Trinitas

      Когда Иса и Наиль закончили с исцелением, отряд выбрался из тени деревьев на главную аллею и остановился у фонтана. Под прохладными водными брызгами они могли перевести дыхание, успокоится и наметить дальнейший план действий.       В отряде теперь было два утомленных исцелением человека, и если Син привычен к боли, силен телом, молод и оттого нормально перенес воздействие магии, то проживший немало лет Хайри после такой нагрузки совсем ослаб — даже короткая прогулка до фонтана вызвала у него отдышку и окрасила лицо нездоровым румянцем. Он присел на бортик и зачерпнул в ладони воду, чтобы смыть со лба пот.       Хайри провел мокрыми руками по лицу, стряхнул капли и утер лишнюю влагу. Иллюзия встревожила его сердце — Син почти мог ощутить ту скорбь и тревогу, которая легко читалась в его образе: взгляд Хайри казался мрачнее обычного, а веки выглядели странно покрасневшими.       — Если вы плохо себя чувствуете, то мы можем вернуться в Большой Портальный зал и продолжить исследование завтра, — обратился Наиль к бетам, на что Хайри вздохнул и ответил ворчливо:       — Решил совсем меня умертвить теми сотнями ступеней? Делай то, что задумал на сегодня, а я буду плестись следом.       Син горько улыбнулся. Он не мог и представить, насколько больно было Хайри вмиг обрести их, опьянеть от счастья, и снова потерять. И все же держался он стойко, был готов сопровождать сколько потребуется, вот только оставлять Хайри одного в конце строя было плохой идеей. Син грешил мыслями о том, что в порыве эмоций тот мог намеренно броситься в паутину.       — Можешь доверить мне безопасность Хайри, — шуточно предложил бета, хотя намерения были самые серьезные, — я тоже не смогу идти быстро.       Наиль, выслушав их, с неспокойным сердцем согласился:       — Мы дойдем до края платформы и сразу вернемся назад. Нет нужды так усердно изучать сущие поля и сады, — омега опустился на выступающий край фонтана, размышляя вслух. — К тому же мне кажется, что это место было создано для выращивания продовольствия на всю Пустошь: если вспомнить, в Шуруке нет городских полей, только личные сады жителей. А вот Источник был особым местом, святыней, чью воду не пустили бы на полив полей. Но все же стоит закончить исследование, чтобы точно убедиться в моих догадках.       После небольшого отдыха отряд продолжил путь к краю платформы, двигаясь неспешно, чтобы идущие позади не сильно отставали. Имея предположения о воздействии паутины, люди постарались как можно лучше скрыть кожу. На этот раз строй возглавили Наиль и Иса, ведь именно омеги были устойчивы перед магией, а уже за ними шли оберегающие Нур, Рами и Джанах.       Чем дальше отряд отходил от центра зиккурата, тем меньше становилось деревьев и больше посевов, нуждающихся в солнечных лучах. Над ними парил туман, свиду свойственный для влажной почвы и высокой температуры. Вот только, погрузившись в него, Син почувствовал неестественность воздушных потоков, словно магия специально удерживала влажный покров над растениями, чтобы уберечь те от ожогов. Возможно, именно из-за этого разнообразные культуры росли здесь так буйно и пылали жизнью.       За тяжелым влажным туманом слабо виднелся горизонт, разделяющий чистые небеса и далекую пустыню. У края платформы зиккурата дымку развеял ветер и виды перед глазами стали четче: пески стелились далеко под ногами, посохшая земля местами выступала клыками скал, которые рассекали собой неспокойные ветра пустыни — на такой высоте их засушливые порывы особо ощутимо трепали платок. Син вышел вперед к ограждению на краю зиккурата, словно его поманили чарующие завывания ветра в трещинах скал. Горячий воздух пустыни заботливо отряхнул кочевника от паутины, из-за чего взгляд окончательно просветлел, а тело утратило излишнюю слабость.       Наиль осмотрелся поблизости, изучил местность, и, не обнаружив ничего необычного, наказал неспешно возвращаться обратно. Тем временем Син успел отдышаться и был готов снова погрузиться в теплый туман. Обратный путь был знаком и от этого дался легче — отряд уверенно прошел по алее к самым ступеням зиккурата. Любопытные ученики Наиля вырвались вперёд и, в то время как Гайс забежал на лестницу, Лейс помедлил у первых ступеней и неуверенно заглянул под платформу. Юноша оперся рукой о колонну, рассматривая потолок, который словно парил над кронами деревьев.       — Лейс, вернись, там может быть паутина, — прогремел строгий голос Аскара, который уже стремительно направлялся в сторону юноши. Лейс вздрогнул, оглянулся, но интереса в нем было больше, чем крох послушания.       — Ами, я просто осмотрюсь напоследок. Хочется запомнить все как следует, чтобы потом было, что братьям рассказать, — несмело отозвался юноша. — К тому же я хорошо прикрыт от паутины, что может случиться?        Стоило Лейсу закончить фразу и сделать несколько шагов вглубь сада, как тут же послышался его тихий вскрик: отчего-то альфа свалился с ног, вынуждая акида встревожиться и ускорить шаг. Аскар подоспел к Лейсу, помог подняться на ноги, в то время как настороженные Муниф и Наджи остановились поблизости, осматривая странную причину падения — ей оказались не выступающие корни и не спутавшиеся лозы, а незаметно уходящие вниз ступени. Благо, Лейс оступился на первой из них и заработал всего пару ушибов, которые уже бережно исцелял Наиль, отчитывая воспитанника за непослушание. Строгий выговор вынудил юношу покаянно склонить голову — выглядел он при этом настолько виновато, что вскоре Гайс не выдержал и заступился за Лейса:       — Не злись на него, учитель. Ты ведь расстроился, что ничего не нашел в этом направлении? Теперь мы можем осмотреть еще и лестницу, вдруг повезет?       Слова ученика смягчили Наиля, он отряхнул Лейса от пыли и приблизился к ходу вниз, чтобы осмотреть скрытый зеленью путь. Син последовал за ним, зная, что Наиль до странного был похож на своего непоседливого воспитанника и, завидев что-то интересное, мог рвануть прямо в непроглядную тьму. Хорошо, что омега уже разжег на ладони пламя и осветил им ведущие вниз ступени. Он аккуратно спустился по ним в полумрак и следом за ним поспешили Нур и Рами, настороженно обнажившие мечи. Когда до пола оставалась одна ступень, Наиль подался вперед и наступил на каменную плитку, которая неожиданно просела под ним — в тот же миг омега отскочил, заслышав, как заклокотало и зашумело что-то в темноте. Беты тут же двинулись вперед, выставив перед собой лезвия клинков, но скрытое тенью не собиралось нападать. С каждым мгновением настороженность только нарастала и даже ослабший Син нашел в себе силы обнажить такубу. Шум на мгновение стих и после короткого щелчка помещение загорелось сотнями факелов.       Бета зажмурился от вспышки огней, но тут же разомкнул веки и опасливо оглядел этаж: на полу не было змей, на стенах — нор, но всюду, словно их огромные металлические хвосты, извивались трубы. Местами металл проржавел, состарился, и только магия Пустоши не позволяла воде пролиться, вынуждая и дальше течь в нужном направлении. Син задержался взглядом на водном столпе, который словно продолжал колонну этажом выше, и засмотрелся поднимающимся вверх чистым потоком. Тем временем Наиль затушил пламя на ладони, перескочил предательскую плиту и уверенно направился исследовать помещение. Десятками шагов он измерил этаж, оглядел каждый угол, изучил каждое сплетение труб, но вернулся не веселее прежнего.       — Здесь много механизмов, поднимающих воду из подземной реки, но ни одной двери, — омега взглянул на Сина с вымученной улыбкой, всем своим видом показывая, как нуждается в словах поддержки. Вот только бета, уставший от бессонных ночей, круговерти битв, ранений и исцелений, сам нуждался в них не меньше. Однако понимая, что является для Наиля единственной опорой, кочевник собрался с силами и сощурил глаза, обращаясь вынужденно мягко:       — Значит сейчас самое время вернуться в портальный зал, хорошо отдохнуть и отправиться в новом направлении.       Наиль прикусил губу, нахмурился и опустил взгляд к полу, тихо произнеся:       — Их осталось так страшно мало, что я боюсь, не пропустил ли уже Источник…       Вскоре отряд поднимался обратно на вершину зиккурата, минуя сотни крутых ступеней. За последние дни на ноги участников пришлось столько нагрузки, что даже выносливые воины останавливались посреди лестницы на следующий этаж, чтобы отдохнуть и выровнять дыхание. В пути наверх Син едва находил силы делать следующий шаг, чувствуя себя как никогда вымотанным. Он мог лишь надеяться, что утомленный разум будет неспособен на очередной кошмар. Просил Богов о том, чтобы, едва коснувшись ковра, погрузиться этой ночью в сон и открыть глаза утром хоть малость отдохнувшим.       К верхушке зиккурата добрались, когда солнца клонились к земле и на ту сторону айвана людей провожали уже поалевшие редкие облака. В прохладе портального зала они перевели дыхание, успокоились и после взялись за приготовление ужина. Неприхотливые к еде, участники отряда набили животы кашей, согрелись чаем и, судя по нестихающим разговорам, намеревались обсудить увиденное за день. Син же был не в силах бороться со сном, который неумолимо брал свое. Оставалось лишь покинуть компании товарищей, мысленно пожелать Аскару мирной ночи и отправиться в шатер. Там, стянув с лица платок, Син опустился на пол и, только коснувшись ковров, блаженно прикрыл глаза.       В сновидениях бета отчего-то чувствовал себя странно спокойно, словно слабость обратилась тяжелым и теплым одеялом, накрывшим тело с головы до ног. Привычный запах Аскара уже не будоражил разум так сильно. Должно быть, потому что альфа был совсем рядом — кочевник кожей чувствовал тепло находящегося поблизости тела. Син был убежден в его присутствии инстинктами, но не решался поверить в это чудо разумом, ведь именно он столько раз жестоко обманывал, вынуждая каждую ночь страдать от иллюзий. Только когда теплая ладонь скользнула по лбу, убирая с лица выбившиеся из косичек липнущие волоски, огладила излом челюсти и нежно коснулась метки без капли отвращения, бета с трепетом убедился — это он, Аскар.       Син с осторожностью приоткрыл глаза, боясь даже трепетом ресниц развеять желанный образ. Он взглянул на Аскара коротко, замирая в страхе, что тот снова виновато улыбнется, отпрянет и сбежит. Однако акид в ответ на аккуратный жест лишь тихо усмехнулся:       — Чего ты так боишься?       — Напугать тебя, — прошептал, признаваясь, Син.       — С чего это? Я ведь не из пугливых. Сам знаешь против каких шайтанов мне приходилось сражаться.       Сделав прерывистый вдох, Син произнес с дрожью в голосе:       — То, что сделал я, было гораздо хуже удара сагадатского зульфикара.       Ласкающая ладонь акида замерла, отпрянула и весь Син в мгновение сжался от страха. В глазах Аскара читались воспоминания той ночи, виделись образы и звуки. Син корил себя за то, что напомнил, расстроил, и в то же время обмирал в ожидании ответа, когда внезапно услышал тихое:       — Я простил тебя.       Несмотря на слабость, Син тут же прогнал остатки сна и сел на ковре, глядя на акида неверяще. Но верить так хотелось!       — Правда?.. — глаза невольно защипало, и он сморгнул непрошеную влагу, метнувшись ладонями к лицу, чтобы успеть скрыть эту слабость. Все внутри него дрожало от напряжения, и эта дрожь неумолимо просачивалась в голос, как бы Син не старался ее сдержать. — За что… за что мне такое счастье? Не верю… не могу поверить. Повтори это, прошу.       Акид поднял на бету теплый взгляд, от которого измученное сердце сначала замерло, а после пустилось в радостный танец.       — Я простил тебя, — альфа улыбнулся, нежно щурясь, и протянул руки к Сину. — Ну же, иди сюда.       Он мгновение помедлил, не веря своим глазам, но подскочил, бросившись в родные объятия. Вот только Сину не суждено было ощутить нежность касаний и успокоить свою душу в родном запахе — все вмиг обернулось твердым мраморным полом, в который жестокая реальность безжалостно швырнула его, выдергивая из сладостной грезы. Падение смягчил слой ковров, но Син все равно разбился, как хрупкая ваза. Собирая свои осколки, он пошарил рукой по ковру, сжал ладони в кулаки и зажмурился, стараясь сдержать слезы. Он ведь находился здесь, так ведь? Улыбался, прощал. Син был так твердо в этом убежден, что осознание реальности теперь ломало разум каждый миг. Должно быть, он сходил с ума. Теряя Аскара — терял себя.       Бездумно пролежав до рассвета, Син так и не смог заснуть снова, а когда наступило время завтрака был вынужден покинуть шатер. Судя по ноющей скуле и плечу, он хорошо ими приложился во сне. Благо, никто не слышал звука удара тела о пол, а потому внимания кочевник получил не больше обычного. За завтраком взгляд Сина замер на образе акида, который был так похож на его ночную мечту. Ужасно манящей казалась идея ей поверить, сесть рядом, касаясь плечом плеча, и заговорить о чем-то неважном, словно акид действительно простил. Тело требовало получить те нежность и ласку, которыми поманило сновидение, но Аскар был по-прежнему равнодушен и это остужало разум, холодило сердце.       После недолгих приготовлений, отряд собрался у очередного айвана и приготовился исследовать следующее направление. Стоя перед клокочущим порталом, Син уже не чувствовал ни страха, ни интереса, только безграничную усталость. Оттого и шаг в жар марева дался легко — бета в мгновение оказался по ту сторону, в Малом портальном зале.       Син отсутствующим взглядом оглядел помещение: десятки белоснежных мраморных колонн и местами полупрозрачный купол. Здесь сквозь стекла витражей солнца светили ярко непривычным холодным оттенком, а мимо проносились теплые ветра, наполненные влагой. Непривычность этого места заставила насторожиться и в то же время воспылать интересом. Син едва ли знал, какой воздух может быть посреди оазисного озера, но мог вообразить, что именно такой чистотой и свежестью он должен проносится мимо рыбаков. Бета вдохнул этот незнакомый, но такой успокаивающий аромат, и двинулся вперед, к выходу из портального зала. Позади уже послышался звук шагов, обратившийся в уставшей голове неразборчивым, раздражающим шумом. Голоса били по ушам, словно лапы несущихся каркаданнов по песку пустыни, а впереди так и манил тихий мираж: спокойная водная гладь с россыпью редких облаков.       Подойдя ближе к краю и оставив за спиной колонны, бета в полной мере узрел открывшийся перед глазами вид, который оказался вовсе не иллюзией посреди пустыни. Син затаил дыхание и попятился, ведь у самых ног распростерлись небеса: песок пустыни заменила голубая гладь, а валуны — облака. Бета не мог поверить в увиденное, одновременно восхищаясь красотой и ужасаясь высоты.       Ему, пустынной змее, никогда не оказаться на уровне облаков — только в клюве стервятника.       Голоса позади притихли от вида небесных просторов и после сменились восхищенным шепотом. Участники отряда разошлись по портальному залу, со всех сторон любуясь белоснежным рисунком облаков на голубой глади. Син с опаской оглянулся, боясь, что замечтавшиеся товарищи подойдут слишком близко к тому краю, вокруг которого не было ограждения. Взгляд зацепился за образы восхищенных, но в то же время настороженных охотников, за опасно оперевшегося на ограждение Лейса, которого придерживал за пояс особо серьезный акид. Он, несмотря на красоту вокруг, был скорее напряжен и напуган, чем обрадован. Слишком чуждыми казались эти виды обитателям пустыни.       В отличие от них оазисные жители были куда более расслаблены — Наиль и Гайс остановились прямо напротив края, лишенного ограждения, в несколько шагах от обрыва и пристально глядели вдаль. Омега, хитро сощурившись, косил взглядом на ученика, что с замиранием сердца запечатлевал каждую деталь неумолимо слепнущими глазами. Для Гайса увидеть такие красоты было лучшим подарком милосердных Богов.       — Удивительно… — трепетно выдохнул старший ученик, спешно перескакивая взглядом с облака на облако. Заслышав это, подоспел и Лейс, прильнувший со спины к юноше, чтобы вместе любоваться видами. Младший ученик выглядел спокойным, находился на безопасном расстоянии, и Аскар наконец-то смог хоть немного расслабиться и выдохнуть с облегчением. Вот только в следующий момент Лейс встал на носочки и резким движением указал на горизонт, выкрикнув:       — Учитель, взгляните, там четыре солнца!       Наиль опустил взгляд к нижней половине неба, где и вправду находилась иллюзия двух лишних солнц, усмехнулся и обратился к воспитанникам:       — Солнца может быть только два, остальные — просто отражение, — Наиль сделал несколько шагов вперед и, пока Син еще не успел опомниться, оказался на самом краю платформы. — Я сейчас встану прямо на небо и не упаду, верите?       От такого заявления встревожился каждый. Враз перепугавшийся Гайс поспешил переубедить:       — Учитель, я знаю, что вы умелый маг, но не стоит…       В неверии Син перевел взгляд на Наиля, с ужасом осознавая, на какой риск он собирается пойти. Вот только зачем? Думать времени не было, ведь уже в следующий миг, совершенно неожиданно, Наиль отступил и сделал шаг в пустоту.       Задохнувшись ужасом, Син рванул к краю, в последний момент успевая обхватить омегу за талию и удержать над пропастью. Оттянув Наиля от обрыва, Син поставил его на ноги и, все еще немой от страха, заглянул в глаза с невысказанным вопросом. Сердце грохотало в груди, а от пережитых за последние дни чувств в горле скрутился ком. Бояться снова было просто невыносимо.       — Син… тише, тише, — бета и не заметил, что биение сердца отразилось на дыхании, враз потяжелевшем и загнанном. Омега коснулся его ладони, огладил нежно и посмотрел пронзительно, стараясь успокоить: — Это не небеса, а огромное озеро, в котором отражаются облака.       Кочевник перевел взгляд на горизонт, где глаза ясно видели небосвод. Умом он не мог и вообразить, что настолько правдоподобные виды были просто иллюзией, отражением на водной глади. Наиль мягко коснулся его ладони и, все еще растерянного, подвел к краю, указал прямо под ноги:       — Смотри, там мое отражение, — омега поднял взгляд к лицу Сина. — Даже дно видно — здесь совсем мелко.       Бета крепко ухватился за ладонь омеги, то ли боясь его очередного шага, то ли страшась вида небес под ногами. В ответ из голубой глади действительно глядели глаза его темного силуэта, в тени которого виделась скрытая водой дорога.       — Прости, я не подумал. Сильно напугал? — едва слышно вопросил омега, взгляд которого с каждой уходящей секундой молчания все больше менялся, будто робел. Сина должно было это тронуть, но отчего-то он неожиданно воспылал злостью.       Нахмурился, выдернул ладонь из хвата и отступил в сторону, ощущая острое желание быть где-нибудь в другом месте. Но оставить Наиля совсем без ответа не мог, а потому выдавил из себя:       — Нисколько, — прозвучало низко и тихо. Если Наиль сразу понял, что перед ними озеро, то почему не предупредил? Намеренно так зло подшутил, понимая, насколько перепугается весь отряд. Неужели ему настолько безразличны чужие переживания? Безразлична боль Сина?       Отстранившись от Наиля, Син подошел к краю, опасливо рассматривая дно, которое едва покрывал слой воды. Взглянув ближе и внимательнее, он увидел, что каменная дорога, ведущая от портального зала, выделялась на фоне окружающего ее песка. Природное дно было глубже, по колено, поэтому стоило идти аккуратно и не отвлекаться на виды.       Син замер у края, собираясь с духом, но пересилил себя и шагнул на небесную гладь, которая от касания покрылась рябью. Ощутив под ногами твердь, выдохнул расслабленно и вскоре опустился на дорогу полностью. Рядом послышался звук воды, плескавшейся под ногами у участников отряда, постепенно сходящих вниз. Яримы чувствовали себя уверенно, ведь с детства видели озеро, восхваляли его и не считали опасным. Син же боялся неизведанных врагов, которые могли скрываться за отблесками облаков и против которых он был бы бессилен. И все же пришлось запереть в себе все страхи, ускорить шаг и возглавить отряд. Он уже показал себя глупцом, трусом и пустынным дикарем — большего позволить было просто невозможно.       Следуя впереди отряда, Син смотрел исключительно под ноги, чтобы не упустить опасность, и только изредка бегло осматривал просторы. Один из таких мимолетных взглядов зацепился за далекий светлый силуэт, до того затерявшийся среди облаков. Дорога вела прямо к нему — сияющему светом образу.       Постепенно приближаясь к силуэту Син с замиранием сердца представлял, кому может принадлежать эта статуя. В груди нарастало странное давящее чувство, на плечи легла тяжесть, прижимающая к пескам. Чувство, схожее с тревогой, становилось ярче по мере того, как от сокращающегося расстояния проявлялись детали.       Сол не взирал на пришедших, а направлял взгляд куда-то вдаль, за самый безграничный горизонт. Выражение его лица не мог понять даже Син, это казалось чем-то сложным, непостижимым. Верный сын не мог даже надеяться узнать мысли родителя, но от одного взгляда ощущал неясную печаль и тоску. Взгляд опустился ниже, к свободным одеждам, а после — к груди, в которой Син с ужасом заметил сквозную дыру.       Кочевник отступил на шаг, в мгновение вспоминая боль от нехватки маны, которая разъедала сердце и окружавшую его плоть как голодная пустота. Видя дыру в грудине статуи, разум Сина был не способен объять те муки, которые испытал Сол — должно быть его боль стала чистыми озерными водами, бескрайними и одаряющими красотой.       Кочевники знали Сола как воплощение жертвенности, но только сейчас, увидев эту святыню, Син смог представить масштабы — и цель, к которой стоит стремиться. Его с детства учили, что жертва ради семьи была предназначением бет, самым благородным и одобряемым поступком. Каждый маленький бета в племени молился Солу о такой кончине — стать для близких копьем и щитом.       Размышления прервал шумный плеск воды и Син обернулся, обнаруживая его источником немолодого бету: Хайри порывисто отступил на несколько шагов, глядя на святыню пронзительным опустевшим взглядом. От дышал тяжело, словно вес огромной статуи разом навалился на него, прижал к земле — и чувство это было едва выносимым.       В следующий момент старший бета не выдержал — сорвался с места, спешным шагом покидая эти водные просторы, чтобы скрыться в мареве. Промелькнувший напоследок взгляд был знаком Сину до боли: момент утраты, осознание бессилия, принятие вдовства. Хайри давно потерял мужей, ведь не смог защитить и единственный из своей триады остался жив. Статуя Сола напомнила ему про предназначение, которое больше никогда не будет исполнено, из-за чего немолодой бета стал совсем слаб перед влиянием святыни.       Многие с удивлением оглянулись, Нур направился следом, а вместе с ним и Рами. Двое бет должны суметь успокоить Хайри. Может и хорошо, что они не знают причины странной слабости — так перед расчувствовавшимся бетой не прозвучит невольное напоминание.       Син вздохнул и перевел взгляд на статую Сола, удерживая в голове отголоски утраты Хайри, вмиг потерявшего все, не имеющего даже возможности изменить ход событий — сражаясь на чужой войне, он был невозможно далеко от дома и не знал о страданиях мужей. Син же четко понимал кого измучил, перед кем виноват — и при том бездействовал, находясь совсем близко. Хоть ситуации были совершенно разными, разум находил сходства. Кочевник не мог защитить акида, ведь сам стал его обидчиком.       Бета решил остаться здесь подольше, но остальные участники отряда очень скоро стянулись к порталу и скрылись в жаре марева, ведь исследовать было совершенно нечего. В отличие от других святынь здесь не было домов для паломников и Син мог предположить, что верующие не прерывались на сон, проводя все время возле статуи. То, что озеро предназначалось для молитв, было очевидно, но догадку подтверждали редкие обтесанные валуны, расположенные вокруг статуи, и незаметные дорожки к ним. На все направление таких камней было не много, что наводило на мысль — в большинстве молились стоя по колено в воде и только совсем немощные занимали места на валунах.       За время размышлений Син привык к виду воды, убедился в ее безопасности и был готов шагнуть на песчаное дно. Бета закатил шальвары, снял обувь и поморщился от ощущения влаги на стопах. Она отличалась от воды купальни температурой и плотностью, что отчетливо чувствовал внимательный кочевник. Он медленно шагнул на скрытую водой ступень, колючую он песка, выдохнул напряжение и страх, чтобы затем погрузиться глубже.       Стоять на мокром песке было непривычно. Ощущения напоминали о ручьях и крохотных озерцах, которые появлялись в пустыне после дождя. Тогда счастливый бета не замечал, как утягивает под воду мокрый песок, как увязают в нем стопы. Чтобы поскорее избавиться от этого чувства, Син ускорил шаг и занял ближайший валун почти напротив статуи. Ноги постепенно высыхали на теплом камне, и бета успокаивался, уходил от опасливых мыслей к другим, запутанным, погружающим в размышления.       Статуя Сола напомнила о предназначении.       Отдать свое тело для успокоения зверя и спасения Аскара, должно быть, можно было назвать жертвой. Очень неудачной, болезненной, жестокой, но все же жертвой. Син просто не мог не выполнить предназначение, значит произошедшее было задумано Богами. Они же и поставили бету на распутье, где было неизвестно, какая дорога приведет в цветущий оазис, а какая — в засушливые безводные пустыни. Но Син все еще имел возможность выбрать и получить хоть малую возможность пойти по нужному пути. Хайри же был из тех, кто не имел и шанса. Его мужья находились недосягаемо далеко, Аскар же — совсем близко, достаточно просто решится, подойти, завести разговор. Хайри многое отдал бы за такую возможность, так почему Син ей пренебрегает?       Потому что все еще труслив и слаб.       Бета долго просидел в раздумьях, а после опустил ноги в воду и встал, чтобы помолился Солу. За искренними откровениями с божественным родителем Син не заметил, как солнца стали клониться к земле. Статуя скрывала кочевника от солнц, чтобы тот в тени и прохладе смог помолиться дольше. Син с улыбкой принимал это покровительство, непрерывно прославляя небесного родителя, пока луч света не заслепил взгляд даже сквозь прикрытые веки. Бета сощурился, высматривая причину, а увидев ее — обомлел: светила сияли из груди статуи, превращая сквозную дыру в ярко горящее сердце.       Только пожертвовав всем можно так засиять.       Син знал, какая жертва сотворит с ним такое — решение отпустить. Если Аскар будет рад больше никогда не видеть Сина рядом, он должен сделать все для его счастья. Даже если от расставания сам бета заимеет такую сквозную дыру на месте сердца.       Боги сделали все для того, чтобы Син смог достойно исполнить предназначение. Теперь оставалось лишь найти в себе силы и сделать все необходимое.       Солнца скользнули ниже, блеснули последним лучом и Син словно пробудился после долгожданного мирного сна, наполненный решимостью и спокойствием. Он с трудом высвободил увязшие в песке ноги и несколькими шагами поднял под водой пыльную бурю. Прошел в сторону портала неспешно, стараясь сохранить обретенные спокойствие и ясность мыслей.       Покинув жар марева, Син почувствовал на себе взгляды участников отряда, встревоженных его долгим отсутствием. Среди них бета с облегчением заметил и разноцветные глаза, от вида которых все сжалось на месте будущей глубокой раны. Обделив окружающих вниманием, Син без промедления направился к коврам альф и опустился на колени рядом с отдыхающим там Аскаром. Акид взглянул на него непонимающе и растерянно, всем телом напрягаясь, сдерживая порыв отстраниться. Син опустил глаза к полу и нахмурился, теперь окончательно уверенный — он все делает правильно.       — Нам нужно поговорить наедине, — произнес бета настолько спокойно, насколько позволяло постепенно нарастающее волнение. — Ты не против пройти со мной в шатер?       Аскар в ответ поджал губы и молча кивнул, поднимаясь с ковра. Похоже, он набрался сил, чтобы вернуться в место, наполненное запахами и воспоминаниями, а значит Син имел надежду на прощение.       Бета первым направился в сторону палатки и скрылся за пологом, погрузившись в их смешанные, уже ослабшие запахи. С трепетом он обернулся ко входу, ожидая Аскара, а после — запоминая каждую эмоцию на его лице. Опустив за спиной ткань шатра, акид скрыл их от лишних глаз и теперь, наедине, Син по привычке расслабился, выдавая свою слабость. Рядом с Аскаром, настоящим и ощутимым, бета успокаивался. Руки почти не дрожали, распутывая узел платка, чтобы открыть лицо и дать акиду возможность также видеть каждую эмоцию. Син опустился на пол и положил сложенный платок рядом, а затем поднял выжидающий взгляд. Увидев его на коврах, Аскар утратил спокойствие, отступил на шаг, глядя как-то растерянно.       — Ты в безопасности. Здесь больше нет дыма, а я обещаю, что не притронусь без твоего разрешения, — поспешил уверить Син, но акид так и застыл у выхода. Тогда с уст сорвался тяжелый вздох и слова, прозвучавшие тихо и как-то по-особенному жалостливо от сдавивших горло чувств: — Я больше не могу так, давай поговорим.       В глазах Аскара появилась ясность, которая вскоре погасла обреченностью. Взгляд его потух, пронизанный болью, но альфа ровно произнес:       — Хорошо, — пересиливая себя, он преодолел несколько шагов и сел на ковры напротив Сина. — Я готов тебя выслушать.       В решающий момент кочевника накрыла паника, которую явственно выражало тело: Син чувствовал, что выдает себя дрожью напряженных рук, неспокойным взглядом и жалкими попытками набрать воздух в легкие, чтобы, наконец-то, решиться.       — Ты не обязан оставаться со мной, — с трудом выдавил из себя Син, мучаясь от своей боли и обмирая от боли Аскара, заметной во враз сменившемся выражении глаз. Бета отвел взгляд, чтобы не утратить решимость, и продолжил сипло: — Если после… всего… я стал для тебя пугающим и ненавистным, то… можешь прекратить это вынужденное общение.       Горло сдавило и Сину пришлось сделать прерывистый вдох, чтобы договорить.       — Я… виноват во всем, что случилось той ночью. Прими мои сожаления.       Сухо сглотнув, он изо всех сил старался оставаться на месте и держать спину ровно, когда отчаянно хотелось броситься к Аскару, сжаться у его ног и молить не оставлять.       В шатре повисла тишина, в которой постепенно слышалось нарастающее шумное и частое дыхание. На теле чувствовался взгляд альфы, а сжавшиеся на коленях кулаки говорили о также подавляемых чувствах. У Сина же в желудке ворочались те же чувства, что и недавно в Малом портальном зале, когда думал, что они оказались на небесах.       — Син… о чем ты говоришь? — раздался дрожащий голос акида, с трепетом и страхом признающий: — Это я… был жесток. Сломал тебя, покалечил… О какой своей вине ты говоришь?       Неожиданно голос акида сорвался, и он шумно выдохнул. Син вскинул взгляд, замечая, как Аскар проводит ладонями по лицу и из-за них раздается глухо, как-то обреченно:       — Это ведь я… хуже животного. Сотворил такое со своей диадой… С тобой. Надругался… и едва не убил.       Взгляд Сина был прикован к подрагивающим губам акида, ведь заглянуть в разноцветные глаза не решался. Но от слов акида на сердце все же невольно потеплело: несмотря на все произошедшее, Аскар думал о нем, волновался и переживал — слишком благородное и доброе сердце. Неужели все это время он винил лишь себя?       — Я сам раскурил дурман и лег под тебя, — напомнил Син. Нарастающая тревога, от которой становилось не по себе, все же придала решимости посмотреть в лицо альфы, голос которого звучал преисполненным страдания:       — А я воспользовался и набросился, — альфа враз побледнел от воспоминаний, а после, неожиданно, разозлился на самого себя: — Даже если бета совершает необдуманные поступки — альфа должен иметь волю остановить!       Син чувствовал все нарастающее напряжение в голосе, которое вовсе не хотел слышать от Аскара. Его альфа принимал все слишком близко к сердцу, и бета был уверен, что прямо сейчас оно разрывалось. Он мог лишь надеяться, что напускное спокойствие немного усмирит разбушевавшиеся чувства:       — Это был сознательный поступок и единственный способ вывести тебя из зверства, — проникновенно заговорил Син.       — Нужно было просто выждать три дня, — дернул головой несогласный Аскар, что в свою очередь вывело кочевника из состояния напускного спокойствия.       — Чтобы найти тебя мертвым в воронке? — с дрожью выдохнул Син, ощутив подступившую влагу на веках, соскользнувшую вниз. Сморгнув слезы, Син со стыдом отвернулся в надежде, что акид не успел их заметить и не расстроился еще больше. Глядя в сторону, перебарывая дрожь в голосе, он произнес твердо: — Аскар, у меня не было другого выбора.       Внезапно тело ощутило тепло, словно по одеждам пронесся полуденный оазисный ветерок: это Аскар коснулся едва ощутимо, с опаской положил ладони на спину, но затем, будто не сдержавшись, обнял сильнее. Син замер почти испуганно, побоявшись радоваться — ведь чем, если не очередной жестокой иллюзией, могли оказаться эти до боли реалистичные ощущения? Бета страшился пошевелиться и лишь невесомо касался в ответ, чтобы не развеять свою мечту.       — Ты сделал все правильно, но мой зверь оказался диким и жестоким, — почувствовав ответную ласку, акид уткнулся лбом в шею и на коже ощутилась влага.       Аскар… плачет? Его Аскар плачет?       Син не мог представить ничего хуже, чем довести этого стойкого альфу до слез.       Акид меж тем хрипло выдохнул в шею.        — Если бы я только мог убить ту часть себя, не побоялся бы измарать хопеш.       Шею опалило горячим сбивчивым дыханием, но у Сина по спине будто пробежал холодок. Он нахмурился, преодолевая страх перед хрупкой реальностью, и положил ладонь на макушку Аскара. Погладил опасливо. Помнится, такая нежность успокаивала взволнованного альфу.       — Не смей так говорить, — наконец произнес Син, проглатывая ком из чувств, что тяжестью осел в животе. — Твой зверь, ни за что бы меня не покалечил, если бы не густой дым. Я сам виноват, что все так получилось, понимаешь? А зверя винить не надо — ты совсем его не знаешь.       Объятия акида стали мягче, слабее и у шеи послышался короткий вздох облегчения. Акид потерся о шею, где был особо яркий запах, отстранился и умостил на плечо подбородок.       — А ты, значит, знаешь? Тогда расскажи, каким он был.       Син чуть улыбнулся, припоминая:       — Он сильный, но вспыльчивый. Готовый защищать свою диаду и сражаться, несмотря на глубокие раны. Безжалостный с врагами, но покровительственный со мной. Зверь совсем не намеревался уложить меня на ковры — лишь по моему собственному желанию мы на них оказались. И тогда он стал страстным, жаждущим, но вовсе не жестоким.       Аскар отстранился и Син заметил, как раскраснелись и заблестели его глаза. Альфа медленно перевел взгляд, будто недоверчиво, и бета повторил с улыбкой, особенно твердо и четко:       — Твой зверь прекрасен.       Аскар вздрогнул — и в до того безжизненных глазах будто вспыхнула искра. Очаровательный блеск подтолкнул Сина к действию, и он приблизился, чтобы подтвердить свои слова касанием. Однако в тот же миг Аскар отпрянул:       — Не делай так, — Син замер в непонимании. Он был слишком настойчив? Напугал? Снова принудил? Акид подоспел с ответом до того, как бета напрочь извел себя догадками: — Я боюсь, что впаду в зверство и все повторится.       Син поспешил переубедить.       — Этого точно не случится. Вид… Зейба… вынудил тебя обезуметь.       Произнести имя погибшего товарища, будто висящего в воздухе между ними все это время, было непросто.       Аскар поднял взгляд глаз, поблескивающих от слез, которые выглядели трогательно, болезненно и незнакомо на родном лице. Если бы акид позволил, Син собрал бы печальную влагу губами, но он не смел прикоснуться вновь.       — Все не так. Я почувствовал зверство задолго до смерти Зейба, еще когда услышал твой крик, — глядя на Сина, с лица которого наверняка прочел недоверие, Аскар объяснил, хотя припоминание подробностей того для причиняло ему видимые страдания: — Я помню, как был зол, напуган и… бессилен. Именно осознание собственной слабости будто пробудило что-то внутри, и я ощутил, как каменеет тело и туманится рассудок.       Признание будто в очередной раз надломило что-то внутри — значит и в этих страданиях Аскара был повинен Син. Ему стоило заткнуть себя, например просто прикусить кисть, чтобы не звучать так надрывно и беспомощно, что Аскар не выдержал и впал в хайидж. Вот только тогда вряд ли его ранение заметили бы окружающие и тогда Син теснился бы в небольшой погребальной урне, над которой рыдал бы Аскар. Оставалось только признать — все было посекундно просчитано Богами, чтобы создать им достойное испытание, в котором теперь хотелось поставить точку.       — Сейчас у меня нет причин кричать от боли, поэтому прошу, поцелуй, если я тебе не отвратителен, — обессиленно взмолился Син.       Акид помедлил, но все же подался навстречу и целомудренно коснулся его губ своими. В этом поцелуе не было страсти, только трепетная нежность и страх разрушить долгожданное мгновенье. Син устало улыбнулся, не отрывая губ, и расслабился, постепенно опускаясь ниже на ковры, словно поверженный в бою воин. Аскар лег рядом с протяжным выдохом, прижимаясь к боку беты, как когда-то прежде — кажется, будто очень давно, целую вечность назад. Измотанные, они провели в молчании не один миг, прежде чем Син решился снова заговорить.       — Выходит ты… не считаешь меня виновным в смерти Зейба?       Молчание Аскара звучало несколько ошарашенно, пока он находился с ответом.       — Ты долго сражался с опасными ранами и делал все возможное, — Аскар взглянул с жалостью, поверх одежд согревая касанием бок, где между ребер раньше виднелся след от удара рога. — Все мы одновременно виноваты и невиновны. Но тебя провинившимся больше себя я уж точно не считаю.       Со спокойной душой Син прикрыл глаза, погружаясь в тишину и растворяясь в полумраке шатра. Он устал. Так невыносимо устал, что не заметил, как погрузился в сон. Впервые за долгие дни бета действительно отдохнул, лишенный тревожных сновидений. Чувствовать Аскара рядом было приятно, поэтому Син боялся снова потерять его и потому реагировал даже на малейшие изменения вокруг. Именно поэтому он проснулся недолгим позже, заметив, что Аскар отдалился. Но, как оказалось, акид всего-то шарился в суме в поисках бурдюка. Это было неудивительно — от больших запасов осталось далеко не так много воды.       Насытившись влагой и приведя себя в порядок, акид обернулся, замечая взгляд Сина. Недолго думая, он вернулся под бок беты, уложив голову на его предплечье и явно намереваясь снова погрузиться в сон. Пока альфа лишь глядел на него бездумным взглядом, Син решился задать вопрос, который тоже долгое время мучил, подтачивая изнутри, и сейчас всплыл в голове:       — Тебе действительно не понравилось то, что мы стали диадой?       — Мне не понравилось как мы стали диадой, — шепотом ответил акид, заставляя Сина снова мучиться от угрызений совести. Он спросил нерешительно:       — Можем ли мы забыть тот раз?       Акид многозначительно покачал головой.       — Я видел все слишком отчетливо.       Закусив губу, бета погрузился в раздумья. Могут ли они как-то это исправить? Нельзя ведь всю жизнь нести в себе этот груз.       — Тогда… может… сделаем все снова, но по-другому? Так, как мы изначально хотели? — несмело предложил Син. Ладонь его с намеком скользнула к щеке, нежно огладила кожу, подушечки пальцев коснулись шеи Аскара. — Проведем ночь в этом же шатре, пока воспоминания не въелись в наши головы и их возможно поменять?       Аскар перехватил ладонь и коснулся губами сгиба кисти, болезненно нахмурившись, но все же соглашаясь.