После падения

      За мной пришла горничная от мамы только спустя три часа (нифига себе, сколько маме понадобилось одной побыть! Она, наверное, мысленно убивала всех с муками и наслаждением). — Извини, — помахала я на прощанье чуть ли не подыхающему Скуало и ушла из покоев довольного зрелищем Занзаса. — Вы… не боитесь господина наследника? — вдруг спросила горничная, заметив моё радостное лицо. — Не-а, — беспечно качнула я головой. — Какая вы… молодец, — неловко улыбнулась девушка.       Ну не скажи, тётя. Чувствую себя почти предательницей, ведь сегодня я осознала, что мы с Занзасом похожи своим прошлым и его финалом, а Тсуна…       Тсуна — друг. А друзья не обязаны быть похожи. — Ми-чан, прости что так долго не приходила за тобой, — обняла меня молодая мама, когда я вошла в их с папой спальню. — Ничего! С Занзасом было весело! — отмахнулась я. — С Занзасом? А это… — Наследник Вонголы, — ответил внезапно появившийся Винченцо. — Единственный сын Девятого.       Я обернулась, сделав максимально постное лицо. — Если ты в чем-то виноват — входи через двери. — Эх, какая маленькая злюка, — «печально» вздохнул Винченцо и испарился.       Как пар в душе.       Что-то мне снова пришло в голову, что вокруг меня шиза. — Ми-чан, не будь к нему такой… строгой, — вдруг улыбнулась мама. — Но…       В этот момент в двери постучали. — Входи, — разрешила молодая мама.       Винченцо вошёл. С тортом и букетом цветов. Вздохнув, принял серьёзное лицо и начал речь. — Я понял, что очень виноват, и что не выполнил просьбу брата, поэтому понимаю, что у всех есть причины обижаться на меня. Я — бревно, потому что не смог выбрать сторону в лимузине. Признаюсь, что растерялся. Перед Викензо извинился. Он сказал, что не винит меня, так как знает, что нашей маме очень трудно что-либо доказать. А если даже сможешь — она отомстит за такое неуважение. И… — тут Винченцо вручил маме цветы, поставил возле меня торт и серьезно посмотрел в глаза. — Мива, я не думаю о Мисе так же, как моя мама или Жанна. И не считаю её плохой женой, не подходящей моему брату. Я жалею, что не заступился за неё в лимузине.       Я не знала, что ему ответить. — Ми-чан, — обратилась ко мне молодая мама, видя, что я не знаю, что сказать. — Винченцо всего лишь девятнадцать лет. На самом деле это очень мало. Он ещё тоже ребенок. Просто чуть больше тебя. — Эй! Я взрослый! — возмутился Винченцо. — Не в моём присутствии, — хмыкнула мама. — Мне двадцать семь, если забыл. У нас почти десять лет разницы. И ты будешь говорить, что взрослый?       Винченцо не перестал возмущаться.       Девятнадцать… Ну да, в Италии мужчины чуть ли не до сорока лет считаются детьми, если верить энциклопедиям про страны, которые я читала ещё в прошлой жизни. Как по мне, это дико, но помним про разные менталитеты, а то стану как бабулита — буду презирать любого, кто моим предпочтениям не соответствует.       Стоп. Маме ДВАДЦАТЬ СЕМЬ?! Я думала, что меньше… Ладно, молодой она быть не перестаёт. — Рад, что вы помирились, — облегчённо сказал вошедший папа и тут же спросил у меня: — Как вёл себя Занзас, милая? Не обижал тебя? — Нет, я назвала его куском мусора, но он не обиделся, — без задней мысли отрапортовала я. — Ми-чан! — тут же строго воскликнула мама. — Нельзя обзываться! Да ещё такими словами! Откуда ты вообще такое на итальянском знаешь?! Викензо?! — Я не говорил подобного при ней, — поднял руки папа.       Ага, а не при мне, значит, говорил. — Я тоже, — заметив обращённый на него взгляд, ответил Винченцо. — Это один очень напыщенный подросток говорил, — сказал папа. — Какой? — спросила молодая мама. — Занзас. Да, милая? — Да, Занзас. Он сказал на папу «кусок мусора». Мне не понравилось как это звучит и я сказала, что он сам такой, — внесла я ясность.       Мама начала бухтеть по поводу невоспитанности одного мальчишки (да! Занзас, ты просто мальчишка для моей мамочки!), который подаёт дурной пример маленьким детям. Папа смотрел на неё и улыбался, видя свою занудно-болтающую любовь не грустной, а обычной. — Какое платье выбрала? — вдруг спросил он. — А… Мне его Ми-чан выбрала, — смущённо ответила мама. — Кстати, об этом! — оживился Винченцо и вкрадчиво посмотрел на папу. — Братец, если ты вдруг всё-таки разведёшься с Мисой, можно я женюсь на ней?       Я подавилась тортом. — Держи карман шире. Твоё «вдруг» никогда не произойдёт, — высокомерно глянул на нашего брата папа и прописал ему подзатыльник. — Эх, жаль… — С чего вообще такие «просьбы»? — нехорошим тоном поинтересовался папа. — Ну… Твоя жена красивая. Особенно в том платье, которое ей выбрала Мива. — Если всё дело в нём, — вмешалась молодая мама, — то я могу подарить тебе его после приёма — и надевай, на кого хочешь. — Это не так работает, — улыбнулся ей Винченцо и глянул очень лукаво. — Платье подчеркивает твою красоту, а не даёт её.       Мама покраснела, не выдержав его нагло-красивого лица. Папа дал ему ещё один подзатыльник, настоятельно попросил не клеить его жену и спросил ещё раз: — Что за платье? — Завтра увидишь, — ответила молодая мама.       И улыбнулась.                               ***       Ужинать я не пошла. Торта наелась. Мама прочитала мне лекцию, и папа утащил её, оставив меня на Винченцо, у которого, почему-то, вообще не было привычки ужинать.       Знаете, мне нужно было пойти на ужин даже если я не хотела есть. Потому что, вернувшись с него, мама вела себя слишком задумчиво.       Винченцо пошёл к себе, мама отнесла меня в мою комнату, приготовила ко сну, вошёл папа, поцеловал в лоб и уселся на другой стороне кровати от мамы. Она взяла меня за руку, погладила по волосам и мягко воткнула мне в сердце свои слова. — Ми-чан, мы с папой… подумали и решили… пожить немного у бабушки с дедушкой.       Эта новость была словно удар битой по затылку. Словно предательство.       Я запаниковала. В моей черепушке начала возникать дюжина вопросов. — Почему? — задала я один из важнейших. — Так нужно. Пока ты немного не подрастешь… Когда тебе исполнится десять… мы вернёмся в Японию. Если ты захочешь, конечно, — скомкано пояснила мама.       К панике прибавилась растерянность. Пояснения молодой мамы тянули на лживое обещание.       Ужин… За каких-то два часа моих родителей убедили остаться в Сицилии. Маму убедили!       Кто?!       Папа… Её убедил папа. А его дедушка.       «Милый, позже передай ему, чтобы он поговорил о способностях Мивы с отцом. Может, вместе они придут к чему-то конкретному», — эхом отдались в моей голове слова бабулиты, адресованные Винченцо. — Тебе понравится жить с бабушкой, Ми-чан, — снова погладила мама мои волосы. — Там красиво… Много цветов, лошади. — Не хочу, — замотала я головой, — Я домой хочу. В Японию. Дайкон… — Мы перевезём его, милая, — пообещал папа. — Не надо! Я домой хочу! Давайте вернёмся?!       Мама с папой переглянулись. Мама на миг прикрыла глаза, а потом твёрдо сказала: — Нет, Мива, мы не можем. — Ну почему?!       Там же Тсуна! Сердце всех событий! Почему я должна жить здесь ради каких-то старых пеньков?! Да, я хотела семью, очень хотела! И я её имею! Мама и папа, они у меня есть! Но если я попала в аниме, то… почему? Почему меня отдирают от главного героя? — Милая, ты немного отличаешься от остальных, — снова взял слово папа, — поэтому пока не подрастешь — поживёте с мамой рядом с моей работой.       Убийственное заявление, на которое мой шестнадцатилетний ум не нашел, что возразить. Оставалось лишь истерить, как истинная шестилетка.       Я всегда была плоха в конфликтах против взрослых. Никогда не вела себя по-свински, потому что было стыдно. Наши воспитатели при любой истерике говорили нам, что мы такие невоспитанные, потому что нас родители бросили. Всем детям было неприятно слышать такое о себе. Я старалась быть сдержанной, чтобы доказать, что и без родителей могу быть человеком.       А сейчас… я не могу капризничать, потому что мне не шесть лет и я осознаю что это — стыдоба. Не могу пересилить себя, ведь обещала же самой себе в первом детстве, что если кто-нибудь заберёт меня из холодного детдома — я буду хорошей дочерью.       Что же делать?       От бессилия слезы покатились по щекам. — У-у-у… — Ну, Ми-чан, не плачь, — протянула к моему лицу руку мама.       Я пиханула её и зарылась под одеяло, прижав к себе зайца. Было очень грустно. И жалко саму себя. — Милая, это же не навсегда, — осторожно положил на меня руку папа.       Я всхлипнула. Вспомнилось, как точно такие же слова говорили взрослые своим детям, оставляя их в нашем приюте. Но, наверное, они чувствовали себя гораздо хуже, чем я, ведь мои родители всё ещё со мной. — Мы вернёмся домой. Просто позже, — сказала мама. — Сейчас хочу, — ответила я, не переставая плакать. — Я Тсуне обещала… — Тсуна тоже скоро приедет в Италию, — ответила молодая мама. — Ты врёшь! Емитсу никогда не привезёт его сюда, пока Тсуна не станет взрослым!       Больше ни мама, ни папа не могли никак меня успокоить. Утешали, объясняли, что хотят как лучше, не переставали гладить. Однако никого из нас это не успокаивало, поэтому вскоре я просто притворилась спящей, желая, чтобы они просто оставили меня. — Кажется… заснула, — прервал тихие утешения мамы папа и осторожно стянул с моей головы одеяло.       Я почувствовала как молодая мама аккуратно вытерла мои мокрые зарёванные щеки платочком. — Надеюсь, она не будет плакать завтра. — Я ожидал истерики и требований, а не того, что она спрячется под одеялом и будет просто плакать, — признался папа. — Викензо, я не выдержу, если Ми-чан будет постоянно плакать. — Я тоже… Но мой папа отчасти прав. Может быть, вы тут пробудете не дольше года. Папа с Винченцо поймут, какие именно способности у Мивы, и вы вернётесь домой. — Хорошо бы… — вздохнула мама.       Поправив мне одеяло, они ушли, а я ещё полночи пыталась придумать выход из сложившейся ситуации.       И не смогла. Моим единственным весомым аргументом был Тсуна, но, похоже, родителей не очень волнует будут ли у меня друзья.                               ***       Следующее утро прошло не так, как все предыдущие. Меня разбудила молодая мама и вела себя так, будто ничего вчера не произошло. Я её хорошего настроения не разделяла, потому что была обижена на неё, на папу и на целую вселенную, за то, что та не подкинула мне спасительную идейку. — Ну, Ми-чан, долго дуться будешь? — потянула меня за щеки мама.       Если бы я не знала, что она всего лишь пытается вести себя как обычно — то непременно разозлилась бы. А так… За это утро молодая мама не услышала от меня ни единого слова. Я не ответила на «доброе утро», проигнорировала вопрос «вода не холодная?», не выбрала платье.       Я решила не разговаривать с родителями, вспомнив, что молчание — одна из самых изощрённых пыток. Возможно, это заставит их поменять своё решение, хотя я не верила в это. Однако же сидеть сложа руки я тоже не могла. Мне нужно было предпринять хотя бы мало-мальское действие чтобы не сойти с ума от бездействия в безысходной яме.                               *** — Привет, милая, как ты? — встретился нам с мамой в коридоре папа.       Я от него отвернулась. — Ни слова не сказала за всё утро, — вздохнула мама.       Папа вздохнул в ответ и присел передо мной. — Мива, не обижайся, мы хотим как лучше.       Я снова промолчала. Даже головы не повернула, продолжая рассматривать картину на стене. — Видишь? — ещё раз вздохнула молодая мама. — А представьте, она не заговорит с вами, пока вы её в Японию не вернёте, — предположил Винченцо.       Даже комментировать не буду то, что секунду назад его в коридоре не было. — У неё терпения не хватит, — ответил папа, поднимаясь. — Хм-м-м… Сможешь? — спросил Винченцо, беря меня на руки. — Смогу, — легко ответила я. — Если надоест — буду говорить с тобой.       Винченцо улыбнулся. Родители вздохнули.                               ***       На завтраке у меня было место рядом с Занзасом. Приветствия родственных старых пеньков я проигнорировала. — Мива не разговаривает с виноватыми, — объяснил своим удивлённым родителям Винченцо. — Виноватыми? — переспросила бабулита. — Теми, кто оставил её в Италии, — охотно ответил Винченцо. — Ты не хочешь жить в Италии, Мива-чан? — спросил доброДУШНЫМ тоном Девятый. — Не хочу, — подтвердила я. — Почему? — Тут все странные, на улице очень жарко, мне голову напекает и… — я подняла на старика взгляд. — У меня нет друзей.       Он понял, кого я имею ввиду, однако не успел ничего сказать, потому что ко мне обратилась женщина в жёлтом платье. — О, белла, друзья — не проблема! Хочешь после завтрака я познакомлю тебя со своим сыном, Михаэлем? Ему как раз тоже шесть! — Ага… — вяленько согласилась я.       Далее женщина болтала о себе, всё её внимательно слушали и, после окончания… бабулита снова вызвалась покормить меня. — Не хочу, — отрезала я, когда молодая мама передала ей мою тарелку. — Ты больше не подавишься, дорогая, — нервно улыбнулась бабулита, чувствуя неловкость от того, что внучка отказалась от её помощи на глазах у почётных людей. — Знаю. Но не хочу, — повторила я, взяла вилку Занзаса с нанизанным куском стейка и сунула его себе в рот, пока тот поправлял свои знаменитые на весь фэндом хвост и перья.       Все в шоке застыли, смотря как я методично, тридцать три раза, пережёвываю вкусное мясо. Сам хозяин этого мяса и вилки, которую я не выпускала из руки, посмотрел в мои грустные глаза и спросил: — Зачем её оставлять здесь? — Меры предосторожности, — коротко ответил мой папа.       Я взяла у Занзаса ещё один кусочек стейка и съела его с самым печальным видом.       И почему у наследника завтрак лучше, чем у меня? Я же гость! Подайте мне такое же королевское мясо! Немедленно! — Тогда она не должна остаться в Вонголе? Ты же с нами, а она твоя дочь, — вдруг сказал интересную мысль вариец. — Нет, Занзас, — возразил Девятый, — Викензо сам волен решать, где растить своего ребёнка. — А мне можно остаться здесь, если папа разрешит? — спросила я у Занзаса, заметно оживившись. — Да, — коротко ответил тот и, отобрав у меня вилку, принялся доедать своё мясо, боясь, что я ничего ему не оставлю.       Дедулито и бабулита в шоке смотрели на меня. Как и папа с Девятым и мамой. — Обсудим это позже, — сказал папа.       Если выбирать из зол — то я хочу быть в Вонголе. И тут дело уже не в том, что я не люблю бабулиту и дедулито. Просто Вонгола — это то самое место. Место Тсуны и остальных. И если уж мне не повезло застрять в Италии, я хочу быть частью места Тсуны. Чтобы однажды, через десять лет, поехать с Реборном в Намимори.       Вселенная всё-таки подкинула мне хоть какой-то план.       «Как обустроить яму с комфортом, если не можешь её покинуть».                               ***       После завтрака меня не забыли познакомить с кандидатом в друзья — толстощёким мальчиком Михаэлем. Избалованным дауном, который мог кинуть пирожное на землю, подождать пока на него сбежится как можно больше муравьёв и раздавить их. Или стрелять игрушечным пистолетом по розам, чтобы те упали. Именно такие действия и были в его понятии «играть». Моя мама с женщиной сидели в беседке и пили чай. Мы с имбецилом были от них далеко. Спустя время его рожа меня так достала, что я ушла почти в конец сада, нашла симпатичное дерево и заяц помог мне забраться на самую удобную ветку, спрятанную множеством зелёных листьев более тонких веточек. Хорошо, что на мне сегодня платье такого же цвета, сразу не заметят.       В детдоме, летом, иногда я сидела на очень похожем дереве и читала книжки, пока меня не находили воспитателя.       В этот раз у меня не было книг. Был заяц, на которого я удобно умостила подбородок. Я смотрела на красивые розы и понемногу успокаивалась.       Однако недолго спокойствие играло. — Ну подожди! Подожди же, Викензо!       Я чуть с дерева не свалилась, когда узнала голос Жанны. — Что тебе нужно? — услышала я папу прямо под деревом и замерла.       Осторожно опустив взгляд, я увидела его черные волосы. Он привалился спиной к стволу дерева, сунул руки в карманы брюк и повторил: — Что тебе нужно, Жанна? Я, вообще-то, сейчас занят. — В саду? Розы сажаешь? — хмыкнула девушка. — Нет, в саду я ищу одну розу — свою жену. И на неё у меня всегда есть время. — Роза?! Тоже мне! — пренебрежительно фыркнула Жанна. — Какая из неё роза? — Да, ты права, сравнение неудачное, — спокойно согласился с ней папа. — Красота Мисы вечна, а твоя увянет со старостью. Роза здесь ты. А моя жена — хрустальная лилия. — Все женщины сгнивают со старостью, — резко ответила Жанна и добавила более зловеще: — А хрустальные — не доживают до неё. — Посмотрим, — просто отозвался папа.       Возникла секундная пауза. И потом… — Викензо, любимый, — Жанна подошла к папе и прижалась всем телом, — ты же и в юности так делал. Мы оба так делали: заводили интрижки, серьёзные отношения… Однако всё равно спали друг с другом. Я люблю тебя. Люблю настолько сильно, что готова делить с Мисой. Даже с ней.       Я боялась сделать лишний вдох, чтобы меня не обнаружили, но всё же рискнула отползти немного в бок, желая увидеть больше и стараясь не уронить зайца.       Больше я увидела. Да, увидела, что Жанна потянулась к ширинке папы. Послав всю конспирацию к чёрту, я уже хотела открыть рот, как папа оттолкнул Жанну. — Немедленно отошла, — почти шепотом приказал он.       Холодный пот от его голоса прошиб даже меня. — Жанна, каким ещё способом мне объяснить тебе, что нам больше не по шестнадцать? Время идиотских развлечений закончено! Тебе нечего делить с Мисой, потому что она — моя жена. Я никогда, слышишь, никогда тебе не принадлежал! Я люблю свою жену! У меня дочь от неё! — Ну и что, что любишь?! Что с этого?! Хочешь сказать, что не трахаешь проституток на стороне?! Ни за что не поверю! Ты свою «жену» раз в несколько месяцев видишь! Я всю жизнь знаю тебя, Викензо, и никогда платоническая любовь не привлекала тебя! Я жизнью готова поклясться, что каждую ночь, когда твоя жена спит в другой стране одна в кровати, ты — имеешь всех шлюх в своём поле зрения! — Вряд ли, Жанна, ты когда-то поймёшь, что невозможно трахать других женщин, когда любишь одну единственную, — спокойно ответил папа. — Предупреждаю тебя последний раз: прекрати лезть ко мне. И не смей трогать мою жену. У меня уже терпения на тебя нет.       Папа ушёл. Влюбленная в него девушка ещё какое-то время постояла на месте и пошла в обратную сторону.