Любовь побуждает нас к действиям, Любовь стоит боли, Любовь заставляет падать на колени И снова подниматься, Любовь — пристанище нашего сердца, Любовь — чувство свыше, Это любовь, это любовь. The Script — This = Love
— А ты пробовал использовать корень имбиря? — скосил взгляд Кормак, заправляя за ухо выбившуюся из причёски прядь волос. Мы уже заканчивали. Работать с ним в паре и правда оказалось легко, а главное — весьма плодотворно. Вместе мы открыли ещё один ингредиент — листья малины, — который он и собирался использовать на экзамене. — Пробовал, — тихо ответил я. — Цвет зелья изменился и, судя по более тёмному оттенку жёлтого, действие побочных эффектов протекало бы дольше. — Гм… Я так и думал, — кивнул он, отчего прядь вновь выбилась, упав на лоб. Кормак сражался с ней всё то время, что длился урок. Я же поддерживал свою чёлку очками, чтобы та не застилала вид во время опытов. — А если заменить полынь? — предложил он. — На имбирный корень? — Да, — Кормак покрутил в руках флакон, — я мысленно рассчитал соотношение. Жаль, что сегодня мы не успеем попробовать… — Но если получится, это будет совершенно новый рецепт Эликсира, — заключил я за него. — Более простой и безопасный во всех отношениях, — согласился он. — Мы отнимем у профессора Снейпа причину издеваться над учениками этой формулой, — за моим комментарием последовал его короткий смешок. Сам профессор уже закончил обходить столы, оставив тех, кто хотел закончить, а сам листал какую-то книгу и, судя по его виду, весьма занимательную. Если честно, я ожидал, что что-то изменится после произошедшего вечером, но смотрел он на меня точно так же, как и раньше, словно ничего не видел. Хотя, если подумать, сколько таких парочек он разгонял на своём веку? В этом действительно не было ничего сверхъестественного. — Почему ты обратился ко мне? — этот вопрос не давал мне покоя. Кормак посмотрел на меня, вопросительно приподняв брови, словно не понял, о чём именно я спрашиваю. — Стреттон тоже варит Эликсир радости, — пояснил я. — И Ли, и Элоиза, но ты попросил помощи у меня. Почему? — Потому что знал, что проведу время с толком. Когда я наблюдаю за тобой, получаю заряд вдохновения, — ответил он, мягко улыбаясь и вновь красуясь ямочками на щеках. — У тебя в руках всё спорится. У меня случился полный ступор, следом за которым я развёл бурную деятельность, старательно натирая стол. — Спасибо, наверное. Всё ингредиенты были убраны, остались только котлы и склянки. — Пожалуйста, наверное, — рассмеялся Кормак, заметив моё смущение. Если Том думает на него, то у меня большие проблемы: если тот начнёт прощупывать почву с помощью вопросов про изобретения, то МакЛагген с лёгкостью поддержит разговор — он оказался фанатом The Chosen One (стоило ли мне быть польщённым?). Когда я увидел у него в боковом кармане портфеля волшебное перо, отвлечённо спросил, понимает ли он, как то работает, и он начал объяснять мне некоторые принципы его функциональности с горящим взором и блуждающей улыбкой, словно ему это доставляло удовольствие, пока нас не прервал профессор Снейп. К нашему общему удивлению, тот только поинтересовался, собираемся ли мы торговать эликсиром по окончании урока, а затем указал подбородком на десятки склянок, которые мы заполнили, сами того не осознавая. И мне бы хотелось сказать что-нибудь плохое о МакЛаггене — знаю, что это гнусно и неподобающе, — но я не мог. Отчего тревога плескалась внутри вместе с бессилием, особенно когда я без задней мысли уточнил, собирается ли он вечером в лабораторию, — под присмотром профессора Слагхорна мы могли проводить здесь дополнительный час, — а Кормак покачал головой и поделился, что он собирался подтянуть нумерологию с Томом Риддлом. При этом на его губах заиграла странная улыбка, неуверенная и одновременно радостная — будто он предвкушал. В тот момент я только и мог, что отвести взгляд и сделать вид, что меня больше занимает содержимое котла, чем то, что творилось внутри. А внутри много чего творилось: от глухого раздражения до щемящей тоски, подкидывающей мне разные безумные идеи. «Я бы мог помочь тебе подготовиться». — «У тебя самого времени нет». У него не должно быть времени — сам вчера подтвердил, — а помогает всем… Всем, кроме меня. Меня он решил использовать. Вспоминая раз за разом, я разжёвывал его слова, свои слова и понимал, что мог бы оказаться на месте Кормака. «Не мог бы, — возразил мне здравый смысл. — Потому что ты не Кормак, олух». — Давай я поставлю котлы на место, — предложил объект моих печальных дум. — Спасибо, — выдохнул я, провожая взглядом его стройную фигуру и собирая картонные коробочки, чтобы поставить в них склянки. Интересно, где они будут заниматься? Мест было не так и много… Нет, Гарри, тебе это совершенно неинтересно, ведь ты туда не попрёшься ни в мантии-невидимке, ни без — слишком уж это унизительно.
***
Вот он я, homo stultus, выглядывал из-за книжного стеллажа, где пристроился через ряд от них, и сделал я это без мантии, посчитав, что имею законное право находиться в библиотеке и готовиться к экзаменам. Мы были здесь не одни, разумеется, хотя большая часть студентов к вечеру предпочитала гостиные своих факультетов, а то и вовсе спальни. Место для групповых работ в библиотеке было отделено пологом тишины и отражающих чар изнутри, чтобы не мешать остальным, поэтому они не видели, кто там ходит туда-сюда, а я не слышал, о чём эти двое говорят, мог только видеть, и увиденное мне не нравилось. МакЛагген часто склонялся, спрашивая о чём-то Риддла, хотя для шёпота не было нужды — может быть, привычка? Мы же в библиотеке в конце концов. Том, в свою очередь, целых три раза поднимался, вставал у Кормака за спиной и помогал ему чертить. Ладонь ложилась поверх держащей карандаш руки МакЛаггена, а тот слегка сдвигался вбок, позволяя собой руководить, отчего та треклятая прядь раз за разом падала ему на лоб. В третий раз Том бережно отвёл её в сторону, что-то сказав. На щеках Кормака заиграл румянец, а глаза насмешливо сощурились, после чего он рассмеялся. Я резко встал и стул с громким скрипом отъехал назад. Несколько студентов непонятливо уставились на меня, но не сладкая парочка — полог работал в обоих направлениях. Друзья, наверное, сказали бы, что во мне только что родился мазохист: я сделал вид, что потягиваю затёкшие мышцы спины, а затем опустился на стул, пытаясь сосредоточиться на странице учебника перед собой. Текст расплывался, рука дрожала, когда я принялся писать, чтобы кратко изложить тему для быстрого повторения. Надо было уйти… Дойти до комнаты, сломать чёртову ручку и закончить с этим фарсом. Пусть думает, что это Кормак, Колин, да хоть его дедушка, решивший так подшутить — мне всё равно. «Нет, тебе не всё равно», — под мерзкий писк совести я полез в портфель, доставая оттуда ореховый батончик, за который мог вылететь отсюда. За весь день это была моя первая еда. Обед я пропустил: несколько первокурсников подрались и мне пришлось тащить их прямиком к декану, а затем следить, чтобы МакГонагалл не слопала бедолаг вместо обеда — нрав у неё был крутой. Затем я остался следить за исполнением наказания: они поливали грядки, попутно полив и нас с Хагридом. Выпив чашку чая, от его фирменных каменных кексов я отказался, а потом, всё же приняв решение, схватил портфель, закинул туда батончик и поскакал в библиотеку, чтобы теперь сидеть и страдать — дурью маяться. Отличный план на вечер, Поттер. В этот момент мой желудок, получив желаемое, решил, что самое время опозорить своего обладателя и громко заурчал, вновь превратив меня в центр внимания. — Простите, — прошелестел я, чувствуя, как щёки горят. Отвернувшись, я начал старательно выводить буквы и даже написал несколько абзацев, забыв о парочке на каких-то пять минут. До тех самых пор, пока ручка не завибрировала. Это была моя студенческая, назовём её так, тайную я оставил в комнате. Лорд Волдеморт: Где ты сейчас? Сердце глухо забилось, и я с трудом проглотил последний кусок. ГарриПоттер: В гостиной Гриффиндора, а что? Лорд Волдеморт: Жду тебя около библиотеки через три минуты. Жуй я до сих пор, подавился бы. Три минуты?.. ГарриПоттер: Я не успею! Лорд Волдеморт: Тогда беги. Что он ещё задумал? Прикусив губу, я глянул на них. Том снова сжимал ладонь Кормака, второй рукой опираясь на стол и указывая ему на что-то, а тот кивал, видимо исправляя свои недочёты. При этом всё в МакЛаггене говорило о заинтересованности в происходящем, а в Томе — об одобрении чужих действий. На языке крутилось какое-то слово: гадство, низость, свинство, подлость… И я тут же ощутил укол вины. Разве мог я так охарактеризовать увиденное, когда не имел на него никаких прав? Том Риддл не был моим, и, если они нравились друг другу… То каким боком здесь я? А поцелуй? Дураком я не был и прекрасно знал, что тот имел значение только для меня, потому что ОН имел значение для меня… Чёрт! Спохватившись, я быстро покидал учебники в сумку, запутался в лямке и вновь чуть не опрокинул стол, производя слишком много шума. Кто-то недовольно кашлянул. — Прошу прощения, — прошептал я, обходя стеллаж, чтобы вылететь через другую дверь. Мадам Пинс лишь проводила меня изумлённым взглядом. Добежав до угла, я сделал пару быстрых вздохов и, глянув на часы, резво побежал обратно, чувствуя, как пот струится по спине и рубашка липнет к телу. Том прикрывал за собой дверь библиотеки и, заметив меня, окинул критичным взглядом. После резкого торможения меня занесло в сторону. — Что… что… — я задыхался, хватая воздух губами, — что тебе… нужно? — Для начала, чтобы ты в обморок не рухнул от гипервентиляции, — заметил он, скривившись. Я понимал, как сейчас выгляжу: запыхавшийся, раскрасневшийся и потный. Бег, к сожалению, меня не красил. Словно подтверждая это, он отступил на шаг и вновь окинул меня оценивающим взглядом. Внутри всколыхнулась злость. Но не вонял же я в самом деле, чтобы столь театрально отгораживаться от меня. — Чего это ты? — поинтересовался я, сделав шаг навстречу. — Я не кусаюсь. Раздражение всегда побеждало смущение и страх — та самая черта, которая никогда бы не позволила мне стать объектом травли. — Очки протри, — это была не просьба, а требование. — Чего. Тебе. Надо, — повторил я чуть ли не по слогам, снимая их и протирая краешком мантии, всё ещё пытаясь отдышаться. В следующее мгновение нас накрыл купол, и он поспешно уточнил: — Ты ведь в курсе, что такое следящие чары? Я вновь скривился. Когда высмеивали мой ум, я ещё мог стерпеть, но категорически не воспринимал, когда меня принимали за круглого идиота. — Разве это не те, которыми пользуются всякие извращенцы, подсматривая за голыми омегами в душе? — округлил я глаза и заметил беглую улыбку на его лице, столь быстро исчезнувшую, что она будто мне привиделась. — Кормак сейчас в библиотеке и будет там ещё примерно час, — оставил мои слова без должного внимания он. — И? — Ты воспользуешься своим значком, проникнешь в его спальню и кое-что поищешь. — А заодно приберусь и перестелю постель, — кивнул я с серьёзным видом. — Он не должен об этом узнать, — сощурил глаза Том, а я насмешливо фыркнул: — Я это несерьёзно, если что. Полагаю, ты тоже шутишь. — Разве это похоже на шутку? — без тени улыбки поинтересовался он. Чужой взгляд так и говорил: что ж, можешь не делать, но будь готов к последствиям. — Я бы сказал, на что это похоже, староста. Хочешь рассказать, как я якобы развлекаюсь, так я тоже расскажу, как мы развлекаемся вместе. Вчера, к примеру, — понизил я голос. Том поменялся в лице, а затем искренне рассмеялся: — Ты правда веришь, что кто-нибудь тебе поверит? Это было больно. — Посмотри на себя, Поттер, — протянул он со смешком, — а теперь посмотри на меня. А это ещё и жестоко. — Конечно, это можно выставить актом благотворительности, — его взгляд вновь стал оценивающим. Мне снова стало не хватать воздуха: — Но нас видели… — Да, видели, — перебил он меня, осклабившись, — вот только Снейп будет молчать, а Квиррелл, устроивший эту ночную вылазку, и подавно. Мне даже возразить было нечего: я знал, что это правда. Профессор был влюблён в декана много лет, но никак не мог добиться взаимности, о чём упомянула Гермиона, когда узнала о нашем столкновении. По её словам, об этом многие шептались, а я вот оказался не в курсе любовных драм профессоров. Но в одном я был уверен: Квиррелл не захочет подставлять себя. — Поэтому ты, конечно, можешь рассказать об этом всем и позвать свидетелей, но лишь навредишь самому себе, — заключил Том. — Хватит, — выдавил я еле слышно. — Вот именно: хватит препираться со мной. Время идёт, а бегать тебе, видимо, противопоказано. Не думаешь, что чем быстрее ты окажешь мне содействие и достигнешь цели, тем быстрее я забуду о том, что якобы знаю, и ты будешь свободен. Я и правда стал толстокожим, потому что знал, что любой другой на моём месте или бросился бы на Тома с кулаками, или же забился в истерике, растирая слёзы по лицу. Я же не собирался доставлять ему такого удовольствия. — А где гарантии? — После могу поклясться на крови, — отозвался он, будто это было очевидным. — Что мне искать? — глухо спросил я, надевая очки, но не поднимая взгляд на него. Сердце громыхало так, будто сейчас выпрыгнет из груди, и я бы даже не удивился. В момент, когда Чу перестанет Тома интересовать, станет ли он с ним — со мной — таким же? Я был разочарован, расстроен и зол: я был обманут. Обычно я редко ошибался в людях, это было сродни интуиции, но понимать, что так крупно оплошал… Меня словно по голове огрели и пытались достучаться в подобном состоянии. Может, всё это произошло потому, что мы переписывались, а не разговаривали лицом к лицу? Я не мог его чувствовать, и моя интуиция засбоила. Да. Пусть будет так. — Ты меня слушаешь? — Слушаю, — глянул я на него исподлобья. — Повторяю, — вздохнул он раздражённо, — я накладываю на тебя следящие чары, чтобы видеть и слышать то же самое, что и ты. Ты проникаешь в его комнату, ничего не трогая, стоишь на пороге, ожидая, пока я напишу ему. Волшебное перо даёт о себе знать, я понимаю, он это или не он, и ты покидаешь его спальню. Просто и понятно? — У этого плана есть небольшой, но существенный недостаток: он мог активировать заглушающий режим на пере. В таком случае я могу стоять там хоть до утра, но ты всё равно ни черта не услышишь, — зло огрызнулся я, чувствуя, как притихшая ярость стряхивает с себя оцепенение. — Тогда молись, чтобы это было не так и тебе не пришлось рыться в его вещах, — невозмутимо заявил он. А в следующее мгновение, взмахнув палочкой, он в действительности наложил на меня «подсматривающие», как я их называл, чары. Я ощутил себя странно и поморщился. — Не делай такое лицо, Поттер. Возможно, сегодня всё это закончится. Я почти уверен в этом и весь в нетерпении. Так что вперёд и с песней, — поторопил он меня, указывая подбородком в сторону спален Гриффиндора. Выходит, он почти уверен в том, что Кормак — это я, и жаждет подтвердить это. Он предлагал мне — Чу — помочь с учёбой, предложил и ему, подозревая, что эта помощь необходима, и считая, что, обратившись в реальности, не создаёт конфликт между личностью Чу, которая не хотела признаваться, и Кормаком, в то же самое время помогая «обоим» с учёбой. Я бы признал, что это было умно, будь я МакЛаггеном, но сильнее всего горчило осознание того, что, по всей видимости, я тоже остался для Тома незнакомцем, раз он так легко спутал его со мной. Хотел ли он видеть в Кормаке меня? «Посмотри на себя, Поттер, а теперь посмотри на меня», — набатом звучало в мыслях. Ему он бы никогда такое не сказал… К чёрту всё. Развернувшись и не сказав ему ни слова, я побрёл обратно, подтягивая каждые несколько шагов ставшую ужасно тяжёлой сумку. Этот воображаемый хруст под ногами, наверное, был хрустом моего разбитого сердца. Ну или костяшек от желания врезать ему. Была бы у меня с собой перчатка, я бы кинул её ему прямо в лицо, чтобы не посмел отказаться от дуэли. — Ты воспроизводишь один из самых распространённых шаблонов поведения: любовь к плохишам. — Он не плохиш! — возразил я и, заметив её многозначительный взгляд, поправил себя: — Не был им, по крайней мере, до вчерашнего вечера. Мерлин, какой же я дурак. Нет никакой разницы, было бы ли сказано подобное Кормаку или нет, если такие слова он мог сказать кому-то другому — это давало Риддлу определённую характеристику. Мне стоило бы пожалеть МакЛаггена: всё это время он имел дело с одной из личин Тома. И что ещё хуже, я не представлял, как мне быть дальше. Том мог нафантазировать себе всё что угодно, но сегодня МЕНЯ он явно не найдёт в спальне Кормака. Получается, мне придётся продолжать с ним общаться и делать вид, что я не знаю, какой он говнюк на самом деле. Был и другой вариант: выкинуть ручку, позволив Чу пропасть без вести. Но в таком случае я боялся, что он станет использовать меня по полной, заставляя рыскать в каждой спальне Гриффиндора в поисках следов пропавшего Чу. Как знать, может, гордость ему не позволит наплевать на ситуацию и махнуть рукой: какой-то омега водил его за нос, а потом исчез — ужас-то какой! Верным вариантом развития событий было использовать наше общение с пользой для себя. Попытаться узнать от лица Чу, как он относится к определённым людям, к Гарри Поттеру, к примеру, чтобы подловить на лжи… Показать, насколько уважаемый староста двуличен, ведь вся переписка у меня была сохранена. Я едва не потёр ручками, предвкушая скорую расправу, что на мгновение приласкало скребущих на душе жмыров. Это было приятно, хоть я и знал, что, как только останусь в одиночестве, меж четырёх стен своей спальни, то вся эта бравада исчезнет и обнажится превращённое в лепёшку нутро — истина, что сегодня человек, в которого я так опрометчиво и слепо влюбился, растоптал меня вместе с моими чувствами. Стоило бы назвать это полезным опытом… Стоило бы, но я мог воспринимать подобное только в качестве очередной жизненной неудачи — трагедии. В этом смысле Рон был прав: Драко не стоило знать о произошедшем. Если он спросит, совру в очередной раз, сказав, что это была временная симпатия — платоническая любовь, как и у сотни других глупых омег, ведущихся на его спектакль. Когда в реальности Том был… — …Как наливное яблоко. Только с виду красивое, а середина червивая. И червяк такой мерзкий-мерзкий внутри сидит, — вслух произнёс я, чётко выговаривая каждое слово и прекрасно зная, что он меня слышит. — Даже умирая с голоду, я не стал бы есть подобную гадость. Мне как-то резко полегчало, дышать стало легче, а шагать — бодрее. Конечно, говорить про других гадости никогда не воспринималось мною решением проблемы, даже будь то возвращение любезности, но сейчас это казалось торжеством справедливости за месиво, в которое Том Риддл превратил мои чувства. Наверное, поэтому я не заметил тень, следующую за мной, и не успел пискнуть, когда та резко затащила меня за колонну — ну что за день? — буквально вырвав палочку из-под моей мантии и сломав её с болезненным хрустом, который я ощутил всем своим естеством — мне будто руку в тот момент сломали. Болезненная судорога сковала тело, и я судорожно всхлипнул, во все глаза смотря в разъярённое лицо Седрика Диггори.