Серебро, сталь и немного золота

Одна из привычек Роу — сгребать себе под бок всё, что попадает в постель, включая одеяла, подушки, складки спальника — или что там сегодня служит местом для сна. Эйдену пришлось смириться и привыкнуть просыпаться посреди ночи от того, что его с неумолимой силой двигают ближе, а утром находить себя полупридавленным тяжёлым горячим телом — он шутит об этом, и не раз, но не пытается уйти спать отдельно. Роу шутливые жалобы игнорирует со спокойствием альпийских ледников, а от разражённых тычков в бок только сонно ворчит и даже не думает извиняться, только слегка разжимает руки, давая отползти — контролировать свои действия во сне он не может. Разве что в какой-то из дней лейтенант притаскивает матрас пошире — в голове голосом Хуана озвучивается, зачем можно использовать такие огромные площади, но нет, это для сна. Роу объясняется, что теперь у Эйдена будет хотя бы шанс вовремя уползти, если тому не нравится. Эйден молчит и пару раз подпрыгивает, чувствуя, как качаются пружины в глубине. Ему нравится. И просыпаться возле Роу тоже нравится. Так что очередное утро, когда он приходит в себя прижатым спиной к Роу, не несёт ничего нового. Сероватый пасмурный рассвет пробивается сквозь щели в досках, закрывающих оконные рамы, где-то далеко воют заражённые, а по железному листу внешнего подоконника барабанит дождь. Вставать совершенно не хочется, так что Эйден закрывает глаза обратно и вжимается поплотнее — его спина прижата к груди Роу, и он весь слегка свернулся, чтобы удобно умещаться в объятиях лейтенанта — тяжёлая рука обхватывает его по рёбрам. Сон не приходит — они рано легли, и Эйден успел выспаться, но выбираться из кучи одеял нет желания, да и не нужно, срочных дел на сегодня нет, и даже Роу занят только во второй половине дня, так что Эйден остаётся в тепле и мягкости. Медленно и лениво осознаёт своё тело, чувствует слегка затёкшие ноги, прижимающийся к заднице чужой стояк и крупные складки простыней, неудобно лежащие под рёбрами. А когда пытается поёрзать, расправляя постель, Роу за его спиной издаёт сонный недовольный звук и двигает ладонью, слабо сжимая пальцы. Эйден не может отказать себе в удовольствии переплести руки, и на его прикосновение отвечают вполне осознанным пожатием — Роу явно просыпается. Крупная, угловатая ладонь не выпускает его — то, что лейтенант получил и счёл своим, уже не забрать, Эйдену не надо видеть сплетённых пальцев, чтобы картинка достраивалась по одним прикосновениям. — Доброе утро, спящая красавица, — Роу мерно рокочет у него над головой, и двигатель, заменяющий у лейтенанта сердце, слегка разгоняется — Эйден чувствует биение спиной. А когда намеренно сдвигается ещё плотнее, притираясь задницей к чужим бёдрам, биение становится ещё немного сильнее, а рука на боку напрягается, сильнее сжимаясь. — И что ты делаешь? — Пользуюсь ситуацией, — и ещё плотнее, под мягкими штанами нет белья, у него так точно, и это на один слой ткани меньше. Эйден подтягивает ноги и сворачивается, чтобы идеально вкладываться в изгиб тела Роу, как маленькая ложка. Рука выпускает его из хватки, смещается с бока вперёд и ниже, хорошо. — Что мне прикажешь с тобой делать, — это не вопрос, интонация утвердительная и удовлетворённая, и широкая горячая ладонь двигается ещё и сжимает член Эйдена через ткань, так хорошо и правильно, что он не сдерживает тихого гортанного стона, пытается запрокинуть голову — но некуда. Мерные, плотные, возмутительно медленные круги, заходящие на бёдра — Роу выглаживает его, как будто смятые бумаги расправляет. Не-вопрос не нуждается в ответе, лейтенант доходит до него сам, когда забирается рукой под футболку, трогая поджавшийся живот, а потом ведёт вниз, под пояс штанов — от движения ткань проезжается по чувствительной головке. Эйден заводит локоть назад, вцепляется ладонью Роу в бедро и сжимает пальцы. Шарящая под тканью и одеялами рука, сухо и шершаво трогающая ствол, обеспечивает ему мелкие звёздочки под веками, даже если на улице светло. Роу не спешит, Роу почти никогда и никуда не спешит и смыкает ладонь на яйцах, трогает по внутренней стороне бедра — шов одежды натягивается и неприятно врезается в кожу, и Эйден готов уже снова открыть рот и попросить вернуть руку на член, а лучше сразу на головку, и отдрочить так, чтобы у него в голове ещё разок рассвело. Но он молчит, не мешая Роу развлекаться. Прелюдия как хороший аперетив — снова неуместный комментарий в голове знакомым голосом. — Приподнимись, — он неловко привстаёт на локте, и одной рукой, при помощи Роу, сдвигает штаны, поддевает ступнями и стаскивает окончательно, куда-то в низ спального места. Ткань простыней ощущается на голой коже непривычно, но это тоже возбуждает — быть без одежды, пусть и под слоями покрывал. Вторая рука Роу вытянута вдоль тел, и он высвобождает ее, просовывает у Эйдена под шеей — тот благодарно ложится на подставленное плечо, прижимаясь всем позвоночником, приподнимая колено, чтобы дать больше пространства — чтобы Роу мог вот так вот медленно, тяжело его выглаживать, чтобы каждое движение волной прокатывалось до пальцев ног. Прижатые к выставленной шее губы ощущаются ещё одной точкой опоры, Роу нависает сверху, сгребая в кокон своих рук и одеял, его плечо под головой, рука на члене, губы на плече и дыхание, шевелящее тонкие волоски на шее — Эйден растворяется, как сахар в кипятке, и уплывает в ощущения. Каждое прикосновение к головке ощущается контрастом, пальцы Роу уже мокрые от смазки, и при неловких движения оставляют влажные следы на бёдрах и животе. Постельное бельё придётся стирать, но сейчас Эйдену не до тонкости организации центрифуги в холодной воде. Тихие низкие стоны — его, сбитое дыхание, отражающееся от стен комнаты — его, белеющий след от пальцев на бедре Роу, невидимый под одеялами, но обещающий налиться краснотой позже — тоже от Эйдена. — Опусти ногу, — лейтенант всегда говорит в форме приказа, даже в постели сбиваясь на формальность, но приглушённый, рокочущий, просящий тон рушит властность, превращая момент в интимный. Когда Роу говорит так, Эйдену хочется слушать и слушаться — а ещё положить два пальца на крепкую шею, там, где дрожит артерия, а от каждого слова по связкам прокатывается вибрация. Сердце за его спиной бьётся короткими сильными толчками. Эйден наощупь помогает Роу сдвинуть одежду, выворачивает запястье, чтобы суметь обхватить чужой член — свести пальцы на стволе, чувствуя жар и — снова — пульсацию венок. Ему не надо видеть, чтобы чётко представлять. Полумрак комнаты обостряет ощущения в разы. Руку приходится убрать, возвращая перед собой, и бессильно обхватить запястье Роу, когда тот первый раз толкается между бёдер. Сразу на всю длину, одним медленным движением — так, как никогда не позволяет себе толкаться в тело, боясь навредить. Короткий, хриплый стон прошивает Эйдена по позвоночнику, и ласкающая его рука сбивается с ритма, на какую-то мучительно долгую секунду или две Роу весь замирает в напряжении. Одежда Роу трётся о чувствительную кожу поясницы и ягодиц, каждое соприкосновение — как слабый удар током по влажной коже, собственная майка кажется мокрой и прилипшей к телу, но Эйден не в силах сейчас разорвать объятия, выбраться из рук лейтенанта и раздеться до конца. Он сжимает бёдра плотнее, напрягает мышцы, чтобы додать давления и плотности, и Роу благодарно рокочет ему в шею, заменяет звук прикосновением губ. Эйден чувствует, как на каждом толчке член влажно проезжается по чувствительной коже между ног, достаёт до яиц, и он мог бы разжать какую-то из рук, опустить ниже и дотронуться до головки, но замирает, неспособный двинуться даже в малом. Даже так Роу трахает его в такт, приводя движения руки и члена в единый ритм, сводя всё к одной точке — телу Эйдена, когда ладонь съезжает до основания, а член входит максимально глубоко. Эйден срывается первым, выгибается в позвоночнике, удерживает себя, чтобы не вытянуть ноги, и коротко вздрагивает — ласки становятся невыносимо острыми, сбивающими слова до уровня невнятных коротких звуков. За закрытыми веками взрывается рассвет, и тело кажется свинцовым. Эйден почти проваливается в матрас, когда волна оргазма накрывает его с головой. Пальцы на запястьях Роу он соображает расцепить не сразу. Тот хрипло дышит и покачивает бёдрами, притираясь членом, и теперь у Эйдена есть силы опустить пальцы — бережно касаясь себя между ног, там, где можно дотронуться до головки, когда Роу плотно прижимается. Горячая тяжёлая ладонь обхватывает его бедро, фиксируя, и пальцы вымазаны в чём-то липком и влажном, и Эйден не сразу понимает, что это его сперма. Он пытается подлавливать ускоряющиеся толчки пальцами, вырывая из Роу сдавленные ругательства на смеси языков. У Эйдена тоже будет белеющий след от пальцев на правом бедре, когда они выберутся из-под одеял, но сейчас ему похуй. Когда Роу кончает, объятия на секунду сжимаются стальным кольцом, а потом по внутренней поверхности бёдер мажет горячим и густым, и Эйден в последний раз плотнее сводит ноги, в мелком нахальстве пытаясь отомстить за все медленные, протяжные ощущения. Ответное t'adore уходит ему в шейный позвонок, и Роу неохотно разжимает руки. Они лежат в утренней полутьме, восстанавливая дыхание, и одеяла начинают ощущаться неприятно влажными и липкими, а жёсткая ткань простыней царапает чувствительную кожу. — Утренний душ. Сейчас же, — в голосе лейтенанта привычная насмешка — смешанная с тягучим удовлетворением. — Да, сэр, есть, сэр, — уже выбираясь из беспорядочно смятой кровати, Эйден ловит необидный шлепок по бедру и ухмыляется.