Пути колдуна неисповедимы

Каким образом Яна дошла до жилища Данилы – загадка. Она не вслушивалась в разговоры и лишь отдалённо понимала, что их временно отпустили. Пока Совет паникует и решает, что им делать дальше. Браслеты, разумеется, не сняли. Фактически, Яна и Балор всё ещё оставались в роли подозреваемых, а амулеты ещё и могли отслеживать их местонахождение. Яна уже примерно полчаса пребывала в состоянии, которое нельзя было описать иначе чем «в ахуе». Всё происходящее происходило мимо неё: Пёс, Данила и Шмыг о чём-то горячо спорили всю дорогу, а Балор категорично заявлял, что убьёт кого-нибудь, если не отправится сию же минуту в ванну смывать с себя запах темницы. И когда за Балором закрылась дверь ванной комнаты, а троица стратегов расселась по всей кухне, Яна решила, что и сама готова вот прям сейчас кого-нибудь убить. — А вы ничего сказать не хотите? — начала злиться Яна, вставая аккурат посередине коридора. Восстановилось неловкое молчание. Все трое изумлённо посмотрели в её сторону, будто уже и не ожидали от неё каких-то слов. — Ты в порядке? — обеспокоенно осведомился Данила. — Мы думали, тебя лучше в покое оставить... — Да вы охуели что ли! — возмутилась Яна, не обращая внимания на округлившиеся глаза Данилы и одобрительный свист Шмыга. — Почему вы ни-че-го из этого не рассказали раньше? — Потому что это были наши предположения. Мы не были уверены, и не знали, как их подтвердить, — начал было Пёс, но Яна протестующе замахала руками. — Вы могли хотя бы предположениями поделиться. Это же... обо мне, моём прошлом, о моей семье. Ни одного из вас это не касается! И вы права никакого не имели скрывать от меня, даже если не были уверены. Хотя бы намекнуть, хоть как-нибудь. А не вот так по-скотски вываливать прям при всех без предупреждения. — И как бы это, по-твоему, выглядело? — Как будто вы со мной считаетесь, — зло ответила Яна, не узнавая своего голоса. Она больше не хотела находиться здесь: очень уж неприятная ситуация выходила. Даже выбешивающая. Ещё чуть-чуть, и Яна знала: будет взрыв. За ней громко захлопнулась дверь, зазвенев стёклами в окнах. Это было паршиво. Яна должна быть благодарна за помощь и чувствовать облегчение от того, что она жива и даже не находится взаперти. Да и вполне вероятно, что никто не собирался так долго держать всё в тайне, и это – лишь неприятная случайность. И всё равно Яна ощущала себя будто не у дел. Она продолжала стоять за дверью, не зная, что делать дальше. Если бы вернулась, то выглядела истерично и глупо, а Яна твёрдо была уверена в праведности своего гнева. Если бы ушла в город, то почувствовала бы ещё более сильное одиночество. Сзади открылась дверь. Первая же необдуманная реакция – убежать, чтобы не смели возвращать и успокаивать. Яна резко развернулась и даже немного расстроилась тому, что увидела Балора. Значит, никто из провинившихся и не собирался возвращать её и успокаивать. Быстрый судорожный вздох: под тяжёлым нечитаемым взглядом Балора даже дышать невозможно. Смотреть на него – вообще задание повышенного уровня. Что-то недосказанное между ними, и Яна чувствует на сердце мерзкую вину: искал что-то важное, а нашёл её. — Меня они тоже заебали, — мрачно сообщил Балор. Вне сомнений: слышал всё или достаточно, чтобы сложить правильное впечатление. — И место это заебало. — Все заебали. И всё, — согласилась Яна, упорно глядя куда угодно, только не на лицо собеседника. — Хочешь побыть одна? Невиданной щедрости предложение от Балора. И самое ценное, пожалуй, что можно услышать. Не когда человек делает что-то, предполагая, что так будет лучше, а спрашивает, как тебе будет лучше. Полная какой-то нежной благодарности, Яна перевела глаза от стены к шее Балора – ещё недостаточно осмелела для лица. Даже под тусклым светом кожа влажно блестела. Он спешил за ней? — Хочу. Ты... со мной? — Выбор небольшой, — непринуждённо пожал плечами Балор. — Либо с тобой, либо с унылыми пристыженными стратегами. Предпочитаю тебя.

***

У Балора очень плохо получалось скрываться под безразличием. А может, он слишком боялся показать облегчение. Будто одна даже мысль о свободе – пусть и временной – могла разбить сновидение и превратиться в очередную тень на полу камеры. Яна видела, как судорожно Балор дышит, как подслеповато озирается по сторонам, хочет убедиться, что он – тоже часть окружающего мира. Слова не шли. Ничего Яна не могла сказать так, чтобы не ужалить ненароком, но и молчать не могла – не имела морального права делать вид, что всё нормально. До зуда в груди хотелось обсудить произошедшее, вот только момент самый неподходящий. Каково же было её удивление, что город продолжал жить. Они выбрали дорогу до центральной площади и уже на подходе к ней заметили, как тут много людей. Площадь – всегда оживлённое место, но сегодня она и вовсе выглядела именинницей, одевшейся в лучшее платье и позвавшей всех друзей на праздник. Люди в ярких одеждах громко смеялись, шутили, танцевали и совершенно не замечали, что что-то изменилось. В их жизнях не изменилось ровным счётом ничего. — Сегодня фестиваль, — задумчиво сказал Балор. Боги, ну конечно. Почему бы ему не быть. Это Янины часы дали сбой и давно отсчитывают разве что промежутки между событиями, а у людей праздник. Это Янина жизнь измеряется сюжетами и актами, а нормальные люди знают: Заключительная неделя позади, пора поблагодарить богов за лето и попросить за урожайную осень и благосклонную зиму. Рядами расположились широко улыбающиеся мастера и мастерицы со своим товаром: глиняные птички-свистульки, холщовые мешочки с пряностями, деревянные обереги и фигурки животных. По разным сторонам прямо на тёплой от солнца земле сидели группы людей, слушающие истории местных сказителей. Мимо пробегали радостно визжащие дети в кривых травяных венках. Отовсюду слышались пожелания здоровья и благополучия, а за ними непременно стучали кружки, наполненные пивом или сидром. Пахло скошенной травой, запечёнными яблоками и деревом – вдалеке, в самом центре площади, уже возводили костёр. Как же был велик соблазн взять кусок пирога и отдохнуть в тени деревьев. Как же был велик соблазн сделать вид, что всё у Яны в порядке. У Балора таких проблем явно не возникало: он совершенно спокойно подошёл к ближайшей торговке пивом и с ужасно очаровательной улыбкой взял два стакана. Платить, правда, пришлось Яне: откуда ж у беса, последнюю неделю обитающего в темнице, монеты? Но жест она оценила. Как и то, как виртуозно Балор обходил толпу, выискивая относительно уединённое место. Все тенистые клочки земли были уже заняты, и им пришлось уместиться прямо под солнцем. Яне хотелось быть где-то подальше от людей – чем ближе к ним, тем больше она чувствовала себя чужой. Балор явно стремился держаться на расстоянии, но оставаться частью суматохи. Довольно щурясь, он подставлял бледное лицо солнечным лучам, а те благодарно целовали его в щёки и губы. Никогда бы в жизни Яна не подумала, что перед ней Балор: такой уязвимый, разнеженный августовским зноем. Они легонько чокнулись кружками, а затем выпили. Раньше Яна пива не пробовала, а сейчас поняла, что лучше бы и не начинала. Странная смесь горечи и сладости, но – на любителя. Слова всё не шли, и даже Балор не сказал ни единой колкости или шутки. От этого только горче, будто Яна залпом выпила кружку. Она не выдержала первой. — Мы вообще не будем об этом говорить? Балор аж поперхнулся. Вот тебе и раз. Никаких промежуточных подводящих разговоров, сразу в лоб, в бровь, метко и, пожалуй, немного пьяно. Но у Яны так и не нашлось тем для светских разговоров или извинений и жалости. Её терзало то, что она узнала, и это знание требовало обсуждения. — Нет, ты не хочешь об этом со мной говорить, — фыркнул Балор, не глядя на Яну. — Что значит «я» не хочу? Может, ты? — Нет, — коротко ответил Балор. Он будто не собирался расшифровывать, что имеет в виду, но затем раздражённо вздохнул и неохотно пояснил. — Ты не хочешь услышать то, что я могу об этом сказать. Будь умницей и не порть вечер, пока он у нас есть. — Я хочу хоть что-нибудь услышать! — взвыла Яна. — Меня хоть кто-то во что-то посвятит, или так и будут все держать за девочку, которую нужно спасать? Ну давай, конечно, и ты теперь помолчи. «Не порть вечер», то же мне. — Яна, птичка моя, нет. Отстань. — Тебе что, нравится издеваться надо мной? — А Настя не должна быть здесь? — Не заговаривай мне зубы. — Интересно, здесь ли твоя мать. У неё, конечно, явно кукуха поехала, но выбраться на люди было бы полезно для психики. — Балор! — Ты планируешь к ней вернуться? Ну или куда ты там деться собралась? Я бы предложил у себя остаться, но подслушал в разговорах, что тебя у Пса оставлять собираются. — Что? — запнулась Яна, совершенно сбитая с толку. — Что? — Ты мне предлагаешь у себя пожить? Типа у тебя? Дома? — Можешь на улице остаться, если так больше нравится, — невозмутимо пожал плечами Балор, лукаво улыбаясь из-за кружки. Сначала у Яны покраснела шея. Потом заалели щёки, а потом ей и вовсе показалось, что всё лицо горит от смущения. Мысли совсем сбились с толку. Она резко отвернулась, похлопала себя по щекам, а после... чуть не задохнулась от возмущения. — Ты совсем бессовестный! — воскликнула Яна, проклиная себя за пунцовые пятна. — Нет, у тебя не получится! Я хочу нормально, серьёзно поговорить, а ты... так нагло переводишь тему! Беспринципно! — Ладно, я же сказал, если не хочешь – оставайся на улице. Или у Пса. Или у матери попытай счастья. Нечего так реагировать. — Твою мать, Балор! — Яна вскочила на ноги, чувствуя, как вся дрожит. — Я ненавижу, когда ты так делаешь. Взгляд Балора снизу сжигал. Он продолжал молчать, а Яна продолжала глупо стоять. Солнце медленно скрывалось за деревьями, разливая мягкие розоватые полосы по счастливым лицам. Стало чуть прохладнее, ветер слегка колыхал подол платья. Ещё немного, и Яна расплачется от накопившихся обид и напряжения. Медленно она села, смотря куда угодно, только не на Балора. Только не на его злые, без намёка на игривость глаза. — Давай, поплачь ещё, — угрюмо съязвил бес. — Всё нормально. Не хочешь – не говори. Сделаем вид, что ничего не происходит. Ничего, — тускло отозвалась Яна. Под конец фразы голос подвёл, становясь совсем тихим. — Блять, да в пизду тебя, Ян, — взорвался Балор. — Что ты хочешь обсудить? Я, блять, думал, что разорву тебя ко всем чертям прямо там. Я ненавидел тебя, понимаешь? Хуллион лет был немощным колдуном средней руки, чтобы узнать, что всё это время искал тебя? Охуенно. Узнать, что чокнутый дед отрезал мне руку, чтобы пришить её своей малолетней внучке и дрочить себе ею магию, чтобы не подохнуть раньше времени. Именно то, что я хотел выяснить. Слова «дрочить» в Янином лексиконе не было, но в целом контекст примера она поняла. И нежелание Балора говорить – тоже. Он был прав: она не хотела этого слышать. Заткнуть бы уши и завизжать, чтобы он заткнулся. Сама напросилась, а теперь даже вздохнуть не могла. «Будь умницей», говорил ей Балор. «Не порть вечер, потому что испортила мне жизнь, потому что из-за тебя я такой». — Прости, — только и смогла выдавить из себя Яна, нервно сжимая ткань платья в пальцах. — «Прости». За что? За что, блять? Тьма, Яна, я хотел бы ненавидеть тебя. Хотел бы, чтобы это ты была виновата. Тогда хотя бы мог хоть что-то сделать. А виноват только ебанутый дед, который сдох от своей же ебанутости, и всё, что я могу – это пойти и хорошенько въебать по его могильной плите. А потом скулить, потому что пинать камни больно. — Ты хотел убить меня, потому что тогда снова станешь целым? — прошептала Яна, сосредоточенно глядя только на свои руки. Могла ли она умереть ради того, чтобы восстановить справедливость? Возможно. Яна не хотела. Даже представлять свою смерть было страшно. Да, наверное, это было бы честно. И если Балор ответит «да», ей стоит бежать от него и держаться куда подальше. Умереть было бы нечестно по отношению к ней. — Не знаю. Нет. Не думал, — выдохнул Балор. — Я просто злился. Ничего я бы не сделал. — Но хотел же. Думал об этом. — Мало ли, о чём думал. Я много о чём думаю. Хочу, например, украсть тот пирожок яблочный, напиться к хуям, обоссать могилу твоего деда и двери всем мудакам из Совета, которые дали на эту хуйню добро, увести тебя во-о-он в тот тёмный угол и целовать, пока голова не начнёт кружиться. А ещё пиздец как хочу курить. — Чего? — глупо переспросила Яна. Она прямо чувствовала, как снова предательски безбожно алеют щёки. Это звучало столь обыденно, будто Балор перечислял, что ел на завтрак. Буквально несколько секунд назад он признавался ей в ненависти, а теперь говорит, что... Нет, Яна не могла бы даже подумать об этом. Слишком контрастно, резко и совсем не так, как она много раз представляла себе подобный момент. И то, как Балор сменил тему – обескуражило настолько, что даже и сказать нечего. — Ты... что? — Ой, только не говори, будто не думаешь об этом с тех пор, как увидела тот сон. «Думаю», ответила бы Яна. И не только об этом. Вот только оформить это всё осознанно даже перед самой собой не могла, а уж тем более – сказать это вслух, уж тем более – сказать это вслух Балору. — Удивляешь, — нервно хихикнула Яна. — Сначала орёшь на меня, потом говоришь, что готов был убить меня, потом хочешь... поцеловать. — Но ты же тоже этого хочешь. Не прав что ли? — Почему-то мне кажется, что ты просто снова издеваешься надо мной. — Да что с тобой такое? — снисходительно улыбнулся Балор. — То ты с добрых полчаса орёшь на двух здоровенных мужиков, а то не можешь признаться мне, что влюбилась. Он перехватил её за руку и начал медленно надавливать подушечками больших пальцев по внутренней части ладони. И не убежать же. Голова кругом от таких крутых поворотов на качелях эмоциональной нестабильности. — То ты требуешь разговоров, то молчишь. Хорошо, давай начну я, — голос у Балора стал бархатный, до интимного тихий, близкий к шёпоту. Он придвинулся близко, к её уху, так, что Яне чуть остатки разума не снесло запахом мыла и теплом от кожи. — Ты как чёртова простуда. Ты у меня в голове, постоянно, непрерывно. И я хочу чтобы ты была у меня в голове, на языке, на губах, руках, пальцах – везде, куда дотянешься. Я хочу тебя трогать, видеть, слышать, дышать. Кажется, медленно схожу с ума, хотя, казалось бы, куда уж дальше. И вот за это тебе следовало бы извиниться, душа моя. — Извиниться за что? — Яна буквально чувствовала, как не поспевает обрабатывать поступающую информацию и с каждым словом становится всё более и более смущённой. — Потому что это твоя вина. Я не умею чувствовать, это функция людей, а не нечисти. Я лишь отражаю твои собственные чувства ко мне, — промурлыкал Балор, довольно щурясь на реакцию напротив. Совершенно сбитая с толку, Яна перестала дышать и закрыла ладошкой рот Балору. Его губы растянулись в улыбке под её пальцами, и от осознания этого не становилось легче. Передышка, хотя бы несколько секунд молчания на восстановление цепочки событий и чувств. Но Балор был слишком близко, обжигал дыханием ладонь, дьявольски довольно улыбался и смотрел так ровно, что Яне казалось, она расплавится прямо на этом же месте. Когда они успели так резко сменить тему? — Ты что-то ко мне чувствуешь? — растерянно переспросила Яна. Опомнившись, она убрала руку ото рта Балора. Ладонь горела так, словно её только достали из костра. — Перед кем я тут распинался несколько минут? Повторять не буду, не запомнил. — Н-нет, я услышала. Но что значит «отражаешь меня»? — Ты влюблена в меня, — повторил Балор, не отодвигая ни на сантиметр. Мимолётным движением провёл пальцами по тыльной стороне её ладони, тут же убрав руку. — А я питался твоими эмоциями и поэтому теперь в таком смятении. — Как ты смеешь... признаваться мне, что влюбился, но не признаваться самому себе? — сдавленно прошептала Яна. На неприлично близком расстоянии, таком, что можно почувствовать чужое дыхание. Сердце испуганно трепетало, а кожа зудела от желания коснуться. Яна слегка отстранилась, чтобы посмотреть в лицо Балора. Он шутит? Издевается? Глаза напротив будто сочувственно усмехались. Так на Яну смотрели родители, когда она не понимала, почему детям нельзя играть со спичками. Это злило. И это было так больно, что тяжело дышать. Она ещё не успела понять, что сама влюбилась, а ей уже говорят: «Ничего страшного. Это пройдёт». — Не смотри на меня так, будто я ничего не понимаю, — Яна хотела злиться, но сил оставалось только на жалостливый писк. — Ты действительно ничего не понимаешь. Забываешься, девочка, — Балор нахмурился отодвигаясь. — Тогда зачем вообще говорить всё это? — Потому что я не могу выкинуть тебя из головы, — в голосе Балора проскользнуло лёгкое раздражение. — Потому что любое искушение будет терзать, пока ты ему не поддашься. И даже больно не было – только нелепо смешно. Яна мысленно на вкус пробовала слова признания и не могла поверить, что такое мог сказать бесчувственный человек. А не_человек – мог? Пожалуй, правильным решением было бы согласиться и закрыть тему. Провести вечер в неловкости. Уйти домой и запереться в комнате. Пожаловаться Насте, какие мужики козлы и получить мудрый совет: забыть его, пусть на родину возвращается с такими заявлениями. И она бы ушла. Ушла же? — Твою мать, пошли уже меня нахуй, — наконец злобно выдохнул Балор, не дождавшись ответа. — Ты же не настолько глупая, чтобы любить за двоих. — Настолько. Яна была плоха в хороших решениях. Встать получилось не с первого раза: затёкшие ноги заплетались, отговаривали от такого бестолкового поступка. Удержал от шаткого покачивания Балор, схвативший её за локоть. Быстро, крупными шагами, не одумываясь, они переместились за угол ближайшего домика. Тень лёгкой вуалью легла на лица, скрывая нервный румянец. Балор мягко прижал Яну к прохладной стене. Его дыхание опалило ей лицо, а бешеный ритм сердца заглушил любые доводы рассудка. Руки Балора легли Яне на талию. Короткий вдох перед заплывом вглубь. Первый поцелуй – даже не поцелуй в полном смысле слова – лишь касание, длящееся не дольше нескольких секунд. Но и этого было достаточно, чтобы все внутренности окатило медленной жгучей волной. Если уж сходить с ума, то по полной: так, чтобы губы болели, ноги сводило, а на утро было стыдно смотреть в глаза. Яна обвила руками шею Балору, притягивая его к себе. Второй поцелуй вышел жадным, медленным, срывающимся на стоны. Балор кусал ей обветренные губы, оттягивал зубами нижнюю и бесцеремонно скользил языком внутри. Его руки сжимали ткань платья на бедре, собирая её в кулак. Пальцы и мысли Яны запутались в тёмных кудрях Балора. Она была в самом центре лесного пожара. Язык пламени оставлял ожоги на чувствительной коже, оголял до самых костей, и всему телу мучительно горячо, что остаётся только тихо стонать о помощи. Балор терзал платье и плоть, а заодно – загнанное в горящих ветвях грудной клетки сердце. Языком Яна мазнула по линии губ, подбородка, ниже – по шее, закусывая тонкую кожу прямо над кадыком. Из Балора вырвался хриплый гортанный звук, и рука его пробежалась под поднятый подол платья к раскалённой до мурашек коже бедра. Яна сдавленно выдохнула, вся сжимаясь до тянущей сладкой истомы в животе. Пальцы свободной руки Балора схватили её за край подбородка и подняли на уровень лица. — Я с тобой ещё не закончил, — прохрипел Балор, нестомчиво впиваясь в истерзанные губы и срывая с них тихий стон. От этих слов узел внутри стянулся сильнее. Ладонь Балора сжала её бедро чуть выше колена, медленно поглаживая большим пальцем кожу на внутренней стороне. Не отрываясь от поцелуя, Яна провела рукой вниз по груди Балора, цепляя пальцами край рубашки. Под неловкой лаской напряглись мышцы горячего живота. Рука потянулась ниже. Ниже. Куда уж ниже пасть? Первого взрыва праздничного фейерверка они не услышали за томными вздохами. Люди вокруг закричали, засвистели и захлопали в ладоши. Гул вокруг нарастал, переходя из возбуждённо радостного в беспокойный. Балор неохотно оторвался от Яны и, не убирая рук от её тела, выглянул из-за угла дома. — Фейерверк никогда не видел? — хрипло отозвалась Яна, ожидая, когда Балор вернётся. Однако после увиденного он нахмурился и отошёл дальше. — Нам следует уйти, — наконец ответил бес с непонятным выражением лица. Обескураженная Яна выскользнула из тени, намереваясь увидеть, что могло встревожить Балора. Красные и жёлтые всполохи мелькали на его лице, угасая в едва наметившихся сумерках. «Слишком рано и светло для фейерверка», подумала Яна. Она проследила за взглядом Балора и остолбенела. Здание Совета и окружающий его лес заходились в огне и дыме, с той стороны звучали отдалённые громкие взрывы. Толпа вокруг заметно поредела, оставшиеся люди недоверчиво смотрели в сторону горящего замка. Пожар быстро, безудержно переходил с невредимого камня Совета на ближайшие деревья, пожирая их одно за другим, и грозясь перекинуться на весь город.