***
Господин писарь молчал. Молча и беспрекословно забирался он в карету, молча подтягивал локти, устроенный между Милошем и Берингаром, молча смотрел перед собой — и молча закрывал глаза и дремал, когда ему того хотелось. Он даже не представлял, что стал для Адель чем-то вроде охранного амулета: когда её все бесили, она смотрела на писаря. Писарь не был ведьмой, несмотря на то, что от него разило десятками чар и следами обета; писарь не был мужчиной-колдуном — то есть, Адель не считала его за такового, поскольку мужчины-колдуны её выводили из себя, а писарь — нет. Может, за пределами обета он был ужасным человеком, но сейчас Адель почти наслаждалась его обществом. К сожалению, идиллия продлилась недолго. Когда на очередной стоянке Берингар заметил, что Адель проводит много времени с писарем и книгой, он ничего не сказал, но уединение кончилось — кто-то из группы отныне всегда ошивался рядом. Наблюдательности у Адель было не меньше, чем у брата, чего не скажешь о терпении. — Оставьте меня в покое! — заявила она при первом же удобном случае. Берингар посмотрел на неё, Милош поднял бровь, писарь промолчал. — Я согласна делать то, что вы скажете, когда мы заняты делом, и даже терпеть всех этих знатных выскочек тоже согласна, но хоть иногда я могу оставаться одна?! Или с писарем? Мы ведь должны охранять писаря, разве нет? — Должны, — ответил Берингар. При виде его невозмутимого холодного лица Адель захотелось что-нибудь поджечь. Писарь промолчал, Милош опустил бровь. — При всей настороженности, которую вызывает твоё поведение… — Можно покороче? — Нельзя. При всей настороженности, которую вызывает твоё поведение, дело не в нём. Мне не нравится повышенное внимание к нашей группе, а также самовольный уход господина писаря из дома Стефана, — развил мысль Берингар. — Любой из нас может оказаться ненадёжен, и не только ты. Виноват, я подумал об этом после того, как заметил твою симпатию к его обществу, однако именно это позволило мне понять… Что он там ещё понял, Адель не слышала. В ушах раздалось какое-то шипение и треск, как от разгорающегося костра. Что-то такое она испытывала недавно… И забыла! Это плохо… Фигуры перед глазами слегка расплывались. Писарь оторвался от книги — он редактировал записанную на днях историю деревенской знахарки — и поднял голову, затем равнодушно её опустил, ему ничего не грозило. Милош схватил Берингара за плечо и оттащил в сторону… с линии огня. Адель увидела, как от неё рванулось живое пламя, которое могло задеть следопыта, но в итоге охватило стол. — …воды с кухни. Ведра хватит, ну, живей там! — Как ты успел? — Успел что? Оттолкнуть тебя? Да прости уж, ты не тяжелее безансонской шторы. — Успел заметить, Милош. — А-а, — неопределённый звук вернул Адель в действительность. Она уставилась на спутников, на свои руки и отшатнулась. Берингар смотрел внимательно, Милош — недоумевающе. — Не знаю, просто почувствовал. Стол потушили. Им пришлось заплатить, и кто-то заплатил, Адель денег не видела, она вообще мало что видела, оглушённая осознанием. Ей было плевать, что она только что потеряла контроль, едва не подожгла Берингара и вообще повела себя дурно, реакция Милоша её тоже не восхищала — вот уж кто спокойно восхитится собой сам. Адель вспоминала, когда ей точно так же жгло глаза и сердце, и вспомнила, и многое встало на свои места. — Где Арман? — собственный голос прозвучал хрипло и как-то жалко, Адель это не понравилось. — Или с братом я тоже оставаться не могу? Помнится, вы нас обоих считали подозрительными… — Можешь. — К счастью, Берингар не стал распространяться о том, что Арману он доверяет больше. Это было так же очевидно, как то, что дождь идёт сверху вниз. — Он был во дворе. Адель кивнула и, по возможности избегая чужих взглядов, вырвалась на волю. В лицо ей ударил свежий послегрозовой воздух, жаль только, что это совсем не помогло… И почему бы ей не брызгаться водой, не вызывать какие-нибудь ветры? Почему сразу огонь? Любая стихия способна убить, но эта — особенно. Арман был там, собирал вместе с Лаурой какие-то травы. Трогательная, наверно, парочка, но сейчас Адель не остановил бы и поезд. Она подлетела к брату со спины, схватила его за плечо чуть дрожащими пальцами и выпалила: — Раздевайся. Немедленно. Лаура обязательно сказала бы что-нибудь неприятное, если б не покраснела до корней волос. Даже Арман немного удивился, впрочем, его выходки сестры смущали гораздо меньше. Поднявшись с колен, он оставил Лауре какие-то мешки и серп и спокойно предложил: — Не знаю, что у тебя на уме, но мы могли бы зайти в дом. Путь по лестнице до комнаты Адель ощущала очень плохо — ей в глаза до сих пор бросались вспышки пламени, и она изо всех сил боролась с внутренним огнём. Когда дверь закрылась, стало очень тихо. Адель увидела перед собой низкое маленькое окно, грязноватый стакан с водой, свои дрожащие на коленях руки — она сидела — и подол юбки. Звуки до сих пор не проникали извне. Горячо, как же горячо… пламя воистину проклятое… Она сорвалась с места и три раза прошлась по комнате рваными шагами, тыкаясь в стены, пошатываясь и тяжело дыша, как будто борясь с невыносимой болью. Наконец Адель остановилась, опустив голову, возле того же неказистого окна. Арман ждал; застывший у двери, он не напоминал Берингара, который застывал так, что его можно было спутать со статуей. В отличие от привыкшего выжидать охотника, Арман был человеком. Человеком! Даже не будь он братом, внезапно поняла Адель, он был бы ей приятней этого ледяного чучела, слишком наблюдательного, чтобы убить, и слишком неприступного, чтобы ненавидеть. — Я готов, — сказал Арман. Он не улыбался, внимательно и с лёгкой тревогой глядя на сестру. Он знал, когда не стоит вмешиваться… — Ты всё ещё хочешь, чтобы я разделся? — Да, — голос Адель всё ещё напоминал карканье больной вороны. — Да, хочу. — Совсем? — Нет, только… только сверху. Брат кивнул и, сбросив верхнюю одежду, принялся расстёгивать рубаху. И ни одного вопроса, ни одного затравленного взгляда! Адель смотрела на него и успокаивалась — ей было приятно знать, что рядом хотя бы один родной человек, который способен не злить её… Настроение юной ведьмы менялось быстрее, чем она замечала — совсем недавно Арман был виноват в каких-то мелочах, но сейчас, прямо сейчас, она этого не помнила. Места для памяти в голове не осталось, только затихающее пламя, зыбкое подобие спокойствия и любовь к брату. Он отбросил рубаху и встал напротив, слегка усмехнувшись. Раскинул в сторону руки. Доверительный жест — сердце в бледной груди так близко, и оно ничем не защищено! Адель сделала глубокий вдох и, стараясь забыть обо всём, что ненавидела, медленно обошла Армана со всех сторон. Ни на груди, ни на спине, ни на животе… ключицы, руки, шея… снова руки… Нет, неужели всё было в порядке? Она не могла поверить. — Снимай штаны. Вообще всё снимай! — Сестрица, — поморщился Арман, — мне не пять годиков. И всё равно, чего ты там не видела? — Оставь свои пошлые шутки при себе, — потребовала Адель. Она уже не злилась, боялась возвращения вспышки. — Пожалуйста, Арман. Я должна знать, не ранен ли ты. Понимание на его лице не утешало, однако после этих слов Арман покорно разделся. Не считая каких-то старых шрамов, дорожных синяков (ноги Берингара?) и пары царапин от серпа, он был абсолютно цел. Адель отошла и присела на подоконник, угрюмо уставившись в пол. Не привиделось же ей… — Что ты хотела найти? — мягко спросил Арман, одеваясь в другом углу. — Скажи мне. Тот самый голос, после которого все его слушались. Проникновенный и такой простой. Адель ответила, не поднимая головы: — Внизу я разозлилась и чуть не обожгла Берингара. Чёрт бы с ним, но я вспомнила, что недавно делала что-то подобное… и вспомнила, когда… — Она резко вскинула голову и поглядела на брата: тот слушал с вниманием, не меняясь в лице, и никак не давал понять, о чём думает. — Дома, на Круа-Руссе. Я как будто обожгла тебя, и потом ты был странный… и я вспомнила, как Мельхиор лизал тебе руку, и как в дороге ты много молчал… Я была уверена, что ранила тебя, но не вижу никаких следов. — Посмотри на меня ещё раз, — предложил Арман и протянул руки. — Посмотри, чтобы убедиться. Она посмотрела и ничего не нашла. Какое-то время они сидели молча, слушая, как в окно опять стучится дождь. В голове Адель всё потихоньку приходило в порядок, и она вспоминала события минувших дней. Пять городков, три истории. Косые взгляды ведьм и равнодушные — одного сельского колдунишки, который слыхом не слыхивал фамилию Гёльди и вообще почти ослеп. Скверная еда в трактире, долгие весенние дожди, ветер, заставлявший слезиться глаза, и бесконечная выматывающая борьба с собой. Адель не вникала, о чём говорят остальные — знала только, что Берингар чем-то недоволен. Борьба… как же она устала. — Я просто хотела знать, не ранила ли тебя, — почти шёпотом сказала Адель. Её щеки коснулась холодная ладонь брата — единственного человека, чьё прикосновение было ей приятно. Тёмные глаза Армана оказались совсем близко. — Послушай меня… ты знаешь, что я люблю приврать, но между нами не должно быть лжи. Мы умеем причинять друг другу боль, такое бывает со всеми, даже когда люди любят… особенно когда они любят. Так? — Так. — Сейчас на мне нет никаких следов, — тихо, но твёрдо сказал Арман. — Ты видела это сама. Адель, на мне нет никаких следов, нанесённых тобой. Адель смотрела на него в ответ, чувствуя, что печаль затопила её сердце до краёв. Он совершенно точно врёт, но врёт так, чтобы она поверила — чтобы он сам поверил. Врёт ради неё и ради них обоих. То, что не осталось ожога, действительно странно, но Адель не могла припомнить мази, которая свела бы след так быстро. То, что она не находила решения, не означало, что Арман говорит чистую правду. — Никаких следов от меня? — она попыталась улыбнуться и выпрямила спину, высвобождаясь из полуобъятий. — Сейчас оставлю. Любой другой при этих словах сбежал бы. Арман, конечно, напрягся, но не сдвинулся с места. Адель подалась вперёд и легко поцеловала его в лоб. — Пусть будет хотя бы этот. Я люблю тебя. Арман опустил голову, чтобы она не видела его лица, и быстро сжал руку сестры. — Я знаю.***
Они шли дальше, но легче не становилось. Писаря и книгу чаще всего охранял Милош со своими пистолетами, к ним в компанию набивалась Лаура — она тихонько плела свои амулеты, неловко поддерживая разговор. Берингар был занят поисками новых следов магии, ему помогал Арман, чему-то научившийся от следопыта. Адель приходилось проводить время либо с теми, либо с другими, и она почти нашла гармонию: в первом раскладе её утешал писарь, во втором — Арман. Увы, от Лауры и Берингара никуда не деться, а Милош был бы гораздо более милым, если б почаще молчал. Его разговоры по делу не казались пустопорожней болтовнёй, но Адель раздражал голос — слишком высокий для мужчины, звонкий какой-то, как колокольчик, который висит на линии ветра и никак не может заткнуться. Злость закипала в ней, как варево в котле. Такое всегда случалось в предвестии Вальпургиевой ночи. Ночь всех ведьм… всех, кроме Адель. Лаура Хольцер расцветала, больше улыбалась, и даже её волосы казались пышнее. Адель едва могла держать себя в руках. Тысяча проклятий, она вообще не могла! Всё её естество готовилось к тому, чтобы выпустить силы на волю на верхушке горы, расслабиться, набраться сил у других, и только голова понимала — этого не будет. Теперь они направлялись в Мец, город-крепость на северо-востоке Франции. Первые попытки пересечь границу по-людски не увенчались успехом, и Берингар договорился с кем-то важным, чтобы их провели или дали магический ключ — подробностей Адель не держала в голове, ей перестало быть интересно всё, кроме… да что уж говорить об интересе, все силы уходили на то, чтобы казаться спокойной. Хотя бы казаться. Похоже, маленькая деревня, где они заняли пустой дом накануне въезда в город, могла ей в этом помочь. Тут Адель удалось найти спасение: она осталась почти одна с писарем, чего не случалось уже несколько дней. Милош и Арман ушли вдвоём, исполненные решимости выследить своих же преследователей, Лаура заснула, утомлённая изготовлением амулетов. Адель никак не могла взять в толк, на что уходят эти плетёные изделия и пользуется ли ими хоть кто-нибудь, пока не поняла — девица Хольцер в самом деле делает что-то нужное для группы, только ей, Адель, не перепадает ни охранного амулета, ни ловца дурных снов, ни маленькой согревающей вязанки, которую другие клали за пазуху. Лаура, при всей своей внешней наивности и безобидности, ненавидела спутницу не меньше, чем та её. Так, Адель осталась в общей комнате с писарем и Берингаром. Она коротала вечер за штопаньем братского плаща, Берингар писал письмо, а писарь возился с книгой. Он часто сидел так, перепроверяя страницы, пополняя запас чернил, очиняя перья и заготавливая вкладыши. Писарь делал всё, что ему было положено, и не делал ничего, что было бы лишним. Ей бы так… хотя бы иногда. — Как твои дела? — спросила Адель, откладывая шитьё и наклоняясь к писарю через стол. Берингар посмотрел на них, ничего не сказал и продолжил заниматься своим делом. Две свечи тускло освещали стол, и казалось, что между ними — целые мили. — Как обычно? Вот и у меня тоже… Мне нравится твой гербарий. Может, магия из этих лепестков и выдохнется, но потомки хоть узнают, как они выглядели. Благодаря своей односторонней симпатии к молчаливому писарю, Адель почти полюбила книгу. Она не носилась с ней как с великой миссией, как это делали другие, но ощущала книгу как живой организм, наполненный уже десятками разных историй. Кое в чём Арман и Берингар оказались правы — ей нравилось чувствовать магию, ей нравилась сама магия. Пожалуй, за книгу саму по себе Адель могла бы убить… Ей казалось, что эта вещь куда живей, чем некоторые люди рядом с нею. — И пальцы у тебя красивые, — добавила Адель. Она общалась с писарем, как со своей собакой, не нуждаясь в ответе и позволяя себе глупости. Всё из-за того, что она не считала его человеком: не будь писарь обременён своими страшными обетами… но он был обременён. Адель больше не отвращал его неприглядный внешний вид, ей нравилось изливать душу «пустому сосуду», или как там его назвал Берингар. Писарь, конечно же, не ответил. Поглядев пустым взглядом на Адель, он продолжил распрямлять сухой кленовый лист. Потом он поставил какую-то печать, потом — вложил закладку. В глаза Адель бросилась история Жизель: хотелось почитать, но, если честно, она плохо слушала правила игры и не смогла вспомнить, позволяет ли подобное Берингар. Настроение у Адель было на редкость спокойным, и ей не хотелось подставляться под удар. — И хорошо, что ты всё время молчишь. Я вот это очень ценю… Тебе, наверное, тяжко там, внутри. Хочется выйти из себя, покинуть кокон, а ты не можешь, — Адель неожиданно поняла, что ей ещё нравится в сущности писаря: их неуловимое и вместе с тем очевидное сходство. — Не надо, Адель, — заметил Берингар и обмакнул перо в чернильницу. — Точно. Ты ведь принёс обет добровольно, а я и забыла… Вот у меня выбора не было. — Адель мало волновало, что она откровенничает в присутствии следопыта. Тот и так всё знал, и вообще ему было наплевать. — Впрочем, хватит обо мне. Красивый почерк! Понятно, почему старейшины остановили свой выбор на тебе. — Спасибо, — сказал писарь. Адель запнулась, подавившись словом, Берингар резко повернул голову в их сторону. Для писаря ничего не изменилось: сказав это, он продолжил свою работу, как ни в чём не бывало. Невзрачное лицо осталось прежним, и ни один жест не выказывал желания продолжить разговор. Под пристальным вниманием Берингара Адель попробовала сказать ещё несколько ничего не значащих фраз, но тщетно — все они остались без ответа. — Что это значило? Обычно он не разговаривает. — Ничего хорошего, — хмуро заметил Берингар, забывший о своём письме. — «Необычно» нам не на руку. — Но это магия, — слегка фыркнула Адель. — Здесь нет места обычности. — Вот именно… Предложи ему прогуляться, если тебя не затруднит. — Что? — Адель выглянула в окно, хотя это было лишним: в стёкла до сих пор колошматил жестокий дождь, в стёкла и, вероятно, в спины отсутствующих Армана и Милоша. — В такую-то погодку? — Просто предложи. Адель неуверенно пригласила писаря на прогулку, тоже заинтересованная в результатах опыта — ничего. Она поняла, в чём дело, и постаралась произнести те же слова веселее, серьёзнее или увереннее, но снова не преуспела. Берингар жестом остановил её: — Спасибо, достаточно. Возможно, дело в том, что тебе это действительно не нужно, а про почерк ты говорила от души. — Если бы говорить от души помогало, он бы всем отзывался! — Не всем, — взгляд Берингара показался ей тяжёлым. — Ты очень сильна, а слова сильной ведьмы, как и мысли, порой обладают даром убеждения. Даром воплощаться в жизнь… На господине писаре много, очень много заклятий, и его собственное добровольное согласие — данный им обет, как ты помнишь — скрепляет волю гораздо сильнее, чем чары, наложенные извне. Однако… — Однако, — повторила Адель. В горле пересохло от неожиданной догадки, и она сама удивилась тому, что её это задело. — Хочешь сказать, что есть что-то посильнее личной воли? — Не хочу, — медленно ответил Берингар. Он ходил кругами вокруг писаря, как хищный зверь, и размышлял. В такие моменты следопыт, бывший хорошо если ровесником Армана, казался старше лет на десять и вообще напоминал своего отца. — Я думал о том случае, и мне приходит в голову несколько вариантов. Например, такой: множественные чары, несовместимые друг с другом в иных обстоятельствах, периодически ослабевают, и господин писарь совершает незначительные поступки, не предписанные ему обетом. Это не хорошо, но и не плохо, потому что он так и не сделал ничего непоправимого, а книга всегда оставалась в сохранности. — А другие версии? У нас есть сильный враг, — сама догадалась Адель. — Такой, о котором никто не знает. — Это пугает, но маловероятно. Все сильные маги сейчас на виду у старейшин, а за теми, кто не выразил одобрения по поводу книги, установлена дополнительная слежка. К тому же, те, кто нас преследует, похожи скорее на жаждущих наживы наёмных грабителей. Ты не обращала внимания? — Разбойники с большой дороги, и на колдунов-то не похожи, — согласилась Адель, припоминая те рожи, которые им удавалось уловить в окне или в углах таверн. — Хотя это ничего не значит. Или значит… они, может, за нами или за книгой, но не за писарем. Сильный колдун, способный управлять другими, не стал бы подглядывать за нами из кустов. Берингар неохотно кивнул: ему явно не хотелось принимать на веру самый простой вариант. Адель же была склонна к тому, что чары прохудились, скажем, от усталости. Или всё-таки дело в ней? Это возможно — она сильная ведьма, пусть и без гипнотического дара. — Сильный враг не стал бы размениваться по мелочам, — заметила Адель. Её слова прозвучали как утешение, но на самом деле она хотела доказать, что Берингар неправ. — Сам посуди, раз он заставил писаря выйти из дома часовщика — если предположить, что это было так, — он бы не упустил момент и велел что-нибудь ещё. По мне так, это не повод для беспокойства, уж лучше обратить внимание на преследователей — писарь-то всегда у нас под носом. — В этом есть смысл, — согласился Берингар. Как показалось Адель, он просто устал спорить или не желал делиться своими мыслями. — К слову об этом… Снаружи послышались шаги и голоса, разобрать которые мешал шум дождя, но дверь распахнулась и явила их взору Армана и Милоша. Оба мокрые насквозь — с плащей течёт водопадом, только ливень не может быть красным. — Ты ранен! — воскликнула Адель и, бросив всё, кинулась к заляпанному кровью брату. — Ах, спасибо за заботу, — сварливо отозвался Милош, ковыляя к столу. — Ранен я, рад, что ты заметила. — Адель, разбуди Лауру, — Арман осуждающе поглядел на сестру. Неужели побудка этой дуры — наказание за её поведение? Во имя древнего духа, вот предатель! Лаура не пожелала вставать после грубого пинка: в глазах блеснули злые слёзы, но тут же высохли, стоило Адель сказать про Милоша. Диво дивное, девица тут же вспорхнула, как потревоженная бабочка, и полетела на зов своей глупой любви. Адель уже порядком надоело наблюдать, как Лаура вздыхает и вертится вокруг чеха. Больше, чем ей, это надоело только самому чеху, но он изображал рыцаря и молчал… когда не надо. Оба бесят. Люди вернулись, их снова стало шестеро, и Адель в считанные секунды растеряла всё своё спокойствие, которое не поколебал даже разговор с Берингаром и выходка писаря. К сожалению, сейчас ей не стоило покидать группу — явно что-то случилось. Адель зажгла ещё несколько свечей, заодно избавившись от зудящего огня в ладонях, и подошла к столу. — Царапина, — говорил Милош. Он был ранен в плечо и морщился, когда Лаура дрожащими от волнения руками подтирала кровь. — Не храбрись, это может быть опасно! — восклицала та, глядя больше ему в глаза, чем на рану. — Лау, если бы я умирал, я бы так и сказал. Не вижу смысла скромничать, — Милош аккуратно забрал у неё тряпку здоровой рукой. — Давайте-ка я сам. Ты переживаешь… — Тебе понадобится помощь, — настаивал Берингар, он уже засучил рукава. — Я умею зашивать, — добавил Арман, отводя в сторону Лауру. — Да не трогайте вы меня! — возмутился Милош. — Спасибо большое, мне заботы от родичей хватает! Не скрою, это приятно, но позвольте хотя бы вытащить её самому. Это я вам не доверю, господа хорошие… Вытащить что? Адель поняла, что в руке осталась пуля. Если б на месте Милоша был Арман, она бы уже сошла с ума и растеряла всё хладнокровие, а так смогла равнодушно пронаблюдать, как Милош… зовёт пулю обратно. Ну конечно, это ведь его конёк. Несколько правильных слов — и пуля безболезненно вышла из раненой плоти. Ладно, пожалуй, судя по лицу Милоша, больно всё-таки было, но явно лучше, чем возьмись за это дело кто-то другой. — Всё, — чуть побледневший Милош откинулся на спинку скамьи. — Можете заботиться. — Мы нашли их, они ждали за поворотом, — Арман не стал дожидаться чужих расспросов. Он говорил, Берингар слушал, помогая взволнованной Лауре в её попытках целительства. Адель встала рядом с писарем, заставив себя сосредоточиться на происходящем, а не на выводящих из себя тоскливых вздохах внучки Хольцера. — Они напали первыми, увидев, что нас только двое. Их тоже было двое… Одного Милош застрелил на месте, второй достался мне, мы боролись какое-то время… Он, похоже, рассчитывал разделаться со мной потом и выстрелил в Милоша, когда повалил меня на землю. Лаура тихонько вскрикнула. — Всё обошлось, — миролюбиво закончил Милош, отвлекаясь от раны. — Я застрелил и второго, благо Арман валялся в луже и не мешал мне целиться. — Рад стараться, — улыбнулся Арман. — В общем, за углом два тела, нам нужно что-то с ними делать? — Пули были обычные? — осведомился Берингар. — Ещё бы, иначе бы они попали. Вообще эти двое не похожи на магов… но с чего за нами следить не магам? — Арман рассуждал вслух, напомнив Адель недавний разговор с Берингаром. — Конечно, могли и обычным людям насолить, но Милош говорит, за ним начали охоту ещё в Праге… — Я просто важная птица, а вы нет, — пробормотал раненый, запрокидывая голову и прикрывая глаза. — А всё потому, что вас на метле не рожали. А меня рожали. Такие вот дела… — Отдохни, — велел Берингар, застёгивая плащ. — Арман, пойдёшь со мной, разберёмся с телами. Остальные — будьте здесь и не ослабляйте бдительность. Если кто-то придёт по ваши души — берегите книгу и писаря любой ценой. Адель, я рассчитываю на твои навыки. Дверь закрылась прежде, чем Адель полностью приняла это к сведению. С ума сойти, Берингар разрешает ей атаковать! Конечно, в случае необходимости, но всё же… была бы она в себе уверена. Лаура, Милош, даже писарь — кто из них мог вызвать в Адель стремление защищать? Вот книга — другое дело… но Арман расстроится, если кто-нибудь умрёт. Он вообще не любит чужой смерти, а с этими людьми подружился, не считая писаря. Как жаль… эти нежные чувства всё усложняют. Любые чувства усложняют, поняла Адель и впервые подумала, что Берингар, может, очень даже прав в своём незыблемом хладнокровии. К сожалению или к счастью, сегодня ей пришлось обойтись без убийств. Было удручающе тихо: писарь, как будто и не заметивший суматохи, лёг спать, как обычно рядом с книгой. По привычке повесив над ним охранный амулет, Лаура всецело занялась Милошем — она уже обработала рану, смазала края каким-то бальзамом и теперь умоляла выпить зелье, снимающее боль. Милош поколебался, но выпил, как показалось Адель — из вежливости. Впрочем, если помогает, то на здоровье… Дождь тупо долбился в окно, как баран в ворота, вестей от брата с Берингаром не было, как и их самих. Свеча тревожно выплясывала, раскидывая пятна света по спине отвернувшегося к стене писаря. И было бы это хорошо, если б Лаура не вбила себе в голову, что раненому нужно утешение. Адель только порадовалась, что при всех своих капризах Милош спокойно переносил боль и сам по себе не жаловался, и тут внучка Хольцера всё испортила. — Можно ворковать потише? — прошипела Адель, стараясь не сталкиваться ни с кем взглядами. — Господин писарь спит. Лаура нехотя подчинилась, Милош притворился спящим, хотя это не помогло — ведьма продолжала бормотать что-то ласковое, как колыбельную. И зачем Адель угораздило обернуться? Она и без того не могла это слышать, а увидеть глупейшее мечтательное выражение лица на Лауре было уже слишком. Возможно, она была милой, сидя рядом с раненым возлюбленным. Возможно, она, с растрёпанными волосами и исполненным нежности взглядом была и трогательной, но только не для Адель. Её это не касалось, не касалось, не касалось… проклятое пламя, какой же бред! — Да оставь ты его в покое, не нравишься ты ему! — не выдержала Адель, резко повысив голос. — Неужели не очевидно? Ведёшь себя, как дура… понятно, почему все на тебе воду возят… Хоть капля гордости есть у тебя? — Говори потише, — Лауру мелко затрясло, но она не сдвинулась с места. — А ещё лучше — не говори вообще… о том, чего не понимаешь… — О, милая, все это понимают, кроме тебя. Милош, кончай притворяться спящим! — Не трогай его! И знаешь, что? Ты, может, самая сильная, но далеко не самая умная, — Лаура не отходила от Милоша, что не мешало ей закусить удила и подхватить разгоравшуюся ссору. Что ж, им обеим пора было высказаться. — Ты никого не любишь, и никто не любит тебя, да ладно любовь — тебе вообще никакие хорошие чувства не знакомы… бедный Арман… Ты и его замучила, просто он терпит… — Не лезь в дела моего брата, — Адель почувствовала, как больно ударили по ней эти слова, но она не могла позволить себе сдаться. — Не о нём речь. Может, меня никто и не любит, это моё дело, а вот ты… — Не кричи… — Почему бы это? — Например, потому что нас могут найти, — вмешался Милош, нехотя открывая глаза. Адель обратила внимание, что он и в самом деле задремал или, по меньшей мере, его сморило от слабости, но не извиняться же теперь — и вообще, пусть разберётся со своими проблемами. С одной проблемой, визгливой такой. — Дорогие дамы, я вас безмерно уважаю, но время для ссоры вы выбрали не самое лучшее. Он избегал говорить о Лауре, а Лаура избегала это замечать. Она бы так и так не заметила, ослеплённая светлым чувством. И с чего она вообще решила, что это взаимно?.. А её никто не разубедил, вот с чего… Что ж, пускай мучается, так даже лучше. Адель хмыкнула и отвернулась. — Ни за что, ни про что обидела сразу двоих, — еле слышно сказала Лаура. — Я бы прокляла тебя, только ты уже проклята… От необходимости отвечать ещё и на это Адель избавил шум из-за двери. Когда на пороге появились брат с Берингаром, она даже слегка расстроилась: некого было убить. Они коротко доложили, что сделали всё, чтобы замаскировать случившееся — свидетелей не обнаружилось, а ливень скрывал и звуки, и запахи, и вообще всё, что было доступно человеческому глазу. Спать всё же решили в общей комнате, на всякий случай. Писарь уже лежал здесь, Лаура преданно сидела рядом с Милошем… Адель из последних сил заставляла себя заснуть. Она лежала, положив голову на колени брата, и слушала их с Берингаром негромкий разговор, а из мыслей всё не шли обидные слова Лауры. Обидные вдвойне, оттого что правдивые. — В следующий раз постарайтесь обойтись без крови, — вполголоса говорил Берингар. Последнее время он общался с Арманом, как с равным, и это всех устраивало. — Полагаю, этот следующий раз рано или поздно наступит, а нам не помешало бы узнать, кто именно нас ищет и зачем. — Ищет и находит, — голос брата казался ещё тише. — И что потом? Вряд ли они расскажут так просто. Пытки? — Иногда приходится идти на меры. Конечно, мне бы не хотелось до этого доводить, но лучше так, чем ждать, пока нас действительно перебьют. — Милош будет в порядке, — зачем-то сказал Арман. — Мы все будем. Наверное… Бер… — Да? — Сестра не ранила тебя? Адель подобралась, не открывая глаз. Она напрочь забыла о том случае и, само собой, напрочь забыла извиниться. Не по своей воле — этого хотел брат. — Нет, — спокойно ответил Берингар. — Никто не пострадал. — Мне жаль, что это происходит, но ты ведь знал… — Мы знали все втроём. Близится ведьмина ночь… Больше её имя не упоминалось. Арман и Берингар говорили о многом — о преследователях, о возможных врагах, о книге, о планах на будущее, в том числе на ближайшее. Они опасались, что из-за раны Милоша придётся задержаться в пути, однако зря: стрелок поднялся раньше всех, бодрый и весёлый, и заверил, что всё прекрасно. Судя по его виду и состоянию, это действительно было так, и группа отправилась разыскивать экипаж подороже, чтобы в должном виде предстать перед госпожой дю Белле — госпожа посол Франции не могла раздавать ключи к своему обиталищу всем подряд, а идти пешком они теперь опасались. — И всё-таки не понимаю, — сознался Арман, бредущий нога за ногу рядом с Милошем. — Конечно, не худшее из зол, но и не царапина. Как ты так быстро встал? — Не моя заслуга. Чем ближе к ведьминой ночи, тем сильнее сами ведьмы и всё, что ими сделано, — Милош обернулся к Лауре. — Ты ведь сама готовила этот бальзам и… что там было? — Да, бальзам и мазь! — кивнула обрадованная Лаура. — Правда, это не совсем моя заслуга, мне очень помогала Барбара… Пожалуй, лучше сказать, что большую часть работы сделала она. Вы помните, она умница по всяким зельям. У меня чаще всего не выходит, но Милош прав, сегодня правильный день. — Вот как, — вежливо отозвался Арман, явно желая закончить этот разговор. Он уже жалел, что спросил, и Адель жалела, а вот Лаура… Лауру она недооценила. Та продолжала как бы невзначай трещать: — Я очень рада, что смогла тебя вылечить, правда. Этот эффект не пропадёт после Вальпургиевой ночи! Да и ты выздоровеешь уже… Ах, как я всё-таки жду, жду каждый год. Вот мне весь год обидно, что я слабая ведьма, но к маю мне становится так хорошо… конечно, я всё ещё слабачка, но чувствую себя так, как обычная ведьма в обычное время. Адель не могла не отметить мастерство своей соперницы — та пожертвовала больным местом и говорила о своей слабости, при этом метя в саму Адель. Ещё бы, ту как выперли с горы, так и не пускали обратно, и она раз в году становилась не прекраснее, не сильнее, а только злее и опаснее для всех, кто её окружал. То есть для Армана… — Замечательный праздник, я так рада, что он у нас есть. Какая разница, что об этом думают люди? Все ведьмы, — Лаура не делала пауз в нужных местах и не подчёркивала нужные слова, и от этой обыденности её речь оскорбляла Адель в разы сильнее, — все ведьмы там, кого только нет. Пускают даже меня! Там я вижусь с подругами и завожу новых, и в эту ночь никто не глядит на мои волосы… почти… — Да, в такую ночку есть, на что ещё посмотреть, — многозначительно заметил Милош. — Как говорила моя матушка… — Жду не дождусь, надо обязательно с ней познакомиться, — улыбнулась Лаура и впервые за это время перевела взгляд на Адель. — Раз у меня есть такая возможность. Адель больше не могла. Она знала — её волосы уже встали колесом, а из глаз стреляли искры, настоящие или нет. Арман переместился к ней и мягко отстранил от писаря, Берингар обернулся, почувствовав неладное. Лаура была довольна собой и явно собиралась сказать что-то ещё, но ситуацию спас Милош: — А вы разве не знакомы? Я думал, многие знают мою матушку, впрочем, я мало что знаю о тебе… Расскажи о своём детстве. — Т-тебе это интересно? — Лаура мигом забыла про Адель и уставилась на Милоша огромными глазами. Уловка была слишком очевидна даже для неё, скажи это кто-то другой — Лаура Хольцер не повелась бы. — Иногда мне кажется, что нам всем стоит узнать друг друга получше, — уклончиво ответил Милош, взял девушку под локоть здоровой рукой и сделал несколько шагов в сторону. При этом он поймал взгляд Адель, и выражение его лица не сулило ничего хорошего, но сейчас она была не в состоянии бояться чеха, просто не могла. Ей полегчало довольно быстро, что было странно. Берингар договорился с извозчиком и уже помогал разместиться писарю, Милош, видимо, страдал, слушая о детстве Лауры с самого рождения, рядом остался Арман — они сидели на лавке, ловя настороженные взгляды редких прохожих. — Лучше? — быстро спросил Арман, озираясь по сторонам. Он делал это незаметно — вращал глазами из-под шляпы, только и всего. — Славно. Сейчас не время, Адель, совсем не время. — Ты же слышал: сейчас то самое время, когда мне хуже, — процедила Адель. Она смотрела в землю, пытаясь собраться с силами. — Я скажу Берингару, тебе в самом деле лучше устроить подобие отпуска. Думаю, все поймут, и не вздумай на это обижаться. Оставь себе… Оставить что? Адель только теперь, когда её зрение и сознание прояснилось, заметила что-то у себя в кармане платья. Амулет! Амулет Лауры… очевидно, для спокойствия или что-то такое. Значит, вот какими вещами она делится с остальными. — Адель, — в голосе брата звучала неприкрытая угроза. — Оставь. Себе. Да, это сделала она, и что? Ты не можешь позволить себе… Адель не дослушала. Она молча швырнула амулет на землю и присыпала его землёй, пробормотав при этом пару проклятий. Катись всё к чёрту, носить защитную магию Лауры она не станет! Лаура вообще ещё получит… чтоб её, эту миссию, эту книгу, этого Берингара… — Адель… — Заткнись. — Ты обещала мне. — Подумай обо мне, — прошипела Адель. Краем сознания она уже понимала, как ужасно звучат такие слова из её уст, да ещё и по отношению к брату, но за языком следить пока не могла. Арман грустно посмотрел на неё и вздохнул. — Это нестерпимо. Нестерпимо! И даже не говори мне потерпеть! — Последнее… ты говорила, что любишь меня. Это больше не так? Адель глубоко вдохнула. В её голове и сердце опять шла борьба, которую невозможно выиграть — брат против всех остальных. Дома было легче. Сейчас, в пути, в окружении злых чужих магов, Адель чувствовала себя выброшенной на берег рыбой с крючком в брюхе, которой не удаётся ни убить, ни умереть, ни вернуться домой. Она согласилась на это. Она согласилась на это сама… Ради человека, который сидит сейчас рядом с ней, держит за руку и что-то говорит. Ради человека, которому здесь гораздо лучше, чем ей. Ради брата, который пожертвовал своим спокойствием. Который солгал про ожог, который вылечила Лаура, которая, которая… — Пора ехать. Голос Берингара не прервал её мыслей. Арман что-то сказал, заржали кони, зашумела вода — на постоялом дворе кто-то выплёскивал её в пойла для лошадей. Адель подняла голову и резко сказала: — Отдельную карету. Для меня. С кем хотите, только не с ней.***
Госпожа Вивиан дю Белле занимала двухэтажный особняк на площади с видом на Мецский собор. К духовному назначению соборов Милош, как любой маг, был равнодушен, а вот архитектура ему нравилась — если получится, надо заглянуть внутрь. Правда, теперь не побегаешь по одиночке: разбойничьего вида преследователи заигрались, Берингар превратился в одно большое ухо и следит за всем, что движется вокруг них. Милош старался не думать о том, что будет, если их всевидящий и всеслышащий когда-нибудь всё-таки устанет, но на этот случай и существовали союзники и визиты в гости. Чувствовал он себя прекрасно благодаря приближающейся ведьминой ночи. Бальзам определённо готовила Барбара Краус, Лаура тоже приложила руку, причём весьма пылко, да и сам Милош предпочитал думать, что он на треть ведьма — всё сошлось как нельзя лучше, и плечо почти не давало о себе знать. И никакого там божественного промысла! Милош не поленился встать лицом к собору и отвесить шутовской поклон. — Лучше бы перекрестился, — заметил Арман, от которого не укрылся этот псевдодуховный порыв. — Больше пользы. — Я даже не знаю, в какую сторону, — соврал Милош. — Ладно, знаю, но из принципа не стану. Они ждали, пока будут торжественно пущены в дом. Милош понимал, что с взвинченной Адель им ни в одном доме не окажут хорошего приёма, но послы всё-таки дипломаты, вежливые, понимающие люди… И внутри можно не скрываться от обычных людей и не говорить с Лаурой. Очевидное внимание этой девочки многократно смущало Милоша, и он заранее чувствовал досаду, которой покроется неизбежно грядущий разговор. Она точно расстроится, когда услышит то, что услышит… Но не мучить же ребёнка дальше. Главное — подобрать нужный момент. Адель что-то ворчала про «скажи ей наконец», если он не ослышался. Так вот накануне Вальпургиевой ночи — самое время: если Лаура и выйдет из себя, а она выйдет, то… не на него. Распахнулись богатые резные двери, на пороге выросло сразу несколько слуг. Либо колдуны, либо загипнотизированные люди, они ничуть не удивились внешнему виду гостей и, выслушав пароль от Берингара, повели всех внутрь. А вид-то у них был что надо: Адель, которая бьётся током, её загробного вида братец (Милош уже привык и вообще осознал, что Арман — милейший человек на свете, но хорошие манеры краше труп не сделают), писарь с его отсутствующим взглядом и собственно Милош в заляпанном кровью бежевом костюме. Лаура и Бер выглядели прилично, вот пусть и идут вперёд… — Добро пожаловать, — внезапные лакеи возникали со всех сторон и демонстрировали зубы в улыбке. — Добро пожаловать, господа… дамы… доброго дня… хорошей встречи… — Комнату, господа? — Нам назначена встреча с мадам дю Белле, — Берингар наконец счёл уместным перебить вежливую патоку, льющуюся на них со всех сторон. — Остальное может подождать, я полагаю? — В таком случае вы бы хотели привести себя в пристойный вид? — тем же тоном ответил кто-то важный, видимо, мажордом. Из-за этой общей важности и кривоватого пенсне он неумолимо и настойчиво напоминал Милошу родного брата. — Мадам дю Белле… — Мадам дю Белле примет дорогих гостей в том виде, в каком им будет удобно, — раздался старческий голос, и в приёмную вышла госпожа посол. Милош припомнил красочные описания пани бабушки: песок из Вивиан не сыпался, но она явно прожила достаточно веков, чтобы не тратить больше силы на заботу о поддельной молодости. Обычная седовласая старушка, одетая, впрочем, по последней французской моде. Мажордом почтительно поклонился — судя по броши в виде чёрной кошки с агатовым глазом, он всё-таки был колдуном. — Зависит от того, насколько срочно дело. Берингар? — Мы не устали, дорога была короткой, — Берингар обернулся к остальным. — Вы готовы к разговору? Все покивали, кроме безразличных Адель и писаря. Милош не хотел быть, как все. — Прошу простить, я не могу предстать перед госпожой в подобном виде. Кровь и грязь — не то, что стоит вносить в столь важный дом, — Милош насладился произведённым эффектом и скромно добавил: — Мне хватит одной ванной комнаты, благодарю вас. Так что он, в отличие от остальных, вошёл в визитный зал благоухающим и чистым. Милош, конечно, важничал, но количество помогающих ему слуг оказалось больше, чем он мог представить — в какой-то момент он даже испугался, что его и эти… залечат, как любящие домашние, но обошлось. Приятно, что без него не начали встречу: только с появлением Милоша открылась дополнительная дверь, и все шестеро гуськом потянулись внутрь, вдоль колонн, статуй и ваз, конвоируемые торжественным мажордомом. — Что я пропустил? — шёпотом спросил Милош у Армана. Он заметил, что у Лауры покраснели и опухли глаза, а Адель, напротив, приободрилась: при этом дом стоял на месте, а со стены не рухнула ни одна картина. — Бер велел Лауре не провоцировать Адель, — так же тихо ответил Арман. — Я, конечно, предвзят по отношению к сестре, но сегодня Лаура и впрямь перестаралась. — Ох, она начала вчера… — Что? — Потом. Основной кабинет Вивиан дю Белле был обставлен со вкусом. Милошу, выросшему в аляповатом доме с огромным количеством ярких пятен, цветов и котов, понравились холодные бело-голубые тона. Место за письменным столом занимала сама старушка, на чьей дряблой шее всё ещё неплохо смотрелся жемчуг, гостям предложили кожаные кресла и софу напротив. На стенах Милош ожидал увидеть портреты, но не увидел — пейзажи с водопадами нравились госпоже дю Белле больше, а ещё они сочетались с цветовой гаммой всего здешнего бытия. Нет, минутку, один портрет всё-таки был: групповой, маленький, за столиком мадам. С удивлением и радостью Милош обнаружил на нём папу. Пан Росицкий стоял совсем близко к хозяйке особняка и мило, наивно улыбался, как умел только он. — Общечародейское собрание двадцатилетней давности, — пояснила мадам дю Белле, проследив за его взглядом. — Это действительно ваш отец, по правую руку от меня. Приличия требовали сказать что-то приятное, но Милош совершенно растерялся — с ведьмами, не скрывающими свой возраст, он дела не имел. «Вы чудесно сохранились»? Ага, как музейный экспонат. «Вы ничуть не изменились»? Ну да, она уже тогда выглядела немолодо. — Моя семья гордится дружбой с вами, — выкрутился Милош, вспомнив обрывки папиных наказов. Мадам благосклонно кивнула и добавила: — Нет нужды в этих пышных фразах, мы и без них отлично поймём друг друга. Садитесь, садитесь. Спасибо, Клод, вы можете идти… И скажите подать лёгкую закуску. — Здесь мой дедушка и герр Хартманн, — немного гнусаво отметила Лаура. Милош пригляделся: ещё не такой старый Хольцер и Хартманн пока без трости. Первый похож на сморчка, второй — на лиса, что-то не меняется, только физиономии у обоих подобрее, чем во время комиссии. Рядом с ними — чопорный англичанин, когда-то о нём рассказывал отец; рослая темнокожая дама явно приехала издалека. — Они, они, — покивала дю Белле. Она совершенно по-старушечьи смаковала прошлое, любуясь портретом, и Милош подумал, что более человеческой ведьмы пока не встречал — бабушка уже давным-давно начала бы разговор. — Не хватает Юргена, хоть он и не дипломат, но мы частенько работали вместе… — Тогда отец был на войне, — подал голос Берингар, занявший, под стать себе, самое высокое кресло. — Не думаю, что у него было время позировать для портрета. Вряд ли в исполнении Бера это было шуткой, но старушка мелодично рассмеялась. Когда все расселись, она какое-то время обводила всех и каждого пронзительным взглядом. Милош полюбопытствовал, как дю Белле оценит Адель: в самом деле, по лицу мадам пробежала тень, пробежала и осталась там лежать, затаившись в уголках глаз и в складках губ. Правнучка Гёльди уже не билась током, но сидеть с нею рядом всё равно было больно. На бледном от злости лице выразительно темнели глаза, сама Адель сидела прямая, как палка, глядя строго в стену. Милош не хотел бы оказаться на её месте, правда, сейчас его и своё не устраивало — слишком уж близко к Адель. — Итак, — очнулась мадам дю Белле, рассеянно переводя взгляд на Берингара. — Итак? Как продвигаются наши дела? «Наши»? Ах да, её слово явно было не последним. Берингар набрал побольше воздуха и изложил всё их путешествие вкратце, не приукрашивая событий и при этом избегая острых углов. Он перечислил, не упустив ни побед, ни поражений, все встречи с колдунами — пока что отказались только двое, но пообещали молчать, им вообще было всё равно. Госпожа посол покивала и вдумчиво записала адреса. Рассказал Берингар и о том, как хорошо налажена работа писаря, и о том, какие дополнительные меры принимают они для защиты книги, и о том, как за ними ведётся охота. — На нас напали вчера вечером, — чуть помедлив, сказал он. Старушка, казалось, вот-вот всплеснёт руками и ахнет, но она только сузила глаза, внимательно слушая дальше. — Господа Гёльди и Росицкий отправились на разведку, и это пришлось весьма кстати — они смогли отбиться. — Никто не пострадал? — Нет, — вставил Милош. Рука почти зажила, и ему очень не хотелось, чтобы слухи доползли до нервных родичей. — Не считая двух убитых нами, но им уже всё равно. — Всё-таки дошло до смертей, — глухо сказала мадам дю Белле. Милош запоздало сообразил, что, возможно, Берингар не собирался об этом рассказывать, но тот не сменил тона: — Дошло и ещё дойдёт. Мадам, кем бы ни были эти люди, они атаковали первыми, и я считаю… — Я вас не упрекаю… вы защищались. А кем же всё-таки они были? — Мы не обнаружили доказательств того, что покойные были магами, и склоняемся к мысли о том, что они всё-таки были людьми, — результатов изысканий Берингара и Армана Милош пока не слышал, поэтому навострил уши. — Однако я совершенно точно учуял следы колдовства. — Маги, но не маги? — не поняла Лаура. — Вряд ли, тогда бы они колдовали. Пули обычные, люди — тоже. На них определённо кто-то повлиял. Вот как. Обнаруженные Берингаром следы нанесены другим человеком — колдуном или ведьмой, кем-то, кто стоял за нападением. — На одежде или на коже? — со знанием дела осведомилась мадам дю Белле. — К сожалению, сильный дождь уничтожил эти детали. — А на что это влияет? — заинтересовался Арман. — Одежду можно снять и уничтожить, такие чары слабее и проще, — объяснил ему следопыт. — С кожей сложнее, в таком случае вероятен сильный гипноз или обет, каким связан уважаемый господин писарь. Если бы вам пришло в голову его раздеть и обследовать на предмет следов, вы бы обнаружили, что одежда «чиста», в отличие от души и тела. — Я доложу об этом, — голос мадам делался тусклым, когда она говорила о важном. — Я написал отцу зашифрованное письмо с деталями, он поймёт. Вы можете воспользоваться этими сведениями, как только будет готова расшифровка. Милош слушал, стараясь не зевать. Папа оказался прав: чинные беседы со знатными колдунами — прерогатива брата, но брат не справлялся бы со всем остальным… Он вытянул ноги поудобней, скользнул взглядом по кабинету и вернулся к мадам дю Белле, похожей на главную сахарницу в своём фарфоровом сервизе. — Скоро главный шабаш года, — без обиняков начала госпожа посол. — Вы справляетесь хорошо, но вот моё мнение: на какое-то время нужно работу прекратить. Вы все прекрасно понимаете, что происходит в эту ночь… Милош заметил краем глаза, как вздрогнула Адель. Это была не свойственная чувствительной девушке дрожь, а неконтролируемое телодвижение перед взрывом, но дом дю Белле выстоял. «Вы все…» — все, да не все! Милош слышал о празднике со всех сторон: сам он, конечно, по горам не шлялся, зато знал от матушки, что за страсти там творятся. Знал также о деяниях до и после, а уж о том, как реагирует на приближение майской ночи ведьмино тело и душа — знал наверняка побольше присутствующих дам. Ещё бы, три ведьмы в доме… Как знать, может, у Катаржины получится попасть в этом году. Вальпургиева ночь, обладающая ещё десятком-другим взаимозаменяемых названий, была одним из любимых праздников Милоша: сначала он без зазрения совести водил хороводы вокруг майского дерева, изгонял зло так, словно сам не почитался этим злом (если б эти «изгнания» помогали, говорила мама, мы бы давно заметили!). Однажды его даже выбрали главой праздника, дали корону и цветы… Ну, а после Милош уходил домой и коротал остаток ночи с братом и отцом, поскольку тем было довольно скучно в доме, который покинули ведьмы. Девочек на время шабаша сдавали к бабушке — та уже никуда не ездила и скучала, а пани Эльжбета могла вернуться и через три дня, и через неделю. Зависело от того, куда её занесёт шальная метла. — Как раз хотел попросить вас об этом, — вежливо, но не подобострастно сказал Берингар. — Ведьмам будет не до нас, к тому же, группа останется неполной и будет лишена возможности записывать чужие истории. — Да-да, — немного рассеянно сказала госпожа дю Белле. Она смотрела на Адель, смотрела безответно. — Все юные особы, которых я вижу, отправятся на гору? Этой искры хватило. Адель резко повернула голову, как сова, и прошипела: — Нет, не все, и вы преотлично об этом знаете! — затем она зачем-то задела Лауру, которая и без того не пикнула, и промчалась к двери. — Где ваши манеры, мадемуазель? — осведомилась госпожа посол. Голос звучал укоризненно, но на лице это никак не отразилось — она наблюдала. Ответ был столь неприличен, что записывать его не стоит. Хлопнула дверь, грохнулась на пол картина с другой стороны стены, вскрикнул мажордом. Арман извинился и, подхватив шляпу, быстро вышел следом. — Это была провокация, — прокомментировал Берингар. Лаура при слове «провокация» икнула, но не разревелась. — Мадам, вы проверяли её? Могли просто спросить меня… — Раз ей хватает и одного вопроса, говорить здесь не о чем, — мадам прервала фразу и выжидающе поглядела на Берингара. Милош только сейчас понял, насколько тому должно быть несладко из-за Адель. Как руководителю. — Вам известны те же смягчающие обстоятельства, что и мне, госпожа посол. То, что в преддверии ведьминой ночи любая ведьма, особенно юная и не по своей вине неопытная, теряет контроль — не оправдание Адель Гёльди, но объективный факт. — «Не по своей вине» — это уже оправдание, — мадам дю Белле и Берингар боролись на равных. — И что вы решили? Вы ведь что-то решили, хочу я знать? — Госпожа Гёльди уже доказала свою полезность, — ровным голосом ответил тот. — Более того, не выпускать её из виду было частично вашим решением. Полагаю, мадам, мы со своей стороны сделали всё, что могли, а вы вправе определить её дальнейшую судьбу. — Каким образом? — Провести девушку на гору. Милош ожидал чего-то подобного, поэтому не удивился. Лаура тоже, что бы она сейчас ни думала, а вот мадам дю Белле поджала губы и покачала головой. — Понимаю, что вы имеете в виду. Встреченные вами ведьмы и сами не в почёте, прийти с ними равносильно самоубийству репутации, которой у неё и так нет… Однако… я стара, и это, как вы изволили выразиться, объективный факт. Я не посещаю шабаши уже довольно давно, и моё разрешение или мой запрет никоим образом не повлияет на Адель Гёльди. Берингар промолчал, рассматривая край кружевной салфетки. Отказ был недвусмысленным, а положение — сложным: с такой Адель они не дотянут до конца месяца. Куда её девать сейчас? Отпустить — нельзя, слежка за Гёльди перестала быть тайной, если вообще была. Держать при себе… если их запрут в подвале в таком составе, не останется ни подавала, ни состава, ни страны, в которой сие произойдёт. — Но я не понимаю другого, — мадам дю Белле с искренним недоумением обратилась к Лауре, — почему вы, мадемуазель, не окажете услугу своей подруге. Лаура зарделась и подобралась, почти как Адель. Милош чувствовал — она вот-вот ответит тем же, но всё-таки в этом плане голова Лау была покрепче, да и ей не хотелось повторять за Адель и подводить Берингара, оказавшегося во главе сразу двух ведьм. Как ни парадоксально, при всей женской силе и власти в чародейской половине мира ведьмы крайне редко занимали высокие посты: для этого нужно было обладать выдержкой Вивиан дю Белле или иными качествами, но чаще всего высокий чин присваивался дамам, чьи способности лучше поддавались контролю, другими словами — были слабее. Отсюда вытекали бесконечные противоречия, которые Милош очень хорошо знал по собственным родителям: всем заправляла матушка и главные решения принимала она, но воплощал в действительность только отец. В противном случае, воплощение могло заиметь последствия. — Боюсь, нам пока не удалось стать подругами, — неожиданно спокойно сказала Лаура. Вместо того, чтобы закатить истерику и пожаловаться на Адель, она предпочла бросить тень на неё, избегая упоминать себя: — Если я и предложу что-то подобное, она наверняка откажется. Это был тонкий расчёт: после вспыльчивого ухода Адель мадам дю Белле не стала задавать лишних вопросов, и ещё она не стала предлагать девочкам помириться. Очевидно же, что та, что хлопнула дверью — самонадеянная нахалка, а та, что сидит тихонько с красными глазами — пострадавшая сторона… Милош старался не судить их и вообще не влезать в этот спор, но в последнее время злоба Лауры затмевала все её славные качества, коих было в избытке. Никуда не денешься — как встали на тропу войны, так и не сошли. — Очень жаль, — сказал Берингар. — У меня тоже нет подходящих знакомых ведьм, чтобы попросить их о такой услуге. Тем более, многие до сих пор предвзяты к Гёльди… — Я знаю, что можно сделать, но не гарантирую, что получится, — предупредил Милош. — Сказали бы раньше, было бы лучше, но что уж тут… — Раньше она лучше держала себя в руках, — вмешалась Лаура, немного теряя образ обиженной девочки. — Ты тоже, — не сдержался Милош и убедился, что глаза Лау наполняются слезами с той же скоростью, что и глаза его сестры. — Извини. Объективный факт… Мадам, все остальные, позвольте мне вас покинуть — я бы не хотел оставлять упомянутую фамилию без присмотра, хотя виной тому не неприязнь, а банальные меры предосторожности. Меня заменит… господин писарь. Хлопнув равнодушного писаря по плечу, Милош, набирая скорость, миновал препятствия в виде слуг и выскочил из дома. Куда они могли пойти? Точно не в собор. Это плохо, что все разругались, хотя дома в майские деньки тоже несладко… Был бы отпуск! А возьмут ли отпуск преследователи? Рассуждая так, Милош исколесил всю площадь и даже постучался в некоторые двери, где его изящно послали колесить обратно. Собор исключается, там Господь. Солнце нелепо тыкалось в тучи и никак не могло подбавить света, поднимался ветер, гоняющий по площади мусор и пыль. Мимо прошла компания в мундирах, и Милош на всякий случай отошёл за статую, чтобы не попасться. Бегай ещё за этими Гёльди… и чего ему в особняке не сиделось? В этот раз никто не просил. Милош знал, почему — он был абсолютно уверен, что Адель на пределе и в этот раз её никакой брат не успокоит. Или успокоит, но ценой своей жизни, в итоге они потеряют двоих. Неизвестно, насколько били в цель мрачные догадки Милоша, но в одном он не сомневался — сейчас, именно сейчас, лучше поспешить. Он ещё несколько раз обошёл собор. Красивый, где-то он видел подобное, но не в Праге… Армана жаль, думал Милош, высматривая хоть какие-то следы. Время убыстрялось, ветер становился всё сильней — Адель буянит или сама природа? Армана жаль, только самому Арману себя не жаль. Этот молодой человек не был склонен к откровенности, Милош сам догадался, что его с сестрой связывает общая печаль, послевоенное прошлое и одиночество, поделённое на двоих. Арман платил по долгам, только ему с сестрой приходилось гораздо хуже, чем ей — с ним… Семьи, они такие… На востоке грохнул гром, девочка с корзиной вскрикнула и выронила вещи. Милош поднял корзинку — с фруктами, молоком и ещё какими-то тряпками — и не вернул, потому что девочка уже убежала. Как ветром сдуло… Собор назойливо маячил перед глазами. Чему-чему, а чутью своему Милош доверял. Озадаченный, он переступил порог, очутившись в укутанной дурманящими ароматами полутьме. Когда глаза привыкли к темноте, он различил сидящих на скамьях людей, арки, уходящие высоко вверх, и витражные стёкла. В уши проникало тихое гудение молитв. Вполне себе магическое действо, видели б они себя со стороны! Гипноз, трава и сверхъестественные силы, никакой разницы с так называемой порочной магией. — О нет, — пробормотал Милош. Адель в самом деле была здесь, но без Армана… Она стояла близко к алтарю, запрокинув голову к витражам, словно бы молилась — поэтому люди её не трогали, да и из-под капюшона не было видно лица. Адель Гёльди не молилась, это очевидно, и едва ли она могла найти здесь успокоение — лишь разозлиться ещё сильнее. Где Арман? Он ведь должен быть где-то рядом. На Милоша посмотрели; он вздохнул, умело перекрестился и тихо двинулся вперёд, будто выбирая себе местечко для молитвы. Земля под ногами не разверзлась, кожа не зашипела от божественных благовоний, и ему даже не было противно — не до того сейчас. Дама в чёрной вуали, три штуки… седовласый старик… торговец яблоками, от него несёт яблоками, как от объевшегося осла… мать с детьми, рыдает, дети тоже хлюпают носами… тихо молится молодая девушка с невыразимо красивой сияющей кожей… Фигурка Адель, какая-то ломаная из-за искажающей её ауры, не ближе и не дальше. Скоро это станет заметно. Слишком скоро. Милош не успел обнаружить запропастившегося приятеля — солнце вышло из-за туч, поцеловало витражи, и вот алый луч уже режет глаза Адель. Это сработало, как красная тряпка для иберийского быка — девушка вздрогнула, неестественно выгнулась в спине, а потом упала на колени. — Дьявол! — завизжали справа. Увы, в церкви подобные телодвижения трактовались всегда именно так… Иронично, что в этот раз люди почти правы. — Нечистая сила вошла в храм!!! Нечистая не вошла бы — она ж не может! Разочарованной в людской логике, Милош присмотрелся к Адель, которую колотило в припадке, и выругался — грязно, надо полагать, потому что миловидная старушка справа прервала свою молитву, чтобы огреть его по спине. Милош не знал, что делать, и ему это не нравилось, а ещё меньше ему нравилось полное отсутствие Армана. Всё, что он мог, это выстрелить в Адель Гёльди; признаться, иногда такая мысль забредала в голову Милоша, но не всерьёз. С одной стороны, ему без разницы, пострадают ли невинные люди. С другой стороны — не совсем. С третьей… им влетит от Берингара, а уж как влетит самому Берингару, лучше даже не представлять. Взяли чуму на свою голову! Адель и вправду помогала, но глупо было со стороны комиссии полагать, что её можно как-то удержать. — Спокойствие, дети мои! — раздался звучный голос, и от кафедры к ним подошёл священник. Проклятое пламя, отчаялся Милош, только этого тут не хватало. — Дева сия одержима злом, и я руками Господа изгоню его. — Так её, так! — завелась ударившая Милоша бабка. — Господи, сущий на небесах!.. — Водой её, водой! — Несите раскалённое железо! — Тише! — повторил святой отец или кто он там, брат, сват, в рангах Милош не копался. Этот священник был спокоен и уверен в себе, что само по себе никак не мешало, но в данной ситуации было ужасно. Такой, чего доброго, в самом деле решит прижечь Адель железкой или притопить её в чаше святой воды, и тогда святые останки придётся соскребать по стенкам. — Тише, не гневите Господа, Он и так разгневан, и особенно — приходом зла в обитель Его. Выйдите, дети мои, и забудьте о том, что видели, а если не забудете — приходите очистить душу на следующий день. Вы можете пострадать… «Вы можете пострадать…» Руки священника были влажными, почти мокрыми, чаша за спиной окружена ореолом брызг, да и ряса сидит так, словно её нахлобучили в последний момент и не по правилам. Милош выдохнул с облегчением, хотя маг-оборотень, принявший облик священника, это такое кощунство! Восхитительное богохульство, Берингар будет в восторге, если он, конечно, умеет. Может, святого Армана и не послушались, а вот отнюдь не святую Адель — вполне. Она зарычала, и этого всем хватило. Люди ломанулись прочь, к дверям, и Милош — вместе с ними, чтобы как следует запереть на засов и придавить изнутри чем-нибудь тяжёлым. В храме наверняка оставались ещё люди, служители какие, молящиеся по углам старики… Их не видать, что ж, будем считать — повезло, считать иначе попросту некогда. Поднимался ветер — теперь внутри. Скамейки задрожали, плохо привинченные к полу, свечи затряслись в конвульсиях и наполовину угасли. Что-то опасно раскачивалось под потолком… Гул, пульсирующими толчками исходивший от скорченной фигуры Адель, стучался в стены и многократно отражался от них, вызывая головную боль. — Ты умывался святой водой? — прокричал Милош, надеясь выяснить напоследок самое главное. — Во имя древнего духа, ты заклял святую воду? — Обычная оказалась вода! — отозвался Арман-священник. В других обстоятельствах ему было бы очень весело. — Милош, лучше уходи… Он бы ушёл, но сам плотно закрыл дверь. Как-то не пришло в голову бросать этих двоих, теперь придётся рисковать… Пан Росицкий с ума сошёл бы, прознай он о приключениях младшего сына! Но он не узнает. Милош отошёл за колонну и стал смотреть, держа наготове пистолет. Он думал о том, что будет, если ранить Адель несмертельно, и понимал, что скорее всего станет только хуже, а стрелять наповал он всё-таки был не готов. Не чужие люди, девочка ещё может исправиться, и вообще… Остальные «вообще» потонули в искусственном шуме ветра. Адель стояла на коленях, выгнувшись так, что её сердце смотрело прямо на витражи, а голова — назад и вверх. Волосы ведьмы самовольно очерчивали круги вокруг её головы, широко раскинутые руки ворожили. Едва уловимые движения кончиков пальцев вызывали бурю. Милош отдал должное способностям Адель и нехотя перезарядил пистолет. Арман в это время пытался подойти ближе. Рядом с Адель было спокойно, но к ней ещё надо подобраться… Всё ещё в облике священника, он делал осторожные шаги, и каждый раз его отбрасывало назад. Неимоверным усилием, напрягши все мышцы, Арман всё-таки смог заскочить в круг тишины, и Адель увидела его — не его, незнакомого мужчину в рясе и с крестом! Она подскочила, как дикая кошка, и бросилась на него, будто желая выцарапать сердце. В этой борьбе оборотень не стал церемониться и просто отшвырнул сестру, что в чужом теле далось ему довольно просто. Адель, упругая, как пружина, оттолкнулась от пола и снова пошла в атаку, на этот раз сопровождаемая всеми вызванными ею ветрами. Пламя снималось с ближайших свечей и, соединяясь с ветром, превращалось в неуловимый и бешеный сплав стихий. Огненный ветер… Скамьи-то деревянные! Милош выбежал из укрытия, потеряв разом трость и шляпу, и принялся опрокидывать чаши с водой, чтобы потушить хоть что-то. Это помогло, хотя раненая накануне рука предательски заныла, а ураган по имени Адель серьёзно мешал передвигаться. Эту часть битвы он пропустил, обернулся чуть позже и очень вовремя. Видимо, под воздействием чужих жестоких чар Арман утратил свой новый облик, но это его не спасло: даже видя в незнакомых тёмных одеждах родного брата, Адель продолжала его теснить. Видела ли она или только смотрела? Милош понадеялся, что в ведьме возобладает светлое начало, и только потерял время зря: Арман не мог даже встать под напором ветра и только закрывался руками, потому что в него летели всевозможные осколки. Цветные. Витражей больше нет… Милош выстрелил не глядя вверх, на пол грохнулась люстра, разбрызгивая горячий воск и очередную церковную вонь. Это отвлекло Адель от брата, и она обернулась через плечо. Зрелище оказалось не только пугающим, но и трогательным. Милош смотрел в глаза Адель и понимал, почему Арман не в силах противостоять ей. Вся Адель была чистое зло, такое, как пишут в обличающих ведьм книгах — она рушила, не глядя, ломала, не думая, убивала, не собираясь поступить иначе. Наэлектризованные волосы, дрожащие от напряжения руки и ноги, раздувающийся чёрный плащ, искажённые губы и… живые глаза, полные боли и ужаса от того, что она сейчас делает. Во всём этом читался страх — Адель знала, что неспособна остановиться, и этого знания катастрофически не хватало, чтобы любовь к брату в её сердце взяла верх. Видение продлилось не дольше секунды: взгляд у наследницы Гёльди снова стал затравленным и бешеным, и она вскинула руки над головой, будто собираясь покончить со всем одним ударом. Вся боль и унижение, все перенесённые страдания и обиды, всё терпение последних недель скопилось в одном месте и требовало выхода. Милош успел пригнуться и, свалившись на больное плечо, перекатился в последний момент за колонну, поэтому последний удар бури пришёлся на Армана. Милош ничего не видел, только слышал и ощущал — значит, наблюдал почти воочию, как от Адель расходится воздушная волна с огнём и стеклом и впечатывает в стены всё вокруг. Скамьи оторвались от пола, перевернулись и встретились с камнем; разбились чаши, оросив пол золотым дождём. Всё стихло, и Милош рискнул высунуть нос. Ему было очень страшно за Армана, оказавшегося абсолютно беззащитным. Если только он не догадался как-то дать отпор… Тёмная неподвижная груда в углу — наверное, Арман. Не шевелится, но отсюда не понять. Адель застыла в центре развороченного ею храма и рассматривала свои дрожащие руки. Милош видел, как она сделала два неуверенных шага по направлению к брату, будто намереваясь проверить, как он… Сделала и отступила, отшатнулась, как от огня. Не от него — от себя и от того, что она сделала. И могла сделать ещё. Не пришлось думать о том, как им всем покинуть собор: Адель взмыла в воздух, подобно перемещающемуся венгру Шандору, и исчезла чёрной тенью в разбитом окне! Милош не знал, что она умеет и такое, поэтому позволил себе поудивляться с полминуты, после чего выбрался из укрытия и поспешил к Арману. — Ты цел? С таким же успехом можно было спросить раздраконенную люстру. Милош подошёл ближе, переступая через всевозможные обломки и почти молясь, чтобы сейчас не пришёл в себя настоящий священник. — Что-что? Ему послышалось или нет? Миновав последнее препятствие в виде куска иконы, Милош невежливо оттолкнул ногой какого-то святого и опустился рядом, протянув руку к лицу Армана. Тот был бледным, холодным и ничего не соображал, только говорил с закрытыми глазами: — …её. Пожалуйста, догони её. Она что-нибудь сделает с собой… — Она уже сделала всё, что хотела, — Милош попытался понять, какие повреждения, и не сообразил. Скорее всего, Армана отшвырнуло спиной к стене, и основная сила удара пришлась на рёбра — не сломал ли? Кости, конечно, не торчат и кровь не хлещет, но Милош знал, что это не обязательно. — Пожалуйста, — повторил Арман. Он, видимо, пытался по привычке поймать взгляд собеседника, но никак не получалось свести глаза в одну точку. — Она может себя убить… Милош ещё не закончил мысль — уже понимал, что возможная смерть Адель никому облегчения не принесёт. Ладно, так и быть, принесёт многим, кроме Армана… и самого Милоша, как ни странно — циничная злоязыкая ведьма в быту не казалась такой ужасной, он к ней привык. Берингар и тот расстроится, наполовину из-за миссии, наполовину из-за того, что он в самом деле похож на Корнелика, а Корнелик бы точно загрустил. — Она не станет, — с пугающей его самого уверенностью заверил Милош. — Гм, ты сейчас абсолютно не поверишь, но она тебя любит и… Короче, это не выход, Адель подумает о тебе и остановится. — Любит, — повторил, соглашаясь, Арман и поморщился. Всё-таки рёбра. Милош опасался его трогать, но надо же как-то отсюда выходить. — Идеи есть? Мне надо знать, что ты сказал священнику. Ты же ему что-то сказал? Арман молчал, ему явно было не до земных проблем. Подавив раздражение — кашу заварили они, а расхлёбывать ему, — Милош прошёл к нефу и где-то там обнаружил как раз пришедшего в себя святого отца. Мужчина осоловело хлопал глазами, осенял разруху знаком и то и дело задирал голову наверх. — Значит, так, — не стал церемониться Милош. — Вы изгнали злого духа, все об этом знают, кроме вас. Вы очнулись среди разгрома, потому что злой дух изрядно вас потрепал, после чего покинул тело девушки, и девушка отдала душу Богу. Всё запомнили? — Запомнил, — выдавил тот. — Неужели я в самом деле… способен?.. — Способен, — заверил Милош, — ещё как. — Но мне не верится! Неужели Господь даровал мне такие силы, чтобы… — священник обвёл дрожащей рукой храмовые руины. — Чтобы вот. — Чтобы вот… Да, именно так Он и поступил. Не волнуйтесь, разрушения — от одержимой, вы всё исправили, теперь идите к людям и дайте им какое-нибудь утешение, — Милош нёс околесицу, надеясь, что попал. Пражские друзья любили порассуждать о церкви, а он слушал. — Идите же! — А вы? — растерялся священник. — Вы и… друг ваш? Вы не нуждаетесь в утешении? — Позже, — любезно ответил Милош и подтолкнул его к дверям. — Всё? Всё… Арман, нам надо уходить… ты вообще-то встать можешь? Сейчас люди придут. Арман! Тот отмахнулся, во всяком случае, обошёлся подобным жестом. Глаза оборотня были до ужаса пустыми, и вставать он явно не хотел. Если мог… Похоже, пастырь решил дарить утешение на улице, и слава его Богу. Милош снова присел рядом. Он не умел читать чужих мыслей, но неплохо знал людей. Обычно спокойный, со всеми любезный и улыбчивый Арман был сам на себя не похож — сейчас он как нельзя лучше соответствовал своей сестре. Белое как мел лицо ничего не выражало, уголки губ были опущены и как-то вжаты вглубь, словно он удерживал себя от разговора. В тёмных волосах запуталось стекло… Арман ничего не говорил, но в его глазах застыл немой крик. Видят древние духи, он просто пытался пережить то, что только что случилось. Милош понял, что всё бесполезно, и стал ждать. Он заставлял себя смотреть на неправильного — или как раз настоящего? — Армана и думал о том, что сделал бы на его месте. Ударил бы он в ответ мать, сестру? Пани бабушку? Хватило бы ему сил или совести на такое? И ведь никуда не деться от любви и долга, нельзя просто взять и уйти, забыв о прошлом. Хуже всего, когда любимый человек, который причиняет тебе боль, в другое время искренне заботится о себе и верит, верит, верит… Через какое-то время Арман справился с собой и попросил помощи. Пошатываясь, он худо-бедно встал, опираясь на Милоша, сжал зубы и медленно пошёл к выходу. — Всё в порядке, — сказал Арман, и это уже было слишком. — Не думаю, — вежливо ответил Милош. — Я всё видел, ты можешь мне не лгать. — Я лгу не для тебя. Всё в порядке… Милош только покачал головой. Он убеждает себя, это очевидно, но зачем? Чтобы выдержать следующий приступ?.. Но больше такого не будет. В следующий раз Адель окончательно потеряет контроль и убьёт брата. Она бы и сегодня убила, если б они остались вдвоём — удара вместе с огнём Арман бы не пережил. — Куда она пошла? — как ни в чём не бывало осведомился Арман. Ему было больно говорить, но это отражалось только на походке и дыхании. — Нельзя бросать её в таком состоянии надолго. — В окно улетела, откуда мне знать. Арман… — Понятно, — громче, чем следовало, перебил он и улыбнулся. Что самое ужасное, вполне искренне. — Значит, поищу позже. Пожалуйста, расскажи всё Берингару сам, я немного устал. Нежелание Армана признавать собственную боль было понятно — если он это сделает, то никогда не сможет простить сестру, и всё-таки Милошу хотелось его переубедить. Он не стал, так и не решив, кто в этой ситуации больше прав. Из собора они вышли вместе, успешно миновали толпу верующих в экстазе и незаметно вернулись в особняк дю Белле, казавшийся каким-то нарисованным, целым. Живым…