пленённые (captives)

Вода была горячей. Терпимой. Она обливала его начиная с макушки, но ожогов не оставляла, в отличие от окурков. Тогда жгло, пекло и противно воняло, но сейчас всё кажется смазанной выдумкой, несмотря на тёмный узор, усеивающий плечи. Было не хорошо и не плохо — было практически никак, если не считать, что из трёх недель в сознании он пробыл от силы дней пятнадцать. Наверное, ту часть, которую он не помнил, мистер Пак считал худшей, но для Бэка она была смазанной тонкой линией, а любая попытка ухватиться за прошлый день оказывалась провальной. Он принимал таблетки, Пак отвозил его на перевязки, наверное, напоминал о всём том, что требовалось делать, чтобы привести тело в относительно нормальный вид… Хотя Бэкхён этого практически не помнил. Изредка он ощущал у рта крупную ладонь, заполненную небольшими капсулами, которые должны были ему помочь. Или сделать вид, что помогают — Бэкхён об этом не думал. Пилюли остались пилюлями, которые он не мог терпеть. Всякий раз, когда крупные таблетки маячили перед глазами, парень вспоминал, как подавился одной из таких штук в детстве. Он едва не задохнулся. Разумеется, мистер Пак спас ситуацию, и мама несколько недель подряд приносила в дом Кимов пышные пироги, которые сам же Бэк и уплетал под чужую едва заметную улыбку. Бэкхён до сих пор не понимает, как они с Чондэ могли заставить улыбнуться человека, перед глазами которого стояла война. И что может заставить его самого улыбнуться сейчас он тоже не понимал. Даже Пак не в силах был с этим помочь. Бён понимал, что мог бы стерпеть пытки и дальше, даже если бы их не обнаружили в бункере. В последние дни он вообще жалел о том, что позволил выволочь себя на палящее солнце. Он помнил всё, но практически ничего — одни лишь образы и ассоциации. Никаких слов, никаких криков, никаких действий. Было ощущение жара, заполнившего тело, как будто прошило пулей, а затем мгновенно объявший холод, несмотря на слепившее до белизны солнце. Ещё невыносимая тряска и кричащий ужас, застывший на бескровных губах, потому что вспоротая спина противилась жесткой ткани носилок. Было множество вспышек сознания, и последняя из них была уже в тенте операционной, где его снова ослепило ярким светом. И всё это было ничем — пустотой, по сравнению с тем, какую боль он ощущал от того, что не может пробудить в себе былые чувства к человеку, которым был увлечен всю сознательную жизнь.       — Нарушаешь режим, парень? — донеслось от двери. Бэк моргнул, но не повернулся.       — Задумался.       — Там тебе некогда будет думать. Там тебе придётся брать и делать. Ещё одна черта мистера Пака. Возможно, это можно именовать передачей опыта. Разумеется, значение имело и то, что при этом Бэк должен быть в себе, а не в холодном бункере, обливаясь кровью и захлёбываясь пеной. Так что случалось это не часто. За эти недолгие дни парень и правда почерпнул больше, чем его обучали инструкторы. Впрочем, тогда у Бэка не было вопросов, а сейчас их оказалось предостаточно. … после палящего солнца Афганистана было трудно адаптироваться «дома». Зима в Америке не всегда была суровой, но в этот раз она показалась ему сущим адом. Он ходил в футболке, водолазке и даже старый вязаный свитер мистера Пака не мог согреть его. По вечерам мужчина разжигал камин и приглашающе взмахивал рукой. Когда это произошло в первый раз, он едва не окунулся в жар с головой. Пальцы жгло, пока он держал их около очага, но, по крайней мере, лёд в крови тронулся. Температурные перепады были не единственным симптомом, который сводил его разум с ума. Обычно Бэк не занимался грязной работой, но на задания по сопровождению выезжал также часто, как и любые другие военнослужащие. Вторгаясь в чужую страну, он имел общие понятия о военном деле, но это скорее из-за того, что успешно прошел курс молодого бойца. Безусловно, этого было катастрофически мало для того, чтобы на поле сразу найти себе применение, но он знал, как работать с оружием, а это уже было чем-то. Впрочем, мистер Пак, предложивший проверить умение и оценить готовность держать оружие в руках, от его навыков не был в восторге.       — Ты ужасен, парень. Что у тебя стояло по стрельбе?       — Зачет, сэр, — тихо вымолвил Бэк, держа в руках ружье.       — Как себя ощущаешь? Бэкхён должен был ответить «не знаю», но он знал, что чувствовал — уверенность. Да, сейчас он не попал ни в одну бутылку и наделал шума, но рука не дрожала до момента, как пришлось нажать на спуск.       — Хорошо.       — Хорошо? Парень вскинулся, впиваясь в чужие глаза, неотрывно считывающие его лицо. Бэкхён знал, что мистер Пак ещё имел влияние, и в случае, если заметит что-то особенное, Бёна могут не взять на службу. В конце концов, кому нужны горы трупов новобранцев, если ему снесёт крышу?..       — Не в том смысле, сэр.       — А какой смысл ты подразумевал? «Ну вот», — подумал он, — «сам себя в могилу загоняю».       — Со мной всё в порядке. Мои руки не дрожали, пока я не выстрелил, — сухо ответил он, опуская глаза на оружие. — Не знаю, в чем дело. Обычно я попадал в девятку. Если бы не досрочная отправка, меня могли бы отправить в снайперскую школу.       — Ты бы не справился, — возразил Пак, — слишком эмоционально неустойчив для этой работы. Бэкхён лишь кивнул, зарядил ружье и разбил три бутылки из пяти — уже лучше. И ему, кажется, тоже становится лучше. … так было не всегда. Между холодной стеной равнодушия (выстроенного из таблеток), полного осознания и активности, были ещё периоды, когда он хватал ртом воздух и присаживался около стены. Это было нечасто. Наверное… возможно, ему бы хотелось, чтобы это было не так часто. Но это было. Ужаснейшие минуты сенсорной депривации или наоборот — перегрузки — забивали его в угол, а иногда провоцировали нападение. По итогу он всегда оказывался вжатым в пол, потому что против Пака у него даже в таком состоянии не было ни малейшего шанса. Разумеется, он принимал таблетки. Да, он принимал. Мистер Пак следил за этим намного лучше, что сам Бэк, но казалось, что они не в силах справиться с кошмарами как во сне, так и наяву. Но что самое удивительное — рядом с мистером Паком всё казалось преодолимым. А в его отсутствие — нет.       — Я «свой», поэтому тебе так кажется.       — «Свой»?       — Это критерий близости, — возможно, до вторжения в Афган, он обернул ситуацию иначе, но сейчас всё было по-другому. Кстати, к осознанию этого он так и не пришёл, не сумел свыкнуться. — В твоей семье нет военнослужащих или людей, напрямую столкнувшихся с боевыми действиями. Рядом с другими людьми ты закрываешься, чувствуешь себя одиноким и теряешь над собой контроль, но когда рядом находятся люди, которые знают, чего ждать и как действовать, ты в безопасности.       — Значит, мы плывём в одной лодке, сэр?       — Да, Бэкхён, но, к сожалению, гребу в ней только я. … в дни, когда он не замыкался в себе и засиживался в туалете от расстройства желудка (врачи утверждали, что это последствия нервных расстройств), всё было несколько иначе. По крайней мере, Бэкхёну казалось, что было именно так. Он помогал мистеру Паку в гараже, обязательно готовил с ним ужин, читал книгу у камина, очищал парковочное место от снега и делал тропинку к двери дома. Конечно, ему ещё нельзя было напрягаться, хотя кожа срослась и все швы давно были сняты, но он хотел это делать, а потому делал. Пак не возражал, но всегда контролировал его. Бэкхён никогда этого не замечал, но всегда ощущал взгляд, упёршийся между лопаток. Телевизор если и включался, то только на каналах, где крутили глупые сериалы для подростков. Пак не допускал его даже к спортивным каналам — болельщики кричали с удивительным подражанием крикам, которые слышал Бэк на поле боя. Мужчина утверждал, что сознание обманывает его: крики агонии и ужаса звучат иначе, чем счастливое улюлюканье из-за забитого гола. Радио также включалось только рукой мужчины и только в его присутствии. Он всегда выбирал музыкальные станции, в которых не было перерывов на новости или экстренные сообщения. Бэкхён сомневался, что экстренные сообщения вообще могли появиться, но проверять себя не стал — тревожность иногда проявляла к нему насилие. Очень многие вещи мучили, но он отказывался замечать, насколько часто проявляются те или иные симптомы. С тех пор, как Бэк признался, что не рассказывает и половины того, что необходимо говорить терапевту, Пак стал разговаривать с ужасающе равнодушными врачами самостоятельно. В последний раз он заикнулся о комиссии, но ему отказали. Бэк молчал, потому что откуда-то знал, что его призовут, даже если у него откажет мозг. Нет… это утрировано, но вообще-то сейчас все мысли в голове парня казались такими. Если терапевту хотелось, чтобы он был пригоден к службе, то он будет пригоден, даже если его состояние далеко от пригодности. Иногда его рвало, иногда сводили с ума запоры, но зачастую был понос. У него выпадали волосы, в отросшей копне с непозволительной частотой стали замечаться белые волосинки. Порою от усталости он едва мог переставлять ноги, но на следующий день ощущал такой прилив сил, что мог не только горы свернуть, но и шею каждого, что кричал в его голове религиозный клич. От головных болей едва не шла кровь носом, но всё-таки он считал, что с ним всё в порядке. Пак же, как бы не пытался его оживить и выходить, в том не был так уверен.       — Почему мне кажется, что когда я вернусь обратно, мне станет намного лучше?       — Потому что там тебе действительно станет лучше, — вздохнул мужчина, перестав вытирать голову полотенцем.       — Почему? Из ванной комнаты потянуло духотой, жаром. Растянутые пижамные штаны в классическую клетку открывали вид на резинку трусов. Бэкхён проводил взглядом дорожку волос, спускающуюся под ткань, и медленно обвёл взглядом накачанные руки и плечи, за которыми мог скрыться целый мир. В груди ничего, так же как и внизу живота. Никакого проблеска, никакого шевеления. Бэк, конечно, пытался напомнить себе, что ему вообще-то двадцать лет, но тело отказывалось как-либо реагировать не то что на стимуляцию, даже при виде объекта воздыхания ничего не горело ни паху, ни в заднице. Вот оно — пониженное либидо. Пожалуй, именно это беспокоило Бэкхёна больше, чем что-либо другое. Точнее, не только лишь это, а и его чувства. Все его чувства от ярости до самой настоящей и искренней (некогда) любви.       — Я осознаю, почему так равнодушен ко всему… и лично к Вам, сэр, но почему? Мужчина небрежно бросил полотенце на спинку стула и обернулся, оглядывая его от головы до бёдер. Именно на них он и остановил свой взгляд, чтобы разомкнуть плотно сжатые губы.       — Совсем равнодушен? Бэкхён покачал головой, испытывая досаду от того, что его не так поняли.       — Я не об этом, хотя это тоже важно, но я вроде как был влюблён в Вас, сэр. Не то что визуально — парень физически ощутил, как чужое тело напряглось. Дыхание сбилось от того, насколько сильно чужой живот напрягся, вдавился вглубь, выдавливая решетку кубиков. Нет, это было далеко не будоражащая картина — пугающая. Не то чтобы это было впервые — это происходило всякий раз, когда к его женщине и ним (Чондэ и Бэкхёну) подкатывал кто-то с явно плохими, по мнению Пака, намерениями. Разумеется, будучи подростком, именно поэтому Бэк старался влипать во всякое дерьмо, чтобы мужчина вытащил его из западни, будь то чужая машина, слишком взрослые на вид знакомые и плохие привычки этих самых знакомых…       — Поэтому ты оказался завербованным? От Пака исходила аура такой жути, которой он даже от афганцев не ощущал. Бэкхён даже не подумал соврать. И только ответив отрицательно, он осознал, что врать-то и не нужно было — ответ был правдивым.       — Мне не нравится, что я ничего не чувствую. Чужие плечи расслабились. Бэкхён перестал мысленно вспоминать, где стоит ружье в этом доме. Пак надел футболку и сел на кровать так, что оказалось, словно парень сидит практически спиной к нему.       — Мне тоже, но твоё тело перестало работать только потому, что твоё сознание этого не хочет. Поверь, вернувшись в бой, ты будешь живее живых.       — Но я хочу сейчас, — шепнул Бэк, выглядывая из-за собственного гнутого плеча. — Сейчас хочу, понимаете, сэр? Пока Вы ещё здесь.       — Пока ты ещё здесь, — поправил его мужчина, невозмутимо взглянув в его глаза. — Всё, что от тебя требуется, это адаптироваться. Как только вернёшься к постоянному притоку адреналина — жизнь будет течь так, как надо. Тебе лишь понадобится напарник, который поможет снять стресс. Уверен, что половина таких, как ты, нуждаются в снятии напряжения. В принципе, он так и делал. По началу, пока их не пустили в мясорубку. До первого задания, когда звуки бомбардировок и автоматных очередей доносились издали, он помогал себе как мог. Один, где приходилось. Возможно, нервное состояние, страх, беспокойство перед тем, что будет ждать его, так странно сказывалось на нём, но он и правда мог успокоиться только так. Несколько раз он застал одного из знакомых парней за тем же занятием. Они трижды успели уединиться в душе, а потом их отправили на задание и уже через сутки Бэкхён словно сумасшедший с мычанием вместо слов пытался удержать чужие кишки на месте. Санитар говорил что-то о давлении в брюшной полости, о бесполезности его действий, но он никак не мог отделаться от мысли, что на его руки, закрывающие дырку в животе, напирают чужие кишки. Впрочем, он заставил себя отнять руки, принуждая голову отвернуться, а ноги быстро-быстро передвигаться вслед за колонной солдат.       — Не думаю, что теперь меня что-то вынудит забеспокоиться, сэр.       — Твоё сердце будет колотиться как ненормальное.       — А я хочу, чтобы оно так билось прямо сейчас, — одними губами произнёс Бэк. «Пока ещё может», — проглотил он. — «Из-за Вас». Мистеру Паку определённо не нравилось то, с какой мольбой или страхом (парень не разбирался в собственной мимике) на него смотрел Бён. Вряд ли с этим можно было что-то сделать. Бэкхён помнил ощущения, но как их испытать никак не мог понять. Ему словно отрубили все чувства. Может, Пака вырвало из его сердца вместе с кадыком Чондэ?.. Сейчас это было неважно: парень чувствовал, как начало сводить желудок, понемногу стало захватывать спазмом бока… Всё-таки, что-то чувствует, просто не осознает. Его тело реагирует, а вот умом не ощущается совсем. Как будто Бэк отделился от тела, которое до сих пор сходит с ума, хотя он уже три чёртовых недели на гражданке. О том, что среди не видевших войны и не понимающих его людей было хуже, он предпочитал не думать.       — Всё, что я могу тебе дать, я даю. «На большее не рассчитывай», — понял парень.       — Благодарю Вас, сэр. Спокойной ночи, сэр, — автоматически произнёс Бэкхён, даже не осознавая, что обрубил разговор. Ещё несколько долгих секунд он смотрел в чужие глаза, чёрные от приглушённого освещения, и только потом поднялся с места. Уже в спальне, запив необходимые таблетки, он двинулся в свою ванную. Какие его годы… он ещё сможет всё пережить, сможет стерпеть и обязательно всё наладится, только вот не хотелось «потом» — хотелось сейчас. Бэкхён помнил, какое возбуждение ошпаривало его с ног до головы при виде Пака, как он мучил и себя и Чондэ, который не выносил, когда взгляд друга замирал на его отце дольше положенного. Он помнил чувства, свои фантазии, мысли, от которых в пятнадцать горели щёки, а девятнадцать хотелось бесконечно провоцировать и встревать в идиотские ситуации, лишь бы обратить на себя чужое внимание. Бён помнил: не было ничего лучше, чем фантазии о чужих руках. Плечи и бёдра он оставлял напоследок, и не меньше времени уделял крепкой шее, за которую было бы неплохо держаться. Разумеется, если это требовалось в его голове. У него вообще много чего крутилось в мыслях: он помнил, как вставал с мыслями о Паке и с ними же ложился в постель. Помнил и то, как делал всё возможное, едва из трусов не выпрыгивал, лишь бы мистер Пак бросил на него хоть немного не насмешливый взгляд. И всё же, не вышло: ни быстро, ни медленно — вообще никак. Какой-то отголосок был, но чтобы возбудиться — нисколечко. Да и не то чтобы парень на что-то надеялся… Бэкхён надел трусы, поднял с колен пижамные штаны и вымыл руки по алгоритму хирургов. Мысли быстро перескочили с Пака на кровь, которую он долгие дни пытался смыть с чистых рук. Это было его третье задание — они сопровождали санитарную колону, когда начался обстрел. Истекающие кровью раненные умирали прямо на его руках. Тогда он чётко помнил: этого — целовал, с этим — дружил, с тем — был знаком почти с детства, а вон тот ему симпатизировал… Были и сержанты первого класса и даже ублюдок-капитан, который не дал им отдохнуть и двух суток, отправляя в очередной ад. Руки его научил мыть санитар. Заметил, как он безучастно стирает кожу, и аккуратно остановил его, методично показывая, как правильно моют руки хирурги. Бэкхён помнил, как тот всё время с усталостью приговаривал, будто такой метод наилучший. Помнил и то, что тогда ладони вдруг показались чистыми, а затем на них упало полотенце. «Не сходи с ума, таких тут с головой хватает».       — Как скажете, сэр. Ручка двери поднималась и опускалась. Снова и снова, пока Бэкхён вдруг не понял, что его дозываются снаружи. Когда дверь открылась, мистер Пак обвёл его взглядом, понял, что нужно было понять, и спросил, всё ли с ним в порядке.       — Да, сэр. А Вы? — глупо вопросил он. Мужчина вздохнул так, словно из него в одно мгновение выкачали все силы. Ухватив за предплечье, Бэкхёна повели в спальню, где усадили на кровать. Проверка пластинок таблеток не заняла много времени. Бэк всё время пытался понять, как Паку хватает одного взгляда, чтобы понять, принял ли он таблетки в нужном количестве. Невозможно ведь всё помнить…       — Возможно, — ответил мистер Пак, поворачиваясь к нему, — в этой жизни возможно всё. Внимательно посмотрев на него, Бэкхён протянул руку к одеялу, откинул его и пополз к подушке. Разговаривать перехотелось, если вообще хотелось. Он вдруг отчётливо почувствовал, что сильно хочет спать. Его глаза закрывались, тело стало ощущаться ватным, а в голове постепенно образовывалась блаженная пустота.       — Засыпай, ребёнок, — услышал он около двери. — И не закрывай двери ни под каким предлогом — прекрати нарушать правила, установленные в этом доме. … Рождество было практически настоящим, если не считать того, что дома они его практически не провели. В любом случае, Бэкхёну ничего не хотелось: он уже получил свой подарок утром — медальон, без коробки и носков над камином — поэтому считал, что день можно считать завершенным. Зато Пак был решительно настроен после больницы вскрыть ему голову неожиданным решением уехать к чёртовой матери. Ну, примерно к ней, если она находилась в сорока километрах от их несчастного городка в сраном лесу. Бэкхён едва произнёс: «Господь, если ты существуешь…», а потом зевнул до хрустка в челюсти и натянул ремень безопасности поплотнее. С закрытыми глазами на грани сна он чувствовал, что сидение немного откинулось назад, а машина сбавила скорость, потому что даже на внедорожнике нужно ехать аккуратнее по заснеженной трассе. Если они умрут, Бэк найдёт мужчину даже на том свете и пожмёт ему руку. По приезде у Бэкхёна была возможность проклясть всё и вся, потому что холодный ветер был намерен сдуть его не только с места, но и с этой планеты. Пак же был вполне удовлетворён погодой и слегка улыбался, глядя в сторону небольшой снежной возвышенности неподалёку от места, где они остановились. Бэк заметил домик из дерева, из трубы которого вполне себе щедро валил дым. Вот, где тепло, туда-то им и надо, но мистер Пак скомандовал Бэкхёну вытащить из бардачка плотные перчатки. Сам мужчина после недолгих поисков в багажнике, выудил оттуда ледянку и пакет с большой тёплой шапкой, которую тут же нахлобучил на голову парня. Бэк не знает, в какой момент на его лице отразилось негодование. Уже то, что он испытал озадаченность, было большим достижением, но мужчина так не считал. Мистер Пак посчитал достижением то, с каким криком Бэкхён скатился с довольно большой горки. Она была хорошо раскатана, так что парень понёсся с такой скоростью, что даже сквозь шапку казалось, будто выл ветер! И только когда он выскочил из-под ледянки, распластавшись на снегу, его взгляд озадаченно упёрся в голубое небо. Медленно его прорвало сначала на горький смех, а потом на слёзы. Слишком горькие, чтобы можно было облизать и без того обветренные губы. Они не часто куда-то выезжали семьей: мама много работала, как и отец, но периодами они выбирались на природу вместе с соседями. Мама часто ругала его, когда он плёлся с ребятами на горку около озера. Бэку никогда не было страшно, что он может случайно провалиться под лёд или ещё чего, но было жутко весело, когда шапка слетала с головы от порывов ветра при спуске с горки, но и больно, когда ледянка попадала на кочку. После таких поездок задница со спиной у него болели ещё с неделю, но оно того стоило. И сейчас оно того стоило. Возможно, именно об этом и подумал мистер Пак, когда спустился на своей ледянке и навис над ним. Бэкхён видел, как с напряженного и едва понимающего чужой взгляд сменился на облегчённый и удовлетворённый. Словно он не знал, сработает задумка или нет.       — Парень, ты как? Вероятно, когда он задумывал поездку, он думал о том, что Бэкхён ещё недостаточно зрелый для всех этих вещей вроде войны или взрослой жизни (попросту говоря, считал его ребёнком, как периодически называл вполголоса), и поэтому ему, как и любому другому юноше необходимы соответствующие его возрасту забавы. Да, ему двадцать, но для Пака это всё равно что снова пятнадцать, когда ему пришлось впервые намекнуть, что неплохо было бы пригласить Мэри погулять. Вместо сотни бессвязных слов Бэкхён вытащил в потоке мыслей несколько и выдал:       — Хочу ещё. Подъём на гору разгорячил его так, что стало дурно. Уже после этого он подумал, что обстоятельства сложились против него таким образом.       — Никогда не любил взбираться на гору, — выдохнул он, плюхнувшись прямо на склон. — Сэр, Вам не кажется несправедливым то, как быстро радость сменяется усталостью и даже грустью?       — Счастье мимолётно, — пожал плечами мужчина, опускаясь на ледянку. — Мне уже пятьдесят, а я и то энергичнее, чем ты. Делай выводы. Бэк удивился, когда в голове пронеслось рассерженное «в отличие от меня, тебя не пытались отделить от скелета». Было так неожиданно хорошо ощущать злость, что он даже не понял, как уже скатывался по склону, шапка норовила слететь с головы, а под воротник задувал ветер. Это было хорошо. Удивительно хорошо ощущать, как кровь гуляет по венам, конечности дрожат от энергии и усталости, а в голове настолько спокойно, что даже страшно. Здесь, среди леса и белого холодного одеяла, укрывшего абсолютно всё, что мог распознать взгляд, было так хорошо, что не передать словами. Мужчина не без удовольствия смотрел в его горящие глаза, но затем Бэк понял, что удовольствие это какое-то мрачное. А из-за чего — даже не думал пытаться понять, да и не хотелось, что уже там. Бэкхён всё понял поздно вечером, после плотного ужина и на удивление не безмолвных посиделок у камина. Мужчина проследил за тем, как он выпил таблетки, практически уложил его безвольную тушку на постель и нараспашку открыл дверь. Несмотря на закрывающиеся глаза и бьющий в лицо свет, Бэк отметил, что Пак не стал уходить и не намеревался переодеваться — подставил кресло к постели и раскрыл книгу на коленях.       — Чего-то ждёте, сэр?       — Твоих кошмаров. Ну разумеется…       — Тогда отгоните их, пожалуйста. Ладно?       — Хорошо, ребёнок, — улыбка была немного натянутой, едва заметной. Вероятно, она должна была быть успокаивающей… — Хорошо. … «встречаться с отцом было плохой идеей», — к сожалению, эта мысль пришла к нему слишком поздно, но вернуть время вспять было нереально. Бэкхён ощущал себя насаженным на вертело — одним своим взглядом отец умудрился вскрыть его глотку. Не то чтобы парень искал с ним встречи, но не столкнуться с ним было невозможно. Когда-то это должно было случиться. По крайней мере, так говорил мистер Пак, когда Бэк игнорировал упоминание об отце. Последние перед отъездом дни оказались на удивление заснеженными, так что он героически ломал спину, орудуя лопатой. Отец появился рядом неожиданно. Точнее, Бэкхёну так показалось. Просто в одно мгновение он поднял голову, и оказалось, что папа стоит на белом полотне, которое должно вести к двери дома. Его немигающий взгляд ни о чём не говорил, потому что Бэк ещё не проходил курсы разведчиков, а догадываться или толковать совсем не хотелось. Он не произнёс ни слова, пока они стояли, упёршись взглядами друг в друга. Бэку вдруг захотел спросить: «пап, почему?», а тот бы, вероятно, спросил: «о чем ты?» и у них мог завязаться разговор… Недолгий, если следовать тому, что пронеслось в голове парня. Так что спрашивать о чём-либо резко перехотелось, да и стоило ли?..       — …равствуй. Ох, нет, теперь он не может быть уверен, что не пропустил ничего сказанного отцом. Если тот, конечно, что-то говорил.       — Здравствуй, Чанёль. Хотя… губы-то не двигались. Точно. Губы решают всё. Но за отца решили всё ноги, которые повели его к двери некогда бёновского дома. Бэкхён не знал, есть ли в чем-либо его вина. Возможно, ещё тогда, на похоронах, он сболтнул что-то лишнее?       — Прекрати винить себя, — «ребёнок» — услышал недосказанное обращение Бэк.       — Но что, если я стал думать вслух ещё тогда? — задался вопросом парень.       — Я был на похоронах. Ты был ходячим мертвецом, парень. Я буквально вытащил тебя на руках из машины, потому что твои силы закончились, едва ты сел на сидение.       — Мертвецы не разговаривают, — кивнул Бэкхён. — Это хорошо. Снег пошёл снова, а он тут с лопатой стоит… Дурень. Пак встряхнул его за плечо, и Бэк поднял на него взгляд, только сейчас замечая, что мужчина стоит в лёгкой водолазке. Без куртки, в холод, ещё и осадки…       — Хочу в дом, — буркнул он и двинулся к открытому гаражу, чтобы поставить лопату в угол. Об отце думать не хотелось от слова «совсем». Бэк понимал, что не сумеет разобраться в чужой голове, ведь даже до принятия самого дурацкого решения в жизни, он никак не мог разобраться в случившемся. Возможно, во всём этом действительно нет его вины. Возможно, отец просто устал бороться как за себя, так и за других. … сборы заняли всего несколько часов. Вчера вечером. До того, как он выпил последние таблетки из прописанного курса. Кошмары немного уменьшились, панических атак не было, тело срослось и окрепло, телевизор дважды показывал новости, а тревожность перестала пытаться свести его с ума. Пока что. Возможно, ненадолго. Или же ему удавалось так хорошо скрывать приступы от Пака и самого себя — непонятно. Да и неважно. Бэкхён снова проверил сумку и раздражающие медленно вжикнул молнией. Сумка была поставлена на колени — больше некуда, в машине не так много места. На сборы пришло много военнообязанных, Бэкхёну было всё равно. Или он думал, что ему было всё равно. Он снова перестал себя понимать. Аэродром влиял на него крайне плохо. И на Пака, видимо, тоже:       — До своего следующего отпуска ты должен писать мне письма, Бэкхён. Не реже одного письма раз в неделю. Или две.       — Не уверен, что буду готов писать что-либо. Отныне Бэкхён вообще ни в чём не уверен. И пусть сочетание слов «следующий отпуск» заставляли его сердце биться быстрее, он понимал, что уверенности в этом совершенно не ощущал.       — Слов «я жив, не беспокойтесь» будет вполне достаточно, — заверил его Пак.       — А Вы будете беспокоиться, сэр? Да и откуда Вы будете знать, что написал письмо я, а не кто-то другой? — мужчина взглянул на него так, что Бэк сразу понял: стоило никогда не забывать, что мистер Пак в состоянии отличить его почерк от иных, а безразличие в отношении парня никогда не проявлялось в той мере, которой Бён всегда страшился. — Я буду писать, сэр. Не реже одного раза в несколько недель.       — Чудесно. Пак с таким вздохом произнёс слово, что Бэкхён буквально услышал: «хорошо, что я хотя бы этого смог добиться от тебя». Конечно, это не было проявление заботы. Это было участие, но всё-таки осознание того, что кто-то (не его отец) будет ждать от него писем, грело душу. Парень легонько качнул головой, не позволяя себе углубляться в ощущения и мысли. Перед глазами то и дело мелькали солдаты, скопившиеся в кучки со своими родными — до начала построения оставалось от силы двадцать минут. Неожиданно взгляд сфокусировался на том, как Пак потянулся к бардачку, достал из него небольшую коробку и уложил его поверх сумки.       — Положи между вещами, — попросил он, — откроешь, когда появится свободная минута. Подарок. Мистер Пак не был сентиментальным человеком. Большую часть времени он был тем, кем он был: невероятным (по крайней мере, для Бёна). А вот Бэкхён был сентиментальным, он всегда чувствовал больше, чем должен был и мог. Порою эта восприимчивость к эмоциональным всплескам убивала его… Но было в этом и кое-что хорошее. Возможно. Наверное. Бэкхён не был уверен. Но именно благодаря тонкому чутью он всегда старался подписывать аккуратным почерком поздравительные карточки для Пака: на день рождения, Рождество, Новый год, 10 ноября и 30 апреля . Наверное, ни один из этих дней не был для него так важен, как тридцатое апреля, хотя он закончил свою службу несколько раньше…       — Рождество прошло, мистер Пак, а я всё ещё не подарил Вам никакого подарка, — шепнул Бэк, разглядывая коробку. — Я даже не смог спасти Вашего…       — Писем будет достаточно, — перебил его Пак. — Но не забывай…       — Одно письмо не реже чем раз в две недели, — поспешно повторил Бён, вновь открывая сумку, чтобы добавить новую вещь. — Не знаю, как быстро сюда доходят письма… Мужчина едва слышно выдохнул, но это сбило Бэкхёна с мысли так же сильно и быстро, как если бы только что прозвучал выстрел.       — С опозданием, — вымолвил Пак. — Весть о Чондэ пришла раньше, чем я узнал, что ты жив. Вы ведь не разлей вода, поэтому я подумал, что если сгинул он, то ты пошёл следом. «Он мог оплакивать меня», — глупо подумал Бэк, опуская взгляд на чужую ладонь, сжавшую бедро. — «И, вероятно, делал это, пока не пришло… а пришло ли оно?»       — Вы не знали, что я жив, — безэмоционально кинул он. — Вы думали, что я мёртв, пока не увидели меня около дома, сэр? Пак пожал плечами:       — Твой отец ходил как опущенный в воду. Впрочем, он так ходил с прошлого сентября.       — Верно, — шепнул Бэкхён, опуская взгляд на сумку. — Благодарю Вас за всё, сэр. Вы сделали больше, чем смогли. Его совесть перед Чондэ чиста. Безусловно, Пак не искал замену сыну и явно не собирался латать дырку в груди Бёном, но мужчина выполнил то, что мог бы сделать для его лучшего друга. Ладонь уже опустилась на ручку двери, как Бэка прошило осознание.       — Мистер Пак, — охнул он, оборачиваясь на мужчину, — мы так и не сходили с Вами на кладбище: ни к Чондэ, ни к маме с сёстрами. Мужчина мягко улыбнулся и, положив ладонь на его колено, коротко ответил: «Успеется, ты только вернись». Бэкхёну показалось, что он не услышал окончание предложения, но затем сумел прочесть его по чужим глазам: «только не в гробу». Ужасно захотелось вдруг поцеловать Пака. Возможно. Здесь трудно было понять — аэродром убивал в нём всё то, что удалось восстановить мистеру Паку. Бэк лишь подумал, что наверное любит его. Ветер ударил прямо в лицо, когда он вышел из машины и захлопнул дверь. Ребята уже прощались, понемногу стекаясь к ангарам. Бэкхён провожал парней отсутствующими взглядами, полностью сосредоточившись на горящих лопатках. Он был уверен, что взгляд тёмных глаз провожает его до тех пор, пока его можно было видеть. И только загрузившись в самолёт, парень смог немного расслабить плечи и освободить голову от речей генерала. Перелистывая события последнего часа, он всё время возвращался к тем минутам, которые они домалчивали перед тем, как в тишине дрогнули чужие губы, и преобразился в усталый взгляд… Что ж, возможно, те слова он не подумал, а сказал.