does it bother anyone else, that someone else has your name

Последний раз Главнокомандующий Ямамото сталкивался с этой силой еще в те времена, когда Обществу Душ угрожало «чудовище», выжигающее все на своем пути и ведущее за собой отряд подчиненных, верных учеников, способных почти что ему самому равносильно уничтожать деревни взмахом руки. Прошла тысяча лет, но сотайчо помнил то время слишком хорошо для того, кто пытался оставить его лишь кошмаром из далекого прошлого и почти преуспел. Все, кто тогда участвовали в войне, — все, кто с нее вернулись, не смогли бы о ней забыть. И тот день Ямамото запомнил не хуже: день, когда они допустили непозволительную оплошность и вынуждены были убеждать себя, что всего лишь подвержены паранойе. Но это ей не было. Тысячу лет назад шинигами столкнулись с расколом внутри квинси — далеко не все разделяли стремления своего одержимого властью лидера, и среди них нашлись единицы, решившиеся восстать. Этим людям нужен был бог, чтобы победить бога, и они создали его сами. И ни у кого не было гарантий, что если бы их демиург победил, это не породило бы нового Яхве. Выход был прост: уничтожить. Вырезать на корню, пока не появилась вторая угроза. Но угрозы не появилось: Ячиру вернулась с единственной новостью: она не выполнила приказ об устранении культа, так как до нее это сделал кто-то другой. Ямамото изгнал Яхве Баха, дерзнувшего посягнуть на его земли, вознамерившегося пожрать весь мир. Сила, шумевшая ветром в трубах застывшего в ужасе государства, ушла вместе с ним и тщедушным мальчишкой, по чьим плечам струилось жидкое золото волос и ниспадала незримая мантия наследника. Яхве звал его своей второй половиной, и Ямамото обещал себе помнить колебания его реяцу, быть готовым, что тот придет потребовать с Короля душ долг вместо своего Императора, как и положено его «ребенку». Он не был его «ребенком». Он не пришел. Вместо него сотайчо пришлось ожидать незримого будущего, когда объявится тот, в ком переродится все-таки призванное уничтоженное фанатиками божество. И каких-то пятнадцать лет назад Ямамото ощутил присутствие его силы. Стоило мальчишке по имени Рокуши Акира появиться в Готее, как главнокомандующий распознал его реяцу, такую же, как у его матери, но сильнее, глубже, подобно омуту, только и ждущему, чтобы засосать неосторожно в него взглянувшего. Мальчишка поглощал все вокруг, даже не осознавая этого — стоило лишь коснуться метафорическими зубами чужой духовной силы, и его собственное давление подскочило до капитанского уровня: вместе с рейши он скопировал умения и скорость их выработки, грозился стать абсолютно всемогущим, не прилагая усилий, а затем уничтожить весь мир, не совладав с собственными возможностями. «Следите за мальчишкой,» — говорит Совет, и Главнокомандующий согласно кивает. Потому что приказы Совета не обсуждаются, они исполняются. Потому что когда Совет отдает приказы, это значит, что он видит угрозу. А устранять угрозы Обществу душ — работа Готэя 13. Совет сказал свое слово, и спорить с ним Ямамото Генрюсай Шигекуни не намерен, особенно тогда, когда их мнения сходятся. Совет приказывает ему следить, но он не приказывает разбираться с мальчиком немедленно, и он позволяет ему доказать свою верность. Спустя чуть более полугода службы Рокуши Акиры Совет сорока шести приходит к выводу, что он представляет опасность. … Ячиру тогда вернулась не с пустыми руками. Да, на них не было крови квинси — в этот раз не было — но она была на обрывках записей, которые та с собой принесла. Фурофуши хмыкнула, бросив на них взгляд из-за спины Уноханы, Отогава косо глянул, не утруждаясь тем, чтобы скрыть отвращение к их внешнему виду, но мгновенно изменился в лице, как только бегло вчитался в незатронутый пятнами крови текст. У этой силы божественное происхождение, она, подобно первозданному Хаосу, подобно самой первой материи, будет стремиться пожрать весь мир и сделает свою инкарнацию либо неопытным разрушителем всего сущего, либо — при должных обучении и поддержке — его хозяином и господином. И кто знает, как скоро то, что родилось в его теле, возьмет над ним верх. Рокуши клялся в лояльности под присмотром посланных надзирать за ним верных учеников. Этот план был готов еще пятнадцать лет назад, когда Шибе Ишшину было прощено дезертирство, исправленное в официальных документах на отставку, а лейтенант Исэ Нанао озвучила волю сотайчо: явиться в Общество душ вместе с мальчишкой, как только того потребует ситуация, и сообщить о своем прибытии капитанам восьмого и тринадцатого отрядов. Квинси представлял опасность, как и чужая осведомленность о его настоящей сущности, а значит, чем дольше он будет находиться под их контролем и верить, что успешность обучения краденой силе не была заложена в него при рождении, тем безопаснее будет их положение. Ямамото посылает к нему тех, кто уже встречался с его семьей, и прикидывает, как заставить его подчиниться — ему прочили роль полководца, а не оружия, но у главнокомандующего имелось свое мнение на этот счет. Мальчишке прочили статус бога, но каждый небожитель зависит от преданной веры. Он же из этой веры был создан, с мифологического рождения покорял чувства тех, чьи надежды в нем воплотились. Главнокомандующий знал, что это значит. Мальчишка мог красть сердца и души, и эта сила лилась из него, наверняка, и сейчас, без его воли и ведома, пассивная и безопасная для окружающих, пока он не научится ее контролировать. Или пока она не поглотит его изнутри, заняв его место. Именно поэтому сотайчо не встречался с ним лично– не было гарантии, что новобранец не подчинит и его, абсолютно непреднамеренно и даже не узнав этого. Ямамото Генрюсай строил Готей тысячу лет, и даже сейчас в нем бы нашлись предатели; Рокуши Акире было бы достаточно щелкнуть пальцами, чтобы у его ног склонилась армия, готовая умереть за него и убить для него. Оставлять ему свободу воли и действий оказалось бы слишком опасно. *** Слежку он замечает довольно быстро и ненамеренно ускоряется, глубже сунув кулаки в карманы. Нельзя подавать вид, что раскрыл их, нельзя демонстрировать страх, но это выходит само собой, и Акира молится, чтобы его те же «люди» уже видели социально тревожным и списали настороженность именно на это. Он знает, — уверен, что видели его не раз и не два — он спиной ощущал липкий и вязкий взгляд, полный неотрывного внимания. От него ждали чего-то, ждали каких-то действий, ждали, пока его «черная дыра» проявится ярче и отчетливее покажет свои способности. И Акира молится, чтобы она не делала этого, чтобы просто заткнулась и пропала, оставив ему такой привычный с детства расширенный резерв поглощения рейши, ничего больше. Но да, уже тогда это была она, и он понимает это прекрасно. Как и те, что пришли по его душу. Относительно успокоиться выходит только тогда, когда за спиной закрываются двери мэнора. Это был не Урахара. Урахаре незачем прятаться. Но Урахара произошедшее замечает тоже. Замечает и молчит, ждет, когда Акира сам поднимет тему, чтобы посмотреть, как глубоко он ощутил чужое присутствие, как много определил по одной реяцу, сколько ему известно. Акира мысленно фыркает, напряженно сглатывает и картинно жалуется на слежку — был бы он гражданским, случайно получившим силы Ишшина, стоило бы помолчать или прикинуться дурачком и засыпать вопросами, но он-то квинси, он знаком с тем, что такое реяцу, как отделить по ней шинигами от Пустых, квинси и обычных людей с переизбытком духовных сил. А еще Акира знает, что они не подчиняются Ямамото. Вернее, не полностью. Но об этом он, конечно, умалчивает. Походы к Урахаре становятся почти привычными, и Акире это не нравится. Дело не в том, что ситуация все больше походит на уже ставшее клише развитие Куросаки Ичиго, — Акире хватит уже того, что если поверхностно оценивать их внешность, различия выйдут почти в одном только росте, — а в том, что Акира не видит прогресса и цели. Киске не доверяет Акире, Акира не доверяет Киске. И оба пытаются ненавязчиво держать объект подозрения ближе. К счастью, на данный момент их интерес общий: они оба хотят знать, что Акира вообще такое. Или чем должен был стать изначальный хозяин тела — Урахара просто еще не знает, что они с нынешним Рокуши — разные люди. Но с тех пор, как Акира, как выяснилось, чуть не помер при попытке разделить душу с телом фактически грубо перерубив связь, — метафорическую, не цепь, которой и так не было, — ничего не менялось: они вместе патрулировали город, каким-то чудом не пересекаясь с Урю (вероятно, потому, что делали это глубокой ночью, и Акира регулярно заставлял себя выползти из кровати и заползти в нее обратно спустя пару часов), Урахара требовал вызывать меч, при этом не предлагая каких-то активных действий — ни обучения шикаю, банкаю или еще чему для проверки того, как далеко зашло его поглощение Акирой и как много он позаимствовал у Ишшина; ни попыток установить ментальную связь или просто помедитировать с мечом на коленях. Никаких попыток разложить его на кости, прах, субатомное месиво рейши. Ни-че-го. От Рокуши требовалось просто материализовать из воздуха тачи и упокоить им попадавшихся Пустых. Арбалет Урахара использовать запретил, и Акира спорить не стал — чревато. Периодически он, конечно, измерял колебания ему одному известно, чего, но воздействия не ощущалось. Ощущалась иногда противная горечь: Акира четко осознавал, что концентрируясь на спиритической части своей жизни, стремительно упускает социальную. И это его тревожило. Он не может избавиться от чувства вины. Он — пусть даже не напрямую — был причиной смерти своих родителей: если бы Акиры там не было, если бы его вообще не было, Яхве, возможно, оставил бы их в покое; и пусть даже он не «тот Акира», эти тело и имя теперь его, и он несет ответственность за их ошибки. Он не смог воспользоваться способностями, которые были даны ему специально для того, чтобы менять сюжет, и трое взрослых, которых он мог спасти, которые были важны для тех, кто важен ему, умерли. Не имеет значения, что его возраст был подогнан под возраст тела, и ему, как и брату, было всего девять. Он знал, что случится, знал и имел ресурсы предотвратить это. Но не сделал совсем ничего. Он не смог контролировать проявления эмоций, и превратился в «странного» в плохом смысле слова парня, с которым кто-то еще общается, хотя, наверняка, хотели бы просто избавиться от него поскорее. Акира был хорош, как дорогое вино — в малых количествах, чтобы вкус не приелся, и крайне редко, чтобы открытие всегда было приятным. При более близком знакомстве он становился похож на прокисшее свернувшееся молоко. И все это только его собственная вина. Значит, разбираться с ней он должен сам. Акира был уверен… ладно, Акира надеялся, что сможет иметь хотя бы относительно неплохие отношения с социумом, надеялся стать если не местным «Наруто-после-нападения-Пейна», который был всем нужен и всеми любим, то хотя бы «Шино», которого не заметили бы, даже если бы он заговорил. Акира старался, правда старался. Только познакомившись с Кейго и Мизуиро и обнаружив, как хорошо они общаются, он наивно надеялся, что его социальные навыки значительно выросли и позволят ему адекватно презентовать себя в любой удобной ему форме. В действительности же ничего не изменилось, и Кейго с Мизуиро просто устраивало дружить с явно нейроотличным социально неловким пацаном с замашками тамады. Он раз за разом повторял себе, что они выше того, чтобы бросить своего лучшего друга только из-за того, что он стал выпадать в прострацию прямо при них, выше того, чтобы принять это за пренебрежение ими — хотя этот вывод и был бы логичным. Он уверял себя, что Урю привязан к нему достаточно, чтобы простить ему такую мелочь, как становление шинигами, если о ней узнает (разумеется, не простит, и будет полностью прав). Акира не должен был чувствовать себя виноватым. По крайней мере, это именно то, в чем он пытался себя убедить. Однако он не мог отделаться от мысли, что мог бы изменить то, что произошло. Он мог хотя бы пытаться. Акира не был совсем идиотом и прекрасно осознавал, что если так и продолжится, к сентябрю он потеряет близких людей и, скорее всего, станет зависим от мысли о том, как в них нуждается и как виноват в том, что позволил себе их потерять — к сентябрю его снова накроет депрессивной фазой, и он превратится в сгусток требовательной и ранимой массы, которую так в себе ненавидел и с радостью бы вырезал из себя, если бы это было возможно. Но она вросла слишком глубоко — топором не вырубишь. И нужно было что-то делать с этим, потому что его друзья не заслуживали того, чтобы его таким наблюдать — он деструктивен как для своей психики, так и для чужой, если кто-то решит в это влезть с попытками поддержать. Нужно было что-то делать со слежкой, пока она не превратилась в открытое угрожающее преследование: ошибешься — умрешь. Не этого он ожидал, не на это планировал соглашаться. Вместо того, чтобы попасть в любимый сеттинг, ухватить какие-то минимальные способности и жить в свое удовольствие, ввязываясь в события, выглядевшие интересными на экране, — на экране! — он очутился в глубокой жопе. Казалось бы, стал «Куросаки Ичиго, но пониже» — используй по максимуму и наслаждайся сюжетной броней. Но Акира успел уже не один раз пожалеть о том, что во все это влез — зачем? Идея рождается у Ишшина, и еще на первых словах Акира понимает, что проще сразу помахать руками и поорать с крыши, чтобы его арестовывали и вели на казнь, чем реализовать ее. — Могу злоупотребить своими прошлыми связями и попытаться тебя трудоустроить, чтобы выглядело как будто ты просто новичок, — Акира очень надеется, что это не предложение пропихнуть его в Готей в обход всех возможных правил, документов и лиц. — Проще говоря, чтобы тебя не убили, я собираюсь втянуть тебя в аферу с нарушением закона. Ну, знаешь, если ты будешь состоять на службе, как шинигами, то- Господи боже, это оно, это предложение пропихнуть его в Готей. — Куросаки-сан. — … то для твоего привлечения к суду придется придумать другой мотив, кроме казни тебя за становление шинигами, — как ни в чем не бывало продолжает Ишшин, и у Акиры начинает дергаться глаз. — То есть Вы предлагаете спрятаться на виду? — вступает в диалог Урахара, полностью игнорируя лицо Рокуши, ошарашенного тем, что они на самом деле это обсуждают в серьезном тоне. — Именно. — Куросаки-сан! Я не шинигами, — он делает акцент на «не» чуть громче, чем нужно. — Я квинси. Куросаки клятвенно заверил, что придумает ему «какую-нибудь действенную ускоренную программу обучения», чтобы ему не пришлось маячить в академии, прямо на виду у Совета, еще несколько лет, на этом они пока и остановились. Урахара говорит, что хуже, чем сейчас, уже все равно не будет. Доступен основной квест: Выбор — обман, по типу Пандоры Плывите по течению, следуйте решениям более взрослых и опытных знакомых и превзойдите Куросаки Ичиго в банальности образа протагониста: поступите на службу. Награды за выполнение: доступ к новым локациям и способностям, +1000 очков Опыта Наказание за провал: приостановка прогресса развития, вариативное удаление Игрока при затяжной стагнации Ох, ну разумеется. Нет, ситуацию он, конечно, использует: Ишшин выгоден, как союзник. Но сам факт того, как банально его подписывают на клишированность, уже даже смешно. — Понял, принял, со всем согласен, — а что еще ему делать? Квест-то висит. — В таком случае жду тебя завтра в полночь, у нас много дел. Подозреваю, знакомить тебя со структурой не придется, но я сделаю вид, что верю, если ты убедительно удивишься, — так просто, серьезно? А как же вопросы об источниках информации, глубине знаний, лояльности какой-то из сторон, желании захватить мир, наконец? — И какой план? — Простейший: я открываю клановый Сенкаймон, мы незаметно прокрадываемся к баракам моего бывшего отряда, давим на жалость и интерес нынешнего капитана, чтобы согласился взять тебя к себе по окончании учебы в Шино, а потом ты пашешь, как скотина, чтобы выпуститься экстерном, поступить в отряд и иметь базу, которой можно будет прикрываться перед Советом в крайнем случае. Совет со счетов не списываем, с них станется обнаружить вторжение и вполне справедливо казнить тебя аж дважды. Об экстерне я договорюсь, у меня есть пара идеек о том, на что давить, — на что он там давить собирается, хотел бы Акира знать, если сам без пяти минут госпреступник, даром что сотайчо стало банально лень его по Генсею отлавливать. — Понял. Когда приступаем? — Прямо сейчас, — конец предложения Акира слышит уже из-за барьера, в который его вталкивают спиной вперед. Вместо комнаты в родовом поместье, которую он подсознательно ожидал увидеть, — Сенкаймон все-таки принадлежит Шибам и от их имени был открыт, значит, и вести должен в их недвижимость, — Рокуши наблюдает заваленный свитками стол, на который валится сам, не удержав равновесие, стараясь ничего не свернуть и не порвать, и ошалевший взгляд капитана десятого отряда Хицугаи Тоширо. Взгляд довольно быстро переводится с него на стоящего за ним мужчину, пытающегося дернуть его вверх за плечо, холодеет и становится серьезнее, Хицугая машет до этого возлежащей на софе лейтенантке, судя по всему, отходящей от предшествующего вечера в компании алкоголя и близких друзей, та даже не спорит, что, вообще-то, удивительно, поднимает Акиру самостоятельно и ненавязчиво скользит по плечу обманчиво нежной ладонью. Жест понят и правильно истолкован, Акира по возможности неторопливо расслабляет мышцы, демонстрируя готовность к диалогу без необходимости в оружии и дружелюбный настрой. Мацумото одобрительно хмыкает, подталкивая его к софе, и он вспоминает, почему ее персона могла бы предположительно его напрячь, когда она изящно приземляется рядом, все еще удерживая ладонь на его плече и притягивая ближе, чтобы легче было опрокинуть на пол и заломить руки, если понадобится. Акире все равно немного — вообще-то, очень даже много — неловко от ситуации: Рангику — невероятно красивая и визуально привлекательная женщина, но он слишком сильно ее уважает, чтобы как-то относиться к ее сексуальности, и в результате он просто смущен тем, что находится в непосредственной близости к искренне восхищающей его девушке, отдающей предпочтение не совсем закрытой одежде. Потому что, ну, представители любых имеющихся в каноне рас прежде всего личности, и уж точно не объекты влечения любого рода. Выражаясь простым языком и абстрагировавшись от субъективной оценки ситуации, он бы сказал, что мальчика ткнули щекой в чужую грудь, и мальчик смутился, но абстрагироваться у него возможности, к сожалению, нет. — Тоширо, какая встреча! — ага, конечно, как будто экс-капитан сам не удивлен сложившейся ситуацией. Акира прекрасно помнит, что полминуты назад ему с непоколебимой уверенностью обещали портал до особняка, а теперь они в служебном здании милитаристской организации. Что-то явно пошло не так, и он может не пытаться казаться компетентным — Акира знает, что он нет. — Шиба-сан, — почти угрожающе тянет «Тоширо», сдвигая брови к переносице и намеренно выделяя уважительный суффикс. — Будьте любезны объяснить причину и цель вторжения, желательно уложиться в минуту, на которую хватит моего терпения. — Да ладно тебе, ты же меня знаешь. О каком вторжении ты вообще говоришь? — Ишшин беззаботно машет рукой, словно у него есть основания для уверенности в безопасности и безнаказанности, а вот Акире уже не смешно: Готей есть Готей, приказы есть приказы, они имеют вполне реальную силу, а их с Куросаки могут вполне реально привлечь к ответу, особенно, если афера с «поглощением-но-не-кражей» чужих сил раскроется. — Спрашиваю второй и последний раз: для чего вы двое здесь и что это за мальчишка? — О, как хорошо, что ты спросил, я как раз хотел о нем рассказать. Видишь ли, у мальчика весьма интересная духовная сила, как ты мог уже заметить. И так получилось, что он совершенно случайно стал шинигами, вот я и подумал, что он мог бы быть полезен твоему отряду. Я все-таки твой бывший капитан и считаю своим долгом посоветовать тебе стоящих подчиненных. — Что это еще за «случайно стал шинигами»?! — подскакивает Рангику, неосознанно надавливая плечом Акире на загривок. — Что Вы опять натворили?! И разве Вы не были в Генсее — откуда Вы взяли там шинигами? — Верно. Именно в Генсее я его и нашел. Так получилось, что он украл у меня часть силы, но, клянусь тебе, Мацумото, это вышло совершенно непреднамеренно, и он сам был удивлен. В конце концов, он ведь был квинси, — Акира не успевает помешать Ишшину сообщить представителям военной власти о его принадлежности к некогда истребленной их организацией расе, представлявшей реальную угрозу для баланса душ. — Правильно ли я понимаю, что Вы привели в мой отряд преступника и просите зачислить его в ряды своих подчиненных только лишь потому, что его рейрёку показалась Вам «интересной»?! — еще более угрожающе уточняет Хицугая, ненавязчиво опуская ладонь на эфес Хьёринмару. Акира сглатывает как можно тише, чувствуя себя голым во всех своих слоях одежды под пристальным взглядом двух пар глаз с не самыми дружелюбными искорками. — Должен признать, Хицугая-кун, мне она тоже таковой показалась, — доносится со стороны сёдзи голос, мгновенно опознаваемый Акирой, как принадлежащий Укитаке Джуширо. — К тому же, не стоит так переживать из-за маленького нарушения правил — Шиба-сан ведь больше не принадлежит к рядам Готея, а значит, наказание не должно коснуться его или мальчика. Или хотя бы не должно быть столь же суровым, сколько могло бы, будь статус Шибы-сана еще действителен. — При всем уважении к Вам, Укитаке, я попросил бы Вас не вмешиваться в дела чужого отряда: это вне Вашей юрисдикции. — Ну-ну, Тоширо, не будь так суров, Укитаке-сан все-таки один из старейших капитанов, почему бы тебе не послушать его? — кажется, Куросаки еще не понял, что его план вылетел в трубу, и он сейчас в не менее проигрышном положении, нежели Рокуши, которого теперь точно казнят. Конец дороги приключений, что называется, но ему хотя бы пока не прострелили колено. — Я так и знала, что это Вы его подговорили! — Мацумото еще раз энергично заезжает Акире локтем под ребра и вклинивается в спор. — Капитанчик, ну хоть Вы им скажите! — Ма-цу-мо-то! Еще один день в десятом отряде превращался в дурдом, Акира даже не удивлялся уже, хотя наблюдать за происходящим с позиции отмалчивающегося участника было заметно более тревожно, нежели с позиции обезличенного зрителя. Впрочем, он решил не пытаться выразить свое мнение: во-первых, ему нечего было сказать, во-вторых, влезать в перепалку прямо сейчас могло бы быть чревато травматичными для него лично последствиями. — Энергия мальчика напомнила мне о Мимихаги-саме, — роняет Укитаке, и в помещении наступает мертвая тишина. Еще бы не наступила — всем в Сейрейтее было известно, кто такой Мимихаги, а избранные единицы в лице Кераку Шунсуя были посвящены в тонкости его связи с капитаном тринадцатого. — Ого, похоже, я опоздал к главному объявлению, — шутливо сетует вышеназванный, появляясь из-за спины Укитаке. — Добрый день, Хицугая-кун, Мацумото-кун. Привет, красавчик, куда так спешишь? — Нет, Вы, что, в самом деле все спланировали? На Вас не похоже, Шиба-сан. Стареете? — Акира усилием воли подавляет нервный смешок после подкола лейтенантки. Лишнее внимание ему нужно все меньше и меньше. Было бы вообще здорово, если бы о его присутствии вовсе забыли. Он, конечно, в любой другой ситуации, особенно, в окружении близко знакомых и несколько раздражающих личностей позволили бы себе возмутиться тем, что его игнорируют, но в этой знаком он был от силы с Ишшином и то всего пару дней, а значит, имел все шансы оказаться в ужаснейшем положении из возможных. Возмущаться чем-либо сейчас было попросту не в его интересах. — Ма-цу-мо-то! — Представь себе, Мацумото-кун, спланировал не он, а сотайчо. Согласитесь, Хицугая-кун, это достойно того, чтобы дать плану шанс, не говоря уже о выводах Укитаке относительно силы мальчика. Или о том, что сотайчо вообще-то ожидал его прибытия и послал нас известить о приказе согласиться на условия Шибы-сана. — Хорошо, — Хицугая издает крайне усталый и крайне раздраженный вздох. — Если два действующих капитана решили поддержать безумный план капитана в отставке и внедрить под мое начало потенциального преступника, мне же об этом сообщив, кто я такой, чтобы спорить, не так ли? Замечательно, просто отлично. Если вы готовы за него поручиться, я согласен принять его на испытательный срок, но только при условии того, что ответственность за его действия будет лежать на вас, он пройдет надлежащую сертификацию, а мне будет предоставлен детальный отчет с обзором на его потенциально полезные стороны и обоснованием крайней необходимости его для моего отряда. А также я бы хотел узнать, с какой стати столько уважаемых… или бывших таковыми, — Хицугая выразительно покосился на Куросаки, — персон оказались заинтересованы в трудоустройстве военного преступника вместо его немедленной сдачи под суд. Ну разумеется, никакую сертификацию он не пройдет. Речь ведь идет об академии Шино, учеба в которой заняла бы несколько лет, а выпуск требовал хотя бы удовлетворительного владения каждым из элементов занкенсоки. И, конечно же, публичности, которую Акира себе позволить не мог. Блестящий ход, Хицугая Тоширо, элегантный отказ, стоит признать. — Вот и ладненько! — Кераку, однако, хлопает в ладоши, словно Рокуши уже зачислен в десятый, и кивает его капитану. — Не смею больше задерживаться. Приятного вечера, дама и господа. — Я, пожалуй, тоже пойду, — улыбается Укитаке и прикрывает рукавом приступ кашля, в ответ на который из-за отъехавших в сторону седзи мгновенно появляются головы его офицеров. — Чего ты добиваешься, Шиба? — Хицугая резко забывает об уважительном обращении, как только в помещении остаются только они с Мацумото, Куросаки и Рокуши. — О чем это ты, Тоширо? — Ишшин наигранно удивленно приподнимает брови. — Всего лишь забочусь о благе отряда. — Моего отряда. Да и отряда ли? — Раскусил, не только его. Видишь ли, силу мою мальчишка «украл» — хотя тут лучше подойдет «поглотил» — в самом деле совершенно случайно, не хотелось бы, чтобы его казнили за то, чего он даже не делал осознанно и по собственному желанию. Подозреваю, ему просто нужен хороший наставник, который научит его управлять своими способностями. — Теперь ты и надзор за детьми на меня свалить хочешь?! — Акира стискивает зубы, чтобы не пошутить ненароком про то, что капитан ниже и куда больше похож на ребенка: тот действительно был в несколько раз старше и заслуживал соответствующего должности уважения хотя бы за то, что терпел безалаберную лейтенантку и работал фактически за двоих. — Нет-нет, что ты! Его я уже повесил на Укитаке с Кераку, тебя я прошу всего лишь сделать вид, будто о природе сил мальчика тебе неизвестно. — Хорошо. Один единственный раз. На испытательном сроке. После того, как он сдаст экзамен академии Шино и подтвердит свою дееспособность. А теперь будьте любезны вернуться туда, откуда пришли. — Конечно-конечно, как скажешь, Тоширо, — Ишшин усмехается и треплет Акиру по волосам. — Твоего будущего офицера, кстати, зовут Рокуши Акирой. Что-то снова идет не так. Вокруг него чернота, но он различает в ней движение. Чья-то фигура вычерчивается неровными линиями, словно угольный набросок, выплывает на него из мрака, и он по инерции складывает пальцы в удобный для спуска крючка жест, тянется второй рукой за спину, как будто занпакто появится там самостоятельно, ткнется рукоятью ему в ладонь. Занпакто не появляется. Арбалет тоже. А из глубины мрака на него смотрит некто. Некто одет в какой-то непонятный кожаный вроде бы комбинезон, перевитый бесконечным количеством ремней и массивных цепей, и, да, Акира признает, что выглядело это эстетично, на его взгляд, но комбинезон был полностью черным, как и выглядывающая из-под него рубашка и небрежно накинутый поверх него кожаный же плащ, что шло вразрез с почти жизнерадостной золотистой гаммой оплетки и ножен тачи. В ответ на справедливое замечание парень фыркнул, повел по-эльфийски заостренными ушами, надменно задрал воротник комбинезона, соединенный с портупеей на груди, и заявил, что Акира ничего не понимает в искусстве, изящно тряхнув водопадом спутанных смоляных прядей почти до середины колен. Рокуши сочувственно покосился на то, как он отплевывался от набившихся в рот волос, и решил оставить при себе мнение о том, что в искусстве он понимает и с его принадлежностью к искусству полностью согласен. Тот, впрочем, расплылся в довольной улыбке, сощурив залитые чернотой глаза, сверкнул алыми радужками и хитро напомнил, что «вообще-то живет в его голове», следовательно, при должном количестве усилий может прочитать его мысли. Потом правда, пришлось клятвенно заверять, что ему есть чем заняться, кроме подслушивания чужой мыслительной деятельности. «На самом деле ты просто говорил вслух, — ехидно заявил он, наконец, смеясь над ошалевшим выражением лица «хозяина», — Ты же не поверил, что я в самом деле колдун-телепат?» Только увидев несколько демоническую внешность парня, он не нашел ничего лучше, чем открыть рот, чтобы спросить, не планирует ли он оказаться одержимым Пустым: его вид, в особенности гордо извивающиеся вверх рога, напомнил об уменьшенной версии небезызвестного Васто Лорде, в которого разово превращался небезызвестный главный герой. Рога, впрочем, могли быть отсылкой на дракона, изображенного на округлой гарде катаны, только вот на ней дракон был японским и предполагал, скорее, наличие усов или обтекаемой формы. Парень представляется его занпакто, и у Акиры остается ровно пара секунд до нервного паралича, чтобы спросить, какого черта сейчас происходит. Рокуши озвучивает вопрос, но так и не узнает, в чем причина — то ли в том, что иллюзорное поле вокруг построено специально для усиленного давления на ментальную связь со своими силами, то ли оно просто заполнено каким-то газообразным наркотиком для квинси, обостряющим внутреннюю борьбу, вызывающую потребность в абсорбции большого количества рейши. «Занпакто» отвечает картонными фразами, все больше скатываясь в наигранную туманность, с него будто слезает слоями чужой образ, натянутый на него второй кожей, обнажая голую безликую марионетку. Черная фигура смеется из-за его спины над попытками Акиры разговорить его, найти сходство с тем, за кого его принял, вернуть на место его черты: — Ты так и не понял? Он был просто приманкой. Тем, кого ты был должен найти, всегда был именно я, — фигура почти игриво склоняется к остову, метким движением когтистой ладони пробивает грудную клетку насквозь с деревянным хрустом и подмигивает, надкусывая чужое сердце. Акира в каком-то трансе наблюдает, как по подбородку склеенного из черноты силуэта с таким же, как у него, лицом течет кровь, и не может моргнуть от ужаса. Перед ним тот, кого он подсознательно боялся — человек, названный Рэй при рождении; человек, носивший имя «настоящего» Рокуши Акиры. И теперь он, похоже, станет его кошмаром, живущим у него в голове. «Акира» проводит кончиками когтей по застывшей на лице одеревеневшей жертвы печати отрешенной грусти, задумчиво сковыривает кусочек кожи, будто кору, и очерчивает неровную линию. А затем единым движением срезает чужое лицо с каким-то садистским наслаждением, оборачиваясь к Акире с торжествующей ухмылкой на испачканных кровью губах: — Оно больше ему не нужно — он ведь останется мертвецом, в тебе похороненным. В нем похороненным. Рокуши дергается от ужаса. «Рокуши» расплывается в довольном оскале. Акира на него почти шипит, шкерится в угол, жмется к стене и пытается почувствовать под собой пол. Пола нет. Есть только пустота, мазутно-бездонная и бездушная, но умудряющаяся смотреть на него глазами древнего бога. Крик застревает в горле прогорклым дымом, какой-то ватой, комом встает воздух, и он не может ни протолкать его, ни вдохнуть. Голова идет кругом, чернота свивается в какую-то бесконечную спираль безумия, ширится, занимая все пространство вокруг, и нет больше ни пола, ни стен, ни угла, он и спины-то больше не чувствует. Словно чувств у него тоже больше нет. Вообще. Как концепта. В ушах что-то механически тикает, пищит сломанным дверным звонком, захлебнувшимся дребезгом, и этот писк хочется выдрать из себя с мясом. Акира распахивает глаза, но не видит ничего, а откуда-то из тьмы довольно хохочет черный силуэт, но он больше не злится, ему даже больше не страшно, ему никак. Чернота ползет из него какой-то то ли смолой, то ли нефтью, пузырится между зубов и в ноздрях, хлещет наружу бесконечным потоком отвратительной жижи, течет на лицо и одежду, свиваясь в колючки и прутики. Терновник пробивает его насквозь, смех слышится пропущенным через сито, зернистым и до жути неровным. На плечо ложится чья-то ладонь, и он почти готов закричать. Из-за спины появляется тот, чье имя он неосознанно присвоил еще в прошлой жизни, — Дарк, — дергает его за руку вверх и тянет за собой в темноту, подальше от издевательского хохота. Он говорит только одно слово: «Беги» — и растворяется в воздухе. Беги. Убегай. Отвернись, притворись, что не видишь, не знаешь, ни при чем, непричастен. «Ты утонешь», произнесенное смутно знакомым женским голосом — последнее, что он слышит перед потерей сознания. Его страна чудес проклята и смердит мертвечиной. *** Урахара говорит, что хуже не будет, но хуже становится. Намного хуже. Настолько, что Акира оказывается в маленьком кружке света, а из темноты на него с трибун молчаливо взирает Совет из-за однотипных табличек.