The Chosen One

Ежедневно отрекаюсь от самой себя. Я боюсь показать вам, какая я на самом деле. Дождь идёт, дождь идёт, Льёт прямо на меня. Дождь идёт, дождь идёт И сеет семена любви и надежды, любви и надежды. Нам не нужно оставаться здесь, застряв в сорняках. Хватит ли у меня смелости, чтобы измениться? Хватит ли у меня храбрости измениться сегодня? Sia — Courage to Change

      «Сова потерялась? Пишете, будто курица лапой? Летучий порох кончился, а для крылатой записки расстояние не то? Забудьте! Волшебное перо — решение всех ваших проблем!»       — Какой ужас, — отложил я газету, скривившись.       — Разве не ты это сочинял?       Я красноречиво глянул на Гермиону, и она хмыкнула.       «Мы с Томом целовались», — спокойно заявил я этим утром вместо приветствия.       Друзья на мгновение застыли. Рон неловко кашлянул, улыбаясь, а Гермиона покачала головой: «Я, конечно, говорила тебе действовать, но моё предложение предполагало несколько иную очерёдность действий».       «А ещё он шантажирует меня», — совсем тихо добавил я.       Рассказ отнял у меня добрые пятнадцать минут, и мы опоздали на завтрак, как я того и хотел. А вчера я убедился, что не ошибся адресатом: когда мы нашли ключ, — Квиррелл на десятой минуте внезапно закричал «на-на-нашёл», — нас отпустили, и перед развилкой, путь до которой мы проделали в молчании, Том протянул мне визитку со словами: «Я напишу тебе».       Впрочем, моя надежда на ошибку в написании его ника была всего лишь очередной отговоркой. Каждый, кто покупал чудо-ручку, получал стопку пустых визитных карточек, на которых, стоило тому связать своё приобретение с определённым именем или никнеймом, оно отпечатывалось гравировкой. Чтобы не забыть самому и, если понадобится связаться в будущем с определённым человеком, упростить этот процесс. Визитка Тома у меня уже была… Все старосты раздавали свои студентам — мало ли что понадобится? У меня же было три ручки: одна рабочая, через которую со мной связывался Гаррик Олливандер и прочие волшебники, связанные с The Chosen One, вторая личная, с помощью которой я общался со всем остальным миром (именно эту я и сам дал Тому), и третья… несуществующая официально, исключительно для моей секретной переписки.       И оба никнейма Риддла, понятное дело, полностью совпадали — придраться было не к чему.       Он же, едва я принял визитку, чинно пожелал мне спокойной ночи, развернулся и просто ушёл, а я проводил его взглядом, растерявшись, и тоже отправился к себе. Без понятия, что в таких случаях делают остальные омеги. Может, бегут следом и требуют объяснений? Дают пощёчину и плачут, крича об украденном первом поцелуе? Сбегают и строят планы о будущем замужестве? «Я бы ему зубы выбила», — воинственно усмехнулась Гермиона, а Рон добавил: «Ничего, вырастут».       Шутки шутками, а заснуть я так и не смог.       Лорд Волдеморт: Надеюсь, ты не принялся сооружать АТС в столь поздний час.       Лорд Волдеморт: Спокойной ночи, маленький гений.       Последнее сообщение и было важным.       Я полночи смотрел на эти две строки и пытался соотнести этого Тома с тем, с которым тесно познакомился вечером. Можно было бы согласиться с утверждением Гермионы («Ты влюбился в созданную тобою же мысленную картинку Тома Риддла, весьма далёкую от реальности», — говорила она), если бы я был влюблён в того, с кем был знаком лишь образно и издалека — по нему и так воздыхала половина школы именно таких, платонически влюблённых омег. Но наше продолжительное знакомство на бумаге позволило мне узнать Тома лично, и тем не менее после недавних событий всё в мыслях перемешалось, и я боялся перенести свои впечатления от случившегося в наше с ним общение, тем самым выдав себя чем-нибудь. Желание написать «Какого чёрта ты так себя вёл со мной, а?!» пришлось жёстко подавить, но вопрос напрашивался сам: почему с «Чу», то есть со мной, он такой, а со мной, как с Гарри Поттером, совершенно другой?       «Потому что Чу ему нравится», — едко подсказала интуиция.       Конечно же, Чу мог нравиться. Я себя детально не описывал, лишь сказал, что волосы у меня светлые, как и кожа, и глаза — определение, применимое ко многим студентам Хогвартса. Указал также, что я средненький и по росту, и по телосложению (ничем не примечательный), но Том сам заключил: «Следовательно, ты очарователен». Отрицать я не стал, внаглую присвоив комплимент себе… Так что у нас получалось? Очаровательный светленький омега, который за словом в карман не лезет, к тому же гениальный изобретатель, исходя из комментариев Тома, и в столь юном возрасте уже многого добился — да я просто мечта.       А что Гарри Поттер?       Драко был прав, я всегда пытался не выделяться, придерживаясь золотой середины во всём, а если даже в чём-то выделялся, то это не особо и замечали. И для этого были причины. Можно много чего вспомнить, например, год назад на ЗОТИ, я совершил одну из самых сложных комбинаций защитных чар, обезоружив оппонента за считанные секунды. Вторым, кто смог проделать подобное, был Кормак МакЛагген, занимающий третье место в топе омег в школе по неофициальным опросникам (были и такие списки, да-да). Когда я спустился с помоста, меня похвалил профессор и друзья, само собой, а после я услышал язвительное: «Что, Поттер, не мог поддаться? Как раз проверил бы, мягко ли тебе падать!» — «Как бы на тебя это безмерное счастье не свалилось». Следом раздался дружный гогот и звонкая оплеуха — в отличие от меня, пытавшегося игнорировать чужую глупость, Гермиона была скора на расправу, что вредило ей самой частыми выговорами, что насилие — не решение. Кормак ещё не спустился, а ему уже хлопали и посвистывали, говоря самое разное: от «молодец» или «так держать» до «хочу, чтобы и меня ты так уложил на лопатки» или «против тебя никому не устоять».       За моим правильным ответом профессору мог последовать банальный смешок «заучка» или «зубрилка», а могла и фраза: «Смотрите-ка, мозг у него такой же большой» или «Сколько шоколада ты съел, Поттер, чтобы тебя посетила столь умная мысль?» За ответом Кормака, как можно было бы догадаться, следовало «умница», а то и целые цитаты: «Твой мозг — плод просто ювелирной работы природы», «Открой секрет, Кормак, как ты ухаживаешь за столь блестящим интеллектом?» и так далее. Разумеется, шутниками редко были гриффиндорцы по понятным причинам, и чаще всего я это пропускал мимо ушей, но всё реже активничал: вопреки моему привыканию к подобным речевым вывертам, слышать их всё же было неприятно, и отговорки из рода «это же шутка» или «не принимай всерьёз, Поттер» не работали. В каждой шутке есть доля правды... Нет, нельзя сказать, чтобы меня гнобили и постоянно издевались — я бы сам не позволил, — но меня изумляло столь разительно отличающееся отношение к одним и тем же вещам. И почему так? Только потому, что я в теле, ношу очки и у меня шрам на лице? Поэтому мой ум высмеивается, а его возносится?       Наверное, именно по этой причине я скрывал свою личность отдельно от The Chosen One. Мистеру Оливандеру это казалось ребячеством и глупостью, а я не мог отделаться от назойливой мысли, что, если мы потерпим крах только потому, что я такой? Я даже был уверен, будь на моём месте МакЛагген, раскрой Рита Скитер его личность, тайна бы преисполнилась нотками романтизма, в то время как со мной всё было бы совсем иначе.       Было бы легче, если бы Кормак оказался типичной фифой, которые среди омег встречались не так уж и редко, воспроизводя все возможные и невозможные стереотипы, но МакЛагген был не таким. Во-первых, он был прозорлив и его имя занимало почётное четвёртое место на таблице успеваемости — эта уже была официальной и общедоступной, — во-вторых, в нём не было ни капли манерности или слащавости — он был просто красив. Светлые вьющиеся волосы до плеч, которые часто были убраны за уши, большие голубые, почти прозрачные глаза, чувственные губы, одна из которых забавно топорщилась, придавая лицу особое очарование, ямочки на щеках… И, в-третьих, он отшивал всех альф и бет, заявляя, что до окончания обучения абсолютно не заинтересован в отношениях — ему нужно учиться. Конечно же, очередь претендентов росла, чтобы выстроиться в тот момент, когда наступит выпускной.       Колин часто кривился, не понимая всего ажиотажа вокруг МакЛаггена, считая, что они похожи, а я молчал, мысленно удивляясь и не понимая, чего хочется Колину: спокойствия вдали от альф или же популярности. Возможно, это было простой завистью или омежьим соперничеством за внимание, как подобное называла Гермиона, вот только Криви, что бы там ни думал, не был на него похож — внешность ещё не всё.       Я же, если до сих пор непонятно, частично перенял облик МакЛаггена. Но мои образные очертания себя, в принципе, могли быть применимы ещё ко многим омегам Хогвартса, часть из которых, к слову, высветляла волосы. Однако строить иллюзии было без толку: если Том задействовал меня в поисках меня же самого — в чём я убедился после его утреннего сообщения, на которое спросонья чуть не ответил не как Гарри, а как Чу, — значит, он каким-то образом определил, что его тайный собеседник — гриффиндорец. Как Кормак.       — …Всё настолько плохо? — голос Рона донёсся словно из-под толщи воды.       — Что? — я моргнул.       — Ты ничего не ешь, — нахмурился друг, указывая на мою пустую тарелку. — А позавтракать всё же надо. Хоть что-нибудь.       Моя особенность заключалась в том, что было три типа ситуаций, два из которых проверяли не только нервы на прочность, но и бездонность моего желудка. Первый тип заставлял меня постоянно ощущать голод, второй — жевать безостановочно, а вот третий — полностью отбивал аппетит. Когда Сириуса поразило непонятное древнеегипетское проклятие на месте очередных раскопок, и он слёг, у меня около двух недель кусок в горло не лез.       Вот и теперь, не зная, чего ожидать от Тома и как мне выбраться из той ямы, куда я залез, в желудке словно шарик надули.       Я хлебнул чай, невольно мазнув глазами по столу Слизерина, и жидкость попала не в то горло, заставив тут же закашляться.       Подперев лицо ладонью, Том смотрел прямо сюда с задумчивой улыбкой, от вида которой мне вновь стало не по себе.       — Доброе утро, Гарри, — раздался над ухом мелодичный голос. — Рон, Гермиона.       Я обернулся на Кормака, у которого в руке была зажата алого цвета папка с логотипом факультета.       — Доброе, — отозвалась Гермиона с улыбкой.       — Эссе по волчьему противоядию тебе сейчас отдать или в классе? — поинтересовался он.       — Можно и сейчас, — указал я глазами на стопку таких же папок рядом с собой, на скамье.       Ещё одна обязанность старост: собирать работы студентов, чтобы профессорам не пришлось клянчить их самим, потому что преподавательское «положите на стол в конце урока» превращалось в виноватое «ой, я забыл» от особенно невнимательных учеников.       — Спасибо, — кивнул МакЛагген, легко оставляя свою папку, толще остальных листов на двадцать примерно — а как же ещё? — сверху. Затем он чуть склонился, опираясь рукой о спинку, и поинтересовался: — Ты уже выбрал зелье для экзамена?       — Эликсир радости, — ответил я не раздумывая. — А что?       МакЛагген удовлетворённо кивнул.       — Я бы хотел попросить… — вот оно заветное слово «попросить», — встать с тобой в пару на зельеварении, чтобы попрактиковаться вместе перед экзаменом, ведь Лонгботтом, насколько я понял, будет варить напиток живой смерти и хочет поупражняться вместе с Демельзой.       Я вопросительно приподнял брови:       — Почему он сам не попросил поменяться?       — О! — Кормак чуть покраснел — даже это он делал мило. — Это не Невилл, а я попросил его. У меня некоторые сложности с особенно утомительными побочными эффектами. Ты ведь решил эту проблему?       — Решил, — протянул я, мысленно усмехнувшись.       Эликсир радости, после которого начинаешь петь и дёргать за нос каждого встречного, тянул на «У» — Удовлетворительно. Тот, что включал веточку перечной мяты — форму, предложенную профессором Снейпом, чтобы нейтрализовать побочные эффекты, — дотягивал до «Выше Ожидаемого», что отличника Кормака, естественно, не устраивало. А те, кто найдут свою форму аннулировать нежелательное поведение, получат «Превосходно». Однако недостающий ингредиент ещё нужно было найти путём изнурительных опытов, что я и сделал. Для меня это была медовая вода.       — Без проблем, — пожал я плечами, и на его лице расцвела лучезарная и заразительная улыбка.       В конце концов, какая мне разница?       — Спасибо! — мягко поблагодарил Кормак. — Увидимся позже тогда?       — Увидимся.       Он кивнул Рону с Гермионой и направился к своему месту, а я развернулся, невольно посмотрев на Тома — занятие, от которого меня несвоевременно отвлекли ранее, — только чтобы заметить, как тот следует взглядом за МакЛаггеном.       Ясно, понятно.       В груди что-то болезненно заныло.       Если перечислять всех омег, подходящих под данное мною описание, то список наберётся солидный, но я перестраховался, ведь сообразительность на грани гениальности была присуща студентам Рейвенкло, и думал, что Том, если и соберётся изучать в деталях весь контингент учащихся, то в первую очередь обратит внимание на факультет орлов, где самая высокая концентрация светлоглазых блондинов и блестящих умов.       Если же изучать Гриффиндор, то список резко сокращался: Майкл Блатвик, Колин Криви, естественно, Уилфред Кидд, Джеффри Хупер, Манси Протт, крашенные Джимми Пикс и Андрэ Клем, Кассиус Стреттон, Джейд Рукс и Кормак МакЛагген.       Всего девять, так как Джейда можно было исключить: глаза у него темно-синие. Криви, впрочем, тоже: в отличие от фотографии, учёба его мало интересовала. Получается, я просчитался. Все остальные подлежали более внимательному изучению, и, если как следует призадуматься, Кормак МакЛагген больше остальных подходил на роль «Чу»: его нежелание встретиться лицом к лицу можно было легко объяснить нежеланием МакЛаггена встречаться с альфами, о котором знали все — скорее всего, и Том тоже. Переписка же удобный способ, чтобы узнать кого-то поближе, на будущее, к примеру, не слишком меняя свой распорядок дня.        Том следовал явно заинтересованным взглядом за ним, а у меня на душе сотня жмыров скребла.       Это была обида. Необъяснимая, но жгучая обида, заставлявшая дышать через раз.       — …Зачем ты согласился? — вмешался в поток моих безрадостных мыслей голос Гермионы.       — Пусть копирует рецепт — мне не жалко, — выдавил я и положил себе на тарелку кусок пирога, начиная ковыряться в нём.       — Мерлин, какой же ты!.. — она всплеснула руками и что-то промычала, удостоив меня разгневанным взглядом.       — Тебе же нравится Кормак, он всем нравится, — кисло заметил я.       — И как это связано с тем, что ты только что подарил ему «П»? В тебе что, совсем нет духа конкуренции?       — А к чему ему, когда Гарри вне всякой конкуренции, — заметил Рон. — МакЛагген себе же делает хуже. Я тут подумал, — посмотрел он на меня, — что тебе лучше не рассказывать Драко о произошедшем с Сам-Знаешь-Кем.       — Почему? — Гермиона откинулась на спинку скамьи, скрестив руки на груди и всё ещё выдыхая, как раззадоренный дракон.       — Конфликт интересов, — пояснил он спокойно. — Седрик даже не явился на завтрак, если вы не заметили. Кажется глупостью, а вся школа с восьми утра гудит о том, что у него в штанах. Точнее, чего у него нет…       Как будет гудеть о моей экскурсии в бордель.       — Если Малфой узнает, что Сам-Знаешь-Кто, — Рон кашлянул неловко, — обижает тебя, это поставит его в затруднительную ситуацию: только войны слизеринцев нам не хватало.         Гермиона вздохнула, помассировав виски, словно уже это представляла:       — Ты ведь ему не рассказал о своей возникшей симпатии?       — Сам-Знаешь-Кто, — так было определённо удобнее, — заметил нас в коридоре, прицепился к моей мантии, а я до этого ляпнул Малфою, что не могу два слова связать перед понравившимся мне альфой. Я начал заикаться, и Драко сам догадался, — понизил я голос. — Вроде как.       — Так догадался или «вроде как»?       — Мой побег прервал великое прозрение, — отложил я вилку в сторону, — а после показательной дуэли он будто забыл об этом. Я же счёл тему закрытой.       — Что ж, с кем бы ты ни начал встречаться, тот должен будет пройти проверку Малфоем, — невесело хмыкнула Гермиона.       — В каком смысле? — уставился я на неё с удивлением.       — Он опекает тебя как старший брат. Знаешь, я долгое время думала, что это несколько иная опека. И сейчас иногда думаю, — прошептала Гермиона, многозначительно поглядывая на меня, но заметив мою растерянность, пояснила: — Думала, что он тебя бережёт для себя.       — Глупость какая, — фыркнул я.       — Почему? — Рон склонился вперёд, отодвигая высокую миску с фруктами.       Что ещё за «почему»?       — Потому что, будь у Драко такие планы на меня, это означало бы, что я ему нравлюсь. В таком случае он уже давно признался бы, — в мгновение ока выстроил логическую цепочку я. — В отличие от меня, Малфой не ходит вокруг да около.       — Разве что боится быть отвергнутым, — отзеркалила она чужое движение, и миска уехала вообще куда-то в сторону.       — Вы сейчас серьёзно?        — Ты ведь не видишь в нём альфу, — неторопливо начал Рон, и я тут же вклинился:       — Как и в тебе.       — Мы лучшие друзья, — кивнул тот, улыбаясь.       — А с ним мы кто? — повёл я плечом, не понимая, к чему они ведут.       — С ним вы даже ближе, чем друзья. Белла — кузина твоего крёстного и младшая сестра его матери, — Гермиона начала постукивать пальцем по столу. — С ним вы почти семья. Не думаешь, что он боится испортить ваши отношения своим признанием, поэтому ожидает, когда ветер подует в другую сторону и ты, может быть, разглядишь в нём не друга, не «брата», а просто человека? Это бы объяснило ещё и то, почему он ни с кем не встречается.       — Мне кажется, что вы слишком многое предполагаете. У Малфоя есть невеста из Шармбатона, если кто забыл, поэтому ему не до романов в школе.       — И ты её видел? — насмешливо спросила Гермиона.       — Видел, конечно же, — солгал я, вновь уставившись на свой пирог, превращённый в непонятное месиво.       — Нам-то хоть не ври, — сердито возразила та. — То, что Драко не стал углубляться в тему твоих новоявленных чувств, тоже показатель. Он боится услышать, что у тебя кто-то появился, с кем у тебя серьёзные чувства.       — Абсурд.       — Да что ты, — снисходительно цыкнула она.       — Я не хочу об этом думать сейчас, — покачал я головой.       — Потому что это многое меняет, согласен? А Малфой не щекочет твои нервы, как некий черноглазый брюнет, разговаривающий со змеями, — понятливо хмыкнула она, а я недовольно шикнул на неё. — Ты воспроизводишь один из самых распространённых шаблонов поведения: любовь к плохишам.       — Он не плохиш! — возразил я и, заметив её многозначительный взгляд, поправил себя: — Не был им, по крайней мере, до вчерашнего вечера.       — А теперь он поставил тебе условие: или ты играешь по его правилам, или он похоронит твою репутацию.       — Конечно, ведь моё имя занимает первое место в топе омег, а не тысячное.       — Нет, ну вы послушайте его…       — К чему всё это, Гермиона? — перебил я её. — Говорите прямо, раз уж начали.       — Знаешь, мама часто повторяет, — Рон взъерошил волосы и потёр лоб, будто пытаясь вспомнить, что там говорила миссис Уизли, — что, выбирая между тем, кто любит тебя, и тем, кого любишь сам, всегда нужно выбирать первого.       — Ах, вот оно как, — демонстративно кивнул я, поднимаясь из-за стола, — теперь уже советы перекинулись и на это.       — Гарри, ну что ты в самом деле, — вздохнула Гермиона. — Просто подразумевается, что тот, кому ты дорог, не причинит тебе боли…       — Увидимся на травологии, — отрезал я.       И подхватив папки, направился к двери, замечая краем глаза Тома.       Тот стоял чуть левее стола Слизерина и разговаривал с Кормаком. Внимательный взгляд, одобрительная улыбка и плавные жесты — всё в нём кричало о заинтересованности.       Крепче прижав свою ношу к груди, я поправил чёлку, прикрывая ею очки, и пролетел мимо, едва расслышав:       — Буду рад, когда?       — Вечером? Когда тебе удобнее...       Естественно не причинит, ведь ранят сильнее те, в кого мы сами влюблены.