Trinitas

      Перед завтраком Син собирался поговорить с Наилем и сообщить о возвращении в Шурук: подходили к концу запасы воды и провизии, а потому исследование следующего направления следовало отложить хотя бы на пару дней. Помимо этих причин имелась и другая — Сину с Аскаром было необходимо уединиться в Большом портальном зале, чтобы повторить проведенную в хайидж ночь, но изменить обстоятельства и тем исцелить нанесенные альфе душевные раны.       Искать учителя не пришлось: покинув палатку, кочевник сразу обнаружил его рядом с охотниками возле котелка, где они без огня готовили кашу из кускуса. Увидев Сина, Наиль поспешил подняться, что сразу дало понять, кого в столь ранний час здесь ожидал омега.       Чтобы выяснить, что же могло понадобиться учителю рано поутру, кочевник направился сразу к нему:       — Ты встал раньше обычного, — заметил Син, глядя в какое-то обеспокоенное лицо Наиля. Слегка мутный от тревоги взгляд и немного помятый вид красноречиво говорили о не самой спокойной ночи. — Что-то случилось?       Омега протянул ладонь и кончиками пальцев уцепился за край рукава беты, оттягивая за собой и вынуждая отойти в сторонку. Син безропотно поддался, последовав за Наилем, чье неспокойствие немало взволновало.       — Едва дождался утра — хотел поговорить с тобой, — негромко признался учитель. Они уже отошли достаточно, чтобы тактичные Нур и Рами не стали прислушиваться к разговору главы экспедиции и командира отряда, но Наиль так и не отпустил рукава Сина — напротив, вцепился в него крепче, будто желая удержать. В этом, на самом деле, не было никакой необходимости, ведь кочевник никуда уходить и не собирался. Более того: этот жест неожиданно напомнил того беззащитного, уязвимого и страдающего Наиля, который мучался в течку, так же цеплялся за рукав Сина и просил обнять.       — И потому плохо спал ночью? — вопросил кочевник, свободной рукой привлекая к себе учителя и приобнимая. — Что тебя тревожит?       Наиль, замерший на один краткий миг, выпустил из пальцев рукав Сина, чтобы оплести руками за талию и прижаться ближе. Он склонил голову, спрятав лицо и уткнувшись носом бете куда-то в ключицу. Заговорил в платок на полтона тише прежнего:       — Помнишь, я спросил вчера, испугался ли ты? Я только после твоего ответа понял, что не только напугал, но еще и разозлил тебя. Не знал, простишь ли мне эту глупую выходку.       Сина больно кольнули в грудь стыд, сожаление и раскаяние. Мало того, что он посмел разозлиться на омегу, так еще и вынудил провести бессонную ночь, мучаясь от вины.       — Мне жаль, что я разозлился. И прости, что был груб, — вздохнул кочевник, легонько поглаживая омегу по спине между лопаток. Вспоминая их первый с Аскаром конфликт, он предупредил: — Но при всем сожалении, я не могу пообещать, что не разозлюсь снова, если ты вновь подвергнешь себя опасности, мнимой или реальной.       — Я и не собирался подвергать себя опасности, — перестав прятать лицо, Наиль чуть отстранился, чтобы видеть глаза Сина. — Просто хотел показать ученикам фокус и эффектно раскрыть, что небо под ногами — просто созданная водой иллюзия. На самом деле я думал, что все взрослые уже догадались, и шутка была направлена исключительно на детей. Я и не подумал, что перепугаю тебя.       Будучи просто необразованным бади, Син всегда знал, что Наиль сильно от него отличался — он совершенно иначе мыслил. С высоты своей образованности и начитанности, омега без труда понял, что они находились посреди озера, а не на небесах. Он, знающий многое о том, чего никогда вживую не видел, не обманулся. Но Син, познающий мир через практический опыт и мудрость предков, а также кочующий среди песчаного, а не водного моря, не сумел распознать иллюзию. А потому единственный, на кого ему следовало злиться, был он сам — за глупость. Наиль, видный ученый из Дома Мудрости, наверняка даже вообразить не мог, что Син настолько дикарь-бади — даже воду от неба не отличил.       — Ты прав, — признал Син, — никакой опасности не было, я зря разозлился и расстроил тебя.       Наиль нахмурился, уже в свою очередь глядя на бету слегка обиженно:       — Я вовсе не это хотел сказать.       Син уже и без того выставил себя круглым дураком и испытывал стыд, еще больше обличать свою глупость, продолжая этот разговор, он совсем не хотел. А потому, воспользовавшись появившейся паузой, объявил Наилю о своих планах, на которые глава экспедиции легко согласился. Также, преодолевая некоторую неловкость, Син предупредил и о том, что они с Аскаром отлучаться ночью. Поначалу омега не понял причин и спросил было, но, судя по осознанию во взгляде и слегка раскрасневшемуся лицу, быстро догадался и отвечать бете не пришлось.       Во время завтрака Аскар все еще сидел с остальными альфами в отдалении от Сина, но кочевника это больше не огорчало: возможно, его альфа просто смущался, а может отдыхал от сильного запаха метки, который его так тревожил. Главное, что Син знал — какой бы ни была причина, она не в ненависти или отторжении, и этого было достаточно. После завтрака кочевник объявил о возвращении в Шурук и отряд принялся собираться без лишней спешки, а потому только ближе к полудню они прошли через портал и преодолели путь до дома Наиля, нагруженные мешками с опустевшими бурдюками.       Впервые за много дней Аскар вернулся в их общую с Сином комнату, заполняя пустоту, которую бета остро ощущал, пока спал в одиночестве и вне объятий своего альфы. Сейчас все эти долгие часы вынужденной изоляции казались затянувшимся кошмаром — и Син наконец от него пробудился. Оставалось только стереть последние следы.       Он опустился на ковры, вытянулся и похлопал ладонью по месту рядом с собой, предлагая:       — Может, подремлем пару часов? До вечера еще полно времени, а ночью нам будет не до сна.       Уговаривать акида, к счастью, не пришлось: он примостился под боком, по собственному желанию прижимаясь к Сину, согревая теплом своего тела. Тот на мгновение сильно сжал родного альфу в объятиях, полностью осознавая свое желание никогда его не отпускать.       — Мне так этого не хватало, — немного поворочавшись, чтобы устроится поудобнее, тихо признался Аскар, неожиданно для Сина. Сердце, обрадованное, будто подпрыгнуло, гулко ударяясь о ребра. Внезапно осчастливленный, он поспешил признаться в ответ:       — Мне тоже очень тебя не хватало, — бета зажмурился, потираясь щекой о лежащую на его плече макушку. — Твоего запаха, тепла, объятий. Всего тебя. Я так безумно скучал.       — Мы такие дураки, — вздохнул акид. — Оба страшно тосковали, но все равно продолжали терпеть и мучиться поодиночке.       — Но мы больше не будем так делать? — предложил Син, однако Аскар принял это за вопрос:       — Не знаю. Но надеюсь, что не будем.       Усталость тел и изнуряющее напряжение последних дней сказались — и они быстро уснули, успокоенные и убаюканные тесными объятиями, теплом и родными запахами.       Проснулись только ближе к вечеру, чувствуя себя и впрямь отдохнувшими. Решили не ужинать, а вместо этого перед отправкой собрать немного еды с собой, но что еще важнее — помыться и подготовиться. Вообще-то, Син намеревался сделать это самостоятельно, но Аскар настоял на том, чтобы помочь.       Первым делом они отмыли тела от пота и озерной воды, затем акид принялся за свою любимую часть — мытье головы кочевника. Устроившись рядом с Сином на выступе под водой, Аскар довольно ловко развязывал узелки ниток и распутывал косы сноровистыми пальцами, но бета, конечно, все еще был шустрее и высвободил свою часть прядей у лица куда быстрее. Когда десятки косиц превратились в волнистое море причудливо извивающихся пушистых локонов, Син дал своему альфе немного времени, чтобы помять их в руках, наслаждаясь мягкостью, а затем нырнул под воду с головой. Уже совершенно мокрыми и потяжелевшими Аскар нежил волосы в ароматной пене — одном из позаимствованных у Наиля средств, которое неизбежно заканчивалось. Пока Аскар нежно массировал его голову, Син расслабился, опираясь на акида и наслаждаясь столь желанной заботой.       Но когда с обычным мытьем было покончено, он слегка занервничал, ведь осталась еще одна, самая ответственная для будущей ночи часть. Пусть они не обговаривали это, Син и так понимал, почему Аскар хочет подготовить его сам — чтобы все шло правильно, как было задумано изначально. И потому сидя полу боком на выступе, преодолевая неожиданное для него смущение, кочевник широко развел колени и просунул под себя ладонь акида, направляя.       — Остановишь меня, если будет больно? — спросил Аскар нервно, напряженно вглядываясь в лицо Сина.       — Обещаю, — ответил тот с присущей ему невозмутимостью, насколько мог убедительнее, хотя у самого щеки припекало — не иначе как из-за горячей воды.       Держась за плечи Аскара, Син постарался расслабиться, что облегчило проникновение пальца в тесноту его тела. Он наблюдал за сосредоточившимся на процессе альфой, который был крайне, даже чересчур аккуратен и никуда не спешил. Но бете, давно уже не девственнику, не требовалось такой деликатности.       — Достаточно, туда уже поместиться три, — кочевник слегка похлопал акида по плечу, привлекая его внимание, выдергивая из этого состояния крайней концентрации.       Аскар поглядел с недоверием.       — Ты уверен? Все еще тесно, тебе может быть неприятно…       Соскользнув ладонью вверх, от плеча к щеке, Син нежно огладил лицо альфы. Несмотря на ласковость касаний, говорил он серьезно и твердо:       — Совершенно уверен — я прекрасно знаю свое тело. Оно не настолько хрупкое, как тебе сейчас кажется.       — Я не намерен проверять, как много оно еще может выдержать, — с болью отозвался Аскар, отведя взгляд и потираясь о нежащую лицо ладонь.       — И не придется — для этого мы тратим время на подготовку, — мягко уверял Син. — А теперь увеличь количество пальцев, иначе мы не доберемся до портала и к ночи.       Но когда наступила ночь они уже сгружали сумы с прихваченными вещами первой необходимости, наполненными бурдюками и немногочисленной провизией в угол палатки Сина в Большом портальном зале. Под сводом кружила парочка магических огоньков, встревоженных деятельностью и порывистыми движениями: в этот раз Аскар не был в хайидже и его не раздражал дым от зажженных трав, но расхаживал он из стороны в сторону прямо как тогда — то разгружая вещи, то поправляя полог, то просто не зная, как еще совладать с напряжением. Син же, не теряя времени, расплел наспех собранные в четыре косы волосы, высвобождая милые сердцу альфы кудряшки. Следом скинул халаты и шальвары, раздеваясь догола, нашел в суме и откупорил пробку баночки с животным жиром для смазки меча — кочевники использовали ее для разных нужд — вымазал в ней руки, после чего оставил баночку на ковре возле того места, где альфа впервые взял его во время хайиджа.       — Аскар, — позвал бета. Альфа остановился на полушаге и обернулся, тогда Син протянул руки и позвал снова: — Аскар, иди ко мне.       С какой-то обреченностью в лице акид двинулся к нему. Прижался, одетый, к обнаженному телу, взялся ладонями за бока, ткнулся лицом в ключицу. Син огладил низко склоненную макушку, пальцами вниз по затылку и к шее, о кожу которой слегка поскребся ногтями.       — Ничего не бойся, — выдохнул он. — Сейчас все по-другому и как тогда больше не будет. Ты не потеряешь контроль над собой, а я здоров, полон сил и полностью подготовлен. Уверен, в этот раз именно я тебя измотаю.       Надеялся, что шутка разрядит обстановку, но Аскару было не до смеха — он лишь хмыкнул, прижимая Сина к себе теснее: будто хотел сковать их в этом безопасном положении и провести вот так всю ночь, пока восход Сара и Сола не разгонит тени и страхи, поселившиеся в этом шатре. Бета же не собирался им проигрывать, а потому чуть толкнул своего альфу, вынуждая отступить — и нашел его губы своими. Он бережно прижимался, не торопясь и не пытаясь вовлечь в более глубокий поцелуй, давая Аскару время привыкнуть, ответить. Слишком долго ждать отклика не пришлось — уже спустя пару бесконечных мгновений тот подался навстречу, ладони его интимно скользнули вверх по спине, притягивая Сина ближе.       Поцелуй не затянулся — уже вскоре альфа совершенно сбил дыхание. Ткнулся потеплевшим, раскрасневшимся лицом Сину во впадину между плечом и шеей, будто пытаясь там спрятаться. У беты же мурашки прокатились по телу, когда Аскар протяжно выдохнул, обдавая кожу потоком воздуха.       Ладони Сина нашарили пояс халата и распутали узел. Разведя полы в стороны, он потянул, и Аскар отнял руки с талии своего беты, чтобы тому было удобнее раздевать. Избавив акида от обоих халатов разом, кочевник не спешил трогать шальвары, напротив, он подался вперед, касаясь обнаженных ключиц губами, пока ладони неспешно, заново исследовали давно знакомый крепкий торс. Аскар под его руками мелко дрожал, всегда чуткий к прикосновениям. Зная обо всем, что нравилось его альфе, Син поцеловал впадинку между ключиц, заскользил языком вверх по шее вплоть до явно выраженной выпуклости, вынуждая акида запрокинуть голову — и тогда прихватил зубами судорожно дернувшийся кадык. С губ Аскара сорвался первый жалобный стон.       Тогда Син вскинул одну руку ему за плечо, умостил ладонь на заднюю часть шеи и потянул, медленно опрокидывая на себя — они плавно опустились на ковры. Теперь, как и в ночь хайиджа, альфа нависал над ним, уперевшись полусогнутыми руками по обе стороны от плеч Сина, но осторожно, чтобы не давить разметавшиеся по ковру черные локоны. Сейчас разумом альфы не правил зверь и бета с легкостью читал в его взгляде страх и боль. Точно как и в прошлый раз, Син всей душой хотел избавить от нее Аскара.       Ладонь все еще лежала на шее альфы и Син надавил, вынуждая склониться ниже, привлекая к себе. Он мягко, почти вопросительно прижался губами ко рту, сжавшемуся в одну жесткую линию. Не настаивая на ответе, выдохнул тепло в губы:       — Не бойся, мы не станем спешить. Но я правда этого хочу. Веришь?       Аскар неопределенно мотнул головой, не прерывая их с Сином зрительного контакта. В разноцветных глазах кружили вихри из чувств, но особо хороших голубые в них не находили. Несомненно, акид желал его, но вместе с тем боялся, плененный ужасами прошлого. Кочевнику предстояло его вызволить.       — Я не лгу. И даже могу доказать, — улыбнулся Син в поджатые губы. Ладонью коснулся груди нависавшего альфы, огладил бронзовую кожу, намеренно задевая сосок — Аскар вздрогнул. Повел рукой ниже, слегка надавливая, и рельефный живот поджался — прикосновение заставило альфу мелко подрагивать, его даже слегка повело, будто руки на мгновение утратили силу. Сина всегда поражало и будоражило то, как чувствительна была эта часть тела Аскара. Но, конечно, не чувствительнее, чем то, что бета освободил от шальвар, стянув ткань до середины бедер.       На лбу и висках Аскара уже выступил пот, когда Син завел одну руку ему за спину и, подхватив под ягодицы, прижал к себе, пах к паху.       — Чувствуешь? Я тоже очень возбужден, это ли не доказательство?       Аскару пришлось опуститься на локти, чтобы хоть немного снять напряжение с рук. Все его тело подрагивало, тоже доведенное до состояния крайней взбудораженности, но стоило ладоням Сина внизу обхватить их члены вместе, притискивая друг к другу — дернулся особенно заметно. Акид ткнулся лбом куда-то ему в плечо, заглядывая в пространство между телами, где кочевник ласкал их. Лицо, реакциями которого Сину так нравилось любоваться, Аскар спрятал, но в поле зрения все еще оставались вспотевшая краснеющая шея и ярко пылающее ушко. Его-то Син и обхватил губами, вынуждая своего альфу вновь явственно вздрогнуть и самостоятельно толкнуться в ладони, подаваясь навстречу.       Акид всегда был крайне неразговорчив в процессе, вместо него с кочевником говорило откровенное на реакции тело. Сину же до безумия нравилось смущать Аскара словами и дразнить действиями, не отказал он себе в таком удовольствии и в этот раз: проскользил языком вдоль изгибов ушной раковины, игриво прикусил за хрящик.       — Что же ты творишь… — выстонал надсадно Аскар, прежде чем несколько раз сильно толкнуться и излиться Сину на живот.       Руки альфы наконец не выдержали, подломились, отчего он рухнул на бету, передавая свою дрожь от тела к телу. У Сина в голове вдруг опустело, и он почувствовал, сотрясаясь, как уже из его члена под напором плеснуло наружу семя, окропляя ладони и живот.       Запрокинув голову и пытаясь отдышаться, бета расслабленно улыбался, наслаждаясь тяжестью привалившегося тела, пока альфа не пришел в себя и не скатился с него, устраиваясь рядом.       — Прости. Я тебя не задавил? — хрипло и обеспокоенно вопросил он. Син перевернулся на бок, чтобы оказаться с Аскаром лицом к лицу, и признался:       — Вообще-то мне нравится, когда ты меня так задавливаешь, — оттерев о себя испачканную ладонь, он протянул ее, завел за голову альфы и успокаивающе погладил по короткостриженному затылку. — Тяжесть очень приятна. Тебе ведь тоже нравится, когда я наваливаюсь, так ведь?       От столь откровенных разговоров Аскар раскраснелся пуще прежнего, чрезвычайно смущаясь, но утаить даже не попытался:       — Не могу отрицать, — пробурчал он стеснительно.       Такой очаровательный. После всего, что они делали прежде и сейчас, он все еще продолжал заливаться румянцем по малейшему поводу. Эту солнечно-бронзовую кожу, под загаром будто подсвеченную нежно-розовым сиянием, Сину хотелось исцеловать всю, напиться ее теплом.       Чувство, остро кольнувшее Сина под ребра в этот момент, толкнуло произнести шепотом вслух, не задумываясь:       — Ты непостижимо прекрасный во всех своих проявлениях, хаяти.       И этот непостижимо красивый альфа отнял у Сина последнее, что в нем еще оставалось своего — усталое сердце. Для альф и бет оно — сама жизнь, слишком великая ценность, чтобы отдавать кому-то бездумно, даже если насквозь пропитано грехами. Единственное, чем Син владел, Аскар заполучил, даже не вступая в бой.       Прямо глядя в разноцветные глаза, кочевник не пытался скрыть ни единого из своих чувств. Напротив, взглядом он хотел передать все, что не сумел бы обличить в слова, преподнести в той форме, которую акид смог бы понять. Оставалось только надеяться, что честный взгляд и ласковость касаний донесут до Аскара всю искренность.       Неожиданно глаза акида наполнились влагой, что, переливаясь через край и срываясь с уголков, потекла дорожкой через переносицу к виску. Ничего не говоря, Син подался навстречу, заключая альфу в крепкие объятия. Аскар хватался за него почти отчаянно, притискивая к себе и впиваясь пальцами в кожу — словно страшась, что кочевник может просочиться сквозь них и исчезнуть. Несколько раз тело Аскара сотряслось, но рыдания не длились долго — то ли нежные слова лишь на пару коротких минут пошатнули стойкость акида, то ли он просто сумел быстро совладать с собой.       — Я часто смущал тебя и заставлял краснеть, но доводить до слез мне все еще в новинку, хаяти, — пошутил Син, надеясь, что чуткого Аскара не заденет такой способ разрядить обстановку.       — Тебе не нравится? — хлюпнул тот носом, совсем не звуча обиженно.       — Когда плачешь, мне хочется покрыть всего тебя поцелуями, утопить в ласке и вынудить забыть обо всем, что привело к этим слезам, — сознался Син, отстраняясь, чтобы погладить лицо Аскара, стереть влагу с его щек.       — И что тебя останавливает? — неожиданно улыбнулся акид почти провокационно. Кочевника в очередной раз восхитило осознание: этот альфа весь принадлежит ему. Несбыточная греза, давняя мечта — в руках Сина. Бесстрашный и сильный, хрупкий и уязвимый, чувственный и ломкий — весь он во всех своих гранях только для Сина, лишь для своей диады.       Даже сам бета не сумел отследить момент, когда оказался на Аскаре, отвечая на провокацию: целуя его от мокрых щек до улыбающегося рта, к которому прижался алчущими губами. Выпив дыхание акида, кочевник двинулся ниже, присасываясь к шее — целуя, покусывая, зализывая оставленные зубами покраснения. На языке было солено от пота и слез, терпко от феромона, но Сину вкус казался сладким до одури. Захмелевший от чувств, не ведающий больше ни сомнений, ни страха, он смазал ладонью пролитое на живот семя, распределил по лишь наполовину возбужденному члену Аскара и направил в себя, медленно насаживаясь.       В сексе всегда самым сложным было безболезненно ввести член. Сейчас тоже не обошлось без неприятных ощущений, но Син был растянут и подготовлен, а Аскар — не особенно крупным, так что проблем не возникло. Чуть позже и вовсе должно было стать легче, ведь тело подстроится, растянется до нужного диаметра — тогда весь дискомфорт и вовсе исчезнет.       От ощущений тесноты и жара акид невольно дернулся, почти привставая, но тут же откинулся обратно, хватая ртом воздух.       — Ты же обещал не торопиться, — простонал он. Син ощущал, как росло возбуждение альфы внутри него.       — И не лгал, — отвечал бета. — Я не двигаюсь, видишь? Привыкаю.       — Если я снова тебя пораню… — начал было Аскар, бледнея лицом. Тревога вновь наполнила взгляд, но Син собирался остановить ее до того, как поглотит акида целиком. Кочевник склонился к его лицу, черными кудрями занавешивая, ограждая их от всего мира. Обхватил ладонями щеки, прямо заглянул в глаза напротив:       — Не поддавайся страху. Не смотри в прошлое, на Сина из твоих кошмаров. Смотри на меня — я же здесь, прямо перед тобой. Мне невыносимо от того, что ты меня не видишь.       — Не понимаю… — пробормотал Аскар, не соображая, о чем говорит его бета. Син же, с трудом контролируя лицо, которое все норовило скривить в какую-то мученическую маску, перебил, пытаясь втолковать:       — Все твердишь о том, как навредил мне. Но лгу не я, а твои воспоминания обо мне той ночью, — голос звучал все надрывнее. Бета кусал губы, подбирая слова, силясь донести. — Мне было с тобой хорошо, так хорошо… но этого ты совсем не помнишь. Потому что ты не видел меня… или не хотел видеть. Ты сосредоточился на своих действиях, на моих ранах, а не на мне. Если бы ты хоть раз посмотрел на мое лицо, то увидел бы на нем удовольствие.       В лице же акида, каждой его черточке, Син наблюдал страдание: в крутом изломе бровей, в смотрящих с болью глазах, в дрожащих приоткрытых губах. Но бета не мог отступить, полностью открываясь и надеясь тем вызволить своего альфу из плена кошмаров. Он оглаживал Аскара по лицу, выискивал в его взоре хоть крупицу понимания. Син уже сам почти дрожал, обнаженный — не просто без одежды, а будто без кожи, весь как оголенный нерв.       — Я не вынесу, если, глядя на меня, ты каждый раз будешь видеть лишь свои страхи. Хочу, чтобы ты видел не их, а меня, — кочевник не выдержал, не сумел сохранить невозмутимость — лицо скривило, и он понятия не имел, какое оно приняло выражение, насколько уродливо выглядит. С совершенно непонятными для самого себя чувствами он попросил надломлено: — Пожалуйста, посмотри на меня.       Губы альфы последний раз дрогнули, поджались. Прежние боль и непонимание сменились во взгляде осознанием, а следом и печалью вперемешку с какой-то неясной решимостью. Он протянул ладонь к лицу нависшего беты, обхватил пальцами за подбородок и чуть отвернул голову. Подался навстречу и прижался все еще слегка подрагивающими губами к скуле — той самой, что была разбита и сломана. Син весь обмер: неужели его искренность не достигла акида? Но произнесенные следом слова развеяли внезапные страхи:       — Кажется, ты прав, — отозвался Аскар, в голосе сквозила грусть. — Я почти не помню выражение твоего лица, только яркие пятна глаз и рану на скуле. Может, я и в самом деле истолковал все не так, как оно было на самом деле? Ничего не мог поделать с этой уверенностью, что тебе было лишь плохо. Даже стоны, что ты издавал — мне слышалась в них только боль.       — Это не так, — Син стукнулся в него лбом, прикрывая глаза. Когда он открыл их, то отклонился назад, глядя на акида сверху вниз — вернув контроль над собой, бета больше не робел. — Ты убедишься, что в них было лишь удовольствие, когда снова услышишь. Я не стану сдерживаться, так что запомни хорошенько.       Син пробно повел бедрами, двигаясь медленно и вдумчиво, будто притираясь. Он совсем откинулся назад, вытянутыми руками упираясь в ноги альфы и выгибаясь в пояснице. Прикрывая глаза, запрокинул голову, позволяя длинным волосам разметаться по плечам, черными локонами прилипнуть ко влажной от пота коже. Кочевник и в самом деле никуда не спешил, приподнимался плавно, качая бедрами, выписывая почти танцевальные фигуры в неторопливом, уравновешенном темпе. Он бы хотел наблюдать за Аскаром и его реакцией, но сейчас задачей стояло другое — найти собственное удовольствие, чтобы продемонстрировать альфе, убедить в правдивости своих слов. И потому Син самозабвенно искал наслаждение для себя, накрыв рукой промежность, обхватывая и лаская ладонью в такт движению. Заданный ритм погружал его в неопределимый транс, сходный с тем, который случался с кочевниками во время молитв и песнопений. В какой-то момент он выдохнул мягкий стон, лишь краем сознания замечая ответный звук, вырвавшийся из горла Аскара.       Как и обещал, Син совершенно не сдерживался, отчего с губ все чаще и мелодичней срывались стоны, словно аккомпанемент к его незамысловатому увлеченному танцу. Из этого подобного трансу состояния его внезапно вырвало яркое ощущение — горячее семя выплеснулось под давлением в нутро, почти обжигая от неожиданности. Кочевнику потребовалось несколько долгих секунд, чтобы осознать произошедшее и совладать с помутневшим зрением — найти взглядом лицо Аскара и считать с него совершеннейшую зачарованность.       Акид дышал часто и загнанно, любуясь своим бетой неотрывно, и во взоре его сияло что-то неопределимое, невозможное для описания единым словом, намешанное из множества чувств — и таким взглядом он смотрел на одного лишь Сина.       — Это самое эротичное, что со мной когда-либо случалось, — выдохнул акид охрипло.       Глядя в его восхищенное лицо, еще не утратившее следы прошедшего удовольствия, Син самодовольно улыбнулся. И кончил — найдя наконец свое наслаждение.       Семя растеклось по бронзовому животу альфы — светлое на темном. Струя дотянулась аж до груди Аскара и запятнала сосок: отчего-то настолько пошлое зрелище, что Син даже вновь немного возбудился. Он потянулся к альфе за поцелуем, обнимая руками за шею, но так и не коснулся податливо приоткрытого рта губами. Вместо этого, прижавшись теснее, он приложил немного силы, чтобы перекатить Аскара на себя и поменять их местами.       — Теперь твоя очередь двигаться, — объяснил дезориентированному акиду. Их тела все еще были соединены и Син не позволил Аскару даже попытаться отстраниться — закинул ноги на его поясницу, потянул на себя.       Альфа не мог освободиться, бета двинулся ему навстречу как неотвратимая сила, толкаясь, чтобы до упора насадиться на еще полумягкий член. С лица Аскара катился пот, каплями разбиваясь о светлую кожу Сина. Он потянулся, чтобы обласкать губы акида своими, и только тогда Аскар двинулся. В его объятиях Син скользил по коврам серебристым шелком, извивался причудливым узором, руками затягивая узлы на шее своего альфы — он желал обладать, даже когда обладали им.       Размеренные и ритмичные толчки выбивали из кочевника дрожащие стоны, с ускорением темпа становящиеся все более плаксивыми и протяжными. Возбужденная плоть погружалась в тело со звучными шлепками, Аскар над ним безмолвно хватал ртом воздух, едва справляясь с дыханием. И неотрывно глядел на Сина, считывая каждый признак наслаждения с его лица, как тот и желал. Под этим изучающим и обожающим взглядом бета захныкал, качая бедрами навстречу и тем грозя сбить заданный ритм. Но Сину было все равно, он хотел только кончить, сладко и неконтролируемо, и довести до разрядки своего альфу, чтобы увидеть это драгоценное выражение восторга и муки на его лице.       «Аскар» перемежалось «хаяти», которые бета то шептал, то почти выкрикивал сиплым от стонов голосом. Альфа дышал на него горячим паром, было жарко и душно, они обливались потом, мокрые, будто только-только вылезли из бассейна. Пальцы Сина терзали смуглые плечи, впивались в рельефную спину, он прогибался в пояснице, подаваясь Аскару навстречу, всхлипывая так жалко и так пленительно. Эти звуки, кажется, и привели к долгожданной разрядке — альфа весь задрожал, замирая на бесконечные мгновения, пока все его тело прошивало полученное удовольствие. Бета голодно вглядывался в искаженное наслаждением лицо. Он вдруг и сам будто обратился туго натянутой струной гануна, с которой умелый музыкант чуткими пальцами сорвал идеальную ноту — кочевник звенел и вибрировал, выдыхая мелодию стоном. Ликование выплеснулось в нем через край, собственные чувства, которых было слишком много, били остро, хлестко, наотмашь. Аскара над ним тряхнуло последние несколько раз и уронило на Сина, придавливая к коврам и тем усиливая удовольствие.       Пару минут, обессиленные и с сорванным дыханием, они лежали вот так, сплетясь руками и ногами — нагие, взмокшие и медленно остывающие. Безмолвные, нашедшие покой в тесных объятиях, осмысливали пережитое. В их уютном убежище, погруженном в приятный полумрак, повисла ленивая пауза, нарушаемая лишь яростным стуком пока не успокоившихся сердец.       — Ну как, измотал я тебя? — шутливо вопросил кочевник, первым нарушая молчание, когда акид скатился с него и устроился рядом.       — Еще как, — выдохнул Аскар, глядя на Сина со смешинками во взгляде и без единого следа страха. — Выжал все до капли, у меня даже на то, чтобы просто встать, сил не хватит.       Син, чрезвычайно довольный собой, отозвался с нарочитой заносчивостью, свойственной победителям споров:       — Тогда я, как наименее пострадавший, принесу нам воды.       Впрочем, несмотря на браваду, сил ему хватило лишь на то, чтобы оторвать себя от ковров, на четвереньках доползти до сумы, выпростать из нее бурдюк и приползти обратно. Уже на чистой воле он схулиганил — набрал в рот воды и напоил своего альфу через поцелуй.       — Охальник, — фыркнул на него Аскар, а Син в ответ улыбнулся счастливо и лучисто, беззаботный, избавленный от прошлых тревог.       Насытившись влагой, они в край измотанные повалились рядом и заснули в обнимку, когда первые еще блеклые и робкие лучи проникли в палатку сквозь зазор под пологом. Пробудились только после полудня — определили который час по местонахождению Сара и Сола, переваливших за наивысшую точку своего ежедневного маршрута по небесному пути, что виднелся за пределами стеклянного купола Большого портального зала. Не торопясь, привели себя в относительный порядок: потратили целый бурдюк воды на то, чтобы отмыть следы ночных ласк и протереться от облепившего кожу пота. Акид помог кочевнику обратно заплести волосы в четыре косы, затем перекусили вяленным мясом и вчерашним печеным бататом. Больше всего Сину в той деловитой деятельности, что они развели, нравились мелочи: как Аскар невзначай касался его, стоило оказаться рядом, как ловили мимолетные теплые взгляды друг друга и по-глупому улыбались, как даже в молчании между ними ощущался покой.       Когда они уже были готовы возвращаться, стоя перед портальной аркой и собираясь пройти через марево, акид вдруг взял Сина за руку и спросил неожиданно робко:       — Ты же будешь и дальше называть меня «хаяти»? — в глазах его были смущение вперемешку с трогательной надеждой.       Син обернул к нему лицо, зная, что Аскар увидит улыбку даже сквозь платок. Сжал сухую мозолистую ладонь, сплетая их пальцы.       — Ты мое солнце и моя жизнь, хаяти, — ответил он и бесстрашно повел альфу за собой, делая решительный шаг вперед, чтобы оставить прошлое позади.