***
— Ах ты ж поганая блудница! От довольно сильного удара молоденькая попрошайка, пытавшаяся вытащить у Салазара кошель, упала прямиком задницей в грязь. После этого она драпанула от мага так быстро, что тот даже лица воровки разглядеть не успел. Но вот на её напарника, отвлекающего внимание, заклинание он бросить всё же смог. Деревенька, в которой юный Слизерин оказался исключительно проездом, не радовала развитой инфраструктурой — да в ней ничего, даже завалящей лавки или дома управляющего, не было. Попрошайки — были; девки, задирающие подол при первом требовании — были; дети-беспризорники, умнее, чем их родичи — были; с остальным как-то не сложилось. Придя в деревню, Салазар, видимо, принёс с собой северный ветер и нескончаемый поток светло-серых дождевых туч, наполненных воистину бесконечным запасом холодных противных капель. Они умудрялись пробираться Слизерину за шиворот, минуя водоотталкивающие чары. Из-за дождя хиленькие соломенные крыши домов отсырели в первый же день, дороги превратились в сплошную дрянь, а люди, и так не отличающиеся добрым нравом, вконец озверели: просили за ночлег больше, чем стоили все их хибары вместе взятые! Слизерину, как человеку, не очень-то обременённому моралью и взамен получившему изрядную долю бережливости (что особенно касалось кровно заработанных денег и имущества), было гораздо проще затуманить слабый разум деревенских мужиков и баб и столоваться совершенно бесплатно столько, сколько ему было угодно. Угодно было до конца дождя и более-менее просохших дорог, так что в затхлом городишке Салазар, как ему казалось, застрял навечно. Раздражённо запахнувшись в утеплённую не по сезону мантию, Слизерин, прошипев что-то нелицеприятное насчет погоды, направил свои стопы к единственной из здешних достопримечательностей — церкви. «Вот же», — в раздражении думал Салазар, — «нихрена нет, а церковь стоит!» Церквушка была бы мелкой, если бы стояла где-нибудь в хоть сколь-нибудь развитом городе, однако для населённого пункта в сорок семь человек она, по мнению Слизерина, была даже слишком громоздкой; самим крестьянам было бы полезнее не церковь иметь на заднем дворе, а хотя бы нормального скупщика, координирующего движения их имущества. Про драгоценные металлы тут и не слышали, и в ходу был бартер. Да и зачем крестьянам золото? С золотом, кстати, по всему острову была напряжёнка — налоги, которыми обложил население безымянный для Слизерина королишко, дабы выплачивать белобрысым дикарям дань, высасывали почти всю кровь у его несчастных подданных. Магов эти налоги, само собой, почти не коснулись, что не мешало Салазару, слывшему в определённых кругах излишне вспыльчивой и впечатлительной натурой, злиться вместо ничего не понимающих невежд. «Идиот, придурок, безмозглый келпи!» — сквернословил Слизерин про себя, уже будучи в церкви, — «Пополнять казну возможного захватчика, чтобы у того точно хватило денег на завоевание твоих земель? Кретин!» Хулить, пусть и у себя в голове, Салазар не стеснялся — он был самым настоящим безбожником. У магов это принималось, в принципе, благосклонно, а вот для магглов означало лишь то, что Слизерин был приверженцем непонятного ему «дьявола». Впрочем, не столь часто маг появлялся среди простых людей — уж больно грязными они были, а уж запах! Слизерину, с его прекрасным обонянием, становилось плохо от чуть подгнивших букетов в вазах его матушки, что уж говорить о крестьянах, что могли прожить жизнь, ни разу не намочив своё тело? «По крайней мере, дождь их омоет… ну хоть немного, а?» Общество людей, не наделённых высшим даром, — магией, — было Салазару противно до тошноты, однако, следуя завету отца, он путешествовал сначала по дальним странам. Затем — по ближним, напоследок оставив изучение родного для него клочка земли. Зарубежье радовало его почти ежедневно различными подарками: то яйцо василиска удавалось урвать по цене куриного, то забарахливший ковёр-самолёт отвёз не в ночлежку, а в покинутую гробницу, заваленную волшебными лампами, то ещё что-то подобное… Салазар грешил на никак не дающееся ему зелье удачи: наметки вроде были, но результат был так непредсказуем, что юный зельевар — всего-то пять лет практики! — опасался применять свои составы на магах. На себе после того случая — тоже; не после каждого зелья вдруг обретаешь змеиные черты и начинаешь шипеть не хуже всяких гадюк, ох не после каждого… Магглы, грязь под ногами порядочного волшебника, и вовсе не подходили ввиду отсутствия у них магического сердца и, как следствие, полной бесполезности зелий для их простых тел. Земли бриттов… что ж, знакомые красоты бесконечных лесов, гор и полян всколыхнули в груди Слизерина некий флёр ностальгии, не больше. Покосившиеся домишки бедняков и тёмные, стремящиеся ввысь серые глыбы лордских замков после невесомых дворцов падишахов вгоняли Салазара в беспросветные уныние и тоску. Немного обсохнув, маг прошёл за громоздкий каменный алтарь, заваленный кривыми деревянными кубками и пустыми глиняными бутылками из-под вина. Всего в нескольких шагах от алтаря Салазар оборудовал себе нечто вроде походной лаборатории, где варил свои экспериментальные зелья; без этой работы Слизерин уже не мыслил своих дней. Остановившись рядом с рунной цепочкой, ограничивающей его «владения» и делающей заключенное в ней пространство абсолютно невидимым и неинтересным, Слизерин нервно дёрнул уголком губ: для нормального акта зельеделия места было прискорбно мало. Да ещё и эти раздражающие проповеди каждый вечер… Ему было нужно, наконец, остепениться. Найти тихий угол, где он сможет творить, где не будет назойливых магглов, где за подозрительный взмах рукой не потащат на обряд экзорцизма. Вздохнув, Слизерин откинул светлые волосы со лба. Мечты, мечты…***
— Детка, это твоё… увлечение совсем не подходит молодой леди. — Да, матушка. — Иногда мне кажется, ты меня совсем не слушаешь… — Конечно, вы совершенно правы, матушка. — Хелег! — Ну что?! Хельга Хаффлпафф, отряхнув руки от драконьего дерьма — ах, какой чудесный компост, на века! — с негодованием посмотрела на свою мать — даму достопочтенного возраста с достопочтенными манерами и совершенно благородным видом: белая кожа, сумрачный взор, а эти тоненькие длинные пальцы! Да по ним весь город вздыхал: кто от зависти, кто от злости, а кто-то и от восхищения и любви. Сама-то Хельга, конечно, и лицом, и комплекцией, пошла в отца-горца: крупная, рыжеватая, на лицо — и вовсе простушка. А уж «эти её манеры»! Подумаешь, ну нравится ей копаться в земле, согнувшись в три погибели. Нравится удобрять, поливать, следить за ростом тоненьких росточков, которые, если капельку магии к ним добавить, становятся толще каменных дворцовых стен… Подумаешь, нравится ей по полям и лесам с духами бегать, ха! Зато сколько золота они получили с тех единорожьих волос, что она собрала? — Юная леди из достопочтенного семейства не копается в земле! Не сидит на корточках, столь неприлично расставив ноги! — Я в платье в пол, а не в рабочих штанах! — Не нагибается вообще! Не опускает свой взор в землю! Не… Устав слушать тоненький голосок собственной матушки, Хельга поступила так, как научил её отец: как следует харкнула в сторону и шмыгнула носом со всей силы. Матушка её, особа тонкого нрава, такого издевательства над нормами приличия не снесла и, едва не картинно охнув, свалилась в обморок. До земли с навозом, правда, не долетела, уж больно хорошо выучены были у семьи Хаффлпафф слуги. Подхватив матушку под белы рученьки, безликие и безэмоциональные мальчики-евнухи с поистине ангельской внешностью потащили бесчувственную леди Хаффлпафф к каретам. — Мда. Крякнув, Хельга поднялась с корточек и вытерла испачканные руки о ткань платья. Хорошо ещё, что матушка её не знает, как нравится юной леди Хелег одно особенное дельце — да её удар бы хватил, честное слово. Оглядывая свои владения, выделенные ей отцом и составлявшие около акра, Хелег удовлетворённо улыбалась: всё цвело буйным цветом. Жаль только, что магические растения не росли совсем, но для этого нужен был мощный магический источник, а что папка, что мамка у Хельги были людьми простыми, магии не знали. Придворный волшебник что-то вроде смыслил, но тот был больше по всяким скляночкам и колбочкам. Хельга ни разу не видела, чтобы он хоть что-то отправлял в полёт, что всегда случалось, стоило только Хельге разозлиться. Найти бы только магический источник, а там и папоротники зацветут!***
— Рованна? Что н’э тагх? — Всё нормально, Скальд. Мне немного нездоровится. — Точ-но? Рованна? — О, как же ты мне надоел… поди прочь! Поднявший было в удивлении брови викинг от взмаха руки своей возлюбленной вздрогнул и, глупо моргнув, вышел из каюты. Море чуть волновалось, и корабль немного качало. Ровена утерла холодный пот, застилавший ей глаза: видения всегда давались ей тяжело, даром, что магичила она в своей семье не первая. Хотя, стоило благодарить всех богов за то, что всё магическое действо протекало мягче, чем у её прабабки, к примеру. Бедная женщина впадала в летаргический сон, где и переживала всё, что чувствовали участники её видений. Сошла с ума, не дожив и до пятидесяти, несчастная женщина. Видения в её роду шли не привычными для оракулов и пифий картинами перед глазами, а по ощущениям. Мать Ровены ощущала запахи и слышала разговоры, бабка — жила чувствами других, прабабка осязала, а прадед — тот просто знал, точно говорил об уже совершившемся деле. Ровена, с её страстью к знаниям и привычкой всё обдумывать видения свои осмысляла. Откинувшись на подушки, Ровена помассировала виски. Как же не вовремя! Нет, видения, конечно, никогда не выбирали подходящее время для того, чтобы появится, но, во имя матери-магии, кто знает, как скажется оно на ещё не родившемся ребёнке! Волна предвидения накатывала с неумолимостью прибоя, и Ровене ничего не оставалось, кроме как поудобнее устроиться на подушках и зажать меж зубами кусок ткани от рукава платья. Красный. Красный-красный, почему так много красного? Даже у горцев волосы не такие красные. Почему красные? Они не должны быть такими, что не так? Почему? Они должны быть чёрными, ну, может не совсем чёрными, но каштановыми или чуть темнее… так почему красные? О, вот почему. Надо же. Всему виной — простая игрушка? Ну же, мужчина, что будет жить через тысячу лет, не наступи на… ах, как жаль, какие были кольца, в каких цветах… ребёнок плачет. Как громко. О, ну зачем сразу шлёпать-то? . Всё началось со сломанной игрушки? Дурость какая. Почему нельзя сделать новую — и малыш не будет таким красным? Как много красного. И белый. Как кровь с гноем. Фу! Фу, дрянь! Фу! Видение резко оборвалось, но кисловато-сладкий привкус во рту у Ровены остался, и женщина поспешила запить его вином. Между ног было мокро, а на светло-голубой ткани платья расплывались красные пятнышки. Ровена зло сощурила глаза: нет уж, не для того она терпела этого идиота-Скальда, чтобы одно замшелое виденьице уничтожило её дитя! — Скальд! — рыкнула женщина, и её названный муж влетел в каюту. — Курс на туманные острова! — Ветер злой, Рованна, н’э дойдйом. — Будет тебе ветер. Будет. А сейчас, — Ровена подняла на мужчину глаза, светящиеся серебром, и храбрый викинг в ужасе и почтении отступил назад, — поди прочь.