***
Посвящается Е. Б.
Однажды в ящике бюро пана Росицкого застрял кот. Хвостатого негодяя пытались вызволить всеми правдами и неправдами: приманивали на молочко, на живую мышку, на дохлую птичку, ласкали и угрожали, заколдовывали и расколдовывали. Кошачьи умело противостояли чарам, точнее, они сами решали, когда им стоит подчиниться, а когда — нет; в этот раз решение сыграло не в пользу магов. Животное не могли оставить в покое, поскольку отцу семейства срочно требовалось что-то из злополучного ящика… Что случилось дальше и как кота достали — Милош не помнил, потому что был тогда совсем маленьким, но сцена у бюро с попытками вытащить кота запомнилась ему на всю жизнь. Примерно так же выглядел допрос, учинённый Арману лекарем мадам дю Белле. Упорствуя в своём нежелании отвечать на простые вопросы, Арман не то что догнал — перегнал хвостатого коллегу в мастерстве упрямства. Милош этого не понимал: если у тебя что-то болит — так и скажи, а то можно просидеть до поздней ночи и похоронить кого-нибудь зазря. Ладно ещё, мелкие повреждения или нежелание беспокоить близких, но это не тот случай! Арман давно совладал с лицом и казался даже спокойнее обычного, только лекаря его лицо не так волновало, как стремительно проявляющиеся синяки и отёки. Он, лекарь, был почти уверен, что это не перелом, а ушиб, но не мог утверждать наверняка. — Хорошо, — лекарь не сдавался, хотя это стоило некоторых усилий с его стороны. — Хорошо, попробуем иначе. Вдохните. — Я и так дышу, причём довольно давно, — напомнил Арман. — А вы ещё вдохните, поглубже. Не подозревающий подвоха Арман сделал, как ему велели, замер на полувдохе и поморщился, словно от болезненного укола. Лекарь развёл руками: — И не говорите мне после этого, что вам не больно дышать! — Это не так уж больно, — сию реплику Арман повторил уже несколько раз, впрочем, в разных вариациях. Милош считал про себя, потому что ему было нечего делать: огорошенный пропажей Адель, Берингар сбивался с ног со всеми женщинами, которые чего-то от него хотели, и Милоша оставили караулить писаря, книгу и раненого приятеля. В доме дю Белле они были, как за каменной стеной, и всё равно предосторожности никому не показались лишними. — Это мы уже слышали, правда? — лекарь дал понять, что тоже умеет считать. — Позвольте мне сказать откровенно: ваш ребяческий героизм — вредоносная глупость, и, если уж вам безразлично собственное здоровье, пощадите меня! Я не могу определить степень повреждений из-за вашей нелепой бравады! Ещё не изобрели такого аппарата, чтобы смотреть сразу вовнутрь, знаете ли! Милош удивился тому, какие разнообразные и в меру красочные слова знает лекарь и как богата его фантазия, и зевнул. Ему, в свою очередь, тоже хотелось, чтобы Армана оставили в покое, потому что надо было кое-что обсудить. Увы, желания Милоша сегодня никто в расчёт не принимал. — Простите, — извинился Арман. Он действительно не хотел причинять неудобств костоправу, но это дела не упрощало. — Я в самом деле не могу вам помочь. Лекарь вздохнул, почесал затылок и рассеянно побродил вокруг постели больного, как будто бы не собираясь делать ничего предосудительного. Потом он внезапно остановился и потрогал набухающий синяк под бледной грудью. Кажется, совсем несильно, но Арман вздрогнул, зашипел и как-то свалился на подушки, хотя и без того полулежал на них. — Вы этого не видели, — извиняющимся тоном сказал лекарь, обернувшись на Милоша с писарем. — Иногда приходится идти на меры. Впрочем, я и так был почти уверен, что это ушиб… время покажет… — У нас не так много времени, — вмешался Милош. Второй месяц весны неизбежно заканчивался, а остаться на время ведьминого праздника в посольском доме они не могли. — Для начала, настой из шалфея и шиповника, — лекарь водрузил на прикроватный столик всё необходимое. — Снимет боль. Также я оставлю вам снотворное и… минутку… — Снотворное мне не нужно, — сдавленным голосом отказался Арман. В самом деле, он выглядел как человек, которому скорей требовалось обезболивающее, но Милош снова встрял: — Оставьте-оставьте. Тебе не нужно — другим пригодится. Что-нибудь ещё? — А как же. Компресс, — объявил лекарь и, убедившись, что первый отвар успешно проглочен, занялся внешними повреждениями. Милошу не хотелось стоять у них над душой: запах лекарственных трав не казался ему приятным после церковного ладана, да и Арман вряд ли в восторге от того, что за ним столь пристально наблюдают. Увы, нельзя было оставлять писаря, а писарь возился с книгой в кресле в углу комнаты. Попросить его выйти из комнаты? Оно можно, но не рисковать же сейчас. Берингар что-то говорил о непрочной защите воли, лучше лишний раз не искушать человека — не дай древний дух, писарь преисполнится в познании, сбросит с себя оковы и убежит восвояси. На данном этапе путешествия Милош не удивился бы и этому. — Потребуется полный покой хотя бы неделю, — снова подал голос лекарь. — Есть она у вас или нет, меня не интересует. Стоит ограничить передвижение, соблюдать постельный режим, не волноваться, также я оставлю вам записку, как правильно делать примочки… — Ладно, — пробормотал Милош, сообразив, что костоправ обращается к нему. — Оставляйте. — Вот так. Да вы идите сюда, не стесняйтесь. Судя по всему, лекарь собрался взвалить на него свою работу. Убедившись, что Арману в нынешнем состоянии глубоко всё равно, что с ним происходит, Милош послушно взял в руки мокрую тёплую тряпку и выслушал, что с ней надо делать, а потом и повторил. Как говаривал папа, новый навык никогда лишним не будет… Добравшись до практики, Милош невольно замедлился: он ещё не рассматривал синяки так близко и теперь был поражён тем, как сильно и как быстро они расползлись по коже. Эти объёмные пятна разных оттенков красного и лилового было страшно трогать, страшно и нужно, чтобы они когда-нибудь опали. — Часто бывает при таких ушибах, — пояснил лекарь. — Здесь у большинства и так кожа тонкая, а вы, молодой человек, и того худее… Всё-таки я убеждён, что кости у вас крепкие, но всему остальному досталось. Милош в очередной раз убедился, что приглашённый мадам лекарь если и не связан с колдунами, то хотя бы знает, когда болтать не стоит. Он ни разу не спросил, откуда у Армана все эти раны, хотя определённо заходил в дом со стороны разрушенного собора и не мог не связать одно с другим. — Да, вот так. Их нужно менять почаще, потом — реже, вы заметите, когда тело станет выглядеть здоровым. — Мне всё равно делать нечего, — то ли пошутил, то ли сознался Милош. — Уходите? — Да. Мне заплатили, я сделал всё, что мог, и я ухожу. Отдыхайте, — сказал лекарь, обратившись к Арману. Тот прикрыл глаза, отвернувшись к стене, и не отзывался. — Вы хотели что-то ещё? — Снотворное, — вполголоса напомнил Милош. — Насколько оно сильное? Скажем, какая нужна доза, чтобы человек крепко проспал несколько часов кряду? — Зависит от массы тела и многих факторов… Милош кивком головы указал на Армана. К счастью, тот мало чем отличался от своей сестры, когда дело доходило до внешнего вида и веса. Лекарь понимающе кивнул, начертал на бумажке какие-то цифры и окончательно распрощался. — Я не поверю, что тебя мучают кошмары, — пробормотал Арман, когда дверь закрылась и шаги стихли. — Кого убить хочешь? — Никого, но расчёты пригодятся. И за что ты так со мной? Почему это мне не могут сниться кошмары? Сегодня вот точно не смогу проснуться, заблудившись в горящих руинах храма. Намёк был недвусмысленным, но поговорить им снова не дали. Шум из-за двери предвещал возвращение мадам дю Белле, мажордома Клода и Лауры: последняя не помогала Берингару в поисках Адель, так как не могла ничего предпринять, но с попеременным успехом замещала его в дипломатической беседе. Как она справлялась, было непонятно, а по лицу мадам этого не разберёшь. Хозяйка и мажордом тактично прошли мимо двери, а вот Лаура звонко извинилась и заглянула в комнату. Милош убедился, что он очень вовремя прикрыл тёплой тканью добрую треть Армана Гёльди: какой бы стервочкой она в последнее время ни была, девчонка не переживёт такого зрелища без слёз, а слёз с неё хватит. — Я ненадолго, — прошептала Лаура и поставила на стол баночку со своей целебной мазью. — Осталось совсем немного, я надеюсь, поможет. Милош кивнул, утверждая её в заблуждении, будто Арман спит. — Спасибо, — рассеял заблуждения спящий. — Не стоит тратить её на меня. Тут Лауру прорвало, и она разрыдалась, бессильно опустившись на край кровати. Через пару минут слова стали пробиваться отчётливее, и стало ясно, что она винит себя во всём. — Я опять сделала тебе больно! — тихонько завывала Лаура, и Милош никак не мог взять в толк, почему она перепутала себя с Адель. Когда он догадался, внятный монолог продолжился сам собой: — Я не хотела!.. То есть, я хотела, но только чтобы ей, а она… а она… опять тебя изб-била-а-а… — Меня никто не бил, — со вздохом, который отозвался болью, сказал Арман. — Всё не так плохо, как ты думаешь. — А я не думаю, я знаю!.. Бер сказал… Бер сказа-ал… — Он вообще много чего говорит, — хмыкнул Милош. — Такой болтун. — Он сказал, что я специально, а я правда специально, потому что она меня тоже специально, но… — Лаура сделала героическое усилие над собой, с таким же усилием шмыгнула носом и гнусаво завершила: — Арман, мне правда очень жаль, я не люблю твою сестру, но я не подумала, что тебе из-за этого достанется. Я больше так не буду… Арман промолчал: наверное, гадал, откуда все знают, что его отделала Адель. Это было очевидно, и через какое-то время он ответил спокойно: — Я знаю, что ты не будешь, всё в порядке. — Не реви, — добавил Милош и пожалел об этом, потому что глаза Лауры вновь загорелись надеждой. И почему бы ей не влюбиться в Армана? Они так хорошо ладят… Хорошо ладящие немного поговорили о пустяках, словно случай с Адель никак их не касался, после чего Лаура ещё раз предложила свою помощь и тихонько ушла — ей нужно было отвлекать госпожу дю Белле, чтобы она не очень злилась, во всяком случае, такое объяснение дала сама Лаура. Милош сомневался, что госпожа посол будет выказывать свои чувства подобным образом, но миссия определённо оказалась под угрозой. Арман, переставший притворяться спящим, подумал о том же: — Неизвестно, где Адель? — спросил он прямо. Казалось, не будь у него на груди нескольких слоёв всяческих примочек, встал бы и пошёл. — Пока нет. Берингар сам её ищет. — А что собор? — Хоть что-то не зависит от нас! Мадам дю Белле уже собиралась созывать местных магов, чтобы они рассеяли умы и отвлекли внимание, но это всё так муторно — стирать память, заметать следы, искать новое объяснение для разрухи, привлекать людей для достоверности… К счастью, люди сами всё сделали. — Каким это образом? — поинтересовался Арман, тщетно пытаясь сесть. Поборов искушение ткнуть его в бок, как это сделал ранее лекарь, Милош ограничился тычком в плечо: — Не дёргайся, целее будешь. Каким образом? Ну-у… человеческая вера всё ещё крепка, как ни странно. Не в нас, но всё-таки крепка. Видишь ли, местный священник загадочным образом уверовал, что изгнал дьявола из незнакомой прихожанки. Теперь весь Мец будет судачить только об этом, и знаешь, что мне больше всего нравится? Научного объяснения они всё равно не найдут, даже если исследуют с увеличительным стеклом каждый кусочек храма. — «Загадочным образом»? — скептически повторил Арман. — Я, конечно, был не в себе, но ты ему там что-то говорил… — Ну, говорил, — пожал плечами Милош. — А он поверил, так что отныне это не моя забота. Какой кошмар… похоже, я поддержал репутацию Господа. Откровенно говоря, придумка Милоша принадлежала ему не полностью: не догадайся Арман выгнать всех из церкви, притворившись священником, ему б и в голову не пришло искать выход в человеческих привычках. Армана, занятого семейной трагедией, не впечатлили их двойные заслуги. — Плохая это была затея, — вполголоса сказал он, по понятным причинам глядя на собор совсем иначе. — Так бы сестра срывалась только на мне, а теперь в опасности все остальные, да кто угодно. Не стоило тащить нас сюда, и ей не стоило наступать себе на горло ради меня. В итоге-то худо всем… — Я бы сказал, затея плохая, но неизбежная, — Милош с готовностью воспользовался случаем поделиться своими наблюдениями. Арман при всём своём расположении к людям оставался скрытен и упрям, так что обычно до него было непросто достучаться, когда дело касалось чего-то личного; сейчас Милош без зазрения совести пользовался ситуацией и лекарскими травками, которые явно расслабили и без того уставшего приятеля. — Когда вы ушли из кабинета мадам, они успели немножко обсудить Адель. Я понял так (точнее, убедился), что её участие — изначально решение старших магов, судя по всему, для присмотра. Это уже становилось ясно, но Берингар сказал умную вещь: раз они её втянули, должны были предусмотреть и меры безопасности. Они, не только вы! — И что? — безнадёжно переспросил Арман. Он слушал внимательно, хоть и не желал этого слышать. — А то, что ты дурак. Ваше с сестрой мнение ничего не решало. — Решало. Берингар предлагал нам выбор… — Берингар в очередной раз нарушил свои принципы ради вас. То есть, тогда для него это был первый раз… Честное слово, надеюсь, сейчас ему не влетит. — Я тоже. Если мы ничего не сделаем, следующий раз будет последним, — Арман хладнокровно обрёк самого себя и вздохнул, опять поморщившись. — У меня никаких идей. Ты хочешь опоить Адель снотворным во время ведьминой ночи? — В саму ночь это не поможет, но ты прав, снотворное для неё, — Милош поколебался и решил пока не раскрывать всех своих планов. Кто знает, вдруг у него не получится? — Да, кстати, ты не против моей помощи? Я бы на твоём месте не был против. — Ты не оставил мне выбора, — улыбнулся Арман. — Не помню, когда нам в последний раз предлагали помощь. Такую, настоящую. Сказав это, он тут же ушёл в свои мысли, как раковина захлопнулась. Милош подождал немного, размышляя о том о сём и пытаясь понять, как рассуждают такие люди. Арман одновременно казался замкнутым до предела и открытым всему миру, и это противоречие объясняло всю его неестественную жертвенность: помогать другим давалось ему куда проще, чем позволить помочь себе, второе так и вовсе вызывало фатальную настороженность. При этом в глубине души он бы хотел избавиться от предрассудков и постоянно рвался к обычной жизни без недоверия и страха… — С другой стороны, мы на удивление неплохо справляемся, — Арман сменил тему и поглядел на писаря. — Во всяком случае, делаем своё дело. Но из-за Адель наше дело висит на волоске, подумал Милош и промолчал. Если бы ему кто-то сказал такое про родную сестру, он бы уже выстрелил, будь этот кто-то хоть тысячу раз прав. — И даже больше. В следующий раз натравим Адель на наш «хвост», то-то будет пользы, — сказал он вслух. С этого момента Милош заделался пророком, но они пока ничего не знали. Берингар отыскал Адель почти на границе. Никто не спрашивал о подробностях: они вернулись поздно ночью, скорее утром следующего дня, грязные и вымотанные до предела. Из лаконичных объяснений Берингара перед хозяйкой дома Милош уяснил, что Адель перемещалась несознательно и, не причинив вреда людям, рухнула без сил в чистом поле. Найти её было трудно: большую часть пути Адель проделала в воздухе, сама не зная как, и не оставляла следов, но Берингар как-то справился «по косвенным признакам». — И что вы намерены делать дальше? — осведомилась мадам дю Белле. Когда речь шла о деле, ей было неважно, насколько устали собеседники. — Нужен ли вам в связи с этими событиями ключ? Берингар бросил взгляд на Милоша, тот быстро кивнул: во всяком случае, он рассчитывал на снотворное, которого вытребовал непомерно много. Главное, не перестараться с дозировкой… — Ничего не изменилось, — сухо ответил Берингар, и его тон поставил на место озлобившуюся старушку. — Ключ нужен тот же самый, мы продолжим работу в прежнем режиме и после следующей истории остановимся в Богемии. — Позвольте спросить, как вы намерены решить проблему? Милош, до этого испытывавший расположение к хозяйке дома, невольно рассердился. Они, получается, сами проблему создали, велев ещё не сформированной группе приглядывать за Адель, а теперь сами закрывают на неё глаза и делают вид, что их хата с краю! Что ж, понятно, почему Адель так бесится. Бесилась, по крайней мере… Сейчас она спала в соседней с братом комнате. — Позвольте не ответить, — Берингар отшил старушку с таким вежливым и бесстрастным лицом, что никто из свидетелей не понял сразу, что произошло. — Поскольку вы отказались предлагать нам помощь с делами госпожи Гёльди, я имею полное право не посвящать вас в свои планы на этот счёт. После этого он склонил голову с недвусмысленным почтением и закрылся в свободной спальне. Милош немедленно пересказал эту сцену очнувшемуся Арману, и тот, убедившись, что сестра в порядке, тоже оценил ситуацию по достоинству. — Бер сошёл с ума, — настаивал Милош. — Ты бы видел, как он послал бабулю. — А по-моему, он рассуждает даже трезвее обычного, — не согласился Арман, позволяя тыкать себя примочками. — Берингар же не на стороне кого-то конкретного, он на стороне правды… сейчас госпожа посол очевидно не права, вот он её и осадил. — Но нам всё равно не удастся задержаться тут надолго. Что бы ни решил Берингар, Адель у старушки точно не на хорошем счету. — А у кого на хорошем? — вздохнул Арман. — Ничего, отоспится — и поедем. Я почти в порядке. — Тебе повезло, — Милош критически оглядел синяки, ставшие уже почти родными. — В карете не ехать, ключ дадут. Иначе б ты точно кони двинул… Что будем делать с Адель? Я готов стать коварным отравителем. — Сначала дай мне с ней поговорить. Милош дал, в конце концов, это не его семейное дело, только вот ничего не вышло. Гёльди не разговаривали, и вряд ли они хотели именно этого. Адель молчала, что твой писарь, смотрела на всех пустым взглядом и покорно делала то, что ей велят — Арман сказал, что это её обычное поведение после подобных случаев. Ни мадам дю Белле, ни Берингар, ни даже Лаура не злили её, она будто замёрзла изнутри и старалась не дышать, лишь бы не натворить чего похуже. При этом она не могла заставить себя поговорить с братом, потому что понимала, что вышла за рамки дозволенного и недозволенного. Арман, в свою очередь, не знал, что ей сказать. Он об этом помалкивал, но Милош как-то догадался, что там, в храме, он был прав — то, что произошло сейчас, действительно становилось или стало последней каплей. Тот самый раз, когда Арман уже не мог солгать даже себе… а без его слова они не сдвинутся с мёртвой точки. — Жаль, что она больше ни с кем не подружилась, — заметил Милош вечером за полчаса до отъезда, точнее, отхода через заколдованную дверь. — Я бы послужил посредником, но меня она послушает вряд ли. — Я думал попросить Берингара, — признался Арман. Он пытался переодеться без посторонней помощи, пропустив мимо ушей все разумные доводы Милоша, Лауры и молчаливое осуждения писаря. — Не могу сказать, что он как-то на неё влияет, но всё-таки он сумел привести её обратно — может, это что-то значит… — Нет! — Почему ещё? Ты всё ему не доверяешь? — полушутя удивился Арман. — Я не могу доверять немцу, — отрезал Милош, не то чтобы шутя. — Ладно, это не имеет значения, но сам посуди, при чём тут Берингар? Для Адель существуешь только ты, с тобой она говорить и будет… если будет, конечно… Арман буркнул что-то невнятное, уклоняясь от разговора, и в очередной раз не смог справиться с рукавом. Милош загасил лишнюю свечу, собрал со стола оставшиеся лекарства и похлопал по плечу писаря. Писарь проводил его руку медленным взглядом: из-за вынужденной паузы в работе новых историй не было, и он совершенно по-человечески заскучал. — Куда мы теперь? — В Брно, это недалеко от меня, кстати, — откликнулся Милош. Арман воздержался от комментариев, не решаясь повторить название города с первого раза. — Думаю, всё пройдёт хорошо: там живёт одна замечательная ведьма, которая заранее согласилась рассказать нам о своей магии. Потом мы, видимо, разделимся — Лауру заберут родные перед ведьминой ночью. — Нам нужно будет вернуться во Францию, — покачал головой Арман и раздражённо шикнул, обращаясь к рубашке. Он пока не мог свободно двигать плечами, увы, верхняя одежда требовала именно этого. — Но нас не отпустят, да? — Этого не знаю. Проклятое пламя, тебе помочь или так и будешь страдать?***
— Итак, когда мы будем в Брюнне… — начал Берингар, толкая дверь. — В Брно, — сварливо поправил Милош. — Как скажешь. Когда мы будем… там, где мы будем, — и Берингар не решался повторять местное название, — нам нужно быстро и незаметно выйти в город. Раньше маги, путешествующие в этом направлении, выходили через замок Шпильберк, но в данный момент времени это невозможно. — Потому что из него сделали тюрьму, — закатил глаза Милош. — А кто же это сделал? А у меня даже нет идей… — И откуда же мы выйдем? — вмешался Арман, надеясь предотвратить ссору. После всех приключений с сестрой он чувствовал себя обязанным Берингару, не говоря уж об остальном, что он для них сделал; что до Милоша, когда тот внезапно вспоминал о людской политике, то превращался в бестию не хуже Адель. — Вам понравится, — коротко ответил следопыт, убедился, что все вошли в комнату, и закрыл дверь. Ключ был у него в руке, оставалось только провернуть в скважине. Они покидали дом мадам дю Белле в смешанных чувствах. Здесь был оказан хороший приём, во много раз лучше ожидаемого, но осадок никому не понравился, и если госпожа посол избавлялась от общества Адель, то остальным предстояло терпеть ещё неопределённый срок. Арман признавался сам себе: сейчас и ему очень тяжело быть с ней рядом, и это, похоже, полностью взаимно. Они с Адель не говорили ни разу после того, что произошло в соборе. Милош отчитался, что Адель ни разу не приходила его проведать, и это было горько и правильно. Сестра знала, что ничего не улучшит и не исправит, и показываться на глаза после содеянного казалось ей худшей идеей — Арман знал это лучше, чем он понимал самого себя. Да и что бы он делал, если б она пришла? У них так сложилось, что каждый сносил свою боль молча, никто не сидел у постели больного — нужно было тянуть на себе дом и как-то добывать деньги. Сомнительная забота новых соратников сбила с толку Армана, но он очень старался делать вид, что ему всё нравится. (Милош сказал, что получилось плохо, Милоша никто не спрашивал!) В общем-то, к Арману зашли хоть по разу все, кроме Адель. Он пытался расспросить Берингара о поисках и как-то поблагодарить его, но от второго руководитель отказался, а от первого — уклонился. Неужели на границе что-то между ними произошло, о чём Берингар не хочет говорить? Адель либо забыла, либо не придала значения, а он обычно не темнит. Будь у Армана побольше сил, он бы вытянул правду из обоих, а так приходилось довольствоваться компанией Лауры и Милоша — эти двое так старались, что он против желания стал чувствовать себя лучше. До тех пор, пока не натыкался на безжизненный взгляд сестры. — Выходить придётся через храм, но сначала мы окажемся в более приятном месте. Осторожно, — предупредил Берингар, заканчивая манипуляции с ключом, — не споткнитесь. Пропустив вперёд Адель и писаря, одинаково пассивных по отношению ко всему, что их окружало, Арман вышел последним и закрыл дверь. Теперь позади не было ни Меца, ни Вивиан дю Белле, ни бело-голубого дома, только склизкая и обветшалая древесина. Арман обвёл взглядом то, что видел из-за спин своих спутников: узорчатые стены освещались мягким тускло-оранжевым пламенем свечей, воздух был затхлым и сладковатым. Пол под ногами, весьма далёкий от ровного, еле уловимо похрустывал. — Э-эх, — выразили досаду Милош и Лаура, когда наткнулись на первый крест в полтора человеческих роста. — Ого! — радостно воскликнули они же, когда пригляделись. — Да здесь прелестно, — восхитился Милош, кидаясь к стенам. — Неужели это… — Красота, — простонала Лаура. Арман наконец присмотрелся и понял, что заставило их переменить мнение. Повсюду были кости и черепа. То, что он принял за резные узоры, на самом деле оказалось выпуклостями и изгибами костей, пустыми глазницами, отбрасывающими тени надбровными дугами, а кое-где и целиковыми скелетами — те словно сторожили лестницу наверх, не перекрытую, но основательно разрушенную. Местечко явно не пользовалось популярностью, хотя свечи кто-то — наверное, маги — всё-таки разжигал. Арман осмотрел лабиринт из костей, где они оказались, и невольно улыбнулся: действительно, места красивее представить трудно. Стоит отметить, почему всех, от не очень воинственных мужчин до неубедительно хрупких женщин, восхитила загробная красота. Многие виды магии, в том числе и те, что практиковали члены группы, следуют принципу «что естественно — то не безобразно»: довольно часто чародеяния требуют применения таких материалов, как чья-нибудь слюна или моча, части тела и волосы с ногтями — те и вовсе должны быть под рукой на случай порчи или исцеления. То же самое касалось разных запчастей человеческого — и не только — скелета: кости использовались и как инструменты, и как обычный, никого не смущающий элемент декора. Одним словом, юные колдуны оказались в своей стихии, и вместо леденящего кровь страха перед смертью испытывали очарование эстетического характера. — Бывшее кладбище, — вполголоса пояснил Берингар и уступил Милошу, который не упустил случая поделиться знанием: — И здесь — то, что лежало в самых старых могилах! Когда хоронить стало негде, их перенесли сюда, под самый костёл. Папа говорил, что сюда никто не ходит после разрушения кладбища… — И, надеюсь, не придёт, — заключил Берингар. — Я пока не знаю, как мы будем возвращаться из Брюнна. — Из Брно. — Прости. Все готовы выйти? Если повезёт, мы окажемся сразу на улице. Милош не без сожаления занял охранную позицию возле писаря: будь его воля, он бы остался ворковать с черепами, как некогда в доме Жизель. Лаура вполголоса беседовала с одним таким черепком, ласково гладя его по скуловой кости, и даже Адель немного оживилась, прикоснувшись к тому, что некогда было чьей-то рукой. Арману место нравилось, но прямо сейчас он не мог оценить всей его прелести: красноречиво заныла ушибленная грудина, а в ушах зазвенел голос лекаря, который что-то там говорил насчёт его костей. С горем пополам поднявшись по неухоженной лестнице и справившись с тяжёлой дверью, они через какое-то время и впрямь вышли на улицу. Арман выдохнул с облегчением — теперь соборы внушали ему ещё меньше доверия, чем прежде. Полуденное солнце слепило глаза. Расставленные повсюду домики с весёлыми красными крышами светились жизнью, и это казалось насмешкой над великолепием смерти, царившей здесь, прямо у них под ногами. До ратушной площади они добрались под аккомпанемент рассказов Милоша о знакомой местности. Берингар велел ему перейти на чешский, чтобы не сбивать с толку прохожих и не привлекать лишнего внимания, так что теперь они все слушали удивительную славянскую речь, умиляясь звучанию некоторых слов, но чаще — вздрагивая с ужасом. Арман на спор пробовал выговорить имя «Пржемысл», когда они дошли до нужного дома. Берингар велел подождать и, пригласив с собой Милоша и писаря, зашёл внутрь. — Здесь красиво, — поделилась Лаура, щурясь на солнце и рассматривая от порога улицы, дома и людей. — Может, я что-то не то думаю, но даже лошади выглядят веселее. Арман видел самых обычных лошадей, но из вежливости согласился. Он отлично понимал смысл распределения Берингара, и всё же как неудачно! Хотя Адель продолжала молчать… Лаура после всего пережитого не знала, как себя вести, и с мольбой поглядела на Армана. Он мог только пожать плечами. — Оставь нас ненадолго. Адель заговорила впервые за последние дни. Очевидно, обращалась она к Лауре; Лаура, с сомнением поглядев на них обоих, сделала пару шагов в сторону. Осипший голос сестры встревожил Армана тем, что он на самом деле не ощутил никакой тревоги. Нет ничего хуже, чем пустое сердце. Они стояли, снова молча, под козырьком незнакомого дома. Адель поймала взгляд брата, и её лицо немного посветлело, только взгляд оставался тяжёлым и мрачным. Пару раз она заломила пальцы — признак волнения — и оставила их в покое. Она ждала… Арман заставлял себя смотреть в глаза сестре и думать, думать изо всех сил, а лучше — чувствовать. Он не хотел слышать извинений, они оба понимали, что это бессмысленно, но чего же он тогда хотел? Адель должна быть прощена… так всегда было, каждый раз, каждый проклятый раз он прощал её первым, зная, насколько тяжело ей жить с грузом вины. Знал и в этот раз, только поделать ничего не мог. Арман клял себя, на чём свет стоит, ощущая себя исполненным мерзости себялюбцем. Сколько раз он игнорировал собственную боль, которая ничего не значила рядом с болью сестры, и почему не способен справиться в этот раз?! Всего-то и надо, что дать ей надежду и позволить жить дальше, не коря себя ежечасно, как Адель делала это, он отлично знал… Но своя боль перевесила чужую — родную, своя боль отзывалась при каждом неудачном движении, при каждом глубоком вдохе. Арман почти ненавидел себя за то, что не может ей противостоять, и за то, что поставил свои телесные раны выше тех, с какими всю жизнь прожила сестра. Наконец он собрался с силами и почти надел привычную маску, готовясь сказать ей всё, что нужно — Арман никогда не чурался лжи, тем более такой лжи, от которой кому-то станет хорошо. Ведь пожалеет только он, так какая разница? Увы, к этому мигу Адель уже всё поняла по его лицу, и в её глазах и складках губ отразилась внутренняя горечь. Опустив голову, она отошла. — Входите, — звякнул колокольчик над дверью, появился Милош. — Вас ждут. Только потише, пока не кончится третий акт. Расстроенный Арман поднял голову и наконец прочитал, куда они пришли: над дверью красовалась табличка с надписью «Театр кукол». Все вшестером, они заняли места на дальнем ряду. Разномастные мягкие кресла казались притащенными из разных жилых домов, зато всё остальное выглядело весьма серьёзно. Около дюжины рядов занимали зрительный зал: почти на всех местах кто-то сидел, и все взгляды были прикованы к импровизированной сцене. В мягком свете, похожем на тот, что освещал всеми забытую костницу, Арман увидел несколько ширм и прочих занавесей, которые образовывали пространство для игры. Людей не было — здесь правили бал куклы. — Злой король оказался хитрее храброго рыцаря, — бодро читал невидимый голос. Общий смысл был понятен, но Милош взял на себя трудности перевода. Искусно выполненные марионетки, чьих тонких лесок даже не было видно, охотно изображали то злость, то храбрость. Королевская мантия сшита, будто настоящая, да и доспехи на рыцаре бликовали не хуже полноразмерных человеческих лат. — Он воспользовался тем, что рыцарь честен и верен, и послал его на верную смерть. Рыцарь, не зная, что ждёт его, ринулся в бой… — Ни хади, лыцаль! — запищал ребёнок с первого ряда. Арман улыбнулся, почувствовав, как искренне этот малыш переживает за несуществующих людей. Ему бы её, эту искренность… — Ни хади-и! Рыцарь, точнее — кукла, обернулся к мальчику и очень естественно пожал плечами. Зрители радостно захлопали в ладоши, а маги на заднем ряду подались вперёд: как минимум трое из них определили в этот момент, где прячется колдовство. Сколько бы опытных кукловодов ни пряталось за ширмой, кукла на шарнирах просто не могла с такой точностью скопировать человеческий жест. — Рыцарь продолжал идти. Он шёл семь дней и семь ночей, сражаясь то с людьми, то с чудовищами, — Арман ждал, что людей и чудовищ заменят худо разрисованными полотнами, но не тут-то было. Ровно четырнадцать разных кукол, естественных, живых и очень ярких, встретились рыцарю. Здесь были и волки, и медведи, и выдуманные химеры, и даже гидра; здесь были нищие, разбойники, рыцари под чужими знамёнами. — Когда рыцарь дошёл туда, куда стремился, и забрал сокровище, отправился он назад. Всех врагов он уже победил, и теперь против него восстала сама природа… Арман насторожился, испугавшись, что их заманили в ловушку, и заставил себя оторвать взгляд от сцены. Лаура, Милош и Адель следили за происходящим, как заворожённые, и на их лицах отражались блики разноцветных огоньков, а в глазах переливались цвета песчаной бури, потопа и пожара. Лишённый чувства удовольствия писарь смотрел на Берингара, ожидая приказаний, а Берингар, к удивлению, полудремал с прикрытыми глазами. Арман мог ему только посочувствовать: вот уж кто за последнее время ни разу не отдохнул. Не считая некоторых, валявшихся в постели… — Рыцарь вернулся с сокровищем и положил его к ногам короля! — радостный, торжествующий голос чтеца заразил публику, и та снова изошла на аплодисменты, от которых было трудно отвертеться. Декорации сменились, и на сцене снова был королевский дворец. — Но король не помнил чужого добра. Получив то, чего желал, он бросил рыцаря в тюрьму… — Пачиму? — опять захныкал ребёнок. — Пачиму он блосил? Арман с любопытством ждал, как выкрутятся актёры, то есть, кукловоды. Король повернул голову и как будто посмотрел на мальчика. — Потому что этот рыцарь слишком силён и знает слишком много! — заявил он грозно. — Он сослужил свою службу, а теперь пусть отправляется туда, где его никто не найдёт! Разумеется, сказка кончилась хорошо: добрый народ ничего не знал о пленённом рыцаре, считая его погибшим, но рыцарь освободился сам. Он не стал мстить королю — дождался, пока тот совсем свихнётся от своей власти и славы и умрёт, никем не любимый. Тогда рыцарь вышел на свет, рассказал доброму народу, какой ценой король добывал свои сокровища и тайные богатства, и раздал их всем поровну — богатым и бедным, первым меньше, вторым больше. Себе он не оставил ничего и короны тоже не принял. — Мне не нужна власть, — говорил рыцарь свой финальный монолог, стоя на краю сцены. Игрушечный, он казался более живым, чем многие знакомые Арману люди. — Мне не нужны сокровища. Всё, чего я хочу — это жить спокойно и счастливо и помогать другим, когда они во мне нуждаются. А совершать опасные подвиги по прихоти глупых королей я больше не хочу! — Ура! — закричали из зала. Все куклы одновременно вышли на поклон, как живые люди, и занавес опустился. С первым ушедшим зрителем в дом скользнул свет с улицы. Арман обернулся: из окна были видны шпили кирпичного собора, они просвечивали через занавеску и напоминали Мец, поэтому он быстро перестал смотреть. Внутри сейчас было гораздо интереснее, главное — не расслабляться. Преследователи не знали, куда они пойдут, удалось оторваться… на этот раз. Арман надеялся, что мадам дю Белле не шпионка, но уверенным на все сто быть не мог. Куклы спрятались, кулисы опустились. Откуда-то из тени послышался голос хозяйки дома, зовущий их в другие комнаты. По привычке пропустив всех вперёд, Арман вошёл последним и оказался в обычной тесной каморке, какую занимали актёры перед выступлением, приводя себя в должный вид. Правда, здесь было не место людским прихорашиваниям: это оказалась настоящая мастерская! По столам разбросаны инструменты, наименования и половины из которых он не знал, отрезы тканей, локоны настоящих или искусственных волос, пуговицы, шитая одежда, пятна красок повсюду. Незаконченные куклы висели на крючках по стене, и вблизи они не казались такими пугающе живыми, как там, из глубины полутёмного зала. — Садитесь. Голодные? — осведомилась хозяйка. Арман наконец разглядел ту самую знаменитую ведьму: ею была ещё не старая женщина в простом тёмном платье, которое, как он догадался, сливалось с ширмами и сбивало с толку зрителей. Словно на сцене и нет человека… Машинально он обратил внимание и на волосы: светлые, и цветом, и структурой похожие на солому, они были убраны в незамысловатую причёску ради удобства, не красоты. Пронзительный и вместе с тем дружелюбный взгляд ведьмы-кукловода располагал к себе, как и резвость её жестов. — Спасибо за ваше гостеприимство, — заговорил Берингар. При свете на нём были заметны и тени под глазами, и то, как он осунулся не хуже Адель, но голос всегда в порядке. — Надеюсь, мы не сильно стесняем вас, явившись сейчас. — Ещё чего! Если бы ворвались и стали шуметь посреди спектакля — не видели бы никакого печенья. Милослав, брысь со стола, я кресло принесу. — Пани Хелена, — с обожанием воскликнул Милош и послушно занял предложенное место. — Вы меня знаете? — Мать твою знаю, этого достаточно, — усмехнулась пани Хелена. Арман не успел моргнуть, как перед ними был накрыт неплохой стол для полдника. — Угощайтесь, только чур не крошить. Замечу — собой подметать будете. Тронутые теплом, уютом и отсутствием колотящего в окна дождя, они накинулись на угощения. Пани Хелена отошла, чтобы прибраться в зрительном зале, и велела им вести себя прилично. Хозяйкина строгость скрывала под собой искреннюю заботу, благодаря чему вся группа моментально прониклась к ней наилучшими чувствами, вслух или про себя. — Как только закончим здесь, отправимся в путь, — Берингар отставил пустую кружку и осмотрел свою команду. — Если повезёт, заночуем уже за пределами Моравии. Снова придётся нанять экипаж, но я бы предпочёл обойтись без постороннего возницы. — Мы ещё даже не начали! — удивилась Лаура, оторвавшись от рассматривания неготовых кукол. — Времени в обрез, — сухо сказал Берингар. Его и так слушались, а усталый внешний вид умножал все аргументы втрое. — Хорошо, но кого на козлы? — спросил Милош, осмотрел спутников и скривился: — Ясно, меня… — Нас. Остальные останутся в салоне, и я очень надеюсь, что мы доберёмся без происшествий. В голосе Берингара не было ни угрозы, ни намёка, но Лаура быстро-быстро закивала головой — у неё теперь рот на замке, Арман это отлично знал и без всяких разговоров, Лаура Хольцер больше ничего не скажет против Адель. Сестрица кивнула один раз, давая понять, что слышала, но в её глазах мелькнула тень страха: она больше не была в себе уверена. — Я пригляжу за писарем, пока девушки будут отдыхать, — медленно сказал Арман. — Понимаю, что вы не устали, но нам теперь лучше сменять друг друга почаще. — Хорошая идея, — поддержал Милош, в чьём кармане лежал сосуд с готовеньким снотворным. — В дороге поспать всегда приятно… если, конечно, по тебе не ездят чьи-то ноги. Ничего личного, Бер. Вернулась пани Хелена. Берингару было нечего опасаться за потерю времени — ведьма села напротив, деловито подавшись вперёд, и спросила, что они желают знать. — Про книгу можете не жужжать, в общих чертах знаю, — предупредила она. — Вопросы? Давненько я не говорила об этом с колдунами… — С этого и начнём. Почему вы оставили сообщество? — Берингар сделал знак писарю, и тот принялся за черновик, почти не разбрызгивая чернила. Арман испытал укол грусти и разочарования — эта ведьма, которая ему так понравилась и которая наверняка сладила бы с Адель, кажется, тоже не пойдёт ни на какую гору. — Прижилась в мире людей, — пожала плечами пани Хелена. В её голосе слышалась и ирония над собой, и неизъяснимая привязанность к людям. — Этот театр — нечто большее, чем вы можете себе представить. Магия-то здесь совсем простая, невидимая человеческому глазу, но в этом и есть всё чудо. Всех кукол я делаю своими руками, почти не колдуя, они оживают только на сцене. — И сцена, и сюжеты, и всё?.. — подивилась Лаура. — Ну да. Изредка привлекаю городских ребят — они рады помочь с музыкой, с текстами какими-то, но в основном привыкла делать всё сама. Что до людей… всегда приятно подарить радость и надежду тем, кто верит в чудо. Вы думаете, что таких больше нет, а они есть — на каждом углу. Чудеса не столько про нас с вами и не столько про Бога. — Давно вы этим занимаетесь? — Да уж почти полвека. Только не надо спрашивать про деньги, — поморщилась пани, предвосхищая следующий вопрос. — Никогда их не просила и не стану. Люди сами приносят, кто сколько пожелает. Одни благодарны за улыбку своего ребёнка, другие в восторге от кукол, третьим приятно провести время здесь… Может, в обычное время они про театр и не вспоминают, но как представят, будто его закрыли — сразу спешат сюда и знакомых тащат, лишь бы как можно больше людей знало, лишь бы всё оставалось по-прежнему. — Вы не используете гипноз, — прошелестела Адель. Пани Хелена лукаво улыбнулась: — И да, и нет. Театр — всегда гипноз, если актёры хорошие. Однако мы всё-таки о магии, и я скажу вам: нет. Куклы оживают на время выступления, а потом снова отправляются спать. Я управляю ими одна — больше кукловодов нет, как нет и лесок. — Я думал, что не вижу их, — вырвалось у Армана. — А их правда нет. — Мне они не нужны. — Но как вы управляете ими? — Лаура определённо вспомнила Жизель и напряглась. — Ведь вы забираете чьи-то волосы?.. Пани Хелена выразительно щёлкнула себя по виску. Лаура ахнула, Милош сделал какой-то жест и свалился со стула. — Конечно. Свои же. Их нужно не так уж много, выдирать не больно — всяко не больнее, чем задом на пол грохнуться, да, Милослав? Только так они подчиняются мне полностью, и, как вы видите, злых намерений в этом нет, как нет и стремления исцелить. Мы с моими куклами — коллеги, не более того, хоть они и часть меня. — Получается, вы приносите людям радость, — в устах Берингара это почему-то прозвучало странно. — И пусть мне после этого кто-нибудь скажет, что всякая ведьма исполнена злых намерений. — Подзатыльник дать могу, не сомневайся, — заверила его пани Хелена. — А радость… почему б её не приносить? Почему бы не применять во благо дар, который у тебя есть? Спросите, почему не занялась целительством, так и отвечу: не хотела. К чему дурно делать то, к чему не расположен, раз можешь творить от души любимые дела? — Некоторым за это приходится бороться, — заметила Адель и тут же плотно сжала губы. Пани Хелена сощурилась: — Ну так пускай борются, чего сложа руки сидеть? Да, бывает трудно, бывает и невозможно, но так только кажется. Я по молодости тоже думала, что всё, мир рухнул… А он, представьте себе, стоял на месте — стоял и ждал меня. Теперь сама рассказываю добрые сказки таким же молодым дурням, и знаете что? Они слушают. — Например? — заинтересовался Милош. — Например? Да что угодно. Веська, девица с соседней улицы, никак не могла поладить с ребятами со двора, приходила всегда и плакала. Я как-то при ней спектакль дала о том, как бездомный щенок с другими зверятами подружился, и на тебе — на месяц пропала, а вернулась счастливая и друзей своих привела, — рассказывала пани Хелена. — Пан Моравчик жену потерял… Ну, уж жену-то я ему никак вернуть не могла, а сюжет про жизнь на небесах завалялся. Христианский, из хороших, что-то про то, что смерть — это отдохновение и награда. А ну, носы не воротить! — прикрикнула пани Хелена. — Какая разница, в чём человек утешенье ищет? У него нет возможности связаться с духом, вот и ищет утешение по церквам. Не знаю уж, как церкви помогли, но потом приходил ко мне пару раз… Говорил, как его тогда эта сценка спасла, говорил и плакал. Пани Хелена рассказывала о том, как она и её куклы помогали людям, словно бы не о своих достижениях, а о чьих-то чужих. В её речи не было ни гордости, ни хвастовства, только насмешка над недоверчивыми магами и простая правда, какой она была. Арман впервые встретил ведьму, настолько примирённую с обоими мирами — магов и людей; ведьму, которая не просто терпела религию, но и принимала её, когда это было нужно. Может, не самого Бога, но всё же… Арман часто беседовал с верующими людьми в Круа-Руссе и в других местах и привык, как обычно, имитировать согласие, но в душе их не понимал. Теперь то, что пани Хелена говорила об утешении, легло на его израненное сердце удивительно вовремя, и он впервые по-настоящему понял. — И всё-таки, не каждому это поможет, — вырвалось у Адель. У неё на лице было написано, что она говорит против своей воли, и Арман был почти уверен — пани Хелена прекрасно это поняла. — Недостаточно знать, что ты можешь быть спасён, если ты на самом деле не можешь. В комнате напряглись все, кроме пани Хелены. Она посмотрела на Адель и спокойно произнесла: — Помощь приходит всегда, снаружи или извне. Её можно найти там, где тебе и в голову не приходило искать… Не стала бы я заявлять такое раненому на смертном одре, но тебе, пани, скажу: живи дальше и ищи, ищи, ищи. — Адель не успела ничего сделать или даже произнести — в её взгляде отчаяние мешалось с надеждой, а волосы уже поднимались дыбом. Пани Хелена рявкнула: — А вот этого вот не надо! — и что-то громко щёлкнуло над столом, а Адель обмякла в своём кресле, как будто решила задремать. — Так вам достаточно или что ещё? Ночлег не предлагаю — негде. — К сожалению, нам и так надо спешить, — поднялся Берингар. — Мы вам очень благодарны… за всё. — Да уж, — пани Хелена, не отстававшая от него по скорости решений, собирала в сумку какую-то еду. — Задерживаться вам точно не стоит. Вышли из костницы? — Да. До этого — из Меца, теперь поедем в сторону Праги. — Несколько дней, — прикинула пани Хелена. — Я понаблюдаю пока за костницей, даром что не зазорно при храме появиться. Если кто-то вылезет — стукну. — Как вы определите, кого стучать? — Милош помог расставить кресла по местам и теперь сгорал от желания подраться. — По роже, — невозмутимо ответила ведьма. — Берингар, чёрный ход — в ту сторону, карету подгоните, девушку уложите, в разгар дня на площади людно, я вас прикрою. Арман присоединился к всеобщему выражению благодарности, хозяйка только отмахнулась. Подхватить на руки сонную Адель ему тоже не дали — Милош напугал сломанными рёбрами и сам испугался, так что сестру до кареты понёс он, сопровождаемый странными, немного мечтательными взглядами Лауры. Арман одним глазом приглядывал за писарем, другим — старался запомнить обстановку театра кукол, который настолько отпечатался в его душе. Пани Хелена провожала их до выхода из города, вполголоса развлекая рассказами и шутками, а потом неожиданно взъерошила Арману волосы и вышла — они выехали из Брно снова вшестером. До вечера всё было спокойно, даже слишком: когда на крышу кареты что-то с грохотом упало, Арман этого совсем не ожидал. Адель вздрогнула и проснулась, Лаура сначала сжалась в комок, потом полезла за амулетами, а наступавшая на пятки ночь лезла в окна, просовывая внутрь свою ненасытную темноту, и мешала понять, что же всё-таки произошло. — Охраняйте господина писаря! — крикнул Арман, хватаясь за приделанную к двери ручку, чтобы встать. Карету затрясло и замотало из стороны в сторону, лошади тревожно заржали, поднялся сухой ветер. — Ну же, с двух сторон! Он не хотел оставлять это на девчонок, но послать никого из них к окошку извозчика не мог — там опаснее. Сжав зубы от некстати вернувшейся боли, Арман вспомнил пани Хелену для бодрости духа и заколотил в окно. Никто не ответил. Прислушавшись, Арман разобрал, как Берингар кричит на коней. Выстрелы убедили его в двух вещах: первая — Милош тоже цел, вторая — ему нашлось, в кого стрелять. — Эй! — Арман наконец высадил окошко и просунул голову к остальным. Ему в лицо ударил горячий ветер, пахнущий дымом, песком и конским потом — заслезились глаза. — В чём дело? Вам нужна помощь? — Адель, — обернувшись через плечо, скомандовал Берингар. — Вы оставайтесь и берегите книгу! Милош перебрался на коня, явно не ожидавшего таких приключений, и хладнокровно отстреливался, привстав на стременах вполоборота. Надолго ли его хватит? Арман нырнул обратно в салон, и ему пришлось зажмуриться на полминуты — ушибы давали о себе знать. — Адель, нужна твоя помощь, — проговорил он, с трудом разжав зубы. Перед глазами плясали чёрные мушки, но он надеялся, что смотрит куда-то в сторону сестры. — За нами погоня. — Я поняла, — в голосе Адель прозвенело возбуждение, давшее понять, что преследователи сейчас немало огребут. Арман не видел, как она выбралась из салона, но скоро на крыше топнул ногой кто-то ещё, а ветер, обнимавший карету со всех сторон, изменил направление и определённо стал холоднее. Когда Арман пришёл в себя, он увидел встревоженную Лауру с амулетами наготове, писаря, прижимавшего к себе книгу всё с тем же бесстрастным лицом, и собственные ладони, в кровь изрезанные ногтями. Боль отступала, но с каждой кочкой, с каждым лихим поворотом возвращалась снова. В боку и в груди кололо так, что он едва мог сдерживать слёзы. Выстрелы стали реже… Дорога — хуже. Где же они сейчас? Погоня продолжалась в том же лихорадочном темпе, за которым Арман не мог следить, так как ничего не видел и пытался справиться с собой. Лаура подсела к нему и настойчиво предлагала помощь, но он покачал головой и указал на писаря — книга важнее. Это было так, и Лаура вернулась охранять; через какое-то время к ней присоединился Берингар — тогда карета остановилась на полминуты, хлопнула дверца, всё снова пришло в движение. — … стало меньше, — донеслось до Армана. — …расслабиться. Адель… трупы на дороге, и пускай… — …Милош?.. — …лучше, чем я. Его… далеко и метко, теперь осталось добраться… Арман слушал всё, что мог, вжавшись затылком в обивку спинки и закрыв глаза. Один раз он почувствовал прикосновение руки Лауры, нежное и невесомое, ещё несколько — Берингара, твёрдое и обнадёживающее. Возможно, они что-то говорили, но он не разбирал. Что-то заставили выпить, разбрызгав половину склянки… вряд ли снотворное, оно бесполезно, хотя почему нет? Если не осталось шиповника, он бы лучше заснул, чем терпел боль. В лёгком бреду Арману почудилось, что на него внимательно, словно чужими глазами, смотрит писарь. Гонка казалась бесконечной, и сколько она продлилась на самом деле, Арман не знал. Когда он в следующий раз открыл глаза, уже светало. За окном лениво ползла розовато-серая рассветная дымка, пряча и без того незнакомые места. В салоне дремал писарь, уронив голову на грудь — он был увешан защитными амулетами и прижимал к себе книгу. Лаура выглядывала в щель от малого окошка и вовсе не казалась сонной. Очередной выстрел заставил Армана вздрогнуть: неужели они до сих пор не оторвались?! — Плохо дело, — послышался голос Берингара. У него в руках был второй пистолет Милоша. — Такими темпами даже Адель выбьется из сил. — Она ещё там? — воскликнул Арман. Таким бесполезным он себя давно не чувствовал, хотя страх, к стыду своему, испытал более сильный. За сестру, за всех и за себя самого. — Их много? — Немало. — Берингар оставался бесстрастно-ледяным, и сейчас это радовало, как никогда. — Если через час ничего не изменится, Милош довезёт нас до ближайшего города и останется. Сменим лошадей — и вперёд, если и тогда не оторвёмся, останусь… — Нет, — хором сказали Арман и Лаура. — Это единственный выход. — Адель — наш единственный выход, — не своим голосом сказал Арман, отдавая себе отчёт в том, что он сказал. Берингар посмотрел на него хмуро и решительно: — Не думаю, что до этого дойдёт. Я понимаю, что не должен рисковать собой, но, в конце концов, для любого из нас найдётся замена. Арман тяжело вздохнул, не сразу вспомнив, что этого делать не стоило, и сложил в голове всё, что узнал и понял. Их до сих пор преследуют, Адель отбивается с крыши, Милош — на козлах, и… и всё. Проклятое пламя, ситуация и впрямь казалась безнадёжной. План Берингара, каким бы жестоким он ни был, выглядел складным: как ни крути, а все они подписались на защиту книги ценой собственной жизни. Может, до сестры и впрямь не дойдёт, но Арман остро ощутил, насколько он не хочет оставлять здесь Милоша. Стрелок продержится долго, если у него остались силы и остались пули, а после такой ночки всё это внушало немалые сомнения. Карета остановилась. Берингар жестом велел всем не двигаться и первым высунул наружу сначала свой нос нюхача, затем ноги, затем — всего себя. Пистолет он держал так, словно привык к оружию, и Арман понял, что ещё чего-то о нём не знает. Стояла не тишина, но её подобие: фырчанье и болезненные хрипы усталых лошадей, жужжание мух над лужей, куда въехало колесо, скрип на крыше — это слезала Адель. Она почти свалилась, и Берингар подхватил её, быстро устроил в салоне и огляделся. — Выходите, — ничего не выражающим голосом позвал он. Только что севшая сестра, поддержанная своим внутренним пламенем, выскочила первой — вот у кого сил хоть отбавляй. Арман выбрался с помощью Лауры, и они нашли секунду, чтобы улыбнуться друг другу, вспомнив один похожий эпизод. Берингар прикрывал собой писаря, но, кажется, это было лишним. — Слава Чешскому королевству! — неожиданно выкрикнул Милош, хрипло и некстати, а потом рвано рассмеялся. — Да здравствует… это всё! А-ай, ну и дерьмо, конечно… ай-яй-яй… Арман не понял, что он несёт, и выглянул на дорогу. Увиденное ужаснуло бы, не будь он настолько уставшим: трупы людей и лошадей устилали путь пусть не ковром, но всё же их было больше, чем он думал. Потом стало ясно, что многие шевелятся и хватаются за голову, и кое-что другое привлекло внимание Армана: их карета стояла посреди искусственно образованной пустыни. Земля, трава и мелкие камешки, а также покосившийся забор и какая-то кривенькая хибара — всё это оказалось в черте неведомого удара сверху, который оглушил всё живое, погнул всё неживое и очертил идеально ровный круг. Над их лошадьми, изрядно выбившимися из сил, раздался свист. Арман поднял затёкшую голову и увидел незнакомую ведьму, восседавшую на метле: её цветастые юбки свисали вниз, но длиннее шитой ткани оказались распущенные волосы, ярко-рыжие даже в свете слабого невыспавшегося солнца. — Вот те раз! — громко удивилась рыжая ведьма, разглядывая их со своей высоты. — Милош, дитя моё, а я тебя чуть не угробила. И вам доброе утро, молодые люди. Милош, весь в пыли и каких-то веточках, разразился очередным приступом конвульсивного смеха и свалился с козел. Пани Эльжбета Росицкая помахала рукой и спешилась, отряхнула сына, потрепала лошадь и подошла к Берингару; она излучала настолько мощную ауру, что Адель слева от Армана тихо ахнула и словно угасла. — Госпожа, — начал было Берингар, потом пошатнулся и упал бы, не подхвати его пани Росицкая собственной персоной. — Прошу прощения. — Ничего-ничего. Так, — рыжая ведьма критически оглядела всю компанию и повидавшую жизнь карету, — так. Этих дураков я отвадила как минимум на несколько миль, и с вами сейчас разберёмся. Переждите-ка минут двадцать, я слетаю домой за ключом. Тут есть какой-нибудь домик? — Был, — подал голос Милош, тоже едва державшийся на ногах. — Вон та горстка праха и костей. Мама, ты сегодня смертельно прекрасна. — Я всегда смертельна, — рассеянно отозвалась пани Эльжбета, пропустив последнее слово. — Какая досада. И зачем я это сделала? Что ж, пройдите пока до Калиште, там добрые люди живут. Минутку… — она ласково похлопала лошадей по бокам, и те приободрились. — Вот так. Можете доехать. Что хотите на завтрак? — Пани Эльжбета, — у Берингара было достаточно времени, чтобы прийти в себя и привести в чувство свои планы. — Мы очень благодарны вам за помощь, но нам бы заехать ещё в одно место перед… — Я спросила, — широко улыбнулась пани Эльжбета, — что вы хотите на завтрак, молодой человек. У Берингара не осталось иного выбора, кроме как назвать свои предпочтения.***
Во дворе дома Росицких, а это мог быть только дом Росицких, образовалась целая толпа. Арман рассматривал симпатичный трёхэтажный домик и считал котов, пока рядом суетились и что-то решали все остальные. Долго бездельничать он не мог и подошёл к Берингару: тот договаривался о чём-то с пани Эльжбетой, которая торопливо причёсывалась и румянила щёки, словно опаздывала на встречу. Рядом была застывшая Адель, и Арман, догадавшись, что происходит, сам перестал дышать. — Возможно, вы наш последний шанс, — говорил Берингар. Он крепко держал Адель за локоть, и та не возражала, трепеща и судорожно сглатывая. Поискав глаза брата, Адель вцепилась в него взглядом, и Арман ободряюще кивнул — между ними всё ещё звенела натянутая струна, но сейчас она лопнула. — Я понимаю, что эта просьба может оказаться слишком самонадеянной, и я готов сделать что-нибудь взамен. — А почему ты? — заинтересовалась пани Эльжбета и кивнула в сторону Армана. — Почему не он? — Сейчас я отвечаю за госпожу Гёльди, — объяснил Берингар. — Даже если это не так, я ближе к тем, кто прежде решал за неё. Мне и нести ответственность. — Зачем так мрачно, — поморщилась пани. — Собирайся, девочка, мы вылетаем на закате. — Что? — Адель подалась вперёд, потом, ошарашенная, назад. Арман вскинул брови, увидев, что она для равновесия сама ухватилась за Берингара, потом понял — он для сестры был не больше, чем опора. — Куда?.. — На Броккен, конечно. Последние годы на других горах слишком скучно… Ты ведь раньше не была, верно? Адель кивнула, не в силах говорить. Арман не мог больше молчать и шагнул вперёд: — Мы вам безгранично благодарны, но вы ведь знаете, что… — Да всё я знаю, хватит бубнить! — велела пани Росицкая. — И вообще, вы оба — цыц, не мужское это дело! Тоже мне, раскудахтались… Мы с ней вдвоём всех чертей на уши поставим, верно? — и она задорно подмигнула Адель, схватила ошарашенную девушку под руку и потащила в дом. Следующие слова донеслись уже оттуда: — За сборами не подглядывать! Увидимся завтра, или через неделю, или ещё когда-нибудь! — Пораньше, пожалуйста! — крикнул ей вслед Берингар и перевёл дух. — Вот и всё… — Это невероятно, — пробормотал Арман. — Мы столько лет думали, что никогда… пани Хелена была права. — И не поспоришь, эти земли богаты на женщин, которые правы. — Берингар провёл ладонью по лицу, задумчиво посмотрел на дверь и развернулся в противоположную сторону. — Повремени с отдыхом ещё немного. Я бы хотел, чтобы ты побыл рядом с писарем. Арман последовал за ним, заодно захватив зевающего писаря. Он не мог сосредоточиться на происходящем — половина его исходила усталостью и болью, вторая рвалась на части от немыслимого счастья, рухнувшего на голову так внезапно, что оно казалось горем. Он впервые за много лет терял из виду сестру, причём не на один день… и знал, что она будет в безопасности, потому что за пани Эльжбетой можно было не бояться и конца света. Об этом выходе говорил Милош? Ну конечно, он-то знает свою матушку! И то, что она не отказала бы, он наверняка знал лучше всех, особенно после красноречивой сцены с мадам дю Белле. Другая делегация прибыла с севера. Вокруг Лауры собрались: её знаменитый дед, уже накинувшийся на Берингара с расспросами о книге; какие-то тётушки и, возможно, сёстры, издающие охи, ахи и прочие вздохи; взволнованный и любопытный прусский посол, кажется, Хартманн — он опирался на трость, одним её видом напоминая, что Арман потерял свою давно и безнадёжно; ещё несколько хмурых магов-охранников и, наконец, Юрген Клозе, внимательно озиравший всех по очереди. — Я должен тебе сказать… — Арман подошёл к находившемуся тут же Милошу, но осёкся со своими благодарностями. — Ты чего? — Давай потом, — немного напряжённым тоном отозвался тот. — Тут дело есть… Когда они подошли ещё ближе, вся германоговорящая толпа перевела своё внимание на Берингара. Тот молча выслушал вопросы, пожелания, упрёки, претензии и прочие интересные замечания, а в долгожданной паузе сказал, обращаясь в основном к Хольцеру и своему отцу: — Нас преследовали несколько часов кряду. Никого больше не попалось на всей дороге, и меня это беспокоит не меньше, чем поведение нападавших — подробности будут в отчёте. Настоятельно прошу вас ускорить расследование, иначе дело, важное для каждого из нас, пойдёт прахом. На большинство его речь произвела сильное впечатление. Отличился Хольцер, который крякнул: — Какое расследование? — Вы хотите сказать, — медленно заговорил Берингар, — вы хотите сказать, что, несмотря на все мои письма и доказательства, несмотря на свидетельства мадам дю Белле, господина Стефана Мартена и других, вы ничего не сделали? — Признаться, мы не считали, что дело так серьёзно, — стушевался Хольцер. Берингар годился ему во внуки или в правнуки, но сейчас он явно вышел из себя, если можно такое сказать о человеке, вырезанном изо льда — последнее время Арман сомневался, так ли это, сейчас убедился снова. — Так пересчитайте, — с нажимом сказал Берингар. — Это наша вина, и мы сделаем всё возможное, чтобы работа продолжалась, — с некоторым волнением вмешался Хартманн. — Не думал, что всё зайдёт так далеко… Пожалуй, тогда я вас и оставлю. Отдыхайте, господа… герр Хольцер, на одну минуту… Арман с уважением посмотрел на Берингара, тот стоял с таким видом, будто ничего не произошло. Подошёл Юрген; сцена между отцом и сыном была молчаливой, они не произнесли ни слова, только обнялись и посмотрели друг на друга: Юрген — мягко и с теплотой, что разительно отличало его от потомка. Ещё через какое-то время немцы начали расходиться, кто к карете, кто к дому Росицких, держа наготове ключ. — Бер, ты же не уходишь? — позвал Милош, очнувшись от своих мыслей. — Я вас обоих приглашаю… в смысле, троих, господин писарь — ничего личного. Чуть замешкавшись, Берингар кивнул. Арман подумал, что он, наверное, собирался уйти… а сам-то? Это было до того, как забрали Адель. Возвращаться на Круа-Русс в одиночку было не только глупо, но и небезопасно. Зато он теперь понял, чего дожидался Милош. Передав писаря обратно на руки Бера и убедившись, что они пошли в дом, Арман незаметно направился вслед за приятелем. Тот отвёл в сторонку Лауру, что-то негромко ей говоря. Подслушивать было нехорошо, поэтому Арман махнул рукой и просто встал рядом с ними — всё равно оба не обращали внимания на фон, а ему было почти что интересно. Да и к тому же… расстроенная ведьма — это опасно для всех. — И я, я тоже давно ждала этого разговора, — Лаура говорила с такой удушающей нежностью, что Арману заранее — снова! — стало её жаль. — Лаура, послушай… — а вот Милош был не похож на себя, и вряд ли из-за того, что он сорвал голос, хохоча на козлах. Лаура тут же погасла, воззрившись на него большими испуганными глазами. — Ты многое неправильно поняла. Я виноват, что не сказал сразу, но я не мог быть уверен в твоих чувствах. — Как? — отстранённо переспросила Лаура. — Как ты сказал? То есть?.. Но ты ведь… ты ведь оказывал мне… такое внимание. — Я виноват, — повторил Милош, с видимым усердием заставляя себя смотреть на собеседницу. — Боюсь, я веду себя так со всеми. — Ты носил меня на руках! — Да, но… — И ты всегда был так добр ко мне… — Это не показатель… послушай, Лау, — он протянул руку, но ведьма отшатнулась, ещё не поняв, что произошло. — Я в самом деле очень хорошо к тебе отношусь, что бы ты ни творила. Ты… чертовски похожа на мою сестру, и поэтому я… — И поэтому ты меня не любишь? — нижняя губа Лауры уже дрожала. — Эт-то… так нельзя… ты ещё плохо меня знаешь! Может, я тебе ещё… — Дело не в этом, — терпеливо повторил Милош. — Всё это не служит мне оправданием, и ты права, может, узнай я тебя получше… — Так что же?! — У меня есть невеста, — объяснил Милош. Арману показалось, что он ослышался — Лауре, видимо, тоже. — Она здесь, в Праге, мы уже несколько лет вместе и мечтаем пожениться. Эй, не надо делать такие лица, вы оба! Я что, недостаточно хорош, чтобы быть женихом?! — Хорош, хорош, — успокоил его Арман, старательно приглядывая за Лаурой. — Просто мы… не ожидали. Ты никогда не упоминал её! — Здрасьте, приехали, — возмутился Милош. — Даже если так, это вас не касается. — Она ведьма? Милош сделал вид, что не расслышал, и вопрос повторили хором: — Она ведьма? — Это вас не касается, прочистите уши. Лаура, — Милош повторил попытку взять её за руку, на сей раз попытка увенчалась успехом. — Прости, что не сказал раньше, но так бы тебе пришлось страдать со мной в дороге, а теперь ты отправишься на гору и… и будешь делать, что захочешь и с кем захочешь. Если нравится, можешь сжечь мой портрет. — У бедя дед двоего бордреда, — прошмыгала Лаура. Она стоически улыбалась и, вопреки страшным ожиданиям, смотрела на своего несостоявшегося спутника жизни с теплотой. — Од-дкуда… — Могу подарить, — засуетился Милош. — Специально для таких целей с собой ношу. Ну, чтобы враги сжигали… Он шутил и паясничал, Лаура потихоньку прекращала реветь — всё складывалось как нельзя лучше. Когда родственники и земляки забрали её домой, во дворе больше никого не осталось; Арман задрал голову к небу и выдохнул, Милош опустил голову и выругался, потом взъерошил себе волосы. — Ужасно… — Всё было хорошо, — возразил Арман. — Гораздо лучше, чем я думал. — Да уж… у тебя тоже, — заметил Милош, улыбаясь. Арман вспомнил о сестре, и это было как удар по голове. Затем память обстреляло сценами погони, тряски в карете и множества тел на дороге, навалилась усталость и тошнота, то ли от голода, то ли от боли, то ли от всего сразу. — Беру свои слова обратно, опять как труп… Пойдём в дом, я покажу тебе комнаты. Сил нет думать обо всём этом, — в сердцах воскликнул он, провожая Армана уже по лестнице. — В этих стреляй, в этих не стреляй… там мать с небес валится, там Адель с крыши… чтоб я ещё раз так застрял вместе с вами! — Ты нам жизнь спас, — напомнил Арман, одновременно разглядывая интерьер. Наверное, тут было мило, но сейчас у него всё двоилось в глазах. Судя по тому, что Милош с пятой попытки нащупал ручку двери, у него тоже — Да, я почти остался вас прикрывать. Бер сказал, что ему этого очень не хочется, и мне тоже не хотелось, но тогда не было выбора… а сейчас уже неважно. Так, я сказал, хватит об этом думать! Мы будем отдыхать и развлекаться не хуже женщин, это я тебе обещаю. Арман ни минуты не сомневался в том, что Милош своё слово сдержит. Он ещё слышал что-то в виде отдельных фраз — Берингар, матушка, гостевая спальня, оладьи и кошачьи волосы, но при виде постели и горы подушек всё остальное мягко утекло из головы. Когда Милош закончил вытряхивать из сундука свежую сорочку, которая почему-то оказалась в рюшечках, Арман уже почти уснул. — Хоть бы разделся… я с тебя сапоги стаскивать не буду! — Не надо, — промычал Арман в подушку и сковырнул сапог с левой ноги сапогом правой. — Милош… — Что? — Я рад, что ты не умер. — Я и не собирался, — ответил Милош. — Но спасибо, приятно слышать. Арман улыбнулся, почувствовав щекой кошачьи волосы на подушке, и после этого всё рухнуло во тьму.