Серебро, сталь и немного золота

Курить в контейнере не стоит — не из страха недовольства Хуана, а потому, что ящик без вентиляции хер проветришь: вонь благовоний висит месяцами, новые можно не поджигать. Возможно, думает Роу, Хуан так избавляется от нежеланных посетителей — с непривычки хватит пяти минут, чтобы от ароматов чего-то среднего между церковью и восточным рынком разболелась голова. Тем не менее, сигарету он всё равно крутит в пальцах — курить хочется, а вставать с диванчика и идти мостками вверх, на палубу — не слишком. Стоило покурить после совещания с майором, но тогда Роу стремился только уйти от переговорной подальше, потому что орать на старших по званию всё ещё неуставно, даже если чертовски желанно. Но смутный гнев до сих пор тлеет в горле, и всё вокруг раздражает: громкий стук клавиш печатной машинки, мерцающие огоньки свечей — прямо под свисающим со столешницы шарфом, блять, Хуан, ну сколько в тебя вдалбливать, что ты так угоришь нахуй, — и сам владелец кабинета, подчёркнуто не замечающий его уже полчаса. «Лейтенант, мне надо закончить работу», подтекстом — «в отличие от вас, я по-настоящему занят». Даже очки нацепил — тонкое блядство в золочёной оправе, Роу, конечно, знает, что там настоящие линзы, Хуан многие годы работает с бумагами при херовом освещении, но бесит даже сползающая по скулам цепочка для очков. Выебоны. — Я курить, — Роу подбирает вытянутые ноги, сдёргивает с подлокотника куртку — в контейнере не только душно, но ещё и жарко. Раз он уходит, стоит заглянуть в лазарет, Берислав с вчера валяется там с отравлением, проверить отрядных новеньких и начать составлять график дежурств на следующий месяц… — Стадия оральной фиксации, согласно Фрейду, характеризуется частыми сменами настроения, вспыльчивостью, невоздержанностью. Похоже на вас, лейтенант, — прилетает ему в спину. Голос Хуана — воплощённая леность, но хоть стук клавиш прекращается. — Что, блять?.. — Роу чувствует себя сбитым с толку. Какой, нахуй, Фрейд? Точнее, он знает, какой — австрийский психолог, что-то про любовь, смерть и маленьких мальчиков, но каким хером очередной мертвец относится к его сигаретам, он не понимает. — Оральная фиксация, — Райнер думает, что, если повторит с насмешливым превосходством в голосе, Роу станет понятнее? — Стремление тянуть предметы в рот, покусывать, облизывать, посасывать. Как вы, лейтенант, сигареты. И не только сигареты. — Райнер, блять, ты сам у меня сейчас пососёшь, — то, что они периодически ебутся — правда, это длится уже месяцами и не включает третьих лишних, и вернее было бы назвать это «отношениями», — не даёт гадёнышу права издеваться. Сложно не понять, на что Хуан может намекать с такой неприятной — привлекательной — улыбкой, но Роу сейчас не в настроении для подъёбок. — А я и не спорю, лейтенант, я согласен. В конце концов, стоит вернуть вам долг за вчерашнюю ночь, — в раздражении Роу делает два шага к столу; зажатая в пальцах сигарета сминается до бесполезного состояния кашицы из бумаги и табака. — Я тщательно слежу за своими долгами. — Лучше б ты так за словами следил, — он нависает над столешницей, бросая тень на разложенные бумаги, и Хуан подбирается в роскошном кресле. — И лишить себя удовольствия смотреть, как ты злишься, Роу? Ни за что, — лейтенант упускает момент, когда его хватают за воротник и тянут вниз, едва не укладывая животом на пишущую машинку. Вставленный лист сминается под курткой. Хуан может выглядеть худым и слабым в своих шутовских нарядах, демонстративно не носящим оружия и берегущим руки, но у него чертовски цепкие и сильные пальцы — до синяков на бёдрах и плечах. В конце концов, он держит в этих пальцах половину Сентрал-Луп. Поцелуй горчит — горечь не табака, но крепкого кофе; неловко поставленная рука проскальзывает по столешнице, сбивая бумаги и равновесие, так что приходится оторваться хотя бы затем, чтобы окончательно не свалиться на машинку. Хуан откидывается на спинку кресла — тяжело дышащий и почти искрящийся от удовольствия. Сквозь линзы взгляд кажется ещё более острым и жгучим, будто сконцентрированный свет. — Что ты, блять… — Райнер, весь превосходство и возбуждение, обрывает его на полуфразе: — Закрой дверь, если не хочешь, чтобы кто-то случайно увидел, как я сосу тебе посреди рабочего дня. Дверью Роу грохочет так, что рамы ближайших картин качаются. Несмотря на всю внешнюю декоративность кабинета, замков у Хуана, как в банковской камере — пальцы плохо слушаются, когда он подцепляет железные язычки. — И подойди ко мне. У Роу не стоит на приказы — этой хуйни ему хватает во всё остальное время и в исполнении Мэтта, но тон Хуана — обещание и предвкушение. Очередная игра на поле, где у Роу нет ни фигур, ни правил. Он тяжело шагает к столу, не зная, чего ожидать — верить обещаниям интендата не станет никто, до последнего новобранца. — Спокойнее, лейтенант, или я решу, что вам не нравится, — ещё одна заебавшая привычка Хуана — перескакивать с ты на вы, ещё одна вещь, на которую у Роу не стоит — напоминание о своём звании в постели. В «лейтенанте» есть смысл, когда они в городе или на совещании, что мешает Хуану назвать его Роу — мягкий акцент, смазывающий первый звук — сейчас и здесь, он не знает. — Сделай уже хоть что-нибудь, или решу, что ты только пиздишь, — Хуан делает, поднимаясь из кресла за очередным поцелуем — цепочка качается и мажет прохладой по шее Роу, и он позволяет себя развернуть, припирая бёдрами и поясницей к столешнице. Стол подрагивает, дребезжат направляющие машинки и декоративные статуэтки, когда он прижимает Хуана ближе, одной ладонью за бедро, второй под талию. Поцелуи Райнера — неглубокие и частые, вспышки, а не горение, и их недостаточно, так что он сам перехватывает контроль. — Вспыльчивость, — поцелуй-укус под челюстью, но слишком слабый, чтобы оставить след; Райнер соблюдает его просьбу об очевидных метках, — и невоздержанность. — Да заткнись уже, — Роу практически затягивает горячее жилистое тело себе на бедро, заставляя притереться. Хуан может сколько угодно притворяться дивным видением, под изящными тряпками он всё ещё человек — довольно высокий и тяжёлый, к слову. — Хочешь занять мой рот чем-то другим? — он действительно не знает, как вовремя замолчать и остановить шутку — так что приходится заткнуть самому, снова целуя. Узкие холодные ладони пробираются под одежду — Роу крупно вздрагивает. Хуан, как любая гадина, греется только от живого тепла, так что прохладные мазки идут по груди и животу, свитер оказывается поднят, а пряжка ремня щёлкает, почти как клавиша печатной машинки. Медитативное, блять, занятие — чувствовать по телу нагревающиеся руки, и Роу в этом тонет, прикрывая глаза. Хуан как-то язвил — или это была нежность — что у него красиво подрагивают ресницы, когда он так делает, и «целоваться с закрытыми глазами, Роу, мне нравится твоя очаровательная привычка». Момент, когда Хуан снова опускается в кресло и целует его в низ живота, в просвете вскрытой застёжки брюк, Роу упускает. Видит светлую макушку — зализанные воском пряди, и не сдерживается от того, чтобы провести по ним пальцами — контраст грубой ладони со следами ожогов и мозолей и тщательно уложенных светлых «пёрышек». За такое следующий поцелуй больше напоминает укус, потом ему обязательно выразят возмущение. Когда Хуан берёт головку в рот, мягко обводя языком, в груди обрывается натянутая нить. Роу протяжно выдыхает, понимая, в каком напряжении был всё это время. Забавно, Райнер не напиздел и действительно отсасывает ему в кабинете посреди рабочего дня — мерные движения головы и языка, этого проклятого змеиного языка — Роу не сдерживается и зарывается ладонью в светлые волосы, не щадя остатков укладки. Хуан великодушно прощает ему это. Сосать тот действительно умеет, это маленькая демонстрация во всём, от острого насмешливого взгляда вверх — проблеск из-под линз и белёсых ресниц — до направленной за щёку головки, чтобы оставить видимый выступ. Маленькая демонстрация превосходства, потому что когда Хуан насаживается глубже — не остаётся возможности ни на взгляд, ни на улыбку, только влажные звуки и сжатые на чужом бедре пальцы — Роу чувствует, как у него слабеют колени. Он горбится, опирается на крышку стола позади двумя руками. Штаны вместе с ремнём сползают по ногам, и прохладный край столешницы прижат к коже — это помогает держаться в сознании, чтобы не подмахнуть бёдрами. Хуан не оценит, не с размером Роу, так что проще не мешать — и цепкие пальцы на коже только подтверждают это: негласное «не двигайся». Райнер играет на его чувствительных точках с той же методичностью, что и на нервах: даже когда отрывается, чтобы отдышаться и дать отдых челюсти, додрачивает пальцами, не позволяет передышки — игра исключительно на повышение. В какой-то момент Роу срывается на низкий неуверенный стон, просто потому, что ощущений слишком много, и они перестают помещаться за грудиной. Ножки оставляют мелкие царапины на полу, когда кресло подрагивает в такт движениям Хуана — больше амплитуда, выше скорость, и рука на бедре Роу сжата почти до боли, зато кольцо пальцев у основания члена тяжёлое и плотное. Разрядка накатывает изнутри черепа тяжёлой волной. Хуан отмахивается от предупреждения, сжимает пальцы, показывая, что заметил, но не размыкает губ, так что кончает Роу во влажный тесный рот. Звуки возвращаются одномоментно — привычный корабельный шум за стенками и тонкий треск кабинетных уфэшек. Он ждёт какой-нибудь язвительной насмешливой реплики, но тишина затягивается, и Райнер только шумно дышит, упираясь лбом ему в бедро — до Роу с опозданием доходит, что тот тоже возбуждён. Хуан с видимым усилием сжимает ладонь у себя на-над членом, по ткани одежды, пытаясь приласкать хотя бы так. — Помощь нужна? — собственный голос кажется хриплым и чужим. Роу не знает, как сейчас двинется — тело тяжелое, как мокрое ватное одеяло, но что-то он точно может сделать. — Как-нибудь сам, — Хуан вскидывает лицо, смотря снизу вверх, и обычно бледные губы сейчас яркие и припухшие — от этого неожиданно ведёт, как от портвейна натощак. Это гадёныш замечает — конечно замечает — и лениво ведёт языком по губам, облизываясь. — И, Роу, тебе действительно стоит меньше курить, чтобы мне было вкуснее. С собственной одеждой Хуан разбирается в пару движений — расстегнуть ремень, чуть раздвинуть ткань — и выдыхает болезненно-облегчённо, снова прячет лицо у бедра Роу — при движениях линзы холодят кожу. Сам себе дрочит коротко и рвано, с низкими постанываниями, и Роу может только мягко обхватить его ладонью под скулу, поглаживая кончиками пальцев шею в такт движениям чужого плеча — Хуан невнятно благодарит за такую ласку. Кончает он тихо — более судорожные движения руки, крупная дрожь, а потом резко обмякшее тело — Роу сильнее прижимает к столешнице, когда Райнер невольно наваливается на него. Роу понимает — он тоже предпочёл бы сесть, а лучше лечь, потому что после разрядки тело тяжёлое и лёгкое одновременно. Но напряжение вышло, как воздух из лопнувшего шарика. Хуан лениво потирается щекой о подставленную руку, приходя к себя, и Роу сглатывает чувство щемящей нежности. Неужели этот гадёныш опять намеренно его довёл? Если так, то теперь у лейтенанта к нему будет должок. Он чувствует себя спокойным и опустошённым, раздражения больше нет, только мягкая усталость. Свободной рукой Роу находит в кармане куртки сигареты. Курить хочется ещё сильнее, чем раньше, но в ближайшее время он точно не двинется. — Я закурю? — Хуан лениво тянет «ммм» и кивает — жёсткие волосы щекочут живот. — Спасибо, — он не уточняет, за что именно, Райнер как-нибудь сам сообразит, что благодарность не только за то, что вокруг стола будет вонять ещё и куревом. Щелчок зажигалки, как команда, заставляет их обоих двигаться. Интендант медленно поднимает голову и отстраняется — неустойчивое равновесие между спинкой кресла и прижатым к столешнице Роу. Сейчас, в сигаретной дымке и полумраке, в очках и с растрёпанными волосами он выглядит на свой возраст. А ещё усталым и смягчившимся. Роу не отнимает ладони от его щеки, и Хуан снова наклоняет голову, прикрывая глаза. Правду говорил, с такого ракурса ресницы красивые — светлые, почти невидимые при свете, но сейчас отчётливые. — Даже не доебёшься, что я прокуриваю тебе рабочее место? — спустя пять затяжек и вынутый из ящика платок — таких фокусов у Хуана в избытке, платок из ящика, ящик уф-ламп из рукава и многое другое, — разбивает тишину Роу. Райнер скидывает на пол испачканный платок и поправляет одежду — тщательно, почти как сам лейтенант, только у него не дисциплина, а красота — и только после этого начинает насмешничать: — Лейтенант, вы думаете, что первый тут курите? — в ящике находится ещё и полузаполненная пепельница, Роу может поклясться, что видел край гравированного портсигара — очень в духе Хуана. Но тот всё равно предпочитает перехватить сигарету у него из пальцев и докурить одной затяжкой, глядя в глаза. — В конце-концов, я, как и вы, работаю с идиотами и нуждаюсь в способах снятия стресса. — Что там, говоришь, было про фиксации? — всё ещё припухшие губы, обхватывающие фильтр — это снова действует на него сильнее, чем должно, и Роу не сдерживается. Хуан смотрит на него с ленивым весельем в глазах.