Trinitas

      Солнца с каждой минутой поднимались все выше в небо, нагревая воздух и цветную плитку, однако в помещениях дома царила приятная прохлада — бадгиры продолжали работать и спустя сотни лет. Пока за окном ветер раскачивал тонкие ветви деревьев, а лучи игриво перескакивали между листьями, Лейс лежал на ковре, раскинув руки в стороны, и бездумно глядел в потолок. Находясь в таком загадочном оазисе, спрятанном в глубине Пустоши, юноша просто не мог усидеть на месте — ему ужасно хотелось продолжить путешествие по неизведанным просторам, — однако старшие объяснили, что у Нура и Рами совсем недавно начался гон и в ближайшие несколько дней отряд не сможет сдвинуться с места, поэтому Лейсу не оставалось ничего иного, кроме как рассматривать расхаживающих по потолку мух.       Тяжело выдохнув, юноша перекатился со спины на бок, несколько минут глядел в окно на спящих на ветвях деревьев змей, затем вновь вздохнул и перевернулся на другой бок, тут же наткнувшись взглядом на Мунифа и Зейба, с самого утра склонившихся над шахматной доской. Они почти не двигались, застыв с задумчивыми лицами, и издалека напоминали статуи древних мудрецов. Наджи же в отдалении от товарищей затачивал хопеш, который час подряд наполняя помещение скрежетом металла.       Лейс схватился за голову и страдальчески простонал — от скуки хотелось лезть в пасть рогатой змеи. Как и ожидалось, ни один из трех альф не обратил внимания на его мучения, и юноша, расстроенный таким равнодушием, вскочил с места и стал показательно расхаживать по залу. Наворачивая круги вокруг Зейба и Мунифа, Лейс намеревался натереть мрамор под ногами до блеска, но вскоре это занятие ему тоже наскучило, и юноша уселся рядом с ними за стол. Подпирая подбородок ладонью, Лейс взял фигурку белого коня, уже побежденного армией Зейба, и покрутил его в руках.       — Мне так скучно, — протянул юноша, без интереса наблюдая за текущей партией.       — Сходи в купальню, — предложил Зейб.       — Уже дважды там был: до завтрака и после!       — Поучи приемы с шамширом, — посоветовал Муниф.       — Без ами не могу, а он про меня совсем забыл!       — Тогда… — Зейб задумчиво потер подбородок и передвинул фигуру на доске, — сходи в купальню еще раз.       — Я так уже вымылся, что скоро буду блестеть как ошлифованная статуя!       Муниф потер лицо, на котором от тяжелой мыслительной работы выступил пот, и обернулся к Лейсу, обращая на него все свое внимание:       — Может, сыграешь в шахматы?       Юноша протянул что-то неразборчивое и резко опустил лоб на поверхность стола. Послышался удар головы о древесину и стук рассыпавшихся в разные стороны шахматных фигур.       — Какая партия была! — в негодовании выкрикнул Зейб и строго глянул на юношу, который от скуки сходил с ума.       Мужчина задумчиво сложил руки в замок, наверняка обдумывая, чем занять неугомонного юношу, как вдруг послышался звук открывающейся двери и все трое перевели взгляд к дальней стене. Из-за двери показалась темноволосая макушка, а за ней и серые глаза, с неуверенностью заглядывающие внутрь зала. Стоило Лейсу завидеть их дождливые просторы, юноша растянулся в счастливой улыбке и вскочил с места, поспешив к Гайсу.       — Ты не занят? — прозвучало несмело, словно прийти в зал и подозвать младшего ученика стоило ему немалой смелости.       — Совсем наоборот — я слишком свободен, — проговорил Лейс и неловко потер лоб, краснеющий от недавнего удара о стол.       Гайс отвел взгляд и едва заметно сделал решительный вдох, собираясь с силами:       — Тогда, может, выпьешь со мной чаю во внутреннем дворике?       Серые глаза заглянули, казалось, в самое сердце Лейса, и оно часто забилось в волнении. Невинное предложение посидеть вместе за чашкой чая заставило юношу счастливо улыбаться, но накатившая волной радость лишила его возможности связать и пару слов, поэтому вопрос Гайса так и остался без ответа.       Тогда на помощь пришел Зейб:       — Он согласен, — альфа похлопал юнцов по плечам и одобрительно улыбнулся. — Идите, прогуляйтесь, только возьмите с собой Наджи ради соблюдения безопасности, — мужчина кивнул в сторону оживившегося товарища, а затем тихо шепнул на ухо Лейса: — И ты шамшир прихвати, может снова появиться возможность защитить Гайса от змей.       Юноша поднял сияющий взгляд на старшего и часто-часто закивал. Вскоре Лейс покинул прохладу тихого зала, которая душила не хуже опаляющей жары, и последовал за Гайсом вдоль коридора. Позади шагал молчаливый Наджи, пояс тяжелил шамшир в драгоценных ножнах, а на сердце юноши было до того легко, словно все переживания разом превратились в пушинки. Сейчас его ведет за собой Гайс, чтобы провести время вместе, пригреться, касаясь плечами, и поговорить на всевозможные не важные темы — разве может в такой момент тревожить его хоть что-то кроме единственного и желанного альфы?       Неподалеку от зала на глаза Лейса попался Джанах, которого, как оказалось, послал учитель Наиль, переживая за старшего ученика. Никогда еще юноша не был так раздосадован решением учителя: если рядом с Наджи, скорее напоминающим незримую тень, чем человека, он сможет представить, что они с Гайсом остались наедине, то под присмотром еще одной пары глаз Лейс будет не в силах тешить себя даже иллюзиями.       Тяжело вздохнув, юноша кивнул Джанаху в знак приветствия — заводить с ним разговор было бесполезно, ведь услышать ответ все равно не удастся — и, получив ответный кивок, обернулся к Наджи. Старшему было достаточно просто на мгновение прикрыть глаза, чтобы поприветствовать не менее молчаливого, пускай и не безъязыкого, товарища. Обменявшись безмолвными любезностями, их маленькая группка продолжила свой путь по широким коридорам, и вскоре вышла к внутреннему дворику.       Яркую небесную синеву скрывала вязь плюща, нависающая над головой, словно зеленый купол, в центре двора серебрились брызги фонтана и журчала вода, а в дальнем углу под очередной вычурной, покрытой резьбой аркой, был расстелен ковер, на котором лежали очищенные от столетней пыли подушки, а рядом стоял низкий стол с чайником и двумя чашками. На лице Лейса появилась счастливая улыбка от понимания — этот маленький уютный уголок самолично подготовил Гайс. Сам искал мебель, расстилал ковер, заваривал чай, а затем несмело заглянул в зал, в надежде, что Лейс не откажет.       Юноша с прищуром глянул на смущенного Гайса, который от переживаний часто поправлял очки, и коротко клюнул того в щеку. Почти детская шалость заставила старшего ученика вспыхнуть румянцем и прикрыть ладонью место, которого только недавно коснулись губы юноши. Лейс же, как ни в чем не бывало, упал на мягкие подушки, ожидая, когда к нему присоединится пораженный Гайс. Старший ученик помедлил, оглянулся на застывших неподалеку Наджи и Джанаха, а затем все же опустился на ковер рядом с Лейсом.       — Что это за книги? — поинтересовался юноша, заметив у стола стопку из нескольких увесистых томов.       — Словари древних, давно исчезнувших языков, — проговорил Гайс, с трепетом поглаживая кожаные обложки. — В дневнике отца учителя сохранился пример языка обитателей Пустоши и последние несколько лет мы занимались его изучением. Составили несколько словарей, возможно, не очень точных, но если искать переводы в каждом из них, то должно получиться расшифровать, хотя бы отчасти, любой текст, — старший ученик поднял взгляд к краю стены внутреннего дворика и указал пальцем на разукрашенный выступ. — Например, вон тот орнамент вовсе не бессмысленный рисунок, а молитва божеству ради защиты этого дома от шайтанов.       Лейс задумчиво вгляделся в вязь букв, напоминающую переплетенные змеиные хвосты и раскрытые в шипении пасти. Юноша решительно нахмурился и глянул на Гайса, со всей серьезностью озвучив:       — Значит, всякая нежить нас не достанет, а от живых врагов тебя могу защитить я.       Уголки губ старшего ученика сперва дрогнули, потом приподнялись вверх в умильной улыбке, а затем к увитому плющом небу легкокрылой птицей вспорхнул его искренний смех. Лейс, уж было расстроившийся от такой реакции небезразличного альфы, отбросил всякие обиды, стоило тонкой руке скользнуть к плечу, притягивая ближе.       — Иди ко мне, смелый львенок, — проговорил Гайс, вложив в эту фразу всю нежность, на которую был способен.       Сердце Лейса зачастило, пораженное теплом дождевых капель, которым окатили его знакомые серые глаза. Не в силах выдержать их искреннего взгляда дольше мгновения, юноша уткнулся лбом в угловатое плечо, пряча от Гайса краснеющие в смущении щеки. Ладонь огладила светловолосую макушку, проскользила вдоль золотистых прядей, пропуская их сквозь пальцы, и от нежных прикосновений Лейс лишь сильнее прижимался к Гайсу, выпрашивая новые ласки.       Юноши сидели рядом, совсем близко, говорили о предстоящем походе, мечтали о загадочном источнике, прислушивались к журчанию фонтана и любовались переливами малахитовой листвы. После Гайс приступил к чтению, увлеченный сокрытыми в рукописном словаре знаниями. Спокойствие витало в воздухе вместе с ароматом мятного чая, и Лейс был рад наступившей тишине, в которой слышался лишь шелест страниц и размеренное дыхание Гайса. Юноша поднял взор к лицу старшего ученика, выражающему полное умиротворение, вид которого и в Лейсе вызывал искреннее счастье. Любуясь дорогим альфой, он соскользнул взглядом к шее: нежная кожа была бледна словно снег, и Лейс не смог сдержать порыва придвинуться ближе, чтобы ярче ощущать знакомый запах. Умостив подбородок на плечо Гайса, юноша сделал вдох, едва касаясь шеи кончиком носа. В ответ старший ученик лишь слабо улыбнулся этому жесту, не отрывая глаз от книги и позволяя Лейсу щекотать кожу дыханием. От осознания происходящего в душе юноши растекалось тепло — ему позволяют нежиться в объятиях, касаться, вдыхать запах и прижиматься к телу.       Не так давно Гайс был лишь альфой, который, по мнению Лейса, никогда не мог ответить взаимностью на чувства другого альфы, а сейчас они двое находятся так близко, передают мысли без слов в успокаивающем молчании. Переполненный радостью, юноша подался вперед, прижимаясь губами к горячей шее, и задержался в таком положении, ощущая, как быстро забилась венка под его поцелуем.       Старший ученик сделал вид, словно вовсе не заметил этот жест, но сам покрылся румянцем, поджал губы и немного наклонил голову вбок, открывая шею и призывая к действиям. Лейс растерялся от накатившего счастья и, мгновение помедлив, вновь припал к нежной коже. Зацеловывая маленькие родинки, что рассыпались от ключиц до щек, Лейс поднимался выше и вскоре прижался губами к краснеющему ушку. От нежного прикосновения кожа заполыхала, и Гайс отложил книгу, больше не в силах сосредоточиться на тексте. Губы коснулись челюсти, щеки, подбородка и затем остановились напротив тонких и бледных губ Гайса, обжигая дыханием.       Лейс остановился в последний момент, опомнившись — что же он творит! Нельзя так напористо приставать к другому человеку, лезть с поцелуями, толком не узнав, хочет он этого или нет. К тому же, Гайса наверняка смущает присутствие рядом с ними посторонних: Наджи и Джанах, стоящие поблизости, обменивались недоумевающими взглядами и обсуждали происходящее едва заметными изменениями в мимике. Лейс был не менее недоволен их присутствием, но вовсе не боялся, что невольные свидетели доставят им неудобства: Джанах был хорошим другом Нура и Рами, а Наджи физически не мог разболтать увиденное.       Мгновение помедлив, юноша отстранился на приличное расстояние и отвел взгляд, словно этого внезапного порыва зацеловать с головы до ног вовсе не было. Краем глаза Лейс заметил, как Гайс тихо вздохнул, невозмутимо снял очки и положил их в футляр на столе, а затем хмуро глянул на стоящих неподалеку альф. Те пускай и изменились в лицах, понимая намек, но отвернуться не могли — они были обязаны не сводить с подопечных глаз, чтобы в любой момент защитить от угрозы. Сделав решительный вдох, Гайс обхватил щеки Лейса и прижался губами к губам. Незнакомая мягкость и жар заставили юношу пораженно распахнуть глаза, но вскоре удивление отступило и вместе с ним голову покинули мысли, оставляя лишь трепещущее нежное чувство в груди. Эмоции вспыхивали искрами огня, прикосновения ощущались ярче, а тонкие губы отдавали привкусом мятного чая.       Лейс никогда не целовал альф, впрочем, как и бет или омег, поэтому, имея нулевой опыт, не мог сравнить происходящее хоть с чем-либо. Для юноши этот нежный поцелуй, короткое прикосновение губ, уже был чудом. Однако желанная близость прервалась слишком быстро, не дав насладиться этими незнакомыми ощущениями. Гайс отстранился и поднял на Лейса смущенный взгляд:       — Я побоялся, что ты еще не скоро снова решишься на подобное, поэтому… — вечно холодные ладони Гайса скользнули со щек юноши на плечи, слабо сжимая. Старший ученик поджал губы и отвел взгляд, а затем тихо, чтобы ветер не донес слова до стоящих поблизости альф, проговорил: — Извини, я, должно быть, просто ужасно целовался. Никогда не делал этого раньше.       — Никогда? — удивился Лейс.       Он всегда видел Гайса привлекательным альфой: высоким, стройным, с выразительными чертами лица и завораживающими серыми глазами, настолько светлыми, что лишь темная каемка радужки выделяла их на фоне белков. И пускай Гайс не был широкоплечим и сильным мужчиной, какими стереотипно представлялись альфы, слабо верилось, что он не приглянулся какому-то омеге или бете.       В ответ старший ученик пожал плечами и неловко рассмеялся:       — Я всю юность провел за книгами, не было времени, чтобы отвлекаться на поцелуи.       Понимание, что только он касался этих тонких бледных губ, прокатилось волной тепла по телу Лейса. Лишь ему так доверился Гайс, лишь ему позволил ощутить эту близость. Юноша придвинулся ближе и обвил руками шею альфы, искренне улыбаясь:       — Значит, мы друг для друга первые, — Лейс мягко коснулся губ юноши, согреваясь теплом и нежностью.       Делать подобное на глазах у посторонних было смущающе, но сейчас чужие мысли и взгляды волновали Лейса меньше всего. Перед ним был Гайс: раскрасневшийся, согласный на нежности и старательно отвечающий на еще более неумелый поцелуй. Они сталкивались языками и зубами, неловко улыбались и снова льнули друг к другу, наслаждаясь близостью. Вкус мяты растекался прохладой по телу, спасая от удушающего пекла пустынного воздуха, отчего разрывать поцелуй вовсе не хотелось. Руки старшего ученика подрагивали, сжимаясь на талии Лейса, сердце часто стучало в груди, что юноша отчетливо ощущал, прижимаясь к Гайсу вплотную.       — Жарко стало, — прошептал Лейс, разорвав поцелуй, чтобы отдышаться.       — Конечно, скоро же полдень, — старший ученик уткнулся носом в сгиб шеи юноши, пряча от золотистых глаз румянец и зацелованные докрасна губы. — Можем пойти в мою комнату, там прохладнее.       Лейс в удивление распахнул глаза, а после, когда эмоции отступили, довольно улыбнулся. Происходящее напоминало приятный сон, от которого вовсе не хотелось просыпаться.       Яркий солнечный свет стекал с подоконника лучами и ложился на мраморный пол, рассеянно освещая комнату. Слышался шелест страниц, размеренное дыхание и шепот ветра, раскачивающего листву за окном. Аскар с трудом открыл глаза, ощущая, что проспал гораздо больше обычного — в голове до сих пор царил сонливый туман, не дающий сконцентрироваться на реальности. Глаза выцепили среди размытых силуэтов по-прежнему четкий образ единственного мужчины, наделенного властью внушить Аскару любовь: Син лежал рядом на животе, локтем одной руки опираясь на ковер и сгибом запястья подпирая щеку, а пальцами другой перелистывал страницы книги. Черные кудряшки рассыпались по плечам, темными ночными облаками опускались вниз до самого ковра, скрывая лицо кочевника словно непрозрачной тканью. Аскар, лишенный возможности увидеть родные черты, мог лишь любоваться причудливыми переливами оттенков полюбившихся пушистых волос.       Акид протянул руку, поглаживая и пропуская сквозь пальцы непослушные пряди. Увлеченный чтением, Син не ощутил прикосновения, лишь заправил за ухо мешающиеся волосы, открывая Аскару вид на задумчивое лицо и бегающий по строчкам голубой взгляд — бета был настолько увлечен чтением, что вовсе не замечал акида, и это заставляло того обидчиво хмуриться.       Поутру Аскар хотел увидеть родную улыбку, ощутить нежные поцелуи и теплые объятия, а не соперничать с чернильными завитушками на бумаге. Акид продвинулся ближе, чтобы лицо оказалось рядом с книгой, но, не поймав на себе взгляд Сина, стал зацеловывать ладонь, которая придерживала пожелтевшие страницы. Аскар ластился, терся щекой, касался губами, изо всех сил стараясь привлечь к себе внимание и показать, что за страницами книги происходит что-то более интересное. Вновь подняв взгляд на Сина, акид встретился с веселым прищуром его глаз, а затем ощутил, как рука коснулась щеки. Ладонь нежно огладила кожу, что покрылась румянцем под знакомым теплым взглядом, скользнула к уху, а после провела по коротким волосам. Аскар прикрыл глаза от наслаждения и вскоре ощутил, как губы опалило мягкое касание.       — Неужели ты приревновал меня к книге? — проговорил Син, хитро сощурившись и будто понимая все без слов.       — Глупости, — пробурчал в ответ Аскар, но про себя отметил, что бета в очередной раз прочитал его мысли. Сейчас, когда они оказались наедине в безопасности оазиса, акид хотел получить как можно больше внимания и ласки, из-за чего и вел себя словно жадный юнец. Корил себя за это, но поделать ничего не мог.       Решение бета нашел быстро: улегся на спину и умостил на плечо голову акида, чтобы свободной рукой перебирать короткие волосы на макушке, а другой держать книгу. Оказавшись под боком Сина, Аскар приобнял его за талию и довольно улыбнулся, ощущая неторопливые поглаживания по голове. Наступившая тишина была наполнена спокойствием, стуком сердца и шелестом страниц, из-за чего Аскар чувствовал лишь умиротворение и желание остаться в этом моменте навсегда. Он мог с легкостью представить, что находится вовсе не в покинутом людьми особняке посреди Пустоши, а в своем доме в Хибе, слишком большом для одного человека. Аскару виделись светлые комнаты, мягкая постель и образ дорогого сердцу человека, увлеченного чтением. Если только книги смогут сделать Сина счастливым, он заполнит пустующие полки домашней библиотеки толстыми томами, энциклопедиями и романами.       Вот только само увлечение Сина книгами заставило Аскара запоздало задаться вопросом:       — Когда ты научился читать? Не все яримы знают, что такое книги, а ты ведь бади…       Акид успел испугаться, что сказанное прозвучало грубо и задело бету, но тот в ответ лишь понимающе улыбнулся:       — Действительно, в походе книги могут послужить разве что углями для костра, поэтому мало кто из кочевников интересуется ими, — Син отложил книгу и обернулся к акиду. — Читать меня научил мой наставник, Басим.       Названное имя прозвучало знакомо, и Аскар нахмурился, вспоминая, где ему доводилось его прежде слышать. Догадка яркой вспышкой промелькнула в сознании:       — Тот самый, который подарил этот кулон?       — Верно, — Син опустил взгляд к голубому камню на жемчужной нити, показавшемуся из-за ворота халата. — Басим научил меня многому: чтению и письму, наукам точным и гуманитарным, традициям и культуре яримов. Именно он помог моей семье после изгнания, дал работу и кров, не позволил уподобиться рабам, которые борются за кусок хлеба, или бездомным беднякам на улицах. Какое-то время этот человек был моей единственной опорой, именно поэтому я и называю его «особенным».       Аскар в очередной раз ощутил жгучий стыд из-за того, что так долго боялся несуществующего альфы, подарившего кулон. Акид уткнулся носом в плечо Сина, утопая в мягком пушке волос и пряча от беты раскрасневшиеся щеки. Ну что за дурень! Возможно, будь он немного смелее, стал бы любовником Сина намного раньше.       Пышные волоски щекотали щеки, ярко пахли Сином, обволакивали теплом и мягкостью, словно паром купален. Хотел бы Аскар нежиться в этом облаке вечно, но ближе к обеду Син попросил заплести волосы в маленькие косички, чтобы потом без проблем надевать платок.       Пускай у Аскара и был брат-омега, он никогда не помогал ему заплетать косы. Даже если в детстве они были дружны, ближе к юности аба расселил братьев по разным частям дома, чтобы омеги не влияли на воспитание Аскара. Редко случалось встретить Замиля в коридорах, саду или залах, ведь оба брата жили по разному расписанию. Раз в месяц они могли пересечься взглядами, обменяться холодными приветствиями, но когда омегу выдали замуж, то и эта единственная связь оборвалась. Вновь встретиться они смогли только на похоронах Акрама Каддафи, но уже не как семья, а как совершенно чужие друг другу люди.       Именно поэтому справиться с непослушными волосами Сина оказалось для Аскара сложной задачей — пряди то и дело выскакивали из рук, топорщились в уже заплетенных колосках, рвались на свободу и тут же распускали косички, стоило ослабить хватку. Аскар вовсе не хотел тянуть, сжимать, силой усмирять их озорной нрав, и оттого косы, сделанные им, получались особенно несуразными и растрепанными. После очередной неудачной попытки, акид тихо вздохнул и уткнулся носом в пушистое облако:       — Они не хотят заплетаться, — вымучено проговорил Аскар, и тут же услышал в ответ искренний смех.       — Ты слишком нежен с ними, — бета перехватил пряди, над которыми мучился Аскар последние полчаса, и грубо потянул.       Син обходился со своим волосами гораздо жестче: крепко хватал, словно поводья, душил резкими движениями, заставляя подчиняться, и в конце намертво стягивал нитью. Такое обращение с полюбившимися кудряшками разрывало Аскару сердце, и он был готов молить Сина остановиться, лишь бы прекратить эту пытку. Заплетенные тонкие косички выглядели поникшими, измученными и словно мертвыми, безвольно опадая на плечи.       — Если я однажды стану твоим мужем, больше не позволю так с ними обращаться, — прозвучало настолько тихо и жалостливо, что Аскар едва смог узнать свой голос.       Син обернулся, окинул растерянным взглядом так неожиданно загрустившего Аскара, а затем крепко обнял, прижимая к груди.       — Настолько добрый, жалеешь даже мои волосы, — в его голосе слышалась улыбка, застывшая на губах. — Я заплетаю косы с самого детства, поэтому мне уже давно не больно.       Аскар отстранился и возразил:       — Не верю, у тебя глаза покраснели.       — Кто бы говорил, — рассмеялся Син, и стал осыпать лицо короткими поцелуями, останавливаясь на прикрытых веках и нахмуренных бровях. Аскар и сам почувствовал, как защипало глаза, но четко знал, что не опозорится перед Сином, расплакавшись, словно дитя. Похоже, это было единственное, за что он мог поблагодарить своего отца.       Ближе к вечеру, когда на ветвях запели птицы, до того напуганные дневной жарой, Аскар распахнул окно, впуская в комнату теплый воздух оазиса. Запах цветов, зелени, влажной земли и раскаленного песка прокатился по помещению, наполняя его знакомым ароматом. Небеса покраснели, окрашивая лучами заходящих солнц облака в яркие краски. Вдалеке виднелся блеклый образ Нанны и слабый блеск звезд, напоминающий игру света на каплях влаги, рассыпавшейся по листьям деревьев. Аскар залюбовался красотой сада, окружившего дом с одной стороны, и вскоре ощутил теплые объятия со спины, которыми одарил его Син. Весь день они провели бездельничая: ели зажаренное к обеду мясо, лакомились фруктами, пили чай, гуляли по неизведанным уголкам дома и тропинкам сада, в котором нередко встречали змей. И вот, уставшие и довольные, они вернулись в отведенную им комнату.       Хотел бы Аскар каждый день проводить так: наедине с Сином, словно кроме них двоих в этом мире никого и не существует. Акид не мог перестать улыбаться, ощущая нежные объятия, тепло прижимающегося к спине тела, короткие поцелуи, осыпающие шею и плечи. Аскар едва не мурчал от наслаждения, упиваясь этими ощущениями, как вдруг за спиной послышался стук в дверь.       Син отстранился и поспешил скрыть лицо тканью платка, из-за чего акид разочаровано вздохнул. Вскоре бета приоткрыл дверь, за которой послышался знакомый голос:       — Я не помешал? — несмело проговорил Наиль, заглядывая внутрь комнаты и тут же натыкаясь взглядом на стоящего у окна Аскара. Смущенный акид поправил верхний халат, съехавший с плеч из-за частых поцелуев.       — Нет, проходи, — приветливо пригласил его Син, и омега вошел внутрь, окинув взглядом обжитую комнату.       В руках, до того спрятанных за спиной, показалась бутылка вина и три кубка.       — Зейб узнал, что мне нравится персиковое вино, и принес несколько бутылок. Одному их не одолеть, поэтому хочу предложить вам выпить со мной, — омега мягко улыбнулся, скользнув взглядом с Аскара на Сина, уверенный, что кочевник не откажет.       — Прекрасная идея, мне нравятся сладкие вина, — весело отозвался бета, хотя акид сомневался, что напиток, сделанный из выращенных в Навале плодов, действительно понравится кочевнику. Аскар приблизился к Сину и приобнял за талию — почему-то ужасно хотелось показать свою значимость и принадлежность перед Наилем.       — Сливовое вино, конечно, вкуснее, но и персиковое ничего, — усмехнулся акид. — Наливай.       Стола в комнате не нашлось, вместо него учитель приспособил закрытый сундук, оживившись и выставив на плоскую крышку три кубка, которые наполнил рыжей жидкостью. Насыщенный аромат щекотал нос пряными нотками, обольщая сладостью, а знакомый вкус растекался теплом по телу. Пускай Аскар и не хотел это признавать, но персиковое вино со временем полюбилось ему не меньше виноградного, из-за чего каждый следующий глоток акид делал вовсе не вынуждено. Держа в руках кубок, Аскар занял место на деревянной кровати, которую они использовали как тахту, и похлопал по устеленной ковром поверхности рядом с собой, приглашая Сина присесть. Наилю осталось место с противоположной стороны, из-за чего кочевник оказался зажат между двумя небезразличными ему людьми, и, судя по сощуренным в довольстве глазам, был этому только рад.       Взволнованный Наиль без остановки болтал о путешествиях по просторам Пустоши, порталам и перемещениями между точками на карте. Говорил о проведенном в пустыне детстве, играх на улицах покинутых оазисов, родителях и приключениях, которые в его голове обратились в подобие чудесной сказки. С каждым последующим глотком слова звучали все медленнее, с трудом срываясь с покрасневших губ, а вскоре длинные и красочные предложения превратились в короткие несвязные обрывки.       — Син… — протянул Наиль, глядя на кочевника затуманенным взором. — Я никак не решался сказать, но… у тебя такие красивые глаза.       Омега придвинулся к Сину, словно пытаясь разглядеть их насыщенный голубой цвет поближе. От ощущения чужого разгоряченного алкоголем дыхания и непривычной близости, Син в растерянности отвел взгляд, но отстранятся вовсе не собирался. Тогда Аскар, на которого увиденная картина действовала крайне странно — ревность обжигала сердце, но зарождающиеся чувства к Наилю, существование которых он вынужден был наконец признать, не позволяли оттолкнуть омегу, — коснулся щеки Сина и заставил обратить на себя внимание. Аскар прижался к губам беты, сквозь ткань платка ощущая их жар и слабые попытки ответить на поцелуй. Где-то за гранью происходящего послышался шорох: Наиль отстранился, но глаз не отвел, продолжая заворожено наблюдать за действиями Аскара.       — Не только красивые глаза, но и невероятно мягкие губы, сильные руки и крепкое тело, — каждое слово акид сопровождал характерными движениями, то скользя ладонью вдоль груди, то касаясь рук и переплетая пальцы. Син весело прищурился, наслаждаясь внезапным порывом акида и позволяя себя трогать, но, скользнув взглядом в сторону учителя, тут же опомнился:       — Прекрати, ты же смущаешь Наиля, — проговорил он громким шепотом, и тогда Аскар тоже обратил внимание на покрасневшего, словно алая розочка, учителя. Омега наблюдал за ними осоловелым, но все еще внимательным взглядом, будто стремясь увидеть и запомнить каждую деталь.       — А мне кажется, ему нравится, — вслух заметил Аскар, склонив голову набок и хитро сверкнув глазами.       Щеки Наиля вспыхнули ярче прежнего, руки задрожали, а взгляд забегал по комнате в поисках чего-то. Наконец, схватив со стола практически пустую бутыль вина, он, жмурясь и торопливо сглатывая обжигающую жидкость, словно в горле у него совершенно пересохло, выпил остатки содержимого. Сидя на деревянной кровати, Наиль покачнулся, забавно икнул и прикрыл глаза, медленно проваливаясь в сон, как с ним часто бывало после персикового вина.       Голова омеги опустилась на плечо Сина, и тот аккуратно поправил косы, упавшие на лицо учителя, нежно огладив раскрасневшиеся щеки. В его движениях чувствовался трепет и нежность, словно на плече кочевника заснул не Наиль, а сам Нанна, спустившийся к нему с небес. Улыбка проскользнула в родном прищуре, посланная другому мужчине, но Аскар постарался сдержать все те эмоции, которые обычно вызывали подобные жесты. Делить прекрасного, нежного, желанного Сина не хотелось ни с кем, но и отрицать увиденное акид не собирался — Наиль нравился его бете. Пускай и иначе, чем Аскар, но не менее сильно и искренне.       Син был тем единственным мужчиной, который пробудил в нем что-то доселе неведомое, взволновал самую душу, заставил трепетать от незнакомых мыслей и чувств. А потому, чтобы не потерять и сделать счастливым, акиду не оставалось ничего иного, кроме как принять омегу, которого выбрал Син для их триады, и постараться полюбить. Перебороть себя, задушить ревность и увидеть в Наиле не угрозу, а человека, который вскоре станет родным. Аскар уложил голову на плечо Сина, слабо потерся щекой и уткнулся носом в складки платка, хранящие его естественный запах. Бета затаил дыхание, ощущая, как два небезразличных человека прильнули к нему и пригрелись.       В наступившем вечернем полумраке вспыхнул огонек, и Аскар скользнул рукой к груди Сина:       — Настолько счастлив, что аж светишься изнутри?       Кочевник непонимающе глянул на Аскара, а затем медленно опустил взгляд к кулону из голубого камня. В тот же момент радость в его взоре затмил леденящий ужас и руки Сина, скользнувшие к украшению, задрожали. Бета поднял на Аскара испуганное лицо. Никогда акид не чувствовал столько страха во взгляде, направленном на себя. Никогда не видел тихие воды оазиса настолько растревоженными ветром пустыни.