Призрачок

Даня вытягивается, сдавленно выдыхая. Протирает глаза, ложится ровно на спину и глупо моргает. Сначала не понимает, что не так, а потом свободно раскидывает руки в стороны и приходит к мысли — он не на диване. Однако никаких эмоций это не вызывает. Пока Даня не замечает, что футболки на нём нет. Он судорожно натягивает одеяло под самую шею и осматривается. В комнате пусто, но легче не становится. Под рукой ощущается что-то холодное. Телефон Вани. Данила включает его, параллельно всматриваясь за окно. Похоже, дождь всё ещё идёт, и из-за туч не разобрать, который час. Даня опускает взгляд на экран, видит цифры, и можно не волноваться, всего восемь утра, но периферическим зрением Данила замечает — что-то опять не так. На обоях блокировки он узнаёт себя. Фото явно сделано недавно, он уже без футболки, сложил руки лодочкой и спит. А чуть ниже напечатанными буквами добавлено: «Мальчик отдыхает после работы». Данила почувствовал, как глазные яблоки выпали из орбит. И возникает вопрос — чего? Чего, блять? Он быстро откидывает телефон в сторону и откидывается сам. Смотрит в потолок. И этот белый прямоугольник помогает вспомнить главное событие ночи. Интересно, когда Ваня так же пялит в этот кусок стены, то умнеет? Это бы все обьясняло. Ваня. Даня целовался с ним. С братом. Не кровным, и на этом спасибо. С парнем. Медленно накрывает осознание. — Блять… — обречённо тянет он. Оправдание «эксперимент», которое работало на ура каких-то пять часов назад, сейчас совершенно не устраивает мозг. Страшнее то, что если опустить факт псевдо-инцеста, Дане понравилось. А вдруг это из-за Вани? Вдруг он — причина приятных эмоций? Даня тревожно понимает, что у него нет знакомых парней, которые помогут проверить это. Но о себе снова можно побеспокоиться позже. Сейчас есть проблема поважнее, и она где-то внизу. Как теперь себя вести? Сделать вид, что ничего не было? Избежать диалог до приезда родителей? Но они вернутся только завтра утром, а Даня не может закрыться в комнате и просидеть так весь день… он отчаянно смотрит на дверь. Нет, Ваня меньше всего похож на терпилу, который прогнётся под Данилу. Стопудово закатит истерику под дверью, если можно так назвать оправданные возмущения. Остаться с краю не получится. Даня напряжённо шарит по всей постели в поисках штанов и футболки. Свешивается с кровати и находит одежду на полу. С губ срывается облегчённый выдох. Он быстро натягивает вещи на себя и спрыгивает с кровати, на цыпочках подбегая к двери. И опускает ручку, выходя в коридор. Боишься — делай, правильно? Кажется, он забыл частицу «не», но это уже неважно. Храбрость в моменте: ты либо успеваешь и возможно жалеешь, либо не успеваешь и точно жалеешь. Даня знает. Он думал об этом перед поцелуем. Он уже столько раз боялся, не хотел, не мог, снова боялся. После переезда в нём начало что-то меняться. Даня чувствует себя цветком, который наконец раскрывается. И чтобы не закрыться обратно, нужно регулярно удобряться. И именно поэтому сейчас Даня медленно подходит к лестнице, а не плачет под одеялом, жалея об упущенных возможностях. Он сразу замечает чистый и пустой стол. Данила проводит логическую цепочку и приходит к выводу, что мусорное ведро сейчас забито тряпками, воском и полумёртвыми свечами. И малодушно радуется, что под предлогом очистить корзину можно вытравить Ваню из дома хотя бы на пять минут. Если он не превратился в совсем прилежного мальчика и уже не выкинул мусор. Чтобы без подозрений проверить это и не опозориться, Даня тихо возвращается в комнату и осматривает её на наличие какой-нибудь грязной салфетки. Обходит вокруг кровати Вани, уверенный в том, что там точно что-то завалялось. На полу под одеялом обнаруживается какая-то скомканная бумажка. Данила разворачивает её, чтобы убедиться, что там нет ничего нужного. А то всякое может быть. Обычно почерк у Вани похож на рукописи годовалого слюнявца, но тут он превзошёл сам себя и создал какой-то тайный шифр для особенных. Даня считал себя одарённым, а не особенным, поэтому разобрать писанину не смог. Усложняла эту задачу ещё и мятая текстура бумаги. Он максимально отстранил листок от себя, прищурился, наклонил голову туда-сюда, но скрытого смысла не увидел. Если тут всё-таки что-то зашифровано, то будет неудобно перед Ваней. Даня надеется, что ему не придётся потом лезть за этой бумажкой в мусорку. Он сворачивает шарик, сжимает его в кулаке и выходит из комнаты. Осторожно крадётся по лестнице, прислушиваясь к звукам на кухне. Тихо. Может Ваня сам ушёл? Очень хотелось бы. Данила спускается и быстро перебегает к противоположной стене, как грёбаный разведчик. Вчера триллер, сегодня шпионский боевик. А завтра что, романтическая комедия? Даня не смотрит ничего из этого. Честное слово, правда-правда. Фильмы про одержимость не считаются, это документалки. А мелодрамы он видел только из-за мамы Лиды, пока помогал ей чистить картошку. Да и не смешные они, там все плакали постоянно. То от горя, то от радости. Чрезмерная эмоциональность не во вкусе Данилы. Он отвлёкся и потерял связь с реальностью. Встряхивает головой и ползёт по стене в сторону кухни. Будет смешно до потери пульса, если Ваня застанет его в таком положении. Поэтому Даня поскорее собирается с духом, натягивает на лицо расслабленное спокойствие и вплывает на кухню. За столом никого. По спине скатывается капля пота. Но Данила не успевает даже подумать, где теперь искать Ваню, потому что кто-то выскакивает из-за двери и набрасывается на него. У Дани сердце со всей дури врезается в грудную клетку, а сам он с криком отпрыгивает в сторону и валится на пол. Ваня падает на него. Но быстро опирается на руки по бокам от головы Дани и взволнованно спрашивает: — Данёк, ты как? Что-то болит? С языка почти срывается «да, жопа», но Данила вовремя понимает, что эта шутка ни к чему хорошему не приведёт. А Ваня, кажется, нависает так близко, что мозг перестаёт думать. Становится жарко и неловко. Ваня, видимо, чувствует то же самое, и скованно поднимается на ноги. Протягивает руку помощи. Даня зло фыркает и шлёпает по ней. — Ты совсем тупой? Делать больше нечего? — рычит он и поднимается. И вспоминает про бумажку, которую от страха сжал в руке. Данила спешно подходит к дверце мусорки, в глубине души надеясь увидеть за ней желаемое. Ведро пустое. Мусорный пакет заправлен. Ваня за спиной. Даня выбрасывает бумажку и медленно закрывает дверцу. Оборачиваться не хочется. Так кстати у него урчит живот, и в другой ситуации Даня бы смутился, но сейчас… Ладно, он и сейчас смутился, однако теперь, имея доказательства, полностью оправданно направляется к холодильнику. Открывает его и принимает максимально задумчивый вид. Хоть бы уши не покраснели. После слов Эли о том, что они у него краснеют от вранья и не только, Данила действительно начал переживать по этому поводу. А от того, что он не может это проверить, становится ещё тревожнее. Он ощущает микроскопический пот по всему телу. На самом деле, Данила мог бы занять позицию нападающего и принудить Ваню пояснить за фотку на обоях в его телефоне, и почему Даня проснулся без футболки, хотя точно снимал только штаны. Ещё можно было бы обвинить его в ночном совращении, но Ваня очевидно не бревно и начнёт отбиваться вопросами, ответов на которые у Дани нет. Или он хочет думать, что нет. Данила понимает одно — из этого потенциального разговора он победителем не выйдет. Поэтому всей душой желая избежать его, он «задумчиво» тянется за хлебом, тщательно выбирает колбасу, осторожно кладёт и то и другое на стол и разворачивается обратно к холодильнику за маслёнкой. Ваня беспечно садится за стол. И ведь наверняка позавтракал уже, потому что встал непонятно во сколько. Сам не свой. Даня украдкой смотрит на него. А тот сидит, улыбается. Непривычно спокойно и тепло. Заразительно. Уголки губ сами дёргаются вверх. Данила своевременно отворачивается к плите, чтобы включить чайник. Если Ваня останется здесь, то на непринуждённое чаепитие можно не надеяться. То, что он ничего не делает и смотрит в никуда, уже напрягает. Пока вода греется, Данила размышляет о том, что может просто сделать себе чай, бутерброд, и как ни в чём не бывало сесть за большой стол. Перемещения Вани он не ограничит, но зато без слов намекнёт на то, что разговаривать не собирается. Грубо, и всё Данино существо противится такому поступку, уверенное в том, что Ваня, этот странный новый Ваня, такого не заслужил. Но мозг бескомпромиссно пресекает: «Не забывай, этот самый Ваня — ещё бабник, хулиган и хороший манипулятор, а с такими надо всегда быть начеку. Он легко может притворяться и сейчас, так что тарелку в зубы, чашку в руки и вон из кухни». Данила верит в то, что люди меняются. Иногда бессознательно, иногда прикладывая усилия. Но абсолютно каждый человек может стать другим. Так почему тогда Ваня исключение? Борясь с внутренними противоречиями, Даня всё-таки покидает кухню. Он старается не смотреть на брата. А когда подходит к большому столу, то тормозит. Обычно он садился либо рядом с Ваней, либо на оставшееся свободное место. Словом, подстраивался под других. Сейчас стол не только пустой, но и напоминающий о прошлой ночи. Данила так боялся потенциального дискомфорта в компании Вани, что получил дискомфорт в одиночестве. Он не знает, что хуже. И Данила продолжил бы так стоять, если бы не вспомнил, что Ваня может прийти в любую секунду. Как это возможно, одновременно и жалеть и радоваться отсутствию людей за столом? А вот у Дани получается. Он нерешительно садится на то место, которое занял, когда впервые оказался в этом особняке. Берёт с тарелки бутерброд и не может откусить. Кусок в горло не лезет. Но Данила привык переступать через себя, заставлять. Надо съесть. Он подносит бутерброд ко рту и не шевелится. — Вкусно? — на плечи с хлопком опускаются чужие ладони. Даня резко дёргается и ненамеренно подбрасывает бутерброд, который шлёпается на пол. Повезло, что это был не чай. — Теперь да, спасибо большое, — цедит он сквозь зубы и оттряхивается, отгоняя от себя липкий испуг. Наклоняется, чтобы убрать испорченный завтрак. — Ты же всё равно не ел, — подмечает Ваня и переминается с ноги на ногу. — Или ты питаешься запахами? Прости, заранее не знал. Данила тяжело вздыхает и сжимает челюсти. Не сорваться. Он бросает хлеб и колбасу в тарелку и отодвигает подальше. Садится обратно и берёт чашку в руки, сдержанно отпивает. Успокоиться. Ваня стоит за спиной секунд десять, а потом уходит на кухню (Даня обернулся и проверил). Такое расстояние вполне устраивает. Но Данила не успевает насладиться минутами тишины и умиротворения, потому что боковым зрением видит, как рядом появляется чужая чашка с чаем, сахарница, а затем на соседний стул плюхается брат. Даня не может беспалевно рассмотреть его лицо, но он со стопроцентной уверенностью может сказать, что тот довольно лыбится. От возникшей картинки в голове Даня раздражённо морщится. Его не хватит на всё выступление, которое Ваня подготовил для него. «Актёр» спокойно достаёт из чашки ложку. Сначала стучит ею по краю чашки, чтобы сбить капли, но потом решает обсосать её и с чпоком вытащить изо рта. Чтоб наверняка. Подносит это слюнявое приспособление к сахарнице, снимает фарфоровую крышечку и с цоком кладёт её на стол. Набирает первую ложку сахара, высыпает в чай. Задевает стенки чашки. Вторую ложку сахара, задевает стенки чашки. Третью ложку. Задевает стенки. Четвёртую. Задевает. Набирает пятую и засовывает её в рот. Вылизывает. Чпок. Даня чувствует, как дрожит от злости. Чтоб у него все слиплось, блять. Не сорваться. Это только начало. Ваня еле слышно довольно хмыкает и проводит ложкой по ободку чашки. Ещё, ещё. И медленно погружает её в чай. Начинает размешивать. Данила сжимает челюсти, чтобы точно не заорать. Звон и металлический скрип раздаются на всю столовую. Даня пытается отвлечься и посчитать секунды, но почему-то нихуя не выходит. Начинают дрожать мышцы. Периодически Ваня то ускоряется, то замедляется. Это можно заметить, если вслушиваться, а Данила занят ровно противоположным и думает только о том, когда эта пытка закончится. Так что мерзкий шум сливается в одну сплошную муку. Даня понимает, что всё предыдущее — разминка, детский сад, когда Ваня набирает в ложку чай и шумно всасывает его в себя. И начинает сёрбать. Он громко тянет воздух вместе с жидкостью, долго-долго-долго вливая в себя ещё одну ложку. И Данила осознаёт, что готов сейчас всерьёз избить этого аморального урода. Более того, он уверен, что его оправдают, потому что мир не без солидарных. Даня надеется, что и в его большой семье найдётся хотя бы один такой человек. Ваня снова наполняет ложку. И протяжно шмыгает носом. Сука. А ведь Данила всю свою жизнь думал, что его хуй выведешь из себя, что он закалённый. Ни-ху-я. Сорваться. Он выбивает ложку из руки Вани и с рыком толкает его в плечо. Ваня заваливается в сторону, но как-то удерживается на стуле. — Ты чё, блять?! — вопит Данила. Оба смотрят друг на друга, как на потерявших рассудок. Однако разница в том, что Ваня притворяется. — Данёк, чё случилось? — обеспокоенно спрашивает он и при этом выглядит настолько невинно, что Даня начинает сомневаться в собственной адекватности. Он берёт себя в руки и с нажимом произносит: — Это ты мне скажи. Ваня ничего не отвечает и продолжает рассматривать его непонимающим взглядом. Данила знает, точно знает, что тот придуривается, развивает этот тупой спектакль, непонятно для кого и зачем, и это выводит его из себя. Он зло выдыхает и чувствует, что если всё и дальше будет продолжаться вот так, то он не выдержит. Даня обессиленно опускает руки и садится обратно. — Ладно, ничего, прости, — произнёс он еле слышно и прикрылся своей чашкой. Даня может избегать обострения конфликтов, игнорировать раздражитель, но это не поможет избавиться от потенциальной угрозы. Ваня обязательно поднимет эту тему, задаст этот неудобный, смертельный для Дани вопрос, и это лишь вопрос времени. Ещё один нервный глоток. Они пьют в тишине, и это ещё хуже глупой раздражающей болтовни Вани.

***

Ближе к обеду в дверь звонят. Ваня оказывается быстрее, поэтому сразу, не глядя в глазок, дебил, открывает. На пороге стоит Эля, с их чёрным зонтом в руках. Данила смутно вспоминает, как она вчера в суматохе захватила его с собой. От мыслей о ночи, как от лимона, хочется скривиться и сплюнуть. — Возвращаю в целости, — Эля показательно приподнимает зонт, — и покойности. Она заходит в прихожую, бросает зонт в подставку к остальным и приседает, чтобы развязать шнурки и разуться. Самонадеянно, однако. Хотя глупо сомневаться в том, что Элю здесь ждут, и все трое это понимают. — Элька, привет, — привычно улыбается Ваня. Дане кажется, что он не видел его таким уже целую вечность. — А ты чё пришла? Эля поднимается на ноги и странно смотрит на Ваню. А потом до зубов улыбается в ответ. Искренне. — Во-первых, зонт вернуть, — она проходит дальше и еле слышно смеётся, — и просто убедиться, что вы живы. У Дани по спине пробегает холодок. — Вернула, убедилась. Что-то ещё? — резко отвечает он и ощущает, как всё вокруг сковывается. Эля и Ваня в том числе. — В тебе не убедилась, ты больше на ходячий труп смахиваешь, — она оборачивается и в упор смотрит на Даню. Складывает руки на груди. Подначивает. — Не поверишь, ночь была слишком насыщенной. Не удалось выспаться. Спустя секунду Данила понимает весь масштаб двусмысленности, но слова не вороб(г)ей, не поймаешь. Ваня стоит рядом с лицом лица, и можно действительно подумать, что он глухой, слепой и тупой. Курсы актёрского мастерства всё-таки не прошли даром. По Эле видно, что она уже готова выдать что-то чересчур острое, поэтому Даня спешит перевести стрелки: — А сама-то. — Что? — справедливо недоумевает Эля. Он выигрывает секунды три, благодаря элементу неожиданности и интриге, но если затянуть с ответом, то все поймут, что Даня слит. Он нервно пробегает взглядом по Эле. Обычная короткая кофта, высокий хвост, лосины, какой-то лёгкий макияж. Зацепиться не за что. И тут Даню словно озаряет молнией в лоб. Он так сильно радуется своей быстрой памяти, что не осознаёт этого. Мерзко потирает ладошки в мыслях, посмеиваясь. — Выглядишь как человек, получивший достаточное количество сна. И у меня это совсем не складывается с твоим обычным режимом. Эля смотрит на Даню как на долбоёба. Даня смотрит на Элю как победитель. Ваня смотрит на них по очереди, не теряя надежды вникнуть в происходящее. Данила ещё пару секунд держит самодовольную улыбку, а после тяжело вздыхает. Придётся пояснять, причём сделать это надо так, чтобы поняла только Эля и шантаж удался. — Ноутбук нормально работает? Проблем нет? — устало спрашивает он. Эля хмурится. Потом ещё немного хмурится. И в какой-то момент задумчивость стирается с её лица. Эля удивлённо пялится на Даню. Кажется, она не может решить, волноваться ей или злиться, и растерянно застывает. — Проблем нет, — повторяет она. — А у тебя? — Да у меня тоже всё хорошо, — безразлично бросает Данила. Шантаж не принёс того же удовольствия, как идея. Скорее, наоборот. — А у меня? — возникает Ваня. — А у тебя? — синхронно обращаются они к нему. — А у меня айкью ноль-пять с половиной, малыш, я ни слова не понимаю, нихуя. О чём вообще щас тема шла? Данила с Элей переглядываются. — Ну как о чём, у Эли вот вирус поселился в ноутбуке, — невозмутимо отвечает Даня. Эля не успевает возмутиться. — Ну я его и вытравил. Не вникай, ты не поймёшь. Хотя… — Хотя мне кажется, что стоять в проходе тупо. Может присядем всё-таки? — раздражённо замечает Эля. Даня видит её нервно бегающий взгляд. Пожимает плечами и идёт на кухню, взять что-нибудь перекусить. На самом деле, пользоваться слабыми местами близких людей не в его стиле. Но сегодня весь день не в его стиле. Легче от этого факта не становится. Данила правда не знает, что на него нашло. Он же за минуту до этой перепалки искренне радовался приходу Эли. Думал, что это поможет, что теперь он не наедине с Ваней. А нихуя, появилось только вдвое больше неловкости. Данила слышит, как Эля с Ваней о чём-то говорят. Он спешно высыпает в миску сухарики и подходит ближе к двери в надежде поймать хотя бы обрывки фраз. — Я её выбросил. — Почему? — А ты типа сама не догоняешь. Или тебе не хватило впечатлений? Может какие-то вопросы со вчера остались? — Это из-за Дани? Либо Ваня перешёл на максимальный шёпот, либо он ничего не ответил. Данила больше уверен в последнем. Он часто теряется, когда слышит упоминание себя в чужих разговорах, и этот раз не исключение. Однако благодаря Ване Даня знает, какую тему для разговора предложить сейчас. Главное — сделать это незаметно и без подозрений, а не как обычно. Прости, Эля, сегодня ты главная мишень. Отвлекающая от других. Данила слишком быстро выскакивает из кухни и подходит к столу. Он не может контролировать скорость шага, когда волнуется. Они сели так же, как и вчера ночью, только Даня и Ваня поменялись местами. Данила ставит миску по центру, где совсем недавно стояла спиритическая доска. Как отключить воспоминания? Эля и Ваня замолкли. Лёгкая атмосфера осталась в мечтах, в реальности Даня имел два кислых выражения лица. Завести разговор невозможно, а, по правде говоря, просто страшно, и Данила не рискует. Берёт горсть сухариков из миски и начинает хрустеть. За ним повторяет Эля, но она решила использовать технику стелса и тихо рассасывать сухарики. Ваня тоже не остаётся в стороне и запихивает за щёку целую жменю. В какой-то момент эти хрустяще-чавкающие звуки прерывает смешок. Похоже, Ваня старается сдерживаться, но так и задохнуться можно, поэтому он давится и начинает плеваться пережёванными слюнявыми сухарями, не переставая ржать теперь уже во всю силу. Эля и Даня, конечно же, не понимают ничего, но Ваня выглядит слишком заразительно, и на лице сама собой растягивается улыбка. А Ваня продолжает содрогаться в приступах безумной весёлости. — Да что? — не выдерживает Даня, чуть ли не смеясь. — Вы…вы… — Ваня не может нормально вдохнуть и всё равно пытается что-то сказать. Но перестаёт, когда Эля криво шлёпает его по плечу, прикрывая рот рукой. — Да блять, отсмейся, а потом уже…говори, — кажется, она сама вот-вот задохнётся от количества сдерживаемого внутри себя смеха. — Да вы просто… — с улыбкой до ушей тянет Ваня, словивший секунду спокойствия, — угарные…такие… Данила резко плюётся комками сухариков через рот и нос, и чувствует, как всё лицо трескается от улыбки. А Эля, судя по звукам, прикусывает щёку. И давится плохо проглоченными сухариками. Да, чего-то такого Данила от Вани и ожидал. Он приходит в себя и осматривает грязный оплёванный стол. Мерзость, и кто это будет убирать — спорный вопрос. Ваня бьёт кашляющую Элю по спине, промахивается, смеётся ещё сильнее. У Эли уже слёзы текут, но явно не от радости, и Дане физически больно смотреть на её страдания. Она гневно кашляет в сторону Вани и пытается увернуться от очередного хлопка по спине. Но Ваня не сдаётся, наверняка убеждённый в том, что делает доброе дело. — Ты где первой помощи учился вообще? — не выдерживает Данила. — Э? — безлично озвучивает Ваня. — Такой способ не только не помогает подавившемуся, но и вредит. Дай ей откашляться. — Ладно, ладно, — вмиг посерьёзневший Ваня поднимает руки, обозначая свою непричастность. Эля надрывается ещё минуту, и красная, со слезящимися глазами, режет взглядом белого и пушистого, но тупого, Ваню. Он сидит на месте и совсем не понимает масштаб опасности. Эля аккуратно проводит подушечками пальцев по своим нижним векам и поднимается со стула. И только когда она оказывается у Вани за спиной, тот замечает что-то неладное. Поэтому успевает среагировать и упирается руками в стол, когда Эля хватает его за волосы и толкает в этот самый стол. Лобового столкновения не происходит, чувство справедливости не наступает. Эля оперативно перестраивается и атакует Ваню в незащищённые подмышки, безжалостно щекоча и царапая его. Таким Данила его никогда не видел, но теперь, когда Эля показала дорогу в ад, Ване придётся несладко. Кто бы мог подумать, что он так боится щекотки. Ещё одно слабое место, и Дане опять стыдно, потому что он наверняка им воспользуется. Испортился, нечего сказать. А Ваня визжит, набирая просто невозможно высокие ноты, и извивается, дёргается так жутко, что смотреть на него становится страшнее, чем на ранее кашляющую Элю. Но она отпускает Ваню сама, когда видит, что он начинает задыхаться и истерично верещать. Ваня расползается на стуле, грудь ходит ходуном, и Даня замечает у него в уголках глаз слёзы. Похоже, один-один. — Сука, зачем, — без вопроса спрашивает он. И так жалостливо, словно сейчас по-настоящему заплачет. — Мы же договаривались, сука, блять… — Сегодня все договоры теряют свою силу. Я правильно поняла, Дань? Даня снова дёргается от своего имени и медленно, очень медленно, поднимает взгляд на Элю. Он судорожно пытается вспомнить, есть ли у него какие-то скелеты, о которых знают Ваня или Эля и могут их сейчас вытащить из шкафа. И вспоминает. Но Данила же не сдавал Элю, он просто напомнил, что знает её секрет. Но это совершенно точно разозлило её, и этой тупой щекоткой она отомстила не только Ване, но и Дане. Потому что если они продолжат этот круг разоблачений, то прямо сейчас очередь Данилы. А у Вани точно есть один козырь, и вопрос в том, понимает ли он всю его ценность. — Так что, Вань, может хочешь обнулировать какой-нибудь договор с Данилой? У тебя есть такая возможность. Ваня, уже отошедший после недавней пытки, смотрит на Элю снизу вверх. А потом переводит взгляд на Даню. Что он означает — непонятно, но Данила в ответ смотрит (старается) максимально равнодушно, словно его всё это не трогает. Надеется, что прокатит. Ваня усмехается и смотрит обратно на Элю. — Ну что ты, Эль, — он тут же принимает какое-то чересчур невинное выражение лица и складывает руки лодочкой, — какие договоры с его святейшеством? Чистейшая душа, нетронутая честь. Сама посмотри, ну про него же и слова плохого нельзя сказать, — и губки бантиком. Прекрасный подъёб, у Данилы уже язык чешется на него ответить, но он может только насупиться и тяжело буркнуть: — Да пошёл ты. Получается намного грубее, чем должно быть, и это понимают все. Дане становится неловко, он же не говорит такие вещи, он не такой. Но переобуться и виновато подлизать жопу Ване тоже нельзя, мол, прости, братик, я случайно, я не это имел в виду, не обижайся, не обижаешься? Если спизданул, то будь добр, придерживайся сказанного, бери ответственность за свои слова. А Даня и не спорит, берёт. Ничего больше не добавляет и садится на место. Он пропустил момент, когда успел встать. Эля садится тоже. Они снова замолкают, но теперь Ваня возникает раньше. — Ну молодец, братишка, и нахуя я тогда атмосферу разряжал? И предъявляет настолько наигранно, что даже Эля не может сдержать смешок. А Данила облегчённо и немного виновато улыбается. Ваня не выдал его. Но рациональная часть мозга подсказывает, что это осталось тайной только из-за личной выгоды. Разве Ваня похож на человека, горящего желанием говорить каждому встречному, что пососался с пацаном, к тому же его сводным братом? Нет, он похож на человека, который может перевернуть любую ситуацию в свою пользу. Так что утверждать наверняка нельзя. — Ладно, ладно, давайте просто посмотрим какую-нибудь комедию и поддержим нашего юного комика, — Эля хлопает обоих по плечам и выходит из-за стола. — Догоняйте, голубки. Ваня встаёт быстрее, чем Данила успевает поймать его взгляд. Поэтому он вздыхает и плетётся за особо активными наверх.

***

Вода стекает по голове, заливается в открытый рот. Струи неприятно бьют в спину и плечи. Даня поддаётся напору драматизма и ослабленно прислоняется к стеклу. Съеденные чипсы шевелятся внутри, напоминают о себе, и Даниле хочется избавиться от них. На нервной почве он съел чуть ли не всю пачку сам, и за это Эля без стеснения пнула его ногой. Но смотреть три мелодрамы подряд оказалось не самым простым делом, так что Даня не чувствует своей вины в поглощении всей еды. Ваня лежал тихо и смотрел молча, очень редко вкидывая действительно смешные замечания. А ведь до этого сидел за столом и никак заткнуться не мог. Противоречиво. Кажется, даже Эля это заметила, однако ничего не сказала. Данила поглядывал на неё, всё не решаясь завести разговор насчёт её странных вопросов духу. Он хотел допросить её ещё внизу, за столом, но забыл о существовании Вани. Который, между прочим, очень хорошо и очень незаметно умеет увести тему в какую-то пизду, понятную только ему. Эля ушла спустя семь часов, и Даниле пришлось самому справляться с оставшимися вопросами. Нет, она, конечно, в шаговой доступности, но уже не сегодня. Даня не отличался особой терпеливостью. Зато выделялся неимением силы духа, и поэтому, когда они с Ваней остались один на один, ретировался в душ. Торчит тут уже как минимум час, потирая разбухшие пальцы. Ему просто требовалось уединиться и наконец подумать обо всём. О Ване. Что им движет? Почему он ни разу за день не спросил, даже не напомнил про ночную гей-проверку? Почему не спалил Даню перед Элей? Но самое волнующее — почему он протёр стол? Ваня, тот самый Ваня, который в брезгливости может посоревноваться с мамой Полиной. Это уже точно не он. У Данилы по спине пробежали мурашки. А вдруг Ваня и правда уже…не Ваня? Он парализованно уставился в смеситель. Бред, конечно же бред. Но как объяснишь это уже разыгравшейся фантазии и быстро стучащему сердцу? Ясно одно — разговор с Ваней необходим. Боишься — делай. Разбухшие пальцы кое-как обрывают подачу воды. Он буквально вылетает из ванной, но замирает перед преградой в виде двери в комнату. Стоит. — Так, всё, — дрожащим голосом шепчет он и берётся за ручку, — в худшем случае ты просто сгоришь от стыда, вылетишь в окно, упадёшь в лужу и в итоге умрёшь от ожогов, утопления и многочисленных переломов. Язык никто не отрежет, если всё пройдёт ужасно, то можно будет попробовать ещё раз. Поговорить. Разговор ещё никого не убивал. Наверно. Наверно, блять. Спустя ещё восемнадцать «блять» Даня зажмуривается и резко распахивает дверь. И замирает на пороге. — Вода в глаза попала? — доносится со стороны кровати. Значит, Ваня лежит, или сидит (или стоит), и не спит. — Э, да, — быстро выговаривает Данила и представляет, насколько тупо он сейчас выглядит. Щёки почему-то горят. — Вот это банька-парилка, — как-то по-дедовски задорно произносит Ваня и Даня слышит в голосе улыбку. — Ты прям как рак. Извиняюсь, лобстер, — и Данила может поспорить, что лицо у Вани сейчас содержит максимальную концентрацию пафоса. Наверняка ещё и мизинец оттопырил. — А с кем ты там, кстати, за дверью разговаривал? — Ваня повышает уровень неловкости. Данила берёт все свои мысли назад, его брат — бесчувственная мразь. — Только не говори, что сам с собой, не убивай во мне веру в хорошее. Всю неловкость и смущение как ветром сдувает, и их место занимает привычное раздражение и зуд на языке. Так намного лучше, теперь и глаза не страшно открыть. Но как только Данила переводит взгляд на Ваню, то весь упрёк сам собой испаряется. Изнутри лезет какая-то жалкая нежность. Даня фыркает и быстро отворачивается к дивану. Он стелится, и это намного полезнее словесных пизделок. И скучнее. Ваня тоже так считает, и в отличие от брата-терпилы он привык оживлять мёртвую обстановку. — Симпатичный зад, бро. Обстановку может и не оживил, а вот Данила после этой фразы еле заметно напрягся. — Ничего получше ты не придумал? — за напускной усталостью довольно успешно спряталось смущение. — Прошу прощения, — Ваня театрально откашливается, — у вас отменные ягодицы, дорогой родственник. Окажете честь снова прыгать в мою постэль, или сегодня я могу, так сказать, расслабить булки и не ожидать мужского полового органа в своём анусе? Данила медленно оборачивается к нему с широко распахнутыми глазами. Рот он всё же смог удержать закрытым и спас себя от возможных шуток про « ротик не разевай, хуёк залетит». Ваня добился желаемой реакции и довольно разглядывал его. Он намекает на то, что Даня гей, или на то, что он сам гей? Сложно. — Вообще-то ты послужил причиной всему этому. — Ну конечно я, не Пушкин же, — с ухмылкой фыркает Ваня. Данила цокает и рычаще выдыхает. — Это невозможно, — он всплескивает руками, хлопает себя по бёдрам и отворачивается. Относилась ли эта фраза к Пушкину, или он имел в виду в целом общение к Ваней, Даня сам не знал. Но решил, что всё сразу вместе. Он ложится на диван, спиной к кровати, и натягивает одеяло по шею. Свет не погас. Ваня вдыхает поглубже и Данила заранее зажмуривается. — Да чё ты сливаешься всё время, я не пойму, — он явно говорит с претензией, и это совсем нехорошо. — Начнёшь чё-то возмущаться, и тут же, ну, отворачиваешься, бля, — и наверняка сейчас указывает рукой на Даню, обозначая как наглядный пример. — Ну ты, блять, реально, или веди себя адекватно как-то, или скажи уже хоть чё-то. И это говорит ему человек, который молчит больше, чем моргает. Нет, Даня не выдержит. Он и сам хотел уже поговорить открыто, а раз Ваня настаивает, то он с удовольствием прокричится. — Так знаешь, это взаимно, — Данила садится на кровати, сразу упираясь взглядом в Ваню. — Ты себя-то видел? Ходишь как обдолбанный, улыбаешься и молчишь. Нет, это конечно не запрещено, но ты…блять… Слова тормозят в горле, некоторые уже во рту, и Даня поджимает губы, чтобы ничего случайно не вылетело. Казалось бы, вот они, прямо на языке, даже подбирать не надо, но всё оказывается сложнее. Даня просто не может их выпустить. Он ощущает какой-то невидимый, невнятный барьер, и чувствует, что эта преграда легко разрушаема. Но выглядит она настолько пугающе, что Даня боится не то что сломать, а даже думать о ней. Он оседает, ослабленный этими душевными раздираниями. Если выпустит, то всё изменится. Данила чувствует это, иначе бы не боялся говорить. — Опять завис, — бездушно цокает Ваня, однако глаза странно блестят. — Если ты сейчас извинишься и пойдёшь спать, то я не знаю. Придушу тебя подушкой. Спасибо, так было бы легче. — Что? Да блять. — Где скотч? — Данила упирает руки в бока и размахивает головой. — Нет-нет, стопэ, — Ваня словно на пружинах сидел, так резко подпрыгивает с кровати и упирается руками в плечи Дани, чтобы он не встал и не начал бегать по комнате в поисках этого вонючего скотча. — Ты о чём? Почему легче? Данилу, честно, поразила такая реакция на свои мысли слова, но недоумённое «э?» он оставил при себе. Молодец, хоть тут не обосрался. Он выжидающе посмотрел на Ваню снизу вверх. Видимо, говорить придётся ему. — Ты… — он ослабил хватку на плечах, рассеянно поглаживая их большими пальцами. — Всё не так плохо, чтобы думать о таком. Ну, то есть, думать-то никто не запрещает, но бля, это не выход. Ты же понимаешь? Ты умный, вроде. Ты всё-таки думаешь об этом? Если да, то почему? Это из-за меня? Я пошутил как-то хуёво? Или я всегда шучу хуёво? Ты, это, не молчи, если, ну, какая-то проблема. Можешь хотя бы маме Полине сказать, она же там прошаренная в психологии, вроде. Я могу у неё попросить номер мозгоправа, если хочешь. Ну, если тебе стыдно, э, помощь принять. Ну ты понял. Тебе стыдно? Ваня неловко замолчал. Данила расфокусированным взглядом пилил его нос, или губы, или что-то между. Наконец он моргнул и серьёзно посмотрел Ване в глаза. Отнял руку от рта и коротко произнёс: — Шутишь? Ваня мог бы спокойно ответить, что нет, он не шутит, что он действительно относится к этой проблеме серьёзно, но вместо этого он развёл руки в стороны и надрывающимся голосом выпалил: — Ебать, да! Конечно! Конечно я шучу, блять, не заметил? — А что, я должен был поверить? — А что, проблемы с доверием? — А что, если я считаю ненадёжного человека ненадёжным, то это проблемы с доверием? — А что, я ненадёжный? Даня замирает на несколько секунд. Внутри всё разрывается от желания сказать «нет, ты надёжный, ты показал это сегодня», но Данила уже разогнался слишком быстро, чтобы успеть затормозить. — А что, разве пара хороших поступков сделают тебя надёжным? Блеск в глазах Вани пропадает и он на мгновение меняется в лице, но сразу же прячется за надменностью. — А, ну да, конечно, как я мог забыть, — раздражённо выплёвывает он, но в голосе всё равно чувствуется обида, как бы Ваня её не скрывал. Он развернулся и направился к двери, но в последний момент обернулся и снова расставил руки в стороны. — А знаешь, мне вообще плевать, можешь хоть из окна выброситься. Если достанешь до ручки, конечно, — он зло и криво усмехнулся. — Не буду мешать. Кажется, Ваня хотел добавить что-то ещё в конце, однако он только сжал зубы и вышел из комнаты. Данила дурак, но он не признает этого. В ближайший час точно.

***

Данила дурак. Он не знает, сколько прошло времени, но адреналин уже покинул тело, а гнев перестал застилать глаза и разум. Поэтому, трезво оценив ситуацию, Даня пришёл к выводу, что ссора оказалась пустой и бесполезной. Разгорелась буквально на ровном месте. Это неудивительно, Данила привык к тому, что Ваня может завестись с полуслова. Да он и сам за этот год потерял свой мировой запас терпения, который накапливал все шестнадцать лет, но сейчас потребность в нём возросла как никогда. По сусекам, по углам, но как-то же можно себя сдержать. В следующий раз он постарается, по-настоящему потрудится. Если этот «следующий раз» вообще наступит. Даня зябко оглядывает комнату и останавливает взгляд на кровати. Одеяло намного мягче, чем на диване, проверено лично. Плюс простор, плюс матрас. Плюс факт того, что это кровать Вани. Данила поднимается и аккуратной поступью приближается к кровати. Проводит рукой по её периметру. Если он ляжет, то пройдёт через стену, стоящую между ними. Окажется на чужой территории. Специально, чтобы Ваня увидел, что Данила не построил ещё одну преграду, что он тут, открыто ждёт. Даня двумя руками зарывается глубоко под одеяло и затекает на кровать. Когда Ваня придёт, он поймёт. Когда Ваня придёт? Где он? На самом деле, Дане очень страшно. Он не из тех самоуверенных людей, которые делают то, что задумали, которые могут это делать. Он пытается разговаривать. Он чувствует, что это необходимо. Но мысль о том, что это чувство невзаимно пугает так сильно, не знаешь, куда себя деть, как поступить. Может Ваня всё это время шутил? Может ему не нужны никакие разговоры? Может у него в голове пусто? Может у него в голове то, чего не стоило бы знать? Может Дане всё это показалось? Глюки? Но со слуховыми галлюцинациями Данила ещё не сталкивался, так что скрип двери ему явно не чудится. Через появившуюся щель в комнату проскакивает тень. Крадущейся походкой она быстро добирается до кровати и валится на неё. И на Даню, соответственно, тоже. — Ой, блять, сука! — орёт Ваня и вскакивает как ошпаренный. Данила ограничивается коротким громким «блять» и отползает в сторону. Первым очухивается Иван. И интеллигентно интересуется: — Ты чё бля? — А ты чё? — Данила обиженно потирает ногу. Он уже понял, что переводить стрелки — это его короночка. Но прежде чем Ваня успеет огрызнуться, Данила скорострельно выпаливает: — Прости, за то…что я сказал. Я не хотел тебя обидеть. Тишина оглушает, а глаза, не привыкшие к темноте, заставляют чувствовать себя потерянно. Это продолжается недолго. Ваня подаёт голос, растягивая монотонное «эээ», а потом добавляет «ладно?» и снова пробует плюхнуться на кровать. Данила поджал под себя руки и ноги, поэтому брату прыжок удаётся. Лежит, как убитый, ноги немного свисают. Дане жутко. Он, честно, не хочет включать озабоченного родителя, но с языка всё-таки срывается: — Где ты был? И снова тишина. Однако тело шевелится, Ваня упирается руками под собой и поднимает голову с туловищем. Замирает. Данила не видит его лица, но, похоже, тот думает. Всего три секунды, и вот он уже сидит перед Даней. Улыбается как-то…странно. А потом тянется к нему и шепчет в самые губы: — Устраивал налёт на магазин. — Что? — Данила запоздало отодвигается и принюхивается. — Какой магазин? Ваня, видимо, ожидавший другую реакцию, быстро теряет интерес к сидению и откидывается на подушки. Закрывает глаза. Он не переворачивается на живот и не прячет лицо, и Данила считает это приглашением. Он аккуратно подползает к нему ближе и наклоняется к лицу. Морщинки, нос, родинка. Губы, ресницы. Всё такое же, но всё другое. Даня пытается понять. Вчера он смотрел, затаив дыхание, на это чистое и открытое лицо, на котором можно было разглядеть эмоции. Сейчас на нём словно слой жира, мутный, толстый, скрывающий. И если Данила захочет поцеловать Ваню снова, то упрётся в этот жир. В эту преграду. Ему стыдно, ему кажется, что это всё из-за него. Совсем не из-за доски, дурости Вани и чего-то ещё. Он, ни на что не рассчитывая, открывает рот. — Это всё из-за меня? — Да, — незамедлительно отвечает Ваня, словно знал, что Даня спросит. Вот только что именно он подразумевает этим «да», непонятно. С другой стороны, и вопрос Данилы не кристаллически ясный. — Ты пил? — он переводит тему. Ответом служит довольное «угу». — У папы Антона из погреба взял? Ваня морщится и кое-как выговаривает: — Совершил налёт на магазин. Бесплатный. Круглосуточный. Ты шутку не понял. Дане противно. Больше от себя, чем от Вани. Он жалостливо оглядывает его лицо, снова расслабленное, перекрытое грязным стеклом, и чувствует отторжение от его тела. Словно они одноименно заряженные частицы, а сопротивляться физике Данила не привык. Он свешивает ноги с кровати и хочет встать, когда в голову залетает шальная мысль. Да, Ваня не может сейчас мыслить трезво и это нельзя будет считать полноценным разговором по душам. Но в таком состоянии откровенности сами лезут наружу, и Даня знает это не понаслышке. Однажды Эля и Ваня добровольно-принудительно затащили его на какую-то вписку, и Даня до сих пор не знает точно, что это было. Но зато он помнит, что соревновался с кем-то, кто глубже засунет в рот какую-то резиновую палочку, сразу после этого блеванул, кажется, с кем-то пососался, снова блеванул, конечно же набухался перед всем этим, а потом, поглаживая бортик ванны и пуская вниз слюни просто так, рассказал кому-то, как впервые дрочил. Точнее, пытался не дрочить, и ради этого встал прямо перед иконой в углу, чтобы вызвать у самого себя стыд и осознание своего греха. В итоге с красными щеками кончил у господа бога на глазах. Или это была богоматерь, что, впрочем, не лучше. Эля потом припоминала это Дане ещё минимум неделю всякими намёками, а Ваня поддерживал, хотя историю эту почему-то не знал. Наверно поэтому Данила решил, что имеет полное право поступить с Элей так же. Но это оказалось не смешно. Возвращаясь к теме алкоголя, после этой «вписки» Даня пришёл к выводу, что большое количество выпитого может нехило так стереть из памяти почти весь вечер и все лица, а особенно контроль над собой. Так что, возможно, может быть, скорее всего, Ваня и не вспомнит всё это завтра? И есть шанс разговорить его? Данила правда понимает, что это грязно, подло и вообще противоречит его принципам, но с этим согласна только часть мозга. И Даня сдаётся, стыдливо закрывая глаза на то, что он русский и так поступать не может. Всё он может. — Вань, — шёпотом. — Ты спишь? Если да, то да, нет — нет. Ваня мычит. Даня беззвучно хнычет. — Ты…Там осталось ещё после тебя что-нибудь? Ваня громко усмехается. — Вот такого ты обо мне мнения? — в голосе слышится улыбка, но добрая она или злая, непонятно. — А-а-а, я так много… Он задумался. — Да не, не, там ну где-то точно ещё да. Ну пять, три. Одну четвёртую выпил. От пяти бутылок всех. Пооткрывал, испортятся, наверно, хуй его знает, реально. Похоже, информацию придётся брать количеством, а не качеством. — А зачем ты пил? Ваня пару раз моргает и смотрит на Данилу как на дурака. Непривычно. — Ты серьёзно, чел? Ладно, — он очень резко смягчается, — давай, малой, как на уроке спрошу тебя, ты ж любишь вроде так, да? Ну вот скажи сам, подумай, зачем люди пьют? М? Данила чуть не отвечает глупое «люди пьют, потому что…», он успевает остановить себя. Это всё-таки не урок, и допрашиваемый тут не Даня. Просто этот взгляд как-на-дурачка его неприятно смутил. — Люди пьют по бесчисленному количеству причин. Я, чтобы не гадать, прямо тебя спросил. В первое мгновение он, как и каждый раз после такого, гордится тем, как грамотно и правильно изложился. Но спустя долю секунды понимает — неправильно. Ваня прожигает его чёрным тяжёлым взглядом. Его радужки сливаются со зрачками. До ужаса трезво. — Ну тогда подумай ещё. Зачем гадать, ты знаешь ответ. Он ещё секунду удерживает взгляд, а потом отворачивается. Данила уже хочет сказать что-то виноватое, чтобы вывести Ваню либо на разговор, либо на эмоции, но это и не нужно. Он не заметил, что все предыдущие слова и действия — затишье перед бурей. Лёгкий ветер. Даня потерял бдительность из-за мягкого тона в чужом голосе. Ваня неожиданно начинает злостно плеваться. — Почему ты доёбываешься? Почему ты на моей кровати? Почему ты ведёшь себя как самый умный, блять?! Почему ты относишься ко мне, как к мусору? — последнее предложение вырвалось само собой, Даня слышит это в резко сникшем и неуверенном голосе брата. — Я… — Головка от хуя. Захлопнись нахуй, блять. Думать прежде, чем говорить. Думать прежде, чем говорить. — Да блять, ты ведёшь себя агрессивно и неадекватно, я вообще, сука, не знаю как к тебе подступиться! Больше года вместе живём, а ты вот вообще не изменился! Думать. Прежде. Чем. Говорить. — Вань, я не это имел в виду, ты… Данила просто не успевает договорить. Ваня резко разворачивается, и толкает Даню на то место, где лежал ранее, придавливая спиной к кровати. Упирается руками в его плечи, нависает сверху. Намного ближе, чем утром на кухне. Даня вжимает голову в плечи. Ваня обдает его запахом алкоголя. — Никак. Просто скажи сейчас. Давай, всё, что у тебя накопилось за этот год. Чё молчишь? Говори. Он не кричит, не рычит, но у Дани всё равно пробегают мурашки. — Ты давишь на меня, — подал голос он. Ваня деланно удивляется,«виновато» улыбается и отталкивается от него. Садится на кровати. Складывается ощущение, что он трезв и на самом деле у него просто беды с башкой. Но это не так. Данила медленно поднимается и садится тоже, напротив. Он может сказать всё, что хотел весь день, и, похоже, ему за это ничего не будет. Долгожданный словесный карт-бланш, но оказалось, что Даня к нему совсем не готов. Он сидит и молчит. Ваня почему-то не торопит его. Из-за этого Данила немного теряется во времени, но в какой-то момент ясно осознает мысль, которая всё это время блуждала по мозгу под клеймом предательницы. Он не хочет высказывать Ване ничего плохого. Не хочет указывать на его слабости и недостатки, тыкать в больные места, допрашивать. Он хочет добровольности. Всё это раздражение, огрызки в сторону брата, ссоры из воздуха по пустякам — всё это — побочки. А Даниле жизненно необходима суть, корень, искренность. Он знает, что не смеет требовать этого от Вани, однако прошение никогда не было запрещено. Наверно. Даня робко поднимает взгляд. — Ваня… Расскажи мне, пожалуйста, что у тебя внутри. Слишком клишированно? Ваня охуевше выпучивает глаза и нервно плюётся смешками. — Еба, ты угараешь? Я же буквально разрешил себя говном облить, или ты не догнал? Он не верит. Справедливо, но все равно обидно. — Я говорю сейчас то, что меня волнует. Я же не слепой и заметил, что ты был в последнее время странный. Ну, в последние месяцы. Ты можешь этим со мной поделиться, я готов помочь тебе. Даниле тяжело говорить это. Видимо, искренняя правда действительно имеет вес. Ваня улыбается недоверчиво ещё несколько мгновений, а после неожиданно мрачнеет. Хотя куда уж больше. Что Даня опять не так сказал? — Странный…поделиться…помочь… Данила хочет уточнить, к чему тот клонит, но это снова не требуется. — Я странный? — Ваня ярко улыбается, больно сверкая глазами. — Ты намекаешь на то, что проблема во мне? — ещё ярче. Даня не успевает сказать хоть что-нибудь, опровергающее его слова. — То есть, — Ваня непроизвольно повышает голос, — ты мне хочешь помочь? Ты? Который не может со своими тараканами разобраться? Который весь день шарахается меня и пискнуть боится? И это у меня проблемы? — Ты ничего не говоришь. Ты вообще молчишь. Даню больше ни на что не хватает. Он не знает, что сказать. Он не хочет, очень сильно не хочет нагнетать. Ваня строит стены, и словесные силы Данилы истощены. Удивительно в плохом смысле. — Я чё, обязан везде и всем в уши ссать о том, что чувствую? — А что ты чув… — Не сливайся с темы. Ты хочешь откровений? Я конечно не понимаю, нахуя, но блять, у меня батя бизнесмен, так что давай без развода. Меняю инфу на инфу. Данила тормозит. Что произошло? — А тебе-то это зачем? Зато Ваня сникерснит. Как всегда, стабильность. — Ну как, уже год вместе живём, а я не знаю, как к тебе подступиться, — и криво подмигивает. Кажется, беззлобно. Почти как обычно. — Ладно. Что именно ты хочешь услышать? — Стопэ, стопэ, причём тут я? Ты сам должен сказать что-то, что можно назвать ценной информацией, — Ваня немного отодвинулся, расслабленно упираясь локтями в ноги и укладывая голову в ладони. — Всмысле? А вдруг ты посчитаешь это говном собачьим? — праведно негодует Даня. — Всё возможно. Но я же тебя не заставляю, — Ваня невинно ухмыляется. — Это явно несправедливо и точно невыгодно для меня, — бурчит себе под нос Данила и пытается придумать что-то, подходящее под «ценную информацию». — Ты отказываешься? — Нет! Я думаю. — Думай. Он думал. Но что действительно заинтересует Ваню? «Помнишь, неделю назад кто-то съел всю морскую капусту? Ну так это был я» не подходит. «А вот недавно к тебе кто-то зашёл в ванную, когда ты мылся, а потом свет выключил, помнишь? Так вот, это я случайно, и свет тоже случайно задел», серьёзно? Нет, нужно что-то более внутреннее. Что-то о чувствах, на что Ваня не сможет ответить смешком или похожей историей о том, как перевернул тарелку с драниками мамы Лиды. Данила проговаривает свои мысли в голове и уже чувствует какой-то сюр и кринж. Но что поделать, вся его жизнь невольно стала каким-то кринжом, теперь дорога только одна — вперёд, глубже. — То есть, теоретически, тебе может подойти что-то на тему того, что было вчера ночью? — Чё? Ещё глубже. — Если мы поговорим о…блять, о поцелуе. Нашем. Вчерашнем. — Да я понял, бля, ты говоришь так, будто у нас их дохуя было. А на лице — никакой нервозности, улыбки, злости. Ничего. Только внимательное ожидание. Ваня, кажется, даже сел ровнее. А Данила внезапно понял, что не знает, что именно говорить. Нет, у него есть мысли, чувства, какие-то желания и вопросы, но всё это такое страшно голое и неогранённое. Даня никогда не вытаскивал такие вещи из своей головы в неподготовленном виде. Сейчас времени обдумывать их нет. Ваня, каким бы он не казался в данную секунду, всё ещё пьяный, всё ещё тот Ваня, которого Данила знает последний год, и это двойная бомба в коробке, которая, неизвестно, заведена ли вообще. Невозможно увидеть. — Ну? — он мягко подталкивает Даню. Даня боится. Он мнёт губы, трёт пальцы, и смотрит в ответ, не отводя взгляд. Если отведёт, то уже точно проиграет, не только Ване, но и самому себе. Это как прыжок со скалы. Отвернёшься — не сможешь повернуться обратно. Даня топчется на месте, у края, и чувствует, как трясутся его колени и тело. Ветер холодными порывами обдувает его, закручивает, не помогает. Чужие пальцы еле касаются бедра. Данила неосозанно вдыхает глубже, ощущая невидимую поддержку. Жир стекает с лица напротив, растворяясь в воздухе. — Я…я что-то почувствовал…тогда. — Тяжело выдыхает. Ваня молчит. И Даня продолжает. — Я не знаю, я не хотел об этом думать тогда, и весь день, и я, ну…избегал…разговора, я думал, что ты захочешь меня стебать при любой возможности, и что Эле всё расскажешь, — Ваня возмущённо поднимает брови, но ничего не говорит, и Данила спешит добавить: — Да, я знаю, что это всё глупо, но я же предполагал такое не с пустого места! Ты давал поводы в себе сомневаться, вообще-то, — должно звучать обвиняюще, но Даня сегодня может только неуверенно, и это касается всего. — Но что ты всё-таки чувствовал? — Ваня, видно, через силу игнорирует оправдания Дани и возвращается к началу. Данила безотчётно кусает губу. Сейчас уже не так тревожно, но всё равно нерешительно. — Я думаю, что…мне, ну, понравилось, наверное… Оба синхронно выдыхают. Наступает молчание, и Даня окончательно убеждается в том, что с Ваней молчать комфортно. Он пытается вспомнить, с кем чувствовал то же самое, и понимает, что Эля не то же самое, хотя дружит он с ней так же, как и с Ваней. Выходит, не так же. Наедине с ней, особенно в первые месяцы, Данила всегда судорожно пытался заполнить паузы в разговоре, прекратить их существование любыми путями (поэтому однажды без задней мысли спросил у Эли, какое нижнее белье она предпочитает). Но оправдывал всё это тем, что она же девушка, а он парень, между ними огромная разница уже от рождения, и поэтому ничего нельзя сделать, а с Ваней они и живут вместе, и однополые. Сейчас это звучит максимально странно и вызывает подозрения. Данила поднимает взгляд на Ваню и видит перед собой его макушку. Волосы упали вниз и закрыли его лицо. Хочется убрать их за уши. Даня сцепляет руки между ног, чтобы случайно не воплотить хотелки в опасную реальность. Ваня открывает рот. — Прости, когда я хуйню делал. Ну то есть всегда. Мне реально жаль, что я мог обосраться перед тобой и забить. Ну ты понял, бля. Я просто…я правда хотел бы быть нормальным братом, но, блять, даже если я перестану косячить и всё такое, ничего не выйдет, — он с такой тяжестью выдыхает последние слова, что Даня по-настоящему пугается. Ему в голову пришла ужасная и кажущаяся совсем нереальной мысль. Он дрожащим голосом озвучивает её. — Вань, ты…ты болен? Сначала Ваня поднимает на него непонимающий взгляд, но тут же заливается истеричным смехом. — Да, да, на голову, — отсмеявшись, с тенью улыбки произносит он. Дане больно смотреть на него такого. — Да что случилось тогда? Ты точно не заболел чем-то неизлечимым? Они смотрят друг на друга, и Данила с ужасом понимает, что читает его взгляд, буквально. Он видит в бликах этих тёмных глаз слова. Слова, которые, похоже, очень сильно хотят прозвучать. — Я не ебу, если честно, такое у меня впервые, — он говорит это таким отчуждённым тоном, что Дане хочется его придушить. — Я имею в виду, что в сводного брата раньше не влюблялся, не доводилось. Вот так легко. У Данилы перехватывает дыхание от того, насколько свободно, наверное, стало Ване после этих слов. И он, как-то не задумываясь, отвечает: — Мне тоже не доводилось, раньше. Данила не сразу осознаёт, что именно он сказал, а вот Ваня на мгновение замирает с охуевшим лицом, но тут же сменяет его на усмешку: — Пф, ты чё, серьёзно? Да не… — он снова серьёзнеет и застывает мраморной испуганной статуей. — Подожди, ты серьёзно? А Даня и сам не знает. Тоже боится пошевелиться. Однако язык его не подводит, или подводит, как посмотреть, и Данила с подразумевающимся подъёбом интересуется: — То есть не в сводного брата ты влюблялся? Или это был не брат? Ого, ещё и тему перевёл. Это двойная победа. Если сдавленный неловкий тон можно считать победой. Ваня расслабленно тускнеет. — Нет. То есть, нет, это был не брат, и вообще это ничего не значило. Типа просто проверка. Эксперимент, — бесцветно усмехается он. Кажется, Даню что-то кольнуло. А, это ростки ревности, чёрт бы её вырвал. Данила пытается звучать как можно ровнее, поэтому быстро уточняет: — Эксперимент с углублением? Ваня понимает за секунду, и смеётся, а из-за чего именно, как всегда, непонятно. — Сорян, у тебя лицо просто такое, и ты спросил так, что, ну, — его накрывает ещё одной волной смеха, а Даня осознаёт, что каждый мускул его собственного лица напряжён. Да уж, это наверняка выглядело не очень. — Ты, конечно, думаешь, что я ебу всё что движется, — он параллельно вытирает выступившие в уголках глаз слёзы, — и будешь прав. Ладно, ладно, бля, не смотри на меня так, я шучу! Мы просто подрочили друг другу. Хотя если ты считаешь это сексом, то, ну, тогда получается с углублением… Ваня всерьёз озадачился этим вопросом, «секс, или не секс?» и уставился в одну точку, почёсывая затылок. Если он сейчас вспоминает эту чёртову дрочку непонятно с кем, то Даниле просто необходимо его остановить. Надо перенять внимание на себя, и Даня знает один способ, неприятный, но действенный. Наверное. Он громко вдыхает. — И что, какие ощущения, с этим…кем-то там? — Даня складывает руки на груди и добавляет в голос совсем чуть-чуть претензии. — Ну как, понравилось, пушка, — с прищуром лыбится Ваня и по-быдлянски сутулится. Понял. — А что, тоже хочешь? — или не понял. Или понял. Данила уже сам запутался. — Да ничего подобного! Я не ты, чтобы…таким заниматься, даже думать о таком! Пиздёж чистой воды, оба это понимают. Но Ваня хочет ещё и озвучить. — То есть не ты шутил вот эти двусмысленные пошлые шутки и мои тоже поддерживал? Ой, бля, малой, давай ты не будешь из себя святошу строить, ладно? — Вот именно, что это просто шутки! Просто! Шутки! И я, в отличие от тебя, не прыгаю по кроватям первых попавшихся! Ваня тут же выгибает бровь и ухмыляется. Даня мысленно простреливает себе лоб. — Значит я второй попавшийся? — он по-блядски играет бровями и бодает плечом Даню. Тот снова начинает закипать, а коконы бабочек засыхают, повиснув на желудке. — Банально и не смешно. И ты понял, о чём я, а то было другое. И ещё света не было, из-за тебя! — Без света боишься спать? Брата-ан, как же много я о тебе не зна-ал… — Да ты… — «издеваешься» осталось на языке. Данила просто придумал, как перевести тему. — Между прочим, это уже что-то. И перед этим я тоже тебе много чего нарассказывал. Теперь твоя очередь. На лице Вани застыло не возмущение, а полноценное негодующее охуевание. — Всмысле «моя очередь»? Ты охуел или с башкой беды? Я по-твоему всё это время молчал? Данила сглотнул. Точно, он уже всё забыл. Но отступать нельзя. — Но ты не сказал то, что я хотел, — с лицом глубоко оскорблённого человека заявил Даня. Перетаскивать одеяло он стопудово научился у Вани. С кем поведёшься, с тем поебёшься, как говорится. Или не говорится. Ваня ругнулся себе под нос и зло запыхтел. Данила уже просчитал два возможных сценария дальнейшего, и у него есть примерный план того, что сказать. Остаётся надеяться, что Ваня не разрушит его гениальные идеи. — Не хотел говорить, но ты тоже много воды напиздел, и не той, какую я хотел. Но ладно, по доброте душевной я прощаю, помни её. Так что же ты хотел? — он кривляниями выделяет последние два слова. Ваня удивил Данилу и соединил два возможных исхода. Ладно, может быть он умнее, чем можно подумать. А вот как Дане сейчас показать, что он тоже не глупый, тот ещё вопрос. Он пробует занять позицию непонятливого. — Что конкретно ты чувствуешь? По вытянувшемуся лицу Вани очень легко прочитать «Ну охуеть». Но вопреки всем ожиданиям Данилы, он не шлёт его нахуй. По крайней мере, в эту же секунду. — К тебе? — просто уточняет он. Отбился, и теперь в ступоре Даня. Тяжело перебирая языком, он всё-таки выдавливает из себя: — Ко мне. — Я влюблён в тебя. Поэтому конкретно чувствую, что хочу поцеловать тебя. Данила давится воздухом от такой прямолинейности и ошарашенно смотрит на Ваню. Одно дело слышать косвенное признание, намёк, но совсем другое — когда тебе говорят это прямо через рот в лицо. Серьёзно. Без шуток. Ваня тянется к нему. — С-стой, подожди, подожди, — Даня нелепо отползает назад. — То есть…вчера ты тоже, ну…думал то же самое? Ваня замирает, и на его лице расползается лукавая улыбка. — Да-а, — тянет он. И смотрит с прищуром. До Данилы медленно доходит. — И ты…развёл меня на поцелуй? — Да-а, — повторяет Ваня и довольно лыбится. Тянется снова. Даня опять отпирается. — Ты, ты вообще понимаешь, что это не игра? Что это не смешно?! — Зато приятно, — Ваня практически нависает над Данилой. — Разве тебе не нравится? Дане не нравится только то, что он не понимает, прижаться или оттолкнуть. Всё так неполноценно, быстро, размыто. И хочется, и колется. — Ты ведь врёшь. То есть, для тебя всё это несерьёзно. Тебе нужен секс, а не я. Данила говорит, и с каждым словом сильнее чувствует, что всё не так. Что врёт сейчас не Ваня, а он сам. — Я такого не говорил, — резко отвечает Ваня и поджимает губы. Он быстро отстраняется и тянет за собой Данилу, снова усаживаясь с ним вертикально. Не убирает руки с предплечий Дани. — Ты можешь сказать, что не так? Скажи прямо. Скажи уже это. — Ты на меня давишь! Это первое. И…ты разве сам не понимаешь? Мы, блять, одного пола, и это ещё ладно, но мы же ещё и братья! А ты…ты же…ветреный. Ты понял, о чём я. Откуда мне знать, что ты не относишься ко мне как к очередной девчонке на одну ночь? — Так, стопэ, малой. У тебя претензии слишком разные. И я как-то не думал, что тебя может смущать чужой хуй, но…то есть, сорян. Блять, я всё время какую-то хуйню делаю, надрался, блять, и, короче, ты всё правильно говоришь. Я зря яйца подкатываю и веду себя как, ну, как всегда. Прости. Данила просто не успевает прервать этот поток пьяного нытья, и когда Ваня всё-таки заканчивает, то становится понятно, что как бы он себя не вёл, полноценно трезвый диалог не сложится. Даня теряется ещё больше. Такой Ваня, подавленный, слабый, раскаивающийся, очень привлекает. Необычный, непривычный, новый. Не тот, который минуту назад чуть не завалил Данилу, попутно засасывая. Если Даня скажет, что не хочет сейчас поцеловать его, то в который раз за сегодня нагло соврет. Как бы он не пытался оградиться от влияния Вани, успеха в этом не достиг. Сердце тянется совершить безумную, нелогичную вещь. Мозг ещё строит правильные преграды. Данила разрывается. В конце концов, он же не влюбится от ещё одного поцелуя? Но вероятность того, что и Ваня сам не понимает, что сейчас хочет и говорит, пугает его сильнее внутренних дилемм. Ваня поднимает на него нечитаемый взгляд. Просто смотрит. — Ты хочешь просто поцеловать меня? — решается уточнить Данила. Теперь всё зависит от ответа Вани. Тот тупит в одну точку, а потом медленно размыкает губы. — Я знаю, ты щас меня не воспринимаешь, но я говорю реально правду. И я…хочу тебя. Это не значит, что я ночью тихонько присуну, это ничего не значит вообще, типа…ты спросил, я ответил. — То есть ты хочешь просто потрахаться со мной? — в голосе сама собой проступает горечь разочарования. Кажется, Ваня не догоняет. Он точно видит, что Данила чем-то грустно озабочен, но чем именно, не понимает. Даня тяжело вздыхает и помогает ему. — Ты не думал о серьёзных отношениях? — А… — многозначительно тянет Ваня. — А я как-то…мне казалось, ты вообще против, и я даже мысли о таком не допускал…ладно, допускал. Но… — То есть ты всё-таки думал о серьёзных отношениях со мной? Ты? — Данила уже сам не понимает, это всё ещё намек или прямой текст. А вот Ваня очень хорошо понимает. — Слушай, бля, если ты мне не веришь, то о чём нам вообще говорить? Да и вообще зачем тебе иметь дело с таким ненадёжным как я? — он заводится с полуоборота. Данила сначала пугается, но эта моментная эмоция уступает место хмурости. — Ваня, ты несёшь чушь, — мягко уведомить об этом не получается, — и я ещё вначале извинился за свои слова. Но я не беру их назад, потому что ты правда кажешься…несерьёзным. Ты сам-то это понимаешь? Давай только без агрессии. Как у Вани в таком состоянии может получиться без агрессии, Даня не подумал. У того настроение сейчас меняется каждую минуту, и тут много ума не надо, чтобы ещё раз убедиться: этот диалог — мусор. Ничто. — Я не могу тебя поцеловать? — Ваня соскакивает с темы и тянет руку к лицу Данилы. Вряд ли он делает это специально, хотя точно утверждать нельзя. Даня вспоминает, что его брат и в трезвом-то сознании не может думать больше двух минут, а сейчас ожидать от него хоть чего-то стоящего вообще бессмысленно. Ваня, не встречая никаких препятствий, кладёт ладонь на чужую щёку и гладит. Трёт большим пальцем вокруг губ, проводит указательным и средним по носу, брови, очерчивает глаза обеими руками и возвращает ладони на щёки. Мизинцами лезет под линию челюсти. Данила расслабляется и прикрывает глаза. Он чувствует, как всё внутри тянется к Ване, ближе. Но какой-то камень придавливает его к одному месту, заставляя дышать с трудом, не то что говорить. Он размыкает губы и шепчет: — Вань. — М? — слышится напротив. — Сколько у тебя было девушек? Он очень надеется, что Ваня поймёт — речь не про секс. — Тебя больше не интересуют мои парни? — Данила чувствует, как Ваня дрожит от смеха. Шутник блять. Даня не отвечает ничего и ждёт, когда брат успокоится. Он отвечает через две минуты. Похоже, думал. — Много. И почти со всеми я начинал встречаться после перепихона. А если получалось наоборот, то после ебли мы расходились. И я не чувствовал никаких чувств потери и прочую любовную хуйню. Он замолкает, но это не то молчание, когда больше нечего сказать. Это то самое предисловие перед каким-то очень важным и личным откровением. И Даня ждёт. Ваня незаметно вздыхает. — Только один раз у меня было не только желание потрахаться, — у Данилы невольно вырывается смешок, и наверно это нервное, но ему всё равно стыдно, — да знаю я, что звучит как хуйня фантастическая. Но я серьёзно хотел, чтобы она была моей девушкой, ну, мне кажется, что хотел. Если б мне было похуй, я бы не стал стихи сочинять, оригами ей делать, и…и ещё много другого. Ну ты понял, да, ради любви ничё не жалко, ради любви готов на всё, вот это я чувствовал. Я смотрел на неё, и просто взгляд оторвать не мог. А если она случайно смотрела в ответ, я чуть ли не пищал и ссался. И от страха, и от любви. Блять, очень красиво рассказываю конечно. В общем, в начале я как уебан к ней подкатил, и понятно, что она просто послала меня нахуй. А потом, когда я короче начал осознавать уже чё-то, то решился извиниться, подружиться, всё такое. Ну мы стали общаться с хуем пополам, и конечно же она считала меня другом. Ну я и начал ей всякие вот эти штуки делать которые она любит, если чё-то просила, то я прибегал сразу, весь такой деловой, бля. Мы не разговаривали об отношениях, но и без этого было понятно, что я просто в стенку долблюсь. Я как-то перестал рассчитывать на взаимность, просто ходил, вздыхал, и вот однажды она сама приходит ко мне, и такая «Ты мне давно нравишься давай встречаться». Ебать я охуел, ты бы знал. Данила открывает глаза и видит, что Ваня застыл. Он смотрел в одну точку, находясь сейчас где-то не здесь. Неожиданно он мотает головой и как ни в чем не бывало беззаботно заканчивает: — Короче, мы провстречались неделю или две, а потом просто всё сошло на нет. Не знаю, может она просто от нехуй делать мне это предложила, но лично я тогда как-то остыл быстро. И получилось так же, как и с сексом — добился, пошёл дальше. Просто здесь секса не было, вот и вся разница. Они молчат не больше минуты, и Даня уже хочет сказать то, что думает насчёт этой ситуации, но Ваня в который раз опережает его, параллельно читая мысли: — Не, походу нихуя это не любовь была. Влечение к неприступности, может, — он озвучивает это равнодушно, и Даня не смог бы позволить себе набраться храбрости и сказать те же самые слова. Получилось бы по-другому. — Откуда ты тогда знаешь, что со мной не так? — А я не говорил, что знаю, — спокойно улыбается Ваня. Он снова кажется взрослым и серьёзным, и Даню бросает туда-сюда от постоянных перемен эмоций. — Я просто чувствую. И поверь, чувства я хуёво, но различаю. Наступает молчание. Даня хочет было спросить что-то вроде «А как же родители?», как вдруг понимает, что это означает непрямое, но уже согласие. Своим интересом он словно говорит «Я не против». Если бы это было не так, то он сказал бы «нет». Ваня же не ебобо, он понимает, что нет значит нет. От воспоминаний на лице мелькает грустная улыбка. Ощущение, что тот разговор был сто лет назад. Тогда и Ваня казался другим, но только потому, что Даня не видел, или не хотел видеть, то, что было прямо перед глазами. Все внутренности снова тянутся к Ване, и в голове возникает абсурдная мысль перестать сдерживать себя. Отпустить. Но к таким необдуманным поступкам Даня ещё не готов. — Ты пьян сейчас, — он выдвигает свой главный и единственный аргумент. — Ты думаешь, что я не соображаю, что говорю? Не забывай, это тебе так не повезло, что после первой попойки ты забыл большую её часть. Но я не первый год в этом, поэтому меня с пары бутылок не вынесет сильно. Просто…с алкоголем легче говорить. — Но ты пил, чтобы забыться, — вслепую заявляет Даня, хотя совсем не уверен в этом утверждении. И попадает в яблочко. Ванина улыбка тускнеет и он словно весь сжимается. Смотрит куда-то в Дане в грудину и моргает. — Да, — обречённо соглашается он. На языке застывает неуместное, но логичное «пизда». Теперь Данила совсем не знает, что сказать. Ещё раз упрекнуть брата выпитым неловко и неправильно. Но что тогда, хвалить его за честность? В голове, где-то на отшибе, уже давно вертится полупрозрачная мысль: «Иди спать. Эти все разговоры не дадут ничего. Хватит мучить себя». Но Даня упорно продолжает сидеть на месте, не предпринимая ничего категоричного. — Я больше не буду, — шепчет Ваня. Причём так слабо, что может показаться, что он говорит это из последних сил. Однако всё иначе. Даня видит это. Ваня правда не глуп, по крайней мере, у него хорошо развита эмпатия и определение общего настроения. Одни из важных качеств для манипулятора. Он явно понимает, что Данила ничего положительного не скажет, сегодня точно. Поэтому Ваня поднимает на него большие глаза и немного сжимает его руку. — Поспи сегодня со мной. Просто так, я без намёка, правда. Давит на жалость. Может, он и не специально, но Даня чувствует именно это. «Просто так», «без намёка». Данила неуверенно смотрит в ответ. Ему страшно, он сомневается, он нерешителен. Ему нужно время. Ванино предложение могло бы звучать заманчиво и не вызывало бы паники, если бы он не произнёс его таким жалостным тоном. Ваня понимает и это. Он тянет Данилу на себя и слабо прижимает к себе, обхватывая руками. Его футболка пахнет спиртом — наверное, он случайно разлил на себя. Скорее всего, ему же завтра и влетит за коньяк от папы Антона. Но сейчас Даня думает о том, что влететь может им обоим, если утром их увидят в одной кровати. Вопросы возникнут точно. Данила не умеет врать: во-первых, краснеют уши (он так и не проверил это, но когда бы успел?), во-вторых, ему не даётся, нет таланта или хоть какой-то наклонности. Это неоспоримо — его просто спалят и всё. А если не спалят, то одарят подозрительными взглядами, под которыми Даня начнёт нервничать ещё больше и уже точно спалится. Везёт Ване, врёт с пелёнок и успел наловчиться, сучонок. — Мы не одни живём, — ворчливо напоминает Данила, скрывая свой страх. — В этой комнате — одни, и можем делать, что хотим. Мы ж братья, — тут же выдаёт Ваня. — Да ладно, Дань, в этом ничего такого нет. И не будет. Сегодня же нормально поспали. «Дань». Очень непривычно и ласково. Но «Нормально поспали»? Данила вспоминает сегодняшнее утро и в голову опять лезут вопросы, на которые он так и не получил ответ. Похоже, сейчас они могут стать аргументом против сна в одной кровати. — Нормально? Я проснулся без футболки. Хотя точно помню, что не снимал её. Может ты знаешь, как так вышло? — про обои на телефоне Вани Данила не упоминает — ему стыдно и он не сможет это произнести ещё и в обвиняющей интонации. Ваня удивлённо выпучивает глаза, и непонятно, наигранно или всерьёз он удивился. Хорошие всё-таки актёрские курсы, надо будет обязательно попросить их данные и тоже сходить. — Да я чё, знаю что ли? Я по-твоему следил за тобой всю ночь и утро? — звучит так, словно он следил. — Может тебе жарко стало, или, не знаю, бля. Чё за претензия вообще? Так говоришь, как будто это я тебя раздел. Слишком много слов вызывают ещё больше подозрений. Они смотрят друг на друга, устроив негласное сражение взглядов. Побеждает Данила. — Ладно, — никакого желания допытаться до истины он не чувствует. А если бы и чувствовал, то следовать ему не стал, потому что всё бы по-любому закончилось как с шантажом Эли. — Но в этот раз я лучше лягу на свою…диван. На всякий случай. Он медлит пару секунд, а потом ползёт к краю кровати. Ваня опять его перехватывает. Тепло. И воняет алкоголем. Впрочем, это меньшее из того, что отталкивает Данилу. Самый сильный отрицательный элемент — это, конечно же, собственный мозг. Но Даня не отстраняется, не вырывается. И Ване сказать ничего не даёт, а спешит быстрее произнести: — Ладно, ладно, ладно. Но если я опять проснусь без футболки или других частей одежды, — он сурово делает ударение на «других», — то буду винить исключительно тебя. А ещё нам надо определить границы. «Если в наших странных отношениях мы не смогли это сделать, то давай хотя бы кровать разделим». — Э, окей, — Ваня тут же отстраняется. — Ну я со стороны окна, как и вчера. Кажется, он немного не понял. — Тогда только на ней и лежи, — попытался предупредить Даня и потянулся к резинке штанов. В голове бьётся уже привычное желание замотаться в свитер, болоневые штаны, куртку, паранджу, одеяло и спать так. Но Данила назло ему резко стягивает штаны с бёдер и оставляет их болтаться на щиколотках. Глупо и отважно, Даня искренне считает, что заслужил медальку за свою храбрость. Ваня не обращает на него внимание, но по нему видно, что он очень сильно старается. Из уважения к Даниле, видимо. Его тоже поразила такая стойкость и отвага. Хотя по его лицу так не скажешь. Как будто экскаватор проехался раз десять. Чего такой грустный? — Хуй сосал невкусный, — бурчит Ваня и залезает под одеяло. Данила опять думает вслух. До добра это не доведёт. — Чё смотришь? Блять, и эти скачки настроений тоже лучше не делают. Даня возмущённо поднимает брови, надеясь на то, что в темноте это хорошо заметно. — Ты издеваешься? Что случилось уже? Ваня порывается ответить, и это либо «Ничего», либо «Пошёл нахуй». В любом случае, он просто поджимает губы и отворачивается. Даня чувствует резкое раздражение. Оно не нарастает постепенно, как обычно, а сразу достигает уровня «Я сейчас порву свои голосовые связки и откушу ему голову». Данила молчит. Очень агрессивно молчит. И, не сдерживаясь, пыхтит, надеясь, что пар из носа достаёт до волосатого затылка Вани. Какой же он пиздабол всё-таки, умеет нассать в уши. А потом вот так просто отвернуться. Мысль о том, что в этом может быть виноват сам Данила, в голову не приходит, и не придёт в ближайшие минут десять. Он вдыхает глубже и медленнее и ещё раз смотрит на чужой затылок и спину. Ваня дышит коротко и часто. Еле слышно сопит. Сворачивается рогаликом и незаметно под одеялом обнимает себя руками. Даня смотрит и смотрит, успокаиваясь. Он медленно водит взглядом по каждой вьющейся пряди. И его поглощает контрастная волна нежности. Да и в конце концов, если и начинать что-то серьёзное, то кто-то обязательно должен быть светлым, трезвым разумом. Данила даже как-то радостно принимает эту роль сейчас. Он тянет руку к голове Вани, запуская пальцы между волос. Не спеша перебирает и гладит их. Слегка жирные, но Даня никаких идеальных представлений на этот счёт не строил. Ваня вопреки его действиям напрягается. Что у него в голове сейчас? Данила убирает руку. И, немного помедлив, подползает ближе. Теперь точно дышит в затылок. Сердце быстро бьёт в грудную клетку, и если Даня прислонится к спине, то Ваня точно сможет ощутить его удары. Данила прислоняется. Но не очень понимает, положить руки поверх чужих, или протиснуть их под. Поверх неудобно ему, а под скорее всего будет неудобно Ване. Даня кладёт руки сверху. Притягивает к себе, и чувствует, как Ваня становится мягким и расслабленным. Может стоит попробовать? Данила соврёт, если скажет, что его не тянет, ему неинтересно, у него ничего нет. Что-то есть определённо, но насколько это чувство сильно́, он не знает. Ему всё ещё страшно и он каким-то чудом держится, чтобы не сорваться в физическую дрожь. Ментально-то уже давно. Что скажут родители, если узнают? Что скажет Эля? Будет смеяться ещё больше, это конечно и так понятно. Папы смеяться не будут. Ну только если папа Лёша, но он с любой хуйни заржать может, это уже что-то вроде привычки. А мамы? У Данилы перед глазами уже их разочарованные взгляды. Мамы Лиды — ярко-возмущённый с оттенком осуждения. И мамы Полины — непонимающий, какой-то болезненный. И оба страшные. Ваня ёрзает и сбрасывает Данины руки себе на бока. Тянет их на себя и прижимает к груди. У него ещё более бешеное сердце, и дышит он коротко и глубоко. Даня проводит пальцами по его футболке. Ему всё ещё страшно. И страх невидимого призрака, которого скорее всего и не существует вообще, теперь кажется какой-то ерундой. Но это только кажется, думает Даня. Он прислоняется носом к правому плечу Вани и закрывает глаза. Боишься — делай? Странный конечно совет, поэтому и у Дани всё странно получается, когда он следует ему. Но странно не значит плохо, правда?