Сентябрь 2020 года
Что, если мы разрушим это всë?
И полюбим, как дураки
И все, что имеем, мы потеряем?
____________________
Ремус входит и обнаруживает Питера и Джеймса в гостиной. В атмосфере ощущается что-то тяжёлое, чего обычно в квартире не бывает. Здесь всегда шумно и грязно, а не тихо и темно. Джеймс спрыгивает с дивана, когда его видит. Он смотрит глазами, полными надежды, как будто Ремус идёт спасать чью-то жизнь, хотя на самом деле у него в руках уйма учебников, потому что он чуть не бежал из библиотеки для прихода сюда. Питер встречает вежливой улыбкой, и тревожная дымка на лице совершенно ему не идёт. Джеймс хватает за руку: — Он не выйдет из своей комнаты. И осознание поражает. Конечно. Это все объясняет. — Это сегодня, не так ли? Поттер кивает и не отпускает руки: — Да. Год. — Блять… — Ремус кладёт ладонь на его руку. — Как ты? Джеймс пожимает плечами, и его кадык начинает перемещаться: — Хорошо, наверное. Юбилеи меня не особо волнуют. Он уже ушёл, его не вернуть. Сегодня я скучаю по нему так же, как и вчера. — Да, понимаю. Просто… вот увидишь. Со временем обычно сложнее, потому что тогда начинаешь понимать, что они ушли, а вы не думали о них какое-то время. — Но я до сих пор о нём думаю почти каждый день. Это до боли честно, а в глазах что-то разбито, когда он говорит это. Ремус ненавидит себя за то, что забыл про этот день. Он протягивает Джеймсу руки, и друг обнимает с таким отчаянием, которое Люпин видел лишь в прошлом году. Он разделяет обеспокоенный взгляд с Питером, что казался таким же потерянным. Это несколько успокаивает. — …Я рад, что ты позвонил, Сохатый, — говорит, когда Джеймс наконец отпускает его. — Вы двое не должны проходить через это в одиночку. Питер подходит к ним, одним взглядом давая понять, что с этого момента берет друга на себя. Он кладет руку на плечо Джеймса и выдавливает улыбку. — Согласен с Лунатиком. Давай испечём твое любимое печенье. Что скажешь, Сохатый? Петтигрю работает в пекарне, и его выпечка — самое вкусное, что Ремус когда-либо ел. Мальчишки обычно никогда не отказываются готовить с ним. Но сейчас Джеймс не выглядит так, будто этого хочет, но отказать не может, ведь друзья стараются изо всех сил поднять ему настроение. — Спасибо, ребята. Ремус наблюдает, как они проходят на кухню, и глаза с тревогой бегут в конец коридора. Из закрытой двери доносится громкая музыка. Живот скручивает: именно так Блэк делал в прошлом году. Джеймс смотрит на него с такой глупой благодарностью и надеждой: — Думаю, ты единственный, кто сможет увидеть его сегодня. Он старается не думать о значении этих слов и подходит ближе к комнате. Сквозь дверь играет «The Strokes», на мгновение возвращая в старшую школу. Они снова делят наушники с Сириусом под деревом в Хогвартсе. Голова на плече, а солнце слишком палящее для Англии. Ремус стучит, когда песня заканчивается, чтобы его услышали. — Ради всего святого, Сохатый, иди на хер, — отвечает Сириус тоном, совершенно непохожим на свой. — Это я. — Лунатик? — Открой дверь, пожалуйста. Парень молчит несколько секунд, и Ремус думает, что проиграл битву. Почему у него должно получиться, если Джеймс пытается с самого утра? Но он слышит звук открывающейся двери, в голове мелькают слова Поттера, а в ушах стоит ритм сердцебиения. — Я же могу войти? — Конечно, проходи. Люпин проходит вглубь комнаты со страхом, растущим в животе. Неуверенность окутывает с ног до головы. Он был здесь ровно год назад и то, что нашел тогда, совершенно не хотелось бы увидеть снова. Тогда это был не человек. Это был призрак. В комнате стоит темнота, а «The Strokes» сменился «Queen». Ремусу рассмеяться бы над ироничностью и тем, насколько это клишировано, но сейчас ему не хочется этого делать. Глаза слезятся от запаха сигарет. Сириус лежит на кровати, повернувшись лицом к стене, и Ремус его не видит. Он ничего не видит. Просто угадывает, как пройти, потому что провел здесь достаточно времени, чтобы запомнить, где находится кровать и куда повернуться, чтобы не удариться о стол. — Я могу включить свет? — Я бы не хотел этого. — Хорошо… Можно мне сесть рядом с тобой? — Конечно. Ремус не думал, что это будет так просто. Он снимает ботинки и аккуратно садится рядом с Сириусом. Воздух вокруг них кажется тяжелым, словно передавая настроение сегодняшнего дня. Брюнет не поворачивается к нему, и все, о чем он может думать, это о бледной коже. — Как ты? — попытался заполнить тишину между ними. — Это глупый вопрос. — Я знаю, извини — Не извиняйся. — Хочешь обняться? — боясь спугнуть Сириуса, голос становится едва громче шепота. — Пожалуйста, — выдыхает и, наконец, поворачивается к нему. Лицо залито слезами, а глаза покраснели и опухли. Он выглядит таким беззащитным, что все, что может сделать Ремус — это раскрыть руки для объятий. Сириус обнимал так же крепко, как когда они были детьми, и он приходил к нему в постель после кошмаров. Его грудь трясется, и Ремус уверен, что тот рыдает. — Чертов год, Рем. Уже год, как забрали моего младшего брата. В основном он говорит только для себя, но Люпин знает, как важно быть кем-то выслушанным в такие моменты. — И ты пережил этот год, Бродяга. Я так горжусь тобой. — Но это несправедливо! — Да, — целует его в макушку, — я знаю — Мне не следовало оставлять его там. И вот они снова возвращаются в прошлый год. — Послушай, я знаю, тебе будет все равно, никакие слова не помогут, но все что я скажу — это не твоя вина, Сириус. Это никогда не было твоей ошибкой, и ты ничего не мог с этим сделать. Сириус все еще лежит у него на груди, и Ремусу хочется увидеть его лицо. Он хотел бы коснуться его и избавить от всех проблем. Хотел бы снова сделать его счастливым. — Я тебе не верю. — Понимаю, — выдыхает он, — просто хочу, чтобы ты это знал. — Ремус? — М? — Это когда-нибудь закончится? Боль? Я всегда буду скучать по нему? У Ремуса сжимается горло. Он думает о фотографии на тумбочке, о яркой улыбке матери и о своем глупом лице рядом с ней. Он думает о запахе чая «Earl Grey», который пьет каждое утро, как это делала она. Он думает о ее любимой книге, лежащей на полке, которую он перечитывает каждый раз, скучая. Он думает о том, что прошло больше месяца с тех пор, как звонил отцу, и не хочет этого делать. Ведь в конце концов диалог сведётся к теме о матери, и они оба будут притворяться, что в их глазах не стоят слезы. Голос дрожит, когда он отвечает: — Нет. Не совсем. — Блядство. — Это отстой, да. Боль и тоска не уйдут, но со временем ты научишься с этим жить. Сириус отстраняется, чтобы встретиться с его глазами. Они едва видят друг друга, но Ремус чувствует дыхание на носу, когда его спрашивают: — А ты? И он надеется, что тот тоже может чувствовать дыхание, когда шепчет: — Надеюсь. Сириус кивает и подвигается ближе, прислоняясь спиной к стене. Дэвид Боуи поет что-то о том, как наполнить сердце любовью, и Ремус надеется, что у Сириуса будет так же. Они сидят там, соприкасаясь плечами, и Боуи — это всё, что осталось. Люпин ненавидит, что на этот раз слов недостаточно, чтобы спасти ситуацию. Он ненавидит то, что даже для него их смысл утерян. Он чувствует себя бесполезно и неуместно. Никто из них не может быть прав. Сириус кладет голову ему на плечо, и его темные волосы щекочут шею. И нет сейчас ничего важнее, чем звук сердец, бьющихся слишком быстро. Это доказательство того, что они живы. Потому что жизнь приходит и уходит, и иногда уходит быстрее, чем приходит. Поэтому год назад адвокат семьи Блэков позвонил Сириусу, чтобы сказать о смерти брата. Ремус не может точно сказать, как долго они остаются в таком положении. Нет ничего, кроме тишины и их присутствия друг у друга. Но из кухни доносится запах выпечки, выводя из транса. — Ребята пекут любимое печенье Джеймса, но уверен, они приготовили и для нас. По крайней мере, — он заставил себя рассмеяться, — если Джеймс не найдет наше отсутствие как повод все съесть. Сириус покачал головой: — Мне не хочется есть. — Ты должен, Бродяга, — пытается Ремус, — ради меня? — Я помню, как в прошлом месяце ты ел только кофе и шоколад. — Не на все, что я делаю, стоит равняться. — Думал, ты пример. — Нет… Но я образцовый. — А я Сириус. — Приятно познакомиться. Они слишком долго смеются над несмешной шуткой, но Ремусу все равно, пока он слышит смех Сириуса. Пока у него получается принести ему хоть немного радости. И останавливаются глупо. Глаза в глаза. Они не могут видеть в темноте, но знают друг друга так хорошо, что могут найти лицо другого с закрытыми глазами. Ремусу не нужно видеть Сириуса при лучшем освещении, чем сейчас, когда лучи еле пробиваются сквозь закрытые шторы, чтобы знать, что он прекрасен. Знать, что он более, чем красив. И не зная почему целует его. Это единственное, что хотел сделать Ремус. Вот только быстро отстраняется, пораженный тем фактом, что не должен был это делать. Не тогда, когда Сириус так уязвим, как сейчас. Это кажется Ремусу настолько неправильным, что хочется выть. — Прости, Бродяга. Сириус все ещё близко к его лицу и не желает отодвигаться. — Простить за что? Люпин отчаянно жестикулирует руками. — Это… Я… Мы не должны. Я имею в виду… Я должен… И спрыгивает с кровати, берет ботинки с пола и выбегает из комнаты, как вор, оставляя Сириуса одного. Он торопливо приходит на кухню, и улыбка Джеймса спадает. — Он не выйдет, да? — Я… Но появляется Сириус. Он стал ещё красивее теперь, когда Ремус увидел его при ярком свете осеннего солнца. На нем футболка с неизвестной группой и спортивные штаны, но он выглядит идеально. Поттер прыгает со стула к своему лучшему другу. — Сириус! Джеймс и Сириус обнимаются. Нет, они падают друг другу в объятья, и горе сближает их сильнее, чем когда-либо раньше. Ремус знает — смотреть не следует. Это кажется настолько интимным. Почти так же опьяняющее, как вкус губ Сириуса. Он смотрит на пол, на кухню и вообще на все что угодно, кроме них. Потому что в тот день, когда потеряли Регулуса, они потерялись в горе так, как Ремус и представить себе не мог. Он занял себя завариванием чая, и воспоминания прошлого года крутятся в голове, пока он ставит чайник. Он помнит плачущего Джеймса, прижимающего письмо к груди, кольцо на его пальце и «нет, ты ничего не понимаешь, Ремус, он оставил мне свое кольцо!». И на самом деле, он никогда не понимал, что это значит, ведь не был достаточно близок с Регулусом. Помнит ругань. Ссоры. Он никогда не слышал, чтобы два лучших друга так кричали друг на друга. Они просто выкрикивали слова, пытаясь придать им последовательность. Пытались понять мир, который рухнул. Мир, который стал слишком хрупким и страшным. Люпин до сих пор видит разбитый взгляд на совершенном лице Сириуса. Раньше он никогда не был так похож на пустую оболочку. Даже когда жил со своими так называемыми родителями, он выглядел лучше. Потому что его младший брат был жив. Против него, да, но из плоти и костей. Дышал полной грудью достаточно хорошо, чтобы ругать из-за всяких мелочей. Потому что его младший брат не покончил с собой и не оставил после себя ничего, кроме письма и кольца. Ремус вспоминает прошлый год с ужасающей болью. Это был в первый раз, когда он увидел Джеймса в слезах. Джеймса, который был достаточно зрелым, чтобы позвонить Лили и расстаться с ней, потому что ему нужно было оплакать свою первую любовь. Джеймса, навсегда потерявшего вечную улыбку и последовавшего за Сириусом в мир, полный тьмы. Он помнит вечер и лекцию о воле Регулуса от Вальбурги и Ориона. Выражение ненависти на их лицах, когда сын попытался вмешаться. Как Сириусу пришлось драться только за то, чтобы пойти на похороны своего брата. Как Джеймса назвали вором за то, что он ушел с семейным кольцом Блэков, тогда как Регулус специально решил, что хочет подарить его единственному человеку, которого когда-то любил. А теперь и Джеймс, и Сириус стоят живые в своей гостиной. Сириус все ещё разбит, а Джеймс вернулся к Лили — любви всей его жизни, как он ее называет, и Ремусу только остаётся надеяться, что он прав. — Прекрасно, — говорит Джеймс, в последний раз погладив Сириуса по голове. — Мы закончили плакать, теперь пришло время для печенья. Питер улыбается: — Мне нравится ход твоих мыслей, — и протягивает тарелку. Сириус садится рядом с Джеймсом и смотрит на тарелку, потом на Ремуса, который изо всех сил старается не обращать на него внимание, потом снова на печенье. — Пожалуйста, съешь что-нибудь, Бродяга, — умоляет уже не Ремус, а Поттер. Каждый день они боятся потерять Сириуса. — Я не голоден. — Мне все равно, положи это печенье себе в рот и проглоти. Блэк вздыхает, но не может скрыть лёгкую улыбку: — Хорошо. — Спасибо. И все они знают, что Джеймс имеет в виду.***
Через два дня после поцелуя Сириус пишет ему, чтобы узнать, не хочет ли он выпить в их излюбленном пабе «Три метлы». И теперь они сидят на своем месте и разговаривают так непринужденно, как будто их губы не касались друг друга каких-то сорок восемь часов назад. — Помнишь прошлый год? — спрашивает Блэк над кружкой пива. Ремус хмурит брови и делает глоток: — Думаю, да. Я не настолько стар, что бы у меня были провалы в памяти. Сириус усмехается, и сердце Ремуса согревается. — Нет, я говорил о том, что мы делали в это время в прошлом году. Он помнит, что провел неделю, живя с Сириусом в одной комнате сразу после смерти Регулуса. Он спал рядом с ним, а Сириус вообще не смыкал глаз. Они выжили вдвоем только благодаря стряпне Питера. Ремус никогда не оставлял его одного больше чем на час. Потому что каждый раз выходя из своей комнаты чувствовал страх, а паника наполняла его с каждой минутой, и он чувствовал себя обязанным вернуться, чтобы проверить, дышит ли еще Сириус. — Да, — смотрит на свое пиво, — один из самых мрачных периодов, который мы прошли. — И все же ты остался. Сириус смотрит прямо на него, когда Люпин встречается с ним взглядом: — Очевидно. Я никогда не оставлю тебя, Бродяга, особенно в такое время. Это кажется странным, но они прошли через это. Они знают, что сделают все друг для друга. Сириус делает глоток пива, не разрывая зрительного контакта. — А помнишь четверг? — спрашивает, заставляя краснеть. — И это тоже, — смущённо говорит Ремус, потому что это все, о чем он мог думать последние два дня. — Почему ты проверяешь мою память? — Мы поцеловались, Лунатик. И он действительно мог подождать несколько секунд, пока Ремус судорожно глотал пиво, потому что теперь он кашляет так сильно, что заставляет задуматься, а не умрет ли он. Счастливая смерть — задохнуться на глазах у любви всей своей жизни, когда эта любовь говорит об их поцелуе. У него слезы в уголках глаз, когда он наконец может дышать, а у Сириуса появляется слегка насмешливая улыбка. — Да, Сириус, мы поцеловались. И я извинился. Брюнет выглядит упрямым ребенком: — Да, но зачем ты это сделал? — Потому что… Это… — вздыхает, — это было неправильно. Ты был не в себе. — Нет, — говорит Сириус, и он абсолютно серьёзен. — Я думаю, что никогда не был собой, пока не поцеловал тебя, Ремус. — Послушай, ты был таким уязвимым и… — качает головой Ремус. — Но я хотел тебя увидеть, — у Сириуса есть дурная привычка перебивать людей. — Я был рад, когда Джеймс сказал, что звонил тебе. Я знал о твоём приходе. Ремус открывает рот от шока, сам того не желая. — Ты хотел меня видеть? — спрашивает, и все тело становится теплым, а сердце снова начинает биться слишком быстро. Сириус кивает с застенчивой улыбкой. — Почему? Он пожимает плечами: — Не знаю. Все, что помню, ты единственный, кого я хотел увидеть в тот день, — двигает пальцами по столу, — это должно что-то значить. И Ремусу кажется, что его мозг разучился работать. — Но что это значит, Сириус? — Я хочу, чтобы ты снова поцеловал меня. — Сириус… Парень сплетает их руки на столе, и Ремус думает, что вот-вот умрет. Это лучший способ умереть, нежели задохнуться. Умереть держа руку Сириуса. — Сделай это, Луни. Ремус в панике. Оглядывается и понимает, что оба стакана пусты: — Может быть, нам пора идти? — Ремус, — Сириус выглядит так, будто собирается убить. — Прости, просто… Это вообще хорошая идея? — Какая? Ремус почти дрожит, когда говорит: — Мы. — Что ты имеешь в виду? — Сириус выглядит так, словно Ремус ударил его. — Я хочу поцеловать тебя больше всего на свете, но… если мы сломаем все, что у нас есть сейчас? — отпускает руку Сириуса. — Я не могу позволить себе потерять тебя как друга. Сириус задумался на минуту. Ремус всегда все обдумывает, но он так же влюблен в Сириуса уже много лет, и если бы захотел быть с ним, то давно бы рискнул. Просто знает, что не на все риски стоит идти. — Мы не знаем, пока не попробуем, Рем. Я хочу рискнуть, а ты? И то, как Сириус смотрит на него, делает Ремуса слабым. Есть уверенность, что то, что они чувствуют, реально. Что-то просто шепчет: «вы не сможете избежать этого». Так Ремус встаёт и целует Сириуса во второй раз в своей жизни. Все равно, что они в пабе с громкой музыкой, которую он не любит. Не волнует его и то, что они делают шоу всем посетителям. Потому что губы Сириуса до невозможного мягкие. Потому что Сириус отвечает на поцелуй. Потому что жизнь впервые кажется полной. Как будто он был головоломкой, и, наконец-то, нашел свою недостающую часть. В ту ночь он узнает, что никогда не был целым, и что Сириус сделал это. Они целуются снова и снова по дороге домой, останавливаясь на каждом шагу для того, чтобы снова попробовать губы друг друга. И это никогда не казалось настолько правильным. — Здесь ничего не может пойти не так, — думает Ремус, когда они лоб в лоб стоят посреди улицы. Ничто не может пойти не так, потому что он так сильно любит этого парня, что не может представить себе мир, где их бы не было.