Антону нужно ровно десять секунд, чтобы понять, что произошло. Он глупо смотрит на удаляющуюся в темноте фигуру Арсения и не знает как быть: с одной стороны, его брат, наверное, так увлекся песней, что потянулся к нему нарочно, но с другой — Шастун и сам не был против, да и, если подумать, он сам его пригласил на этот проклятый танец. И с чего вдруг он вообще решил, что это отличная идея сблизиться с братом? Нет, сблизиться, конечно, получилось, но не в том контексте, в котором задумывал Антон.
И все же, не став копаться в голове, он срывается к машине, зная наверняка, что понять хотя бы малую часть, что с ним происходит, он сможет, только если Арс, объяснит хотя бы крупицу того, что было восемь лет назад. Ведь сейчас Шаст нихуя не понимает, а так хочет понимать этого глупого и порой необъяснимо ведущего себя как юнец брата.
Благо машина находится не далеко от пляжа, поэтому Антон, быстро заведя мотор, понесся вслед за Арсением, зная, что ведущая в город дорога тут одна. В такой поздний час сюда припрутся только идиоты, ну или эти два брата — не сложно было догадаться, в какой машине находится Попов.Шаст н быстро пробивает номер автомобиля, и, слава всевышнему, ему выдают номер, на который можно позвонить. Вот только в голове возникает вопрос: а снимет ли водитель трубку? Но, послав рассуждения на все четыре стороны, Шаст все-таки набирает уже известный ему номер. Пара секунд длится, кажется, целую вечность, а затем в динамике телефона звучит такое спасительное: «Алё!»
— Алло, извините, что беспокою Вас в столь позднее время. Я сейчас еду в машине, которая позади вас…
— Антон? — слышится отдаленный и одновременно испуганный голос Арсения, однако Шастун не останавливается и продолжает диалог с таксистом.
— Слушайте, сейчас у Вас в машине мужчина, который важнее всего и всех для меня, которого я люблю: роднее брата у меня никого нет… И, кажется, я его очень сильно обидел… У Вас я прошу сейчас отодвинуть машину вправо и остановиться, пожалуйста.
Антон сам не верит, что говорит такие слова. Ситуация на пляже и правда вышла отнюдь не однозначная, но почему-то мозг не генерирует никаких идей, а сердце, так глупо стучащее где-то под ребрами, словно молит говорить именно эти слова. Иногда Шасту кажется, что его сердце знает о нем гораздо больше, чем его хозяин.
— Не смейте! — тут же слышится еще более дерганный голос Арсения на том конце провода. — Продолжайте ехать, не останавливайтесь… — его голос дрожит, и это заставляет Антона стиснуть зубы.
— Молодой человек, смотрите, если Вас страшно, то я не остановлюсь. Нажму на газ, и мы уедем, — говорит целесообразно, все взвесив, водитель.
— Я не его, я себя боюсь…
И в это мгновение Антона накрывает: голос Арсения так дрожит, и сам Шастун более чем уверен, что тот сейчас плачет. И в это самое мгновение в голове материализуется картинка чего-то очень знакомого и одновременно будто бы и не связанная с ним. Антон пытается сфокусироваться на дороге, а затем перед глазами словно застилается пелена, в голове звучит перепуганный голос Арсения, художник на сто процентов уверен, что это кричит именно его младший брат:
— Не смей меня трогать!
А затем и собственный перепуганный в панике голос льется в его ушах, заставляя ощущать на себе непонятно откуда взявшийся страх:
— Арс? Арс?! Сука, это нихуя несмешно! — уже орет в голос Шастун, однако на том конце провода слышаться лишь жалобные мольбы о помощи. Антон увеличивает скорость автомобиля настолько, что кажется спидометр уже зашкаливает.
Шастун зажмуривается, пытаясь выдохнуть и успокоить сбившееся дыхание. И где-то глухо стучащие в ушах собственное сердце дает себе пару секунд осознать, что происходит, отчего в голове появляется навязчивая мысль прикончить неизвестного в его памяти человека. И вообще откуда взялась эта проклятая картинка? Ответов на эти вопросы он не находит, однако более чем уверен, что именно здесь и сейчас, в погоне за Поповым, он в первый, пусть и единственный раз за восемь лет вспомнил абсолютно разорванный связанный с Арсением момент.
— Арс, что ты там бормочешь? — почти шепчет Антон, не понимая, остановится таксист или нет.
— Мужчина, мне остановиться или нет? Скажите что-нибудь. Смотрите, я останавливаюсь…
После этих слов водитель паркуется у обочины, а Шасту словно крышу сносит: он давит на газ, нагоняя машину, и тут же тормозит. Он даже не помнит, как быстро покидает автомобиль и распахивает пассажирскую дверь чужого авто, где сидит заплаканный, похожий на ребенка его младший брат.
— Спасибо, — быстро говорит Антон водителю, честно и искренне.
— Он плакал всю дорогу.
И эти слова для Антона нихуяшеньки не пустой звук. Плакал — не послышалось. Плакал из-за него. Он протягивает руку Арсению, и тот принимает ее, покидая такси. Их немой диалог длится на протяжении всей дороги и, если в голове Арсения ворох, переполошенный и буйных мыслей, то в голове Антона пустота и тот самый кусочек пазла, который он не мог собрать вот уже сраных восемь лет. Они заезжают на гору, и только тогда брови Арсения искажаются в непонимании, а взгляд голубых глаз требует незамедлительных ответов.
— В прошлый раз я твою пьяную тушку тащил из леса на полпути к этому месту, а сегодня ты сбежал от меня с пляжа под ним же. Не странно ли это? Почему всегда, оказываясь рядом с этим обрывом, ты сам не свой?
— Бред, — тут же насмешливо отвечает Арсений. — Так совпадают ситуации, ничего более Антон.
— Врешь.
— Тебе откуда знать?
— У тебя глаза начинают меркнуть, когда ты обманываешь, — зачем-то выкладывает Шастун.
Он никогда раньше такого не говорил, но не раз замечал этот феномен с голубизной глаз брата — чаще всего списывал это на собственную усталость, а за то время, что Попов находился в Питере, понял, что это действительно правда. Вот только почему-то ни друзья самого актера, ни родители этого не видели. А он видел. Отчего чувствовал себя некомфортно, потому что пытался пробраться сквозь скрытность Арса и понять нутро того.
— А у тебя голос подрагивает, когда ты лжешь. Надеюсь, мы на этом закончим обмен наблюдениями, — с тоской и полным нежеланием продолжать развивать тему лжи, ответил Арсений.
— Ты настолько хорошо меня знаешь? Даже Ира точно не может сказать, когда я лгу. А ты так сходу о таком утверждаешь.
— За тот год, что мы успели… кхм… пообщаться с тобой, я слишком хорошо тебя изучил. Ты был для меня открытой книгой, а сейчас я иногда даже не понимаю, что у тебя на уме, — глаза Антона тут же начали смотреть с интересом. — Не надо так смотреть, к примеру, сегодняшний вечер: я даже подумать не мог, что он перерастет в ночь, где я буду бессилен, и убежать никуда не смогу. В особенности от твоих вопросов.
— С чего ты взял, что я тебя привез сюда именно поэтому? — его голос в очередной раз дрогнул, выдав ложь.
— Иначе бы ты не привез меня именно в это место, — на выдохе произнес Арсений, а затем вышел из машины и подошел к самому краю, начав любоваться таким приятным видом ушедших лет.
Антон вышел следом и, подойдя к Арсению, застыл. Актеру не нужно было ничего говорить: его глаза выдавали все сами — с такой теплотой он не смотрел ни на что и никогда в присутствии Антона. А сейчас улыбался так, словно погрузился в свои мысли, где он когда-то был счастлив. Кажется, Антон не прогадал выбрав это место: видимо, Арсений успел оставить здесь частичку себя. Он улыбался так, будто одновременно тосковал по кому-то, но был счастлив, что, возможно, у этого человека сложилось иное будущее.
По крайней мере именно такие прообразы выстроил у себя в голове художник, но даже сейчас, стоя в этой тишине, он чувствовал себя комфортно. В голове уже начали вырисовываться детали. Шасту только нужно было достать холст и краски — шедевр сам бы собой образовался на белом полотне. Но поблизости их не было. Зато была возможность впервые так спокойно, без лишних слов рассмотреть Арсения.
— Здесь и правда красивый вид, — наконец решил подать голос Антон, когда понял, что пялится на профиль Попова вот уже долгие несколько секунд.
— Ты даже не представляешь, что связывает меня с этим видом, — грустная улыбка касается его губ, а пальцы непроизвольно тянутся к печатке на безымянном пальце, прокручивая то вокруг своей оси. — Ладно, Антон, ты победил. Можешь задать мне один любой вопрос, связанный с твоим прошлым, и я честно отвечу на него.
— Правда? Ты не шутишь?
— Правда.
— Хорошо, дай мне минутку подумать.
Голова Антона тут же взрывается от переизбытка идей. Ему хочется узнать все с самого начала, хочется расспросить о том, как он с Арсом познакомился, про их школьные годы, когда брат был его учеником. Он, кажется, слышал от ребят, что тот даже в топ-сто попадал. Хочется узнать о том, что происходило, когда они были одни, как проводили время, что делали или, может, как сводили своих друзей-геев и смеялись потом за кружкой пива, выпивая за удачное сватовство.
Антон столько раз прокручивал в голове этот день, в который он сможет спросить о чем будет душе угодно. И вот он настал. Но тогда почему ему не хочется говорить сейчас о первых встречах? Об их перепалках? Он знает, что если сейчас поступит так опрометчиво, то ничего толком и не узнает. Но здесь и сейчас, пока есть такая возможность, он хочет получше узнать, что за человеком был тот семнадцатилетний Арсений Попов, неожиданно ворвавшийся в его жизнь. Именно так говорили Сабуров с Позом.
И, обдумав все еще раз, Шаст сердцем чует, что сейчас больше всего на свете он хочет задать именно этот вопрос. Он медленно поворачивает голову — на него в открытую готовые к любому ужасу смотрят такие родные и одновременно незнакомые глаза. И тихо просит лишь об одном:
— Расскажи мне о человеке, что связывает тебя с этим местом.
— Тох, тебе никогда не говорили, что ты правда уникальный индивид? У тебя сейчас была такая возможность разузнать о своем прошлом, о наших с тобой взаимоотношениях, разборках и прочем дерьме. Поверь, там хватало! А ты хочешь узнать, что было тогда со мной? И правда попахивает сумасшествием… Ну, могу тебя разочаровать, там не такая уж и интересная история, — ухмыляется по-доброму Арс. Но на Антона этот трюк не срабатывает.
— Арс, будь она не «такой интересной», ты сейчас так не нервничал бы, — заключил Шастун и взглядом показал на безымянный палец брата. — Да и раз уж ты поднял эту тему, узнав побольше тебя, я и сам смогу все понять: я тоже в какой-то степени важная часть твоего прошлого.
— Ты даже не представляешь насколько… — шепчет Арсений, а затем томно вздыхает и говорит: — Ладно, раз твой выбор пал именно на это, придется рассказать. Восемь лет назад, когда я переехал сюда, впервые по-настоящему влюбился. Ну, знаешь, школьная любовь… все дела. Этот мужчина был старше меня, гораздо старше. Но меня это мало в то время смущало: я любил так, как никогда в этой жизни больше. Но, если честно, даже думать не смел, что у нас с ним будет что-то серьезное, поэтому его докучал до той степени, что у него на лбу вены вылезали. Ох, а как он кричал на меня! Ты бы слышал!
Арсений улыбается, а Антон чувствует, как внутри просто с нихуя становится так тепло, будто он сам был тем мужчиной. Ей-богу, ну, и глупости иногда возникают в голове! А что вы хотели: художники — очень впечатлительные натуры.
— Знаешь, Тох, у него же девушка была, поэтому я наверняка знал, что тут без шансов. Но тогда мой внутренний эгоизм хотел, чтобы он обратил на меня хотя бы каплю внимания. И, на удивление, у меня получилось. Не буду говорить как, иначе потом мне тебе в глаза будет смотреть стыдно… Но мы начали встречаться.
О таких моментах Попов говорит, будучи слишком счастливым. Он буквально расцветает на глазах. Однако Антона начинает смущать один сказанный ранее факт, который он, ну, просто не может опустить и забыть:
— Погоди, ты хочешь сказать, что взрослый мужчина вот так просто взял и расстался со своей девушкой? Как же тогда ты его в себя влюбил, что он на такое пошел?
— Никого я не влюблял, Тох, и не уводил. Он сам решился на этот шаг спустя долгие полгода, когда даже я уже потерял надежду хотя бы на мимолетную интрижку с ним. И знаешь, Шаст, все было хорошо: он всегда находился рядом, был моей опорой и поддержкой. Я думал, дышать без него не смогу, если нам придется расстаться на время моего обучения… А на этом самом обрыве после поступления он сделал мне предложение…
Каждое следующее сказанное Поповым слово отдает гулкой болью где-то внутри художника, и пускай Арсений еще не закончил свой рассказ, тот уже жопой чувствует, что чужой рассказ близится к финалу. Что-то вторит внутри, что нихерашеньки там не happy end, однако он продолжает слушать, не думая перебивать.
— А потом он исчез, ничего не объяснив, будто и не было вовсе этого человека. Будто это было лишь иллюзией, моим самым счастливым периодом в жизни.
— Арс, а когда это случилось?
Антон молится всем Богам, чтобы это было не так, но кажется, мольбы тут бесполезны: будь он не прав, точно бы не оставил Арсения одного, перерыл бы каждый гектар Санкт-Петербурга, откопал бы этого гада и надрал ему зад. А потом бы еще отправил извиняться перед Арсением, только если… Нет, этого просто не может быть: не могло все так совпасть. Антон затаивает дыхание, когда слышит чужой ответ:
— В тот же день, что и ты попал в аварию…
У Антона земля уходит из-под ног, а осознание бьет по всем нейронным связям. Теперь становится понятно, почему Арсений был тогда таким разочарованным в больнице, ведь тот восемнадцатилетний подросток потерял любовь всей своей жизни и брата, который даже имени его вспомнить в тот момент не мог. Боже правый! Ну, это же пиздец похлеще любого пиздеца в этой жизни! Он в ту же секунду молча обошел Арсения, оказавшись перед его лицом, и притянул брата к себе, заключив в объятия:
— Арс, мне правда жаль, что так вышло. Я не должен был забывать своего братишку, даже представить себе не могу, насколько больно потерять двух дорогих людей в один день. Надеюсь, что того урода настигла карма! Исчезнуть без объяснения причин это не поведение взрослого мужчины, тем более если он сделал тебе предложение.
Антон взбешен до глубины души, потому что не понимает он, как можно взять ответственность, причем такую большую, а потом исчезнуть. Он бы в букашку раздавил этого хмыря, которые обошлось так с Поповым. Вот только Арсений отстраняется от Антона и с грустной улыбкой говорит:
— А я надеюсь, что он счастлив сейчас. Надеюсь, у него есть семья и он добился того о чем так мечтал все то время, что я его знал.
— Арс, он так с тобой поступил, а ты желаешь ему счастья? — смотря в глаза, уточняет Антон.
— Да, знаешь, Тох, самый печальный момент это когда человек, который подарил тебе лучшие воспоминания, сам становится этим воспоминанием. И как бы тебе не хотелось быть с ним вместе, ты понимаешь, что это просто невозможно. Ваши пути разошлись. И уже неизвестно, сойдутся ли они. Поэтому я хочу, чтобы он был счастлив, ведь, когда судьба закрывает одну дверь, всегда появляется другая.
— Арс, ты чудо! Но жить прошлым все равно нельзя: это губит любого человека. А делать это в одиночестве вообще считается полноценным издевательством над самим собой.
После этих слов Антон касается правой руки Попова и аккуратно снимает обручальную печатку с его пальца — та поддается, на удивление, быстро, словно Антон когда-то и надевал ее на этот палец. Ну, бред же в самом деле. И почему в голове художника такие мысли возникают только рядом с Арсением? Может, потому, что он не до конца знает самого Арса как человека?
— Знаешь, иногда наступает тот день, когда с прошлым пора навеки расстаться и начать все сначала, — он держит кольцо перед глазами Арсения, а тот, словно затаив дыхание, ждет свой, кажется, последний приговор.
— Хочешь сказать, что я должен… — его голос срывается на непозволительно тихий хрип. — Антон я не могу, только если ты сделаешь это за меня, — и в этих словах столько просьбы, что Антон даже не подозревает, какое значение имеет это действие.
— Ты правда мне позволишь это сделать?
— Да.
После этих слов Антон готовится пару минут, а спустя отведенное мысленно им же время смотрит на Арсения. Тот, одобрительно кивнув, словно дает разрешение совершить этот поступок. Антон замахивается. Когда руку ожигает металлом, он бросает кольцо, и то улетает прочь. После этого позади слышится рваный вздох, и Антон, засунув руки в карманы, поворачивается и спрашивает:
— Вот и все. Все оказалось проще, чем ты думал?
— Нет, но ты был прав: действительно стало легче.
После этих слов они садятся на край обрыва и переходят к обсуждению плана о предстоящей годовщине родителей, причем эта тема настолько затягивает обоих, что они даже не замечают, как на улице начинает светать. И это, пожалуй, единственная тема между братьями, которую они обсуждают честно, без недосказанностей, потому что к остальным темам просто перейти не могут. Но зато сейчас, сидя вот так и споря с Арсением, Антон начинает думать, что, пожалуй, это даже очень весело.
𖥡♕𖥡
Антон возвращается домой часов в семь утра. Сперва он завозит Арсения и на прощание спрашивает то, о чем даже подумать не успевает. Просто ему хочется знать, правда ли он способен на это, правда ли может вот так вот просто, без какой-либо цели, находиться рядом с ним. Этот вопрос звучит глупо и так по-детски, но почему-то сейчас кажется, что он отлично подходит к их ситуации.
— Арс, могу я просто быть рядом с тобой?
— Тох, почему это звучит так, словно ты мне в любви признаешься? — вопрос в ответ звучит так смешно и забавно, но Арсений — прежде всего актер, за смехом он явно скрывает толику надежды. Но всё-таки глупо надеяться хотя бы на что-то: любимый человек женат и это уже не исправишь. — Ты же мой брат, конечно, можешь. И я постараюсь перестать избегать тебя.
— А я перестану докучать тебе вопросами о нашем прошлом. Теперь я понимаю, что это не самая приятная тема для тебя. Но хочу, чтобы ты знал: ты всегда можешь на меня рассчитывать.
— Хорошо, Шаст, до скорой встречи.
— До скорого, Арс.
И этот диалог Антон не перестает прокручивать, даже когда попадает домой. В голове нет ни единой мысли, как объяснять все любимой жене, все думы мысли вытесняли Арсений и его речи, сказанные на том обрыве. Шаст даже не подозревал, насколько удивительным человеком может быть его брат. Кажется, он наконец начал раскрываться для него с новой стороны. Благо дома уже никого не было: Ирина ушла на работу в школу, и она теперь погрузится в омут дурманящих мыслей. Антону не мог помешать никто.
Он садится на пол и в полной тишине слишком громко выдыхает, а затем достает из кармана ту самую печатку Арсения. Липкое чувство лжи колит неприятно в груди, однако в тот момент, когда Шастун уже собирался выкинуть ненужный остаток прошлого Попова, что причинял ему только дикую боль, руку и правда сильно обожгло, а внутри что-то защемило, отчего Антон даже не смог кинуть кольцо. Пришлось эмитировать бросок, чтобы Арсению хоть на йоту стало легче. Вот только, кажется, в голубых глазах и в тот момент был отблеск дикого негодования и страха за последний осколок воспоминаний.
Антон до сих пор не понимал, кто был тем человеком. Каким же мудаком нужно быть, чтобы бросить Арсения! И дело крылось даже не в том, что Попов был его младшим братом: лишь один взгляд актера пропускал внутри Антона мурашки, доходящие до самого мозга. Этим глазам даже лгать было сложно, а вот так бросить и молча уйти… Наверное, бы будь Антон на месте того человека, никогда бы не смог так поступить, потому что так нельзя, потому что это очень тупо!
Он крутит в пальцах печатку и вдруг невольно задает вопрос в пустоту квартиры:
— Кто же этот человек, принесший тебе столько боли?
В этот же миг в мыслях всплывает тот самый отрывок, который Антону удалось вспомнить в погоне за младшим братом. Он явно хотел его спасти, но от кого? И что тот человек мог сделать, не успей Антон вовремя? Вопросов тысяча, еще одна бессонная ночь, а ответов ровным счетом никаких. И это до дрожи неприятное чувство грызет изнутри, а затем над Антоном все-таки берет вверх усталость. Спрятав печатку, он отправляется спать, хотя бы пара часов спокойствия ему точно сейчас не помешает.
𖥡♕𖥡
Вечером все становится куда хуже: после пробуждения Антон не отвлекается от написания новой картины, он вновь рисует бушующий океан, спокойствие которому не придает никаких сил. Он просто пишет, и этот проклятый силуэт опять вырисовывается вдалике: прямая осанка, ровные плечи и отблеск голубых глаз уже заставляют даже самого художника усомнится в своей адекватности. Эта тень прошлого не дает покоя по сей день. Фанаты говорят, что это Шастовская изюминка, совершенно не подозревая, сколько непонятных мыслей бушуют в его голове. Он сам находится в этом океане уже не первый год и тонуть не перестает в попытках докопаться до правды.
Вырывает его из этих дум открывшаяся дверь квартиры. Не сложно догадаться: вернулась Ира. По звукам её бурчания и гневным шепоткам, Антон сразу смекает, что та явно сегодня не в духе. Он выходит как ни в чем не бывало из мастерской, зачем-то прежде накрыв новую картину полотном. Он сам не понимает, почему не хочет чтобы Ира это увидела.
— Привет, что-то случилось?
— Ты издеваешься?! — тут же гневно вопрошает супруга. — Антон, ты пропал прошлой ночью, на звонки не отвечаешь, ты словно испарился! И тебя совершенно не волнует, что я тут переживаю, жив ли ты вообще или с тобой что-то случилось. И теперь ты спрашиваешь почему я злюсь? Серьезно?
— Ириш, прости, так вышло. Просто я так замотался с подготовкой к празднику родителей, что совершенно позабыл о самой важной девушке в моей жизни. Прости…
И честно, Антон не уверен, что извиняется сейчас именно за это. Почему-то в его голове слова о важности супруги в его жизни звучат настолько лживо и лицемерно, что от самого себя тошно на миг становится. Он отгоняет эти мысли прочь, потому что глупо опять что-то надумывать, не имея под этим никаких оснований,
ну или не помня их, он подходит к жене и обнимает ту, как бы еще раз извиняясь за все случившиеся.
— Антош, мог бы и мне сказать, я бы помогла. И ты меня прости, ты всю ночь работал один, готовя праздник. А я тут накинулась, как бешеная фурия, — успокоившись, признается Кузнецова. — Устал, наверное?
— Не совсем, мне Арс, помогал.
— Хочешь сказать, ты всю ночь провел в компании Арсения? — Ира тут же отстраняется от мужа. Ее тон вмиг меняется, становясь ледяным. — Надеюсь, ты шутишь? — и в этих словах звучит столько предъявы, сколько Антон не слышал от нее никогда.
— А что не так? Я попросил Арса помочь мне с организацией, он и не стал отказываться.
Антон теряет суть происходящего, потому что Ира сейчас смотрит на него так, словно он не с братом занимался подготовкой к празднику, а трахался направо и налево всю ночь с какими-то бабами. Антон правда не видит в этом ничего такого. Но тогда за какие такие грехи супруга сейчас прожигает его взглядом? А Ирина, будто почувствовав это жирное «что не так», быстро пытается привести в норму свои эмоции и объяснить все так, чтобы не касаться неких нюансов из прошлого.
— Тош, послушай, я понимаю, ты хотел как лучше. Согласна, я тут не права. Но прошу, не задавая лишних вопросов, ты можешь меньше общаться с Арсением?
— Ир, почему я должен меньше общаться со своим братом?
— Потому что ты опять все внимание переключишь на него! А про меня забудешь опять! Так уже было однажды: ты пытался настроить слишком дружеские отношения с этим проклятым школьником, а мне время уделять вообще перестал до такой степени, что мы чуть не расстались! Антон, я не хочу повторять то, что было в прошлом…
Ее плечи опускаются вслед за головой, голос начинает подрагивать, и Шастун, слушая все это, не может поверить, что был таким уебком тогда. Да он даже вряд ли сможет отрицать, зная свою натуру, что пытался подружится с Арсом. Он, может, действительно меньше уделял время Ире, но что бы все это дошло до расставания… Художник в это поверить не мог: он слишком сильно любил свою жену, чтобы поступить с ней так опрометчиво и глупо. Но сейчас, смотря на Кузнецову, разбираться он вовсе не хотел: знал, что нужно сделать, чтобы ее успокоить, даже если это противоречило его принципам.
Поэтому уже через пару секунд он подошел и обнял Иру и, вздохнув, прошептал, начав корить себя уже заранее за эти слова:
— Хорошо, Ириш, я постараюсь меньше общаться с Арсением.
— Спасибо Тош, — поцеловав мужа, сказала Ирина.
И эти двое тоже не были лучше: ни один, ни другая. Кузнецова прекрасно знала о лжи мужу, но потерять его еще раз просто не могла. Они уже были в браке. Как бы самодовольно и лицемерно это не звучало, Антон уже принадлежал ей. И, даже если ей придется сделать из Арсения самого главное злодея из прошлого Антона, она это сделает, чтобы удержать его, потому что любит и хочет, чтобы он всегда был рядом с ней.
Что касается Шаста, то, обнимая жену, он чувствовал себя последним скотом: знал, что сказанные им слова пущены на ветер. Он хотел бы сдержать обещание, ограничить общение, не будь этим человеком Арсений. Кажется, он впервые за восемь лет соврал жене — мерзкое чувство. Однако здесь и сейчас, пусть и только самому себе, Антон мог признаться, что не готов потерять эту тоненькую нить доверия, выстроенную между ним и актером, точно не сейчас
и, возможно, никогда.
Ложь — удивительная и одновременно пугающая вещь. В попытках скрыть правду мы не замечаем, как сами окутываем себя этой тенью сомнений и иллюзий, выстроенных нами самими. Но важно помнить: рано или поздно этот барьер треснет и правда, как бы кто не хотел, вскроется и выплывет наружу. Все это прекрасно знали. Вот только кто первым всполошит рваные раны, все еще не зажившие с тех пор, остается загадкой.
Вопрос лишь в том: как долго они смогут все скрывать?
