It's All Just Temporary

Это было не так сложно. Найти кого-то, кто готов продать смертельную дозу нового препарата, о котором все только и говорили. Банановая рыба. На основе рассказа, в котором парень в конце концов покончил с собой. Подходящее название. Учитывая это. Говорят, он вызывает кайф, как от ЛСД, но… сильнее. Более опасный. Больше случайных передозировок, чем у фентанила и героина вместе взятых. Это, а еще бэд-трипы, которые они могли вам устроить… могли бы… Об этом рассказывали в школе, потому что думали, что это помешает детям покупать такие вещи, но Эш? Ха-ха …Эш в порядке. Он в порядке. Не нужно об этом беспокоиться. Все будет хорошо. И не нужно беспокоиться о бэд-трипах. (Это закончится раньше… …до того). Эш качает головой. В любом случае, выяснить, где достать наркотик, было проще всего, в самом деле просто пойти туда и получить его? Шортер назвал бы его идиотом. По бо́льшему количеству причин, чем одна. Он ускользает той же ночью, пока Дино крепко спит. Он считает, что плюсы перевешивают минусы. Особенно, если он собирается уйти задолго до того, как ему придется нести последствия своих плохих жизненных решений. Он отсчитывает час в этой комнате с затхлым воздухом, прежде чем осторожно выскользнуть из-под слишком жаркого одеяла и вылезти в окно, используя свои обширные знания о том, по какому пути спускаться вниз по стене здания. Которые он получил в те ночи, когда ускользал с Шортером, во время, когда он бунтовал. Это почти ностальгия. У него больше никогда не будет таких ночей. Его ноги коснулись травы на заднем дворе Дино где-то в два часа ночи. Отдышавшись, и раз или два проводя ладонями по рукам от резкого холодного ночного воздуха, он направляется к дому Шортера. Вернее, к его окрестностям. Это небольшая община в более неблагополучной части города. Более неблагополучной, потому что Эш был там, когда Шортер и Надя оправлялись от последствий взлома. К счастью, никого не было дома, но это все равно пугало их... возможностью того, что кто-то мог быть дома. Что кто-то мог умереть. Эш знает, что ему повезло, и ему не приходится жить в таком месте. Он может жить в доме, лишь слегка уступающим по размеру полноценному поместью. И все же он ведет себя как избалованный ребенок… как будто у него есть право жаловаться. Он в безопасности. Тупица… Эш, внезапно и не задумываясь, хлопает себя по голове ладонью. Короткий всплеск гнева рассеялся так же быстро, как и появился. «Замолчи. Замолчи. Замолчи». Снова и снова шепчет он себе под нос. Желая, чтобы мысли остановились. Он просто жалеет себя. Он представляет все хуже, чем есть на самом деле. Он просто ищет внимания. Это глупо. И неуместно. Он снова шлепает себя. На всякий случай. Под подошвой почти хрустит, когда он наступает на миллионы камешков, украшающих тротуар. На улице еще сыро, должно быть, ранее прошел дождь. Воздух достаточно бодрит, чтобы быть уверенным в этом. Мир вокруг него темнее пустоты. Только несколько уличных фонарей, которые все еще работают, освещают его путь. Он добирается где-то после половины второго. И парень, с которым он должен встретиться, уже там. Стоит, прислонившись к стене снаружи заправочной станции. Лао, если это его настоящее имя. Ну что ж, в любом случае это не имело особого значения. У него было то, чего хотел Эш, и этого было достаточно. Эш останавливается, чуть более чем в шести футах от него, разглядывая. Он подавляет желание переминаться с ноги на ногу, чтобы показать некоторую неловкость и собственную осведомленность, которые он чувствует прямо сейчас. «Ты знаешь, что покупаешь достаточно этой дряни, чтобы убить человека», — спрашивает Лао, кивнув сигаретой в сторону Эша. И это не вопрос. «Да, тебе то что?» — почти грустно от того, насколько это очевидно. «Ничего, просто думаю, что это забавно…» — размышляет он. Вдыхает, сжав губы вокруг сигареты. Эш чувствует, как его кровь закипает. «Ну и держи это при себе, придурок, я плачу тебе не за то, чтобы ты меня анализировал». Он чувствует себя глупо. Грубым. Требовательным. «Расслабься, малыш». Парень фыркает, кивая в сторону Эша. Даже не глядя на него. Он делает еще одну затяжку. Теряя время, он закатывает глаза. «Просто давай мне уже деньги, хорошо? Сто двадцать баксов, ни пенни меньше». Эш сжимает зубы и мгновенно лезет в карман, почти неуклюже отсчитывает сотню долларов, которую ему посчастливилось сохранить в кармане. Еще одна ирония. Он передает деньги. Парень пересчитывает их, прежде чем залезть в карман, и небрежно бросает Эшу маленький сосуд, настолько маленький, что его можно использовать как медальон ожерелья. Эш изучает его, белую субстанцию внутри, почти похожую на сахар, всего мгновение, прежде чем Лао снова усмехается. «Приятно было познакомиться», — говорит он, перед тем, как уйти вниз по улице. Всего на квартал или два, а потом исчезает в каком-то переулке, где Эш его больше никогда не увидит. Эш смотрит вниз. Все расплывается. И дрожит. И он вдруг понимает, что у него прямо посреди улицы нервный срыв. Он смаргивает слезы. Это тупо. Это скоро закончится. Какой смысл быть таким эмоциональным? Он будет свободен. Руки до сих пор сильно трясутся. Настолько, что ему приходится запихивать долбаные наркотики в карман джинсов, чтобы не уронить. Это глупо. Нет причин расстраиваться. Буквально нет никаких причин. Но чем больше он заставляет себя держать руки неподвижно, тем сильнее они трясутся. И вдруг он сидит. Когда он успел сесть? Вода. Она впитывается в его джинсы. Он на мокром асфальте. Это ничего. Нет причин расстраиваться. Никаких причин вообще. Он моргает. Так быстро, чтобы справиться с комом, растущим в горле. Он не сможет этого сделать. Как он может это сделать? Внезапно это становится таким реальным. Вещь, которую он засунул в карман. Он не сможет убить себя. Сможет ли он? Он должен. Он просто должен. Он больше не может так жить. Он не может делать ничего из этого. Но он в порядке. Разве не так? Он просто хочет внимания. Он просто хочет, чтобы люди, кто угодно… чтобы кто-нибудь расстроился из-за его ухода из жизни. Но в глубине души он знает, что на его похороны никто не придет. Даже собственный отец. Это намного проще. Желать, чтобы все это закончилось. Но... но он... он не может... Внезапно он понимает, что дрожь начинает сотрясать его плечи. И они трясутся, так неистово. Он рыдает. Хватая ртом воздух. Недолго думая, он тянется к телефону, вспоминая номер, который заставил его запомнить его же тупой разум. В первый день в новом доме. Он представляет себе ту записку, которую она написала на пассажирском сидении ее машины. И вручила ему. Сильно трясущейся рукой он жмет на экран. На каждую цифру, так отчаянно. И, несмотря на все его внутренние инстинкты… он нажимает кнопку вызова. И слышит гудок. Еще гудок. И каждый из них, отдается ударом у него в животе, как молотом по наковальне. Он просто нуждается… он нуждается в ней… он нуждается в ней больше, чем в ком-либо еще в этот момент своей жизни. В трубке раздается щелчок поднятой трубки. Такая звенящая тишина. Проходит мгновение, прежде чем он находит в себе силы прервать ее. «Дж… Джессика?» — хрипит он. Моргает и дрожит. Такой надеющийся. Такой чертовски наивный. Он подносит дрожащую руку к губам. Чтобы все слова, которые он хочет сказать, не вырвались наружу. Мне жаль. Пожалуйста, простите меня. Я хочу вернуться домой. Я хочу тебя обнять. Я хочу, чтобы ты сказала мне, что все будет хорошо. Я хочу снова быть семьей, даже если это всего лишь притворство. Даже если это всего на один день. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Ты можешь ненавидеть меня, если хочешь. Я не буду возражать. Он закрывает глаза. Представляет, как ее голос звенит в ушах. Мягкий и утешительный. Ты можешь ненавидеть меня. Я все равно люблю тебя. Он просто хочет, чтобы она что-нибудь сказала. Что-нибудь вообще. «...» «Мне… очень жаль, я думаю, вы ошиблись номером». Ой. «Ой». Ха-ха… Ахахахаха… «П... п-простите», — шепчет Эш. Щелчок сброса вызова. Громче, чем стук его сердца в груди. Насмешливое напоминание, о том, что оно до сих пор пульсирует в его груди. Что он еще жив. Ахахахахахахаха… Больше он ничего не говорит, ни о чем не думает. Он просто притягивает телефон к себе обеими руками. Дрожь становится все сильнее и сильнее с каждой секундой. Прекрати. Ему так чертовски холодно и одновременно внутри все кипит . Зубы стучат. Он смотрит на номер, который набрал. Неправильный номер. Просто перестань. Он набрал неверный номер. Он чувствует себя глупо. И никчемно. Его руки трясутся сильнее. Он набирает номер. 4... 8... 7... И его палец давит не на ту кнопку. Такой неуверенный. Такой глупый. Никудышный. Он даже не может заставить себя нажать кнопку «стереть». Его глупые бесполезные руки. Они не могут двигаться так, как он хочет. Он пытается снова. 4… 8… Он снова набирает неправильно. Разочарование накапливается в груди. Назад. 4… Неправильный номер. Опять таки. И опять. И опять. Бесполезный. Глупый. Ничтожный… Его крик, резкий и болезненный, вырывается из горла, когда он отдергивает руку. Через долю секунды он чувствует сожаление, сожаление о том, чего он даже еще не сделал. Он не останавливает себя. Пальцы отчаянно сжимают телефон. Его линию жизни. И он бросает. Швыряет его в воздух через грязную улицу. Глядя, как он ударяется о землю. Стекло разлетается вдребезги при ударе. Это кажется таким несущественным. И все же он только что разрушил единственную возможность связаться с кем-либо. Единственный способ позвать на помощь. Но Эшу не нужна помощь, не так ли? Эш один. Глупый. Глупый. Глупый. Он бьет себя по голове. Рвёт волосы. Разочарование, глубокий кипящий гнев. И боль - уже не отпускают. Он толкает себя на колени. Впечатывая кожу в землю. Пальцы переплелись в золотых локонах. Ему удается вырвать пряди своих волос с силой, с которой он дергает. Яркая боль пронзает его скальп сбоку. Но этого все равно недостаточно. Этого всегда недостаточно. Он наклоняется вперед, ударяя по тротуару. Кричит. Когда его ладонь разбивается об землю. Вновь и вновь. Человеческий туалет. Красивый и фарфоровый. Полный дерьма. Камешки царапают его кожу. Но он не останавливается, даже когда видит кровь. Как будто водит рукой по наждачной бумаге. Снова, и снова, и снова. Он все еще зол. Поэтому он продолжает колотить. Даже после того, как он видит кожу на мокром асфальте. Позже он возненавидит себя за состояние своих ладоней. Но не то, чтобы ненависть к себе была для него чем-то новым. … Он смотрит на себя в зеркало. Руки, покрытые грязью, лежат по обе стороны раковины в ванной. Он берет рюмку, до краев наполненную самым дорогим вином Дино, с растворенным в нем свидетельством с пользой потраченных ста двадцати долларов. Вот чего стоит его жизнь. Сто двадцать долларов. Как весело? Его зрачки внезапно расширяются, он смотрит себе прямо в глаза. Как будто бросая вызов тому, что осталось от его духа, отчаянно спрашивая, осталось ли что-нибудь, что можно спасти. Но мальчик в зеркале все равно уже мертв. Уже много лет. Эш просто закончит работу. «Прости меня, Грейс». Шепчет он, только самому себе. В конце концов, он единственный, кто это слышит. До дна.