Trinitas

      Солнечный свет, рассеянными блеклыми лучами просачиваясь сквозь ткань, проникал внутрь шатра. Приглушенный, он мягко освещал контуры лежащего возле Аскара мужчины: его обнаженные ступни и рельефные ноги, край нижних одежд, небрежно прикрытое халатом туловище и скрутившийся во сне пояс, расслабленный ворот, за которым виднелись ключицы и серебристая шея, его безмятежное лицо спящего человека и ворох косиц, свободно рассыпавшихся по коврам вокруг головы.       Вот уже несколько минут пробудившийся акид любовался кочевником, неспособный наглядеться, насытиться открывшимся перед ним видом. Однако чем дольше смотрел, тем больше голову наполняли мысли, совершенно непотребные в отношении этого болеющего, ослабшего человека, и потому Аскар протянул ладонь, поправляя разъехавшийся ворот на груди Сина. Убирая руку он перевел взгляд на лицо спящего и едва не вздрогнул, натолкнувшись на встревоженную гладь распахнутых глаз.       — Разбудил тебя? Прости, — повинился Аскар, стыдясь того, что вновь помешал отдыху кочевника.       Медленно садясь на коврах, Син мотнул головой и потянул руки к лицу. Аскар уже испугался, что бета позабыл все вчерашнее и снова хочет спрятаться, но Син лишь потер сонные глаза и широко зевнул.       — Как ты себя чувствуешь? — обеспокоился акид, но Син вновь мотнул головой и жестом попросил воды. Только после того, как утолил жажду, произнес подхрипловатым голосом:       — Уже лучше, не переживай так, — а следом спросил: — Скоро там завтрак?       Аскар тут же покинул палатку, вернувшись получасом позднее с миской горячей каши и кружкой ароматного мятного чая. После завтрака больного пришел навестить целитель.       Казалось, отдых пошел Сину на пользу, потому как наутро следующего дня он выглядел, по мнению Аскара, значительно лучше, чем прошлым вечером: дыхание его было размеренным, а рассудок — ясным. Слабость, однако, по прогнозам целителя должна была сохраняться еще, по меньшей мере, пару дней. Организм кочевника и в самом деле замечательно быстро справлялся с ядом.       — У меня сниженная чувствительность и высокий уровень сопротивляемости к ядам змей благодаря тому, что я с детства вырабатывал иммунитет к ним, — пояснил Син, когда Иса завершил осмотр, выдал несколько скляночек с какими-то настойками и вышел из палатки.       — Я слышал, что иммунитет к ядам вырабатывают, регулярно принимая его маленькими порциями и приучая тело бороться с его воздействием. Неужели ты с детства пил змеиный яд? — акида едва не перекосило от одной только мысли об этом, вот только ответ беззаботно рассмеявшегося кочевника оказался куда хуже таких предположений:       — Нет же, ну что ты. Змеиный яд переваривается в желудке, поэтому не будет никакого толку, если пить его. Чтобы воздействие яда закалило тело, мне приходилось позволять змеям кусать меня.       Он говорил об этом так просто, словно не было ничего ужасающего в том, чтобы подставить часть тела под змеиные клыки.       Аскар внутренне похолодел, уже зная ответ, но все-таки уточнил:       — Змеи кусали тебя с детства?       — Много раз, — кивнул Син, прежде чем заметил посеревшее лицо Аскара. — Ну что ты, не пугайся так. Я ведь был не каким-то обычным мальчишкой, а будущим воином племени Дари, причем из клана потомственных змееловов и мастеров-отравителей. Можно сказать, что иммунитет дремал в моей крови, его только лишь надо было пробудить и укрепить.       Как Аскар мог не пугаться? У него все внутри переворачивалось, стоило представить маленького голубоглазого мальчика, протягивающего руки к напряженной, готовой напасть змее. Син, казалось, уже успел пожалеть о том, что сболтнул лишнего и тем заставил его тревожиться — Аскар, сложивший руки на груди и хмурившийся, подавал слишком явные сигналы о своем состоянии. Кочевник переместился по коврам, придвигаясь ближе, и положил ладонь на колено его скрещенных ног, тем самым привлекая к себе внимание.       — Я расстроил тебя?       — Не в том дело, просто это… жестоко, — Аскар тяжко выдохнул, притягивая Сина и усаживая на себя, чтобы укачивать в своих объятиях, точно дитя. — Ты же был ребенком.       — Прошу, не бери в голову. Все то — события давно минувших дней. К тому же я жив до сих пор только благодаря тому, что прошел ядовую иммунотерапию, — прижатый плечом к груди акида, кочевник привалился к нему, расслабляясь в кольце знакомых рук. Тело Сина все еще оставалось прохладным и это беспокоило Аскара — он не знал, как именно работает яд, как влияет на организм беты, но спокойствие Исы внушало уверенность в том, что скоро Син оправиться и все будет хорошо.       — У тебя было непростое детство?       Аскар столь многое желал узнать о Сине, и теперь у него появилось право задавать вопросы. Для начала хотя бы парочку, чтобы не утомлять болеющего излишними нагрузками.       Очень хотелось надеяться, что детство Сина не напоминало его собственное — лет с семи, когда мальчика традиционно отнимают от аммы, это были сплошные жестокие тренировки, крики, да тяжелая рука абы. Маленький, он даже запомнил первый раз, когда отец его по-настоящему ударил: он все повторял, как хочет вернуться к амме, когда аба влепил затрещину чуть повыше уха, наотмашь, внезапно и сильно, отчего у Аскара от неожиданности слезы полились из глаз. И тогда отец стукнул его еще, сильнее, на этот раз по правой щеке, и у Аскара голова мотнулась в сторону — так он впервые получил за то, что смел плакать. Но он был всего лишь ребенком и не смог усвоить этот урок с первого раза, ведь было больно и страшно, лицо горело, в левом ухе звенело, а по лицу продолжали безостановочно течь слезы, как ни старался Аскар их сморгнуть.       — А у кого оно было легким? — кочевник чуть повел свободным плечом, голосом и движением вырывая Аскара из плена невеселых воспоминаний. — У моих родителей пятнадцать детей, из которых я был старшим и бетой — с самого начала на меня были возложены ожидания и ответственность. Не могу сказать, что всегда справлялся. Как не скажу и того, что не жаловался, потому что солгу, но… они ведь моя семья, так? Самое ценное. То, что придавало моей жизни смысл. И потому даже если было непросто, я знал, в чем состоит мой долг, и исполнял его. Это дорога, по которой мог пройти лишь я, путь, уготованный мне.       Не задалось как-то утро — обычно такие печалящие разговоры ведутся по ночам в доверительной темноте, но они по-настоящему открылись друг перед другом только вчера, и в этот утренний час их не прерванный сном разговор по душам будто продолжился.       — Тебе никогда не хотелось с него свернуть? — Аскар помнил, какое глубокое значение кочевники вкладывали в слово «путь», но не был уверен, что осознает его до конца.       Син, казалось, замялся. Он пристроил щеку на груди акида и молчал, пока Аскар застыл в немом ожидании ответа, ощущая ровное спокойное дыхание, вес и тепло тела. Кочевник будто грелся от него, не замечая того, что кожу их разделяла только ткань нижних одежд, а запахи перемешивались под сводами шатра. Восхитительная близость, о которой Аскар прежде и мечтать не мог. Было даже не столь важно, если Син еще не готов обсуждать с ним какие-то вещи, достаточно того, как доверчиво он прижимается, как ищет в нем тепло и опору.       Тихие слова прервали затянувшуюся тишину:       — Иногда… — начал он нерешительно. Оступился на первом же слове, но пересилил себя и продолжил тоном, который с каждым словом звучал все напряженнее: — С самой юности мне иногда видится один сон, очень странный. Снится, будто я ногами стою на земле, но плечами подпираю небо. Вокруг вся моя семья, но никто словно не замечает, что небо держится на одних только моих плечах, они живут свои жизни, заняты земными заботами, понемногу двигаются вперед, все отдаляясь. А я стою там, позади всех, не в силах сделать хоть шаг под этой тяжестью, и кажется мне, что если прогнусь, если не справлюсь, то небо рухнет на головы моим родителям, братьям. Так что я крепко упираю ноги, выпрямляю спину, но твердую землю вдруг сменяет песок, мои стопы увязают в нем, я теряю равновесие… И просыпаюсь от оглушительного грохота, которым сопровождается падение небес, а все потому, что я не сумел исполнить то, ради чего был рожден аммой на этот свет.       Надрывно дрожащий, его голос замолк, и Син затих.       В груди что-то звонко оборвалось. Аскар хранил молчание, пока горло мучительно сжималось в подавленном спазме — он был обескуражен сокрушительной честностью Сина, так окольно поведавшего о тяжести того пути, по которому идет. Так он чувствует себя по жизни — человеком, держащим на своих плечах небо? Да разве ж возможно простому смертному справиться с такой задачей? Ноша его непосильна.       Син в его руках такой беззащитный, такой по-детски искренний, что у Аскара болезненно сжимается сердце. А бета, притихший, как-то устало выдохнул, отворачивая, пряча лицо на груди Аскара — казалось, признание его вымотало.       Внутри альфы же все разрывалось от противоречивых чувств.       Часть Аскара была просто в бешенстве — нетрудно догадаться, кто внушил Сину мысли об ответственности, долге, пути, не зря же в ночных кошмарах он вторил «амма», не случайно упомянул его и сейчас. Как мог родитель взвалить на плечи то, что по тяжести сопоставимо с весом небес? Как мог отправить Сина в этот путь одного, хоть даже он и должен быть кем-то пройден?       А еще Аскару хотелось вот так вечность держать Сина в своих руках, прижимать к себе, закрывать собой, давать ощущение, что он больше не один, не обязан держать все на своих плечах, и может разделить этот груз с ним, с Аскаром — может же он хоть на что-то сгодиться, такой никчемный бесполезный альфа.       Собравшись с мыслями, Аскар прочистил горло и заговорил, надеясь подобрать правильные слова:       — В следующий раз, когда тебе приснится этот сон, позови меня — тут же примчусь и помогу тебе держать небо. Плечи у меня вроде достаточно широки, вместе как-нибудь справимся.       Тело в его объятия вдруг затряслось, и Аскар уже испугался, что вновь заставил своего бету плакать, но вдруг кочевник откинул голову, открывая взгляду свое лицо — лучащиеся весельем глаза и необычайно широкую улыбку забывшегося человека. Зазвучал его грудной, искренний и такой заразительный смех, что сам Аскар, до того напряженный и неуверенный, расслабился и проронил несколько смешков. Легонько ущипнул ойкнувшего бету, нарочито насупив брови.       — По-твоему я такой смешной? Обсмеял меня тут всего, понимаешь ли, — Аскар состроил притворно обиженную рожицу, лишь бы позабавить Сина, хоть как-то отвлечь его от грустных мыслей.       Внезапно кочевник вытянул руки, обхватывая ладонями его щеки, и потянул на себя, чтобы лицо оказалось ближе.       — Ты такой… — выдохнул он почти в самые губы, всматриваясь своим цепким взглядом в разноцветные глаза. — Добрый, отзывчивый, мой.       И Син поцеловал его со всей нежностью, со всей силой, на которую сейчас был способен. Губы беты были приоткрыты для него, и Аскар проник языком внутрь, отвечая на это приглашение, медленно опуская их обоих на ковры и нависая сверху. Ладони Сина переместились на затылок акида, одобрительно сжимая пальцами короткие пряди. Неторопливо лаская языком внутренние уголки рта, трепетно касаясь своим языком его или зализывая губы, Аскар дожидался момента, когда последние крохи воздуха покинут легкие, прежде чем отстранился, тяжело дыша. Син под ним раскрасневшийся и запыхавшийся словно после долгого бега, рот его был чуть приоткрытым, волосы растрепавшимися о поверхность ковров, а глаза словно подернутыми дымкой.       От увиденного жар растекся по телу, а лицо запылало из-за фантазий, заполонивших голову. Согнутые в локтях руки едва не подкосились, так что Аскару пришлось сдвинуться и растянуться рядом, только бы не придавить и без того обессиленного кочевника своим весом.       Син обернул к нему улыбающееся лицо, уже открывая рот и намереваясь что-то сказать, когда от входа в шатер послышался приглушенный тканью голос учителя:       — Син, прости что беспокою. К тебе можно?       Кочевник тут же порывисто присел, оглядываясь по сторонам, словно в поисках чего-то.       — Подожди секундочку!       Наконец, Син заметил в дальнем углу палатки свой синий платок и торопливо намотал его на голову, спрятав под тканью встопорщенные в беспорядке косицы и раскрасневшееся лицо.       — Наиль, пожалуйста, проходи.       У Аскара от осознания даже в груди потеплело: он может видеть Сина без платка, но другие — нет. И пусть даже такое было позволено еще и Исе, после вчерашнего ночного разговора это стало неважным. Главное то, что сейчас у Сина есть лишь Аскар.       Никогда Аскар не думал, что способен переживать эмоции так ярко, что сердце его умеет чувствовать так полно и оглушительно. Никогда прежде ничто так не захватывало его существо, не обращало все внимание в единственном направлении, словно отсекая от всего мира и приковывая взор к самому важному человеку. Наблюдая за тем, как кочевник поправляет платок и одежды, он даже не заметил вошедшего Наиля, пока тот не поздоровался с ним и не присел подле Сина.       — Не делай такое расстроенное лицо, со мной все будет хорошо, — мягко заговорил кочевник, прежде чем взволнованный учитель успел разомкнуть губы и что-то произнести. Видимо не только с лица Аскара он читал как с раскрытой книги.       — Прости, Син. Прости меня, — покаянно опустил голову омега. — Там, в пещере… потребовалось время, чтобы сплести заклинание и я… Если бы я оказался быстрее, змея не успела бы тебя ранить.       Наиль все еще выглядел истощенно, но переживал отнюдь не за себя, а за Сина, и чувствовал свою вину за его отравление. Но в том ведь был виноват вовсе не учитель, а бестолковый акид, не успевший вовремя прийти на выручку к своему кочевнику! Аскар с сожалением смотрел на омегу, обращая внимание на бледность его лица и неровно ложащиеся тени, только подчеркивающие изнуренность мага. Такой хрупкий, но сколько в нем было силы, раз он способен брать на себя ответственность за вещи, которые он никак не мог изменить.       — Это вовсе не твоя вина, — вкрадчиво заговорил с ним Аскар, своим вступлением в беседу перехватывая взгляд малахитовых глаз. — Ближе всех к Сину находился я, но никак ему не помог. А ты, наоборот, спас всех нас — кто знает, что случилось бы дальше, если бы не твое заклинание. И ты сильно пострадал, нас выручая.       Вспомнилось, как Наиль, сотворивший огненный вихрь, повалился на колени, обхватывая руками живот. Большее сквозь дым Аскар разглядеть не успел, но пожалел, что сам не уделил хоть минутку времени, чтобы заглянуть в шатер омег и поинтересоваться его самочувствием хотя бы сегодняшним утром.       — Именно так, ты ни в чем не виноват, — поддерживающий голос Сина из-под платка звучал оживленнее и ласковее, пока глаза изгибались в таинственной улыбке, а взгляд переводился с альфы на омегу и обратно. — Огонь ведь даже не твоя ведущая стихия, да и в целом не самая податливая из них. Потрясающе уже то, что ты наложил такое сильное и сложное заклинание — оно спалило змей, но не навредило никому из нас. Ты молодец, хорошо справился.       Подавшись вперед и протянув руку, Син мягко опустил свою ладонь поверх руки Наиля, комкающей ткань халата на коленях подогнутых под себя ног. Учитель мимолетно вскинул взгляд на улыбающиеся глаза, заметно порозовел под их теплым взором, и украдкой посмотрел на Аскара со странным интересом в глазах. Акид подумал, что стоит взять пример с Сина, и тоже подбадривающе улыбнулся омеге. Учитель совсем смутился, опуская глаза к коврам.       — Спасибо за ваши добрые слова, — проговорил он слегка неровным, взволнованным голосом. — Я рад, что вы оба в порядке.       Чувствующий неловкость из-за похвалы, обрушившейся на него с двух сторон, Наиль, казалось, не мог слишком долго оставаться с ними наедине, поэтому пожелал Сину выздоровления и вскоре покинул палатку.       — Он ведет себя как-то иначе, — вслух заметил акид после ухода учителя. Кочевник, размотавший платок, аккуратно сложил его и отложил в сторону, чтобы всегда был под рукой. Повернулся к Аскару, разглядывая с каким-то озорством:       — Он наверняка думает о тебе то же самое.       — Что ты имеешь ввиду? — не понял Аскар.       Син улегся на бок, подложив руку под голову, изгибая губы в полуусмешке и поглядывая с прищуром.       — А ты сам не заметил, что уже второй день зовешь меня «Син»?       Аскар даже застыл от такого заявления. И только теперь осознал, что и в самом деле совершенно бесстыдно произносит вслух то, о чем раньше мог лишь украдкой шептать наедине с собой. Ощущая стремительный жар, приливающий к щекам, стушевался и спросил робко:       — Тебе не нравится?..       На что кочевник лишь фыркнул и протянул свободную руку, призывая акида ложиться рядом.       — Если бы не нравилось, то сразу бы тебя одернул. Не болтай глупости, лучше согрей меня, Аскар.       Син стремительно шел на поправку — бледное лицо приобрело здоровый румянец, слабость понемногу отступала, и вскоре кочевник мог твердо стоять на ногах. Бета убеждал, что уже в состоянии продолжить путь, но Иса настоял на еще одном дне отдыха, чтобы организм окончательно восстановился, и во время путешествия Сину не стало хуже.       Аскар был рад дни напролет нежиться в объятиях кочевника, выбираясь наружу лишь чтобы принести еды и узнать, как себя чувствуют другие участники экспедиции. Рядом с Сином было до того тепло и уютно, что отрываться от его тела никак не хотелось. Даже когда кочевник почувствовал себя лучше и решил заняться изучением карты учителя, Аскар обвил руками талию Сина, прижался грудью к спине и умостил подбородок на его плече. Изредка зарываясь в тонкие косички и касаясь шеи кончиком носа, он вдыхал родной запах, заставляя Сина вздрагивать от щекотки и тихо посмеиваться. В такие моменты, когда глаза лучились радостью, и на лице кочевника появлялась улыбка, акид не мог сдержать поднимающуюся изнутри нежность — сжимал в объятиях, зацеловывал кончики ушей и щеки, а те следом очаровательно краснели. Только спустя некоторое время, утомленный и счастливый, Аскар успокоился и стал через плечо следить за покрытыми татуировками руками, которые рисовали над картой незримые линии их будущего маршрута. В глаза бросился символ, подобный тем, которыми обозначали города.       — В Пустоши есть оазисы? — удивился Аскар. Если Змеиная Пустошь пуста от людей, то откуда в ней взяться человеческим городам? Неужели верна теория Наиля о том, что саму Пустошь создали так называемые великие маги прошлого и в прежние времена она была обитаема?       — Как и в любой другой пустыне, — ответил Синан и задумчиво провел пальцем над этим символом. — Из дневника мы узнали расположение одного этого оазиса, но сколько всего их в Пустоши или как далеко друг от друга они распологаются — нам не ведомо. Очень повезет, если там найдутся фруктовые деревья и живность — за эти несколько дней мы потратили припасы, но не продвинулись ни на шаг.       Аскар всмотрелся в профиль Сина и заметил, как брови того нахмурились, а взгляд потяжелел. Неужели бета переживает, что своим ранением заставил отряд ждать? Поэтому хочет поскорее вскочить на варана и отправиться в путь?       В этот момент акид понял, насколько хорошо Иса понимает мысли и чувства Сина — если бы не целитель, кочевник уже вел бы отряд по пустынным просторам, несмотря на покрытый красными пятнами бинт на руке.       «Мой дурень, как всегда, волнуется о других, но совершенно не думает о себе», — вспомнилось ворчание Исы, и Аскар против воли ощутил к омеге… уважение? Искреннюю благодарность? Но, нельзя не признать, не без оттенка зависти.       За размышлениями акид не сразу заметил, как устало прикрыты веки Сина, как тот с каждым мгновением все больше опирается спиной на грудь альфы, не в силах выдержать вес собственного тела. Аскар обвил руками талию беты и отклонился назад, чтобы тому было удобнее сидеть, а затем попытался ободрить:       — Мы можем наткнуться на драконовы деревья раньше, чем доберемся до оазиса, поэтому о еде не стоит беспокоиться.       Син распахнул глаза, словно вспомнив что-то, а затем облегченно выдохнул:       — Верно, к тому же мы идем над подземной рекой, здесь они будут встречаться чаще.       Аскар улыбнулся, радуясь, что смог помочь Сину избавиться пускай и от такой маленькой, но все же хоть какой-то части переживаний.       — Хватит мучиться с этой картой, — акид отстранился и уложил Сина на ковры, чему тот не особо сопротивлялся. — Лучше обними меня и зацелуй как следует.       Кочевник сперва удивился такому предложению, но затем губы его растянулись в очевидно радостной улыбке, и вот уже Син притягивает Аскара к себе, вжимаясь всем телом, согреваясь теплом, мягко и нежно касаясь губ.       Хотелось навсегда остаться в этом желанном мгновении, но время безжалостно шло вперед, и на следующий день отряд собирал шатры, готовясь отправиться в путь. Иса снял бинт с ладони Сина, на которой едва виднелись две красные точки от змеиных клыков. Бета размял руку, несколько раз сжал и разжал пальцы, убедившись, что в силах держать поводья и управляться с такубой, а затем забрался на варана. Видеть Сина таким стало непривычно: покрытым, снаряженным оружием, вольно восседающим на спине ящера. Синий платок, скрывающий большую часть лица, возвращал Аскара в то время, когда он не знал, как прекрасна улыбка кочевника, не смел и мечтать однажды увидеть ее.       Следуя за кочевником, акид боялся, что все те несколько дней, проведенных в родных объятиях, были лишь иллюзией, миражом в бесконечной пустыне. До боли хотелось вновь увидеть родные черты и позабыть, как их скрывает синяя ткань. Если бы Син только захотел жить с ним в Хибе, Аскар запретил бы слугам шастать по коридорам, чтобы бета днями не надевал платок. Тогда акид бы в любой момент мог залюбоваться переплетением черных кос, коснуться шеи, припасть к губам. Акид не заметил, как стал беспричинно улыбаться, словно влюбленный юнец. Мысли о Сине растекались прохладными ручьями по телу и даже солнца не казались такими уж яркими, а воздух — обжигающим.       После длительного отдыха перенести путь было легче, даже вараны двигались быстрее обычного, уставшие от безделья. Вскоре вдалеке показался ствол драконового дерева с раскидистыми густыми ветвями. Тень стелилась у его могучих корней, ствол окружила высокая трава, но ни одно животное не решилось отдохнуть под кроной гигантского древа. Сина, казалось, это вовсе не расстроило — он вместе с Нуром и Рами осмотрел заросли, а затем позволил отряду подойти ближе и отдохнуть в прохладе. Забрав у Исы несколько сосудов от лекарств, на дне которых виднелись крупицы каких-то растолченных трав, Син подошел к стволу, провел ладонью по коре, словно прося прощения, а затем вонзил кинжал в древесину, тут же поднеся к трещине емкость. По иссохшей поверхности потекли алые ручейки, наполняя сосуд красной вязкой жидкостью.       До того расслабленный Лейс, который улегся в тени, тут же встревожился, поднимая на кочевника большие шокированные глаза.       — Это кровь? — голос юноши дрожал, пока он с ощутимой болью во взгляде смотрел на алые ручейки. — Неужели дерево живое? Ему больно?       — Это всего лишь сок, — Син закрыл наполненный сосуд пробкой и подставил к коре следующий. — На вкус не очень приятен, но одного глотка достаточно, чтобы утолить голод на целый день. Для неподготовленного человека сок может оказаться слишком густым и плохо перевариваться, поэтому для отряда мы сделаем лекарство на его основе. В случае крайней необходимости его можно будет принимать вместо еды.       Лейса это объяснение вовсе не успокоило — он едва не плакал, глядя на то, как кочевник кинжалом расширил трещину и «кровь» потекла с новой силой.       — Пускай дерево и живое, оно не способно испытывать боль, — Гайс аккуратно коснулся щеки юноши и заставил отвернуться от неприятного зрелища, чтобы тот не мучил свое по-детски доброе сердце. — Не расстраивайся, лучше посмотри туда. Гребни драконов так красиво переливаются, правда?       Лейс поднял глаза к кроне и тут же прерывисто выдохнул, залюбовавшись. Аскар тоже взглянул на чудных ящеров, вальяжно развалившихся на ветках — они не обращали особого внимания на незваных гостей и лишь изредка без интереса поглядывали на необычных, но не годных им в пищу существ.       Внезапно один из драконов оживился, поднялся на лапы, а затем, переступая с одной на другую, впился взглядом в траву. В следующее мгновение промелькнула молния цветастых гребней, и дракон нырнул в высокие заросли почти целиком. Размером он оказался меньше, чем ожидал Аскар — ездовые вараны приняли бы чудного ящера за добычу, не будь хорошо накормлены. В солнечных бликах гребни дракона ярко переливались разными цветами, словно редкие драгоценные камни, коих на всей землей не найти: синеву вод сменяла зелень оазисов, алые розы блекли перед золотом, и акид засмотрелся на украшение ящера словно зачарованный, не в силах отвести взгляд.       Переливы цветов напомнили акиду волосы Сина, на первый взгляд черные, как ночное небо, но в действительности отливающие то зеленью изумруда, то блеском рубина. Теперь акид с облегчением вспоминал, что их скрывает синий платок и чудо, вплетенное в косы кочевника, останется тайной для посторонних глаз. Ведь не исключено, что внешность Сина могла заинтересовать злых людей, подобных охотникам, убивающим драконов лишь ради драгоценных гребней. До чего тепло было на душе от понимания, что о красе беты знают лишь самые близкие, и Аскар входит в их число.       Дракон дернулся в высокой траве, послышалось шипение и в пасти животного безвольно трепыхнулось тонкое змеиное тело. Ящер стиснул зубы, распахнул крылья и взлетел к ветке, чтобы разделить добычу с собратьями.       Участники отряда воодушевленно переговаривались после встречи с дивным ящером: Нур и Рами восхищались блестящей чешуей, Муниф поражался ловкости, а Наиль рассказывал ученикам известные ему легенды о драконах. Лишь Джанах молча устремил взгляд к переплетению веток, наблюдая за слетевшимися на обед животными — за ним Аскар давно заметил особую любовь к ящерам.       Отдохнув и набрав древесного сока, отряд продолжил двигаться в сторону оазиса. До заката экспедиция прошла большое расстояние, преодолев половину пути, упущенного за время нескольких дней отдыха. Под ночным небом альфы возвели шатры, Наиль разжег костер, а Нур и Рами занялись приготовлением ужина. Луна светила ярко, покрывая песчаные просторы холодным светом, звезды игриво поблескивали и изредка проказничали, пробегая по черному полотну. Лилась мелодия нэя, звучали голоса товарищей, огонь согревал руки, которых коснулся прохладный ночной ветер. Находясь в кругу людей, ставших за время похода родными, Аскар ощущал особый уют, которого никогда прежде не чувствовал за стенами оазиса — это теплое, согревающее чувство дарил единственный человек, без которого вовсе не хотелось сидеть у костра и вести веселые разговоры. Аскар издалека наблюдал за Сином, который занял место рядом с Исой и рассказывал о чем-то омеге. Тот хмурился, фыркал, бурчал что-то под нос, словно не способный говорить внятно, но кочевника такое отношение вовсе не обижало — Син наверняка привык к неприветливой стороне своего друга и, судя по прищуренным глазам, даже улыбался этой грубости. Через какое-то время, проведенное у костра, бета потер глаза и зажмурился, наверняка зевая — теперь Аскар мог воочию представить лицо Сина и мимику, даже когда ткань мешала по-настоящему его увидеть. Целитель толкнул кочевника в бок, что-то проворчал и кивком указал в сторону шатра, отправляя Сина спать точно строгий амма. Бета послушался, поднялся с ковра, и устало зашагал к палатке.       Стоило месту освободиться, как сидящий рядом Наджи медленно и аккуратно, стараясь сделать это незаметно, пододвинулся к Исе. Ощутив движение рядом, целитель нахмурился, обернулся и оценивающе посмотрел на альфу, считывая малейшие эмоции и намерения. Наджи застыл, словно статуя, смотрел прямо перед собой и, кажется, даже не дышал. Аскар невольно проронил смешок — сильный воин был подобен маленькому зверьку, который прикидывался мертвым при виде хищника. Иса еще несколько мгновений присматривался к Наджи, а затем отвернулся и принялся хмуро пережевывать кашу. Наконец-то альфа выдохнул и покосился на целителя, тут же покрываясь легким румянцем.       Акид понятия не имел, чем этот хмурый и не привлекательный омега понравился Наджи. Такой альфа должен иметь хорошего, нежного и милого мужа, который примет даже немым, а не Ису, способного жестоко высмеять за любые мелочи. В глубине души Аскар не пожелал бы товарищу такого партнера, однако жизнь друга не в его власти. Если сердце Наджи так же замирает при виде Исы, как его собственное от теплого взгляда Сина, то с этими чувствами ничего не поделать.       Аскар улыбнулся, наблюдая, как Наджи незаметно рассматривает целителя, а затем поднялся с места и направился к палатке Сина, не желая нечаянно смутить товарища пристальными взглядами.       За плотной тканью шатра виднелся блуждающий свет двух маленьких магических огней — остальные кочевник уже загнал в лампу, готовясь ко сну. Аскар спешил приподнять полог, зайти внутрь палатки и наконец-то вновь увидеть черты Сина, по которым так соскучился за минувший день. Помещение окунуло в знакомый запах, до того приглушенный тканью платка, взгляд наткнуться на голубые сонные глаза, сердца коснулось тепло родной улыбки.       — Я тебя ждал, — проговорил Син, одетый в один лишь нижний халат. — Теперь не могу засыпать в одиночестве.       Акид не смог сдержать улыбки, ощущая, как по телу растекается сладость понимания — он нужен Сину. Аскар опустился на колени рядом с кочевником, сжал в объятиях, повалил на ковры и зарылся носом в черные косички, заставляя бету изворачиваться от щекотки. Когда альфа отстранился, увидел незнакомую, но оттого не менее очаровательную улыбку: губы Сина приоткрылись, показывая острые и аккуратные клычки. Ах, если бы эти зубы сжались на шее, оставили метку…       От мыслей об этом по телу прокатилась дрожь, а во рту пересохло. Раньше акид мог лишь мечтать принадлежать Сину без остатка, но сейчас они стали любовниками и, должно быть, он имеет право хотя бы попробовать.       — Син… — прозвучало хрипло и несмело. Кочевник огладил короткие волосы на макушке, смотрел тепло, ожидая, когда Аскар произнесет то, отчего так дрожал его голос. — Поставь мне метку.       Мгновение Син неверяще глядел на акида, будто не решаясь сделать и вдох. В глубине голубых вод смешалось волнение и радость, переживания и нежность — вовсе не такой реакции ожидал акид. Когда ладони Сина коснулись плеч, Аскар побоялся, что бета оттолкнет, откажет, уйдет. Однако сильные руки обвились вокруг шеи, обнимая и прижимая к груди.       — Иногда я не верю, что все это происходит на самом деле, — с трепетом прошептал Син на ухо, горячо опаляя кожу дыханием, а затем коснулся губами мочки. Только сейчас, находясь так близко, акид почувствовал быстрое биение его сердца. Аскар постарался отстраниться, чтобы увидеть выражение лица беты, но Син не позволил — повернулся, уложил на ковры и навис сверху, сощурив глаза и растягивая губы в своей неровной, и оттого будто плутовской улыбке.       Руки скользнули к халату альфы и распахнули ворот, открывая покрытую шрамами кожу. Син поцеловал давний след от меча, прихватил зубами ключицу, губами коснулся яремной впадины. От внезапной ласки Аскар вздрогнул, покрываясь мурашками, с каждым мгновением все сильнее ощущая разрастающийся в животе пожар. Нежность, с которой кочевник касался тела, заставляла трепетать, точно Аскар был деревом, чьи молодые листья волновались под порывами освежающего, ласкового ветерка, принесенного с поверхности прохладных вод оазиса.       Син вплотную прижался к телу акида, прижимая к коврам, а затем шею обожгло горячим дыханием.       — Ты весь дрожишь, — тихо проговорил бета, понижая тон до будоражащих вибраций, и, точно дразнясь, мазнул языком по бьющейся в волнении венке. — Неужели так хочется?       Акид зажмурился, ощущая обжигающий стыд, и часто-часто закивал. Сейчас все его тело жаждало прикосновений, поцелуев, укусов. Хотелось наконец-то ощутить боль от клыков, пронзающих кожу, почувствовать свою принадлежность одному единственному бете.       С губ кочевника сорвался смешок, однако он больше не намеревался мучить Аскара ожиданием, и спустя мгновение на коже ощутился укол острых клыков — Син коснулся зубами шеи, примеряясь, а затем резко сжал челюсть, и с силой притиснулся к акиду.       Первая боль была быстрой и мимолетной — промелькнула молнией и тут же потухла жалящим чувством. Аскар вздрогнул, словно добыча в зубах хищника, и придушенно вскрикнул, но скользнул рукой по черным косицам и надавил на затылок, заставляя сильнее впиться в шею. Эту вторую, саднящую боль, хотелось чувствовать, впитывать, запоминать. Эта боль была самой желанной, до сладости мучительной, до дрожи приятной. Акид закрыл глаза, ощущая, как от шеи по венам растекается жар, теплом ласкает сердце, огнем обжигает каждый уголок тела. В легких заканчивался воздух, но сделать следующий вдох Аскар был не в силах, и оттого ощущал себя утопающим в теплых водах.       Синан отстранился, обжигающим прикосновением языка стер с шеи кровь, и облизнул губы, словно довольный и сытый хищник.       Аскар затуманенным взором смотрел на алеющие от его собственной крови губы и лишь сильнее желал их коснуться. Он протянул руки, подрагивающие от бушующего под кожей огня, и Син тут же окунулся в родные объятия, впиваясь в губы, забирая остатки воздуха, погружая в подобие прекрасного сна.       — Я так давно этого хотел, — разорвав поцелуй, задыхаясь проговорил Аскар, который под натиском этих губ забывал дышать и даже не пытался воспользоваться своим носом в процессе. — Пахнуть тобой, принадлежать тебе…       Сощуренные голубые глаза будто гипнотизировали, глядя безотрывно.       — Я тоже хочу принадлежать тебе, — Син откинул косички, оттянул ворот халата, показывая белоснежную шею, и от вида нежной кожи, которую кочевник так доверчиво подставлял под клыки, сердце акида быстро и больно забилось в реберной клети — никогда он даже представить не мог, что Син, его призрачная греза, захочет, позволит…       Аскар потянулся к шее беты, мягко касаясь кожи губами, выцеловывая узоры, лаская языком. Дыхание Сина стало тяжелым, жаждущим, призывающим к действию, но акиду вовсе не хотелось причинять боль кочевнику — даже любя, даже ради метки. Теплая ладонь легла на макушку, успокаивающе погладила трепещущего в его объятиях бету, и Аскар коснулся кожи клыками, вонзая лишь острые кончики. Этого должно быть достаточно, чтобы оставить след и запах, при том не заставляя Сина чувствовать боль. Кочевник поерзал, постарался надавить на клыки, но акид не поддался и пресек его попытки.       — Сильнее, прошу, — едва не скулил Син, лишенный возможности двигаться и способный лишь молить.       От звучания его голоса, от попыток насадиться на клыки, Аскар сорвался и впился на всю длину, заставляя приглушенно вскрикнуть. Сам себя корил, сам ненавидел за несдержанность, но остановиться не мог, с каждым мгновением лишь сильнее ощущая вкус крови на языке. Никчемный альфа! Сдался перед инстинктами, не смог удержаться! Хотелось отстраниться, попросить прощения, залечить рану, оставленную собственными клыками. Лишь сильные руки Сина сдержали его порыв и только спустя время ослабили хватку, позволяя вынуть клыки из бледной шеи. Глядя на красное пятно, так уродливо марающее светлую кожу, Аскар чувствовал вовсе не наслаждение, а горечь, стыд и боль, перенести которую было тяжелее, чем удар вражеского меча.       — Прости, прости, прости, — вторил акид, невесомо зацеловывая след. — Я больше никогда…       Син обхватил щеки альфы, заставляя отвлечься от терзаний совести и взглянуть в голубые глаза, сияющие ярче, чем когда-либо прежде.       — Я счастлив, — теплая улыбка успокоила шторм в обеспокоенной душе, и Аскар уткнулся лбом в плечо Сина, ощущая как собственный, пока едва заметный запах исходит от этой серебристой шеи.       В объятиях кочевника было тепло и уютно, на коже до сих пор ощущалась крепкая хватка зубов и саднящая боль, которая напоминала о знаке принадлежности, оставленном на шее. Аскар пригрелся в кольце родных рук и провалился в сон, утомленный переживаниями этого дня.