы?       Резкий рывок поставил его на ноги, но бездыханное тело Кисмы повалилось на пол, да так там и осталось лежать посреди лужи алой крови. Веки нестерпимо пекло, колени не держали, а живот скручивало спазмом, подскакивающим к самому горлу. Аскар опустил взгляд на свои руки — алые едва не по локти.       Как вытерпел положенные удары плетью, Аскар не помнил. Не был даже уверен, что вообще почувствовал их — внутри было глухо и пусто, и даже обычно яркая боль в располосованной спине ощущалась тусклой, бесцветной. Измученного, слуги вывели его из зала и короткой дорогой провели в купальни, где уже другие слуги отмыли его и перевязали свежие раны. Они же отвели его в спальню, усадили на кровать, да так и оставили наедине с этой всепоглощающей пустотой. Аскар же словно застыл, оцепеневший — перед глазами точно в игрушечном калейдоскопе мелькали до чрезвычайности яркие картинки, сменяя одна другую: рыжая прядь цвета расплавленной меди, большие замутненные смертью глаза, россыпь золотистых веснушек на бледном полотне исхудавших щек, растекающаяся лужей кровь. И снова: рыжие волосы, мертвые глаза, точки-веснушки, вязкая кровь. Волосы, глаза, веснушки, кровь. Рыжий, карий, золотистый, алый. Алый, алый, алый…       Вскочив с постели, он зашагал из стороны в сторону, но стены давили, и Аскар не мог больше этого выносить — выскочил в сад, пролез в тайный лаз под каменным забором, вывернул на узкую улочку жилого квартала и бежал до тех пор, пока шум гомонящей толпы не захлестнул его.       Спину саднило, но он едва ли чувствовал эту боль — все застилала расширяющаяся под ребрами чернота. Ноги вели его в правильном направлении, а пустота душила. Аскар знал что, или вернее кто, сможет ее разогнать. Он неправ был, думая, что Кисма был его единственным в жизни солнцем — ведь еще был Файсаль, его мужья Сита и Халим, очаровательные двойняшки Фарук и Раха. Разве не брат Файсаль и его семья столько лет спасали Аскара из этой убивающей темноты? Разве сам Файсаль не просил приходить в его дом как в собственный, в любой час любого дня, коли Аскар изъявит такое желание? Сейчас в их свете и их тепле он нуждался как никогда прежде.       Все его существо в этот момент позабыло обо всем, даже о казавшемся непереносимом горе, сконцентрировавшись на единственной цели — привести Аскара к его единственному безопасному пристанищу. Но в носу, как на беду, свербел какой-то въедливый запах, который не могли перебить даже удушливо благоухающие туберозы, аромата которых юноша не переносил. И он застыл на полушаге, едва не споткнувшись о собственную ногу, осознавая, что это был за запах — человеческая кровь. Весь он пропах человеческой кровью — чужой и собственной.       Как может явиться таким в дом с маленькими детьми? Он — мучитель и убийца?       Колени подломились, и Аскар осел на каменную брусчатку, закрывая лицо руками, так отчетливо пахнущими кровью.       — Ты потерялся? — прозвучал откуда-то над головой детский голосок, и Аскар отдернул ладони, вскидывая лицо: перед ним стоял какой-то бледный встрепанный бродяжка, лет на пять младше его самого. Мальчик, наверное, подумал, что Аскар не расслышал, потому как вопросил повторно: — Ты потерялся?       — Потерялся ли я? — отупело повторил Аскар, переводя взгляд на свои совершенно чистые руки, которые казались ему чудовищно запачканными. Из горла вырвался непонятный хрип, затем стон, горячие слезы вдруг заструились из глаз, и Аскар с трудом выдавил сквозь сжавшееся горло: — Да… Да, кажется я… потерялся…       Неравнодушный мальчик вдруг ухватил его за запястья, с удивительной для его возраста легкостью поднимая с брусчатки, точно руки его были полны недетской силой.       — Тогда давай поищем правильный путь вместе? Я провожу тебя, опасно вот так бродить совсем одному.       Мальчик крепко ухватил его за руку и повел по малознакомым улицам, постоянно спрашивая, узнает ли он что-нибудь вокруг. Но юноша, точно его прорвало, мог лишь давиться всхлипами и мотать головой, уже даже не пытаясь сдерживать струящиеся по щекам слезы, пока незнакомый бродяжка говорил что-то ободряющее, обещая найти дорогу к дому Аскара.       За руку ребенок подвел Аскара к чужому крыльцу и усадил, погладив утешающе по голове маленькой теплой ладошкой:       — Посиди здесь минутку, ладно? Я пойду и спрошу у того мальчика, не видел ли он тебя прежде. Может быть, он знает тебя или твоих родителей. Не бойся, я тебя не брошу.       Рука мальчика была такой ласковой, Аскар даже не помнил, когда его кто-то касался так в последний раз. Должно быть, это был амма, нежащий сына. Однако с того самого дня, как аба взял сына на воспитание, когда Аскару не было и семи, амма больше не касался его головы. И вот ему исполнилось шестнадцать, но за все эти долгие годы никто еще не дарил ему тепла подобного тому, каким его согрела эта маленькая детская ладошка.       — Ты сказал, что потерялся мальчик, а он уже юноша.       — С виду он взрослый, но он же плакал, а значит еще ребенок. Так ты его знаешь?       — Нет, не знаю… Но раз человек попал в беду, то я тоже постараюсь помочь.       Обратив лицо к говорившим, Аскар наткнулся взглядом на уже знакомого мальчика в обносках и малыша помладше, которого он привел за собой. «Какой красивый ребенок!» — невольно восхитился Аскар, зацепившись взглядом за волнистые светлые локоны и молочную кожу, мило розовеющую на щечках.       Двое мальчиков быстро нашли общий язык и снова повели Аскара куда-то, останавливая прохожих и спрашивая одно и то же: «Вы его не знаете?» В какой-то момент один из взрослых — они отчего-то охотнее общались с красивым ребенком, а не бродяжкой, — указал младшему мальчику направление, в которое Аскара затем и отвели.       Он оказался вдруг перед домом, в который передумал идти. Хотел было развернуться и сбежать, но поздно — открылась дверь и вышел приветливый слуга, а затем Аскар оказался утянут в прихожую. Вот четырехлетний малыш-альфа Фарук, первенец Файсаля, кинулся обнимать ноги Аскара с криком «Ами!», а следом встречать гостя спешил его двойняшка-омега Раха, тянущий за полу одеяния своего отца Халима.       Заплаканный, жалкий, воняющий кровью, Аскар все равно почувствовал облегчение, освещенный этим светом, согретый этим теплом. Только тогда он, казалось бы, очнулся от странного бреда, в котором пребывал с раннего утра, и оглянулся, но дверь за ним была закрыта. «Мальчики… Два мальчика, которые меня привели, они уже ушли? Как же так, я ведь их даже не поблагодарил…»       Юноша совершенно не запомнил лиц этих детей, только какие-то обрывки образов, не спросил их имен. Не мог припомнить даже, где они повстречались или на какой улице первый мальчик привел на подмогу второго. Если дети ушли, он не сможет их найти.       Когда он распахнул дверь, выглядывая, детей снаружи уже не было. Не придумал ли Аскар их, этих мальчиков?       Ото сна, вернувшего в прошлое, разбудила нежная ласка, почти невесомо коснувшаяся сначала одного прикрытого века, а затем второго — мягко, точно губами. Втягивая носом воздух, Аскар ощущал какой-то хорошо знакомый и приятный запах. Медленно открывая глаза, он боялся увидеть что-нибудь рыжее или алое, но вместо этого мигом утоп в теплой голубизне — Син глядел на него как-то взволнованно, а его черные косицы, переливающиеся чудесными оттенками, растрепались, отчего какие-то выбившиеся волоски прилипли к лицу.       — Знаешь, ты будто бы плакал во сне, но мне не удалось тебя разбудить, — тихо проговорил он, протягивая руку и лаская лицо Аскара чуткими пальцами.       — Правда? — якобы удивился акид. — Видимо, приснилось что-то грустное. Ты не переживай, со мной все хорошо.       Кочевник покачал головой.       — Не верю. Но сделаю вид, что поверил, если ты хочешь. Просто знай, что я рядом.       — Знаю, — неожиданно осипло шепнул Аскар. Прокашлял этот ком, скрутившийся вдруг в горле, и попросил: — Погладь меня, пожалуйста, по голове.       Син удивился, но просьбу выполнил, перемещая ладонь на макушку, ласково оглаживая короткие волосы.       — Вот так? — уточнил он. Аскар прикрыл глаза, наслаждаясь этим теплом, и ответил:       — Да, именно так.