It's All Just Temporary

Джессика Интерлюдия III На протяжении многих лет жизнь Джессики была и все еще остается относительно спокойной. Да, она переживает о Майкле, когда он в школе, о том, заводит ли он друзей, чувствует ли он себя полноценным членом общества. Ее волнуют сроки работы, она беспокоится за своих менеджеров. Иногда, когда Макс не может найти внештатную работу, или сама Джессика периодически натыкается на писательский кризис, она беспокоится о деньгах. Но все это повседневные стрессы, с которыми сталкивается каждый. Даже травма из ее прошлого — это то, с чем она может относительно хорошо справиться сейчас при всей той поддержке, которая у нее есть. И за всю относительно спокойную жизнь Джессики ночные звонки поступали ей всего два раза. Первый раз - когда она училась в колледже - это событие до сих пор время от времени всплывает в ее памяти. Она закончила два семестра и, вероятно, уснула за своим столом, заваленная конспектами по истории, когда звук ее рингтона начал пронзительно звенеть в ушах. Страх в тот же миг занял место сонливости, а сердце чуть не выпрыгнуло из груди, пока она нащупывала телефонную трубку. Голос мужчины на другом конце провода отдаленно напоминал парня, с которым она однажды ходила на свидание. И когда она, наконец, смогла разобрать его слова, то заметила, что он продолжает невнятно произносить слова милая и красотка, что могло бы быть лестным, если бы парень также не продолжал называть ее Лилли (а Джессика была совершенно уверена, что ее имя было, на самом деле, Джессика). Она повесила трубку без капли вины, когда убедилась, что ему ничего не угрожает. В итоге он позвонил ей на следующий день и извинился. Джессика рассказала об этом Ибе, увидев его в классе позже тем утром, а он хохотал так, как она не могла и предположить. Второй раз был не так давно, чуть меньше четырех месяцев назад. Когда «кое-кто» вошел в ее жизнь. Было странно думать об этом сейчас, вспоминая, какая паника охватила в ту ночь, пока она не знала, какие новости ждут ее и Макса. Это было забавно, потому что, хотя тогда она и перепугалась, это оказалось одним из самых лучших решений, которые она когда-либо принимала в своей жизни. Джессике всегда хотелось усыновить ребенка, хотя бы для того, чтобы защитить какого-нибудь малыша от жестокости и нерадивости собственных родителей. Она всегда этого хотела, но не осознавала, насколько сильно один ребенок может повлиять на ее жизнь. Она должна была это предполагать, особенно если учесть, что ее собственный ребенок, Майкл, сделал то же самое после своего рождения. Теперь у нее было два сына. И это было похоже на какой-то лихорадочный сон, всякий раз, когда она вспоминала свою жизнь до того, как в ней появился Эш; как будто всего до тех пор просто больше не существовало. Потому что как она могла вообразить себе жизнь без него? Она уже с трудом могла представить, какой была жизнь до Майкла, или до Макса. Вот почему этот третий звонок кажется хладнокровным началом какого-то дешевого слэшера. Сонно подняв голову, Джессика вслепую нащупывает телефон на ночном столике и нажимает ответить на середине гудка. Слишком сонная, чтобы заставить глаза сфокусироваться на номере, но недостаточно сонная, чтобы позволить непрекращающемуся звонку задержаться в ее ушах дольше. На другом конце никого нет. Это то, что она думает в первую очередь. Должно быть, это один из тех глупых спам-звонков от роботов, которые надоедают людям. Пока она не слышит. Дыхание. Это становится еще больше похоже на леденящее начало ужастика. Так близко к микрофону, что она может слышать каждый вздох. Следующая мысль, которая приходит ей в голову, что это, должно быть, розыгрыш. Ее переполняет раздражение, несмотря на жужжащую тревогу в животе, и она неуверенно поднимает голову, чтобы посмотреть на Макса, мысленно ругаясь, когда замечает, что он каким-то образом продолжает спать. Везучий ублюдок. Она уже собиралась повесить трубку или сказать разбудившему ее идиоту, чтобы он отъебался, когда что-то внутри подсказывает ей не делать этого. Она чертовски хочет спать. Но что-то в глубине ее сознания убеждает ее остаться на линии, хотя бы для того, чтобы проверить номер вызывающего абонента, потому что числа так отчетливо знакомы, и это ее напрягает, потому что она не знает… почему. Джессика каким-то образом находит в себе силы сфокусировать взгляд на размытых цифрах. Она проговаривает их в уме, стараясь запомнить каждую, и открывает приложение для обмена сообщениями. Но еще до того, как она успевает начать поиск, случайно видит чат с тем же номером прямо вверху списка контактов. Требуется мгновение, чтобы точно определить, кто это. «Эш…?» — шепчет она, потирая глаза ладонью. «Что случилось…?» Почему он ей звонит? «Черт… извини, я…» — его голос обрывается, как будто он хочет повесить трубку. И… «Подожди…» Эш. Она разговаривает с Эшем… С Эшем, который сейчас звонит ей посреди ночи…? Почему он звонит ей среди ночи? Потом до нее доходит. Сонливость, которая раньше сжимала ее удушающей хваткой, вдруг исчезает. Одним махом она сбрасывает с себя одеяло. «Эш?? — Что, черт возьми, происходит? — Эш, ты в порядке??» «Я… я в порядке… — он заикается, и это звучит прямо противоположно определению «в порядке». — Извини, что разбудил тебя». Она обрывает его прежде, чем он успевает закончить эту мысль. «Эй, эй, не волнуйся об этом, малыш», — Боже, она надеется, что ее голос звучит спокойнее, чем ей кажется. «Просто…, — она заставляет свое горло перестать сжиматься пока хватает грязную пару штанов с пола, — подожди, я сейчас приду к тебе в комнату». Просто пусть он будет в доме. «Я не… — Эш всхлипывает так, что у Джессики начинает гореть в груди, — Я не в своей комнате». Черт, дерьмо. Хорошо. Она сможет справиться с этим. Она сможет разобраться с этим по ходу дела. Она... Он не в своей гребаной комнате... «Боже мой, ты в опасности?» — Она пытается сохранять спокойствие, черт возьми, она пытается, но Эша нет в его комнате. Он мог умереть… А Макс все еще не проснулся. Она не знает, что делать: «Где ты? Я приеду прямо сейчас». Только, пожалуйста, будь в безопасности. О, боже, пожалуйста, пусть он будет в безопасности. «Я-я в безопасности», — Эшу практически удается прочитать ее мысли. Она выдыхает, не совсем с облегчением, но мир кажется бесконечно понятнее, чем был минуту назад. «Ты точно в безопасности, обещаешь?» — Она скорее умоляет, чем спрашивает. «Обещаю». И это звучит неправдоподобно. Ни на секунду. Но она должна ему поверить. Она должна верить, что он в безопасности. Ей это необходимо. «Это хорошо… о боже, хорошо…» — она проводит рукой по лицу. Она уже одета, Макс продолжает спать. Как, черт возьми, он может спать, когда ее сердце колотится так чертовски громко? Блять, нервы на пределе. Какого хрена Макс не просыпается? Все кажется слишком преувеличенным и в тоже время слишком ничтожным, и ей просто нужно увидеть Эша. Боже, она могла бы уничтожить всю корсиканскую мафию прямо сейчас с помощью одного дробовика, и этого все равно было бы недостаточно, чтобы успокоить ее чертовы нервы. «Ладно, ладно, дай мне секунду». Думай, думай, думай. Ключи. Ключи. Это просто, она может это сделать. Нет, она не может. По какой-то причине Джессика не может найти свои гребаные ключи, проходит, кажется, целая вечность, но на самом деле это, вероятно, не более тридцати секунд одержимого рыскания в ящиках. Ей определенно придется прибраться, когда она вернется домой, но у Джессики уже в руках ее кошелек и пальто, и она выбегает за дверь со скоростью, которой Усэйн Болт мог бы гордиться, и ей наплевать на весь этот беспорядок, что она устроила, если это означает, что Эш благополучно вернется домой. Просто, пожалуйста, позволь ему вернуться домой целым и невредимым. Когда она наконец устроилась в своей машине, то заставила себя сделать вдох. Эш все еще на линии, он все еще жив. Он в порядке. Ну, настолько, насколько может быть в порядке ребенок, у которого в настоящее время паническая атака (?). «Ладно, милый, прости, я просто искала ключи». Она тянется, чтобы пристегнуть ремень безопасности, потому что она не может умереть, пока не доберется до него, это было бы самой глупой вещью, которую она когда-либо делала. Будет ли это самым глупым поступком, что она совершила? Например, было довольно глупо, когда она напилась еще в колледже и впервые попыталась покататься на одноколесном велосипеде. Но было ли это глупее? Было ли это глупее, чем когда она пыталась наладить контакт со своей матерью? Блять. Джессика прижимается головой к прохладному прорезиненному пластику руля и заводит машину. Это не важно сейчас. Эш. Эш — вот что важно. Она просто должна найти его. Спроси его, где он. Я могу это сделать. Не оставляй ему места для возражений. «Где ты? Можешь ли ты описать местность?» Сначала он молчит, и Джессика отстраненно задается вопросом, не решил ли он просто не отвечать. Не решил ли он просто повесить трубку вместо этого? И, о, боже, если он повесит трубку, это значит, что она облажалась. Она ничего не сможет сделать, чтобы найти его, как бы ей этого ни хотелось. Черт возьми, она должна была установить приложение для отслеживания или что-то вроде того, что ее родители, вероятно, сделали бы, если бы сотовые телефоны существовали, когда она была маленькой. (Безумно даже думать об этом. Хотя действительно ли это настолько безумно, учитывая, что благополучие Эша сейчас целиком и полностью зависит от того, скажет ли он Джессике, где он находится?… Когда она представляет это в таком ключе, то не уверена, выглядит ли это менее безумно. Но мог ли кто-нибудь действительно винить ее?) Она всегда могла позвонить в полицию?.. Но она понятия не имеет, как далеко он находится, а если он очень далеко, то кто может сказать, что они вообще найдут его вовремя… вовремя? Почему вовремя? Эш в безопасности. Он сказал ей, что он в безопасности. Он не стал бы лгать. Он не стал бы. Боже, но ее мальчик все равно напуган. Он напуган и определенно одинок, и рядом нет никого, кто мог бы ему помочь, и она ничего не может с этим поделать, если только он не скажет ей, где он. Джессика кусает себя за руку, чтобы сдержать рвущиеся наружу всхлипы. Нет, самой глупой вещью, которую когда-либо делала Джессика, было то, что она дошла до этого момента. Она позволила этой ране гноиться, потому что думала, что она рассосется сама собой. Какая предусмотрительность! Тупоголовая тупица Джессика хочет вернуться в прошлое и дать себе пощечину за такой идиотизм. Они были нужны Эшу, а они сидели и смотрели, как он страдает. Сколько времени прошло с тех пор? Месяц? И они даже не поговорили об этом. Джессика рассказала Эшу о своем собственном опыте, чтобы дать ему понять, что он не одинок. Но действительно ли это помогло? Может быть, она просто на хрен травмировала его еще больше? Они ни разу даже не заговорили о нем, не так ли? И почему? Почему нет? Джессика знает почему, как птица знает, как лететь на юг на зимовку. Они испугались. Испугались, что вытащив наружу эти горькие воспоминания, активируют Эша, как если бы он был чем-то вроде бомбы замедленного действия, как будто воспоминания не всегда были там, как будто его предохранитель не перегорел, умоляя кого-нибудь потушить пламя. Они думали, что если они просто притворятся, что все в порядке, то в конце концов так и будет. Притворятся, пока все не уладится само собой. Люди всегда говорят, что Карма — стерва, но Джессика никогда не думала, что она окажется на принимающей стороне. Она ошибалась во всем. И Эш был тем, кто заплатил за это. Я хочу все исправить. Она умоляет всех, кто, черт возьми, ее слушает. Бог знает, что она не верит ни в какое божество, но в момент отчаяния ей на все это наплевать. Единственное, что имеет значение, это ее сын. Я обещаю. Просто дай мне найти его. И тут ее телефон оживает от звука. Голос Эша словно небесная музыка для ее ушей. «Я… я в двух кварталах от школы Майкла, — шепчет он, и Джессика уже срывается с подъездной дорожки, вознося благодарность кому бы то ни было за то, что она точно знает, где это находится. Знает каждый поворот, потому что проезжала там тысячи раз. — Напротив… на противоположной стороне детской площадки». «Хорошо, малыш, я уже в пути, — говорит она, расстроенная тем, что не может лететь на полной скорости по улицам, — Ты хочешь, чтобы я оставалась на линии?» «Ага, — его ответ сопровождается самым душераздирающим звуком, который Джессика когда-либо слышала, смесью жалобного скулежа и болезненного всхлипа, она бы даже не догадалась, что это он, если бы ее ухо не было приковано к телефону. — Пожалуйста». Теперь, сидя за рулем своей машины, двигаясь с десятикратным превышением скорости, и по показаниям ее телефона, сейчас в 2:36 посреди ночи, Джессика не хочет ничего, кроме как пристрелить того ублюдка, из-за которого он звучал так… таким маленьким. Потому что Эш совсем не маленький. Может быть, тихий, сдержанный, внимательный. Но он сильный. Дерзкий. Он заполняет комнату одним пристальным взглядом. Он добр к Майклу и так же плохо готовит, как Макс. Он сквернословит в ее присутствии, когда чувствует себя достаточно комфортно, и, хотя это, вероятно, должно было ее раздражать, и она должна бы отчитывать его за развязный язык, но ее почему-то это только забавляет. Эш стоит намного больше, чем он думает, в том смысле, что деньгами это невозможно измерить. И дело не в том, что он делает, нет. Он бесценен просто за то, что существует, за то, что он есть, за то, что наполняет их жизнь своим присутствием. И Джессике больно до глубины души осознавать, что большую часть его детства ему внушали, что это не так. Что его ценность измеряется в денежном эквиваленте, что он был не более чем игрушкой для какого-то больного извращенца, с которой можно играть и трахать… Джессика чуть сильнее давит на педаль газа. … Она добирается до места, описанного Эшем, за рекордные девять с половиной минут. Она сообщает ему, что прибыла, посреди пересказа какой-то «страшилки» (как выразился бы Майкл) с работы, чтобы отвлечь их обоих от текущей ситуации. Отвлечь себя от осмысления, на самом деле. И боже… Джессика понятия не имеет, что это за ситуация. Эш перестал отвечать ей чуть больше шести минут назад. Его прерывистое дыхание было единственным подтверждением, что он все еще на линии. Выбравшись из машины и побежав по улице, она готовится к самому худшему. И вот тогда ее разум решает предоставить ей все возможные наихудшие сценарии. Эша могли похитить… его мог похитить один из тех свиноголовых людей, которые были связаны с Гольцине. Полиция могла кого-то упустить. Потому что одному богу известно, сколько людей причиняли ему боль. Сколько людей видели ребенка в беде и ничего не делали, кроме как травмировали его еще больше. И, черт возьми, Эш мог солгать о своем местонахождении, может быть, его даже здесь нет, и какого хрена она будет делать, если его здесь не будет… но а что, если он будет здесь? Что, если она найдет его в луже его собственной крови? И именно поэтому Джессика чуть ли не теряет сознание, когда видит его. Все напряжение в ее теле улетучивается одним махом, потому что она видит его. Джессика сбрасывает звонок и сует телефон в карман. Он сидит на обочине дороги, сжимая в руках собственный телефон. Она находится более, чем в пятнадцати футах от него и даже оттуда может видеть, как сильно он дрожит. «Эш!» — зовет она, а он не отвечает. Она бежит быстрее. И снова зовет его и видит, как его голова медленно поднимается в ее сторону. Он отзывается, и это уже маленькая победа. «Эш», — повторяет она как попугай, пока сокращает расстояние до пяти футов, замедляя свой бег. «Дже… Джессика?» — спрашивает он, как будто до сих пор не осознавал, что это она. Он кажется практически сбитым с толку, глядя на нее так, будто видит мираж. Как будто не хочет терять надежду на то, чего в действительности нет. Это разрывает ее внутренности. Неужели он на самом деле думал, что она не приедет? Она становится на колени рядом с ним, между ними остается всего лишь около фута (расстояние, которое она так отчаянно хочет сократить). Она слегка шипит, чувствуя камешки, которые впиваются ей в колени, когда она опускается на его уровень. «Да, это я, я здесь ради тебя, Эш». Ее рука зависает прямо над его лопаткой, не уверенная, опуститься ли или нет. У нее не остается времени на раздумья, когда он наклоняется к ней. Настолько, что она почти падает. Она немного колеблется, прежде чем обнять его в ответ. Он сворачивается перед ней, сжимая руками ее рубашку. А она пытается не раздавить его, обнимая слишком крепко. (У нее это плохо получается, но он, кажется, не возражает против этого, и буквально тает под ее прикосновением). И... И он в безопасности. Осознание, которое, наконец, позволяет слезам, скопившимся за последние полчаса, скатиться по ее щекам. Она быстро вытирает их, чувствуя облегчение от того, что чувствует своего ребенка в руках. Чувствует его тепло, свидетельство того, что он жив, что он в безопасности. И, о, боже, она больше никогда не примет этот факт как должное. Она никогда не перестанет повторять это снова и снова. Он в безопасности. Он в безопасности. Он в безопасности. Она даже не осознает, что говорит это вслух, пока не чувствует соль собственных слез. Это в какой-то степени выглядит жалко, вот она, пытается утешить его — своего сына — и сама же ревет. Но как она может чувствовать себя спокойно? Как она может вынести то, как он практически вибрирует от дрожи? Джессика больше всего на свете желает, чтобы она была в состоянии просто забрать все это. Чтобы Эш мог просуществовать хотя бы мгновение без каких-либо беспокойств или страхов, которые так долго преследовали его. Чтобы он мог забыть всех этих чертовых свиней, которые причиняли ему боль, забыть все неприятные воспоминания. Она сжимает его крепче. Просто чтобы подтвердить тот факт, что да - это реально. Он в безопасности. «Прости», — шепчет она ему в волосы. Проводит пальцами вверх и вниз по его спине. Он ничего не говорит в ответ. Но она на самом деле ничего и не ожидает. Он тихо скулит. Поднимает дрожащую руку, чтобы вытереть слезы на лице, как будто наконец-то обратил на них внимание. Его плечи вздымаются, он хватает ртом воздух, как будто тонет, не в силах вдохнуть воздух от непроизвольных рыданий, которые сотрясают его тело. Джессика прижимает его еще крепче, если это возможно. «Почему тебя это заботит?» Он плачет в свои сжатые в кулаки руки. Замешательство болью отдается в его голосе. Ответ с легкостью срывается с ее языка. «Потому что я люблю тебя», — говорит она ему в макушку. Может быть, это глупо, но это единственное, что имеет значение, не так ли? Слова ясны как день, хотя ее голос дрожит, но ему нужно это знать. Ему нужно знать, что есть хотя бы один человек, который заботится о нем, не прося ничего взамен. Безоговорочно. «Я, Макс, Майкл, и твои друзья тоже. Мы все тебя любим. Это же чертовски просто». «Я… я…?» Эш пытается что-то сказать, но слова застревают у него в горле. Он пытается откашляться, но его кашель быстро превращается в рыдания. Его легкие беспорядочно расширяются и сжимаются. Джессика начинает дышать медленно и преувеличенно глубоко в надежде, что это успокоит его. Хоть как-то. Но он продолжает плакать. Слезы окрашивают ее куртку. Она нежно проводит пальцами по его волосам и обнимает его, даже когда ее ноги начинают неметь. Она остается в таком положении до тех пор, пока адреналин не начинает спадать, и тогда она понимает, как она устала, как сейчас поздно и как долго они, вероятно, пробыли здесь. «Эш? — Она немного трясет его, — Эш, приятель?» Но когда она смотрит на его лицо, его глаза закрыты, в них нет напряжения, которое, кажется, присутствует там всегда. Она сладко-горько улыбается ему, нежно обхватывая рукой его колени. Она видит его телефон на земле рядом с собой и свободной рукой кладет его в задний карман. Экран полностью разбит, когда это произошло? Она мысленно отмечает, что им придется заменить его. Она начинает поднимать его, свободная рука теперь обхватывает его спину, но тут она чувствует, как что-то протестует в спине, болезненно покалывая. Она разочарованно фыркает. Черт, я старею. Она пытается снова, на этот раз успешно поднимая его и перенося на себя весь его вес. Он не такой тяжелый, каким, вероятно, должен был быть подросток в его возрасте. Она немного поправляет его, прежде чем в конце концов начинает недлинный путь обратно к машине. Джессика быстро осматривает землю в поисках других вещей, которые они могли уронить, и останавливается с сжимающимся сердцем, когда видит кровь. Ее немного, но она есть. Почти черная в сравнении с мокрым бетоном. Она бросает быстрый взгляд на Эша, пока ускоряет шаг и замечает те же темные пятна на его колене, а также что-то похожее на воду. Должно быть, он упал ранее и разбил колено. Могло ли это быть причиной его паники? Или, может быть, это последствия? Последнее представляется более вероятным. Кровотечение все еще не остановилось? Пристально глядя на пятно, она вздыхает с облегчением, когда ей кажется, что оно больше не увеличивается, вероятно, ей следовало сначала проверить его на наличие травм. Хотя, может быть, это сделало бы все еще хуже в долгосрочной перспективе? Ей неприятно думать, что, возможно, придется разбудить его, чтобы перевязать рану, особенно если она окажется грязной. Боже, она надеется, что повреждение не слишком серьезное. Джессика добирается до машины, прежде чем она успевает накрутить себя по этому поводу еще больше, и, перегруппируя вес Эша, ей каким-то образом удается открыть дверцу машины, не разбудив его. Она осторожно кладет его на пассажирское сиденье и пристегивает, упираясь головой в ремень. Его правая рука неловко свисает, и, наклоняясь, чтобы перенести ее в машину, она наконец видит, откуда взялась кровь. Она поднимает его левую руку, чтобы осмотреть, и видит длинный порез на большом пальце. Он больше не кровоточит, слава богу, и не выглядит слишком глубоким, но позже точно будет болеть. Джессика еще раз проверяет, хорошо ли она его устроила, прежде чем аккуратно закрыть дверь. Дверца закрывается с мягким щелчком, и именно тогда она понимает, насколько тихо вокруг. Джессика смотрит вниз и видит кровь на своей рубашке, там, где он ее сжимал. Это не должно было ее удивить, но все же что-то в ее сердце переворачивается. Она не знает почему. Всхлип снова болезненно подкатывает к горлу, несмотря на охватившую ее глубокую усталость. Влага не подступает к глазам, а вместо этого высохшие прежние слезы неприятно стягивают щеки. Ноги слегка, но неконтролируемо трясутся, и Джессика облокачивается о борт своей машины. Вероятно, впервые за неделю после того, как Эш вернулся из больницы, она была вынуждена осознать тот факт, что Эш… Эш чуть не умер. Это было легко забыть, потому что он был здесь. Он был в порядке. (Хоть он и не совсем был, но она хотела верить, что так). Он чуть не умер, и теперь он сбежал из дома в такой богом забытый час, занимался здесь бог знает чем. И его кровь была на ее рубашке. Его кровь… Она помнит образ друга Эша, Эйджи, бесконечно грызущего себе ногти тогда больнице. Она помнит, как думала, что должна была сказать ему что-нибудь, что угодно. Но, как и сейчас, она ничего не сделала. Была не в состоянии помочь хоть чем-либо существенным. Она хочет доверять Эшу, и она доверяет ему во многом, но не тогда, когда дело касается его самого. И ее пугает, что она не может. Ее пугает, что он бродил ночью один, и ей страшно думать, что это было не в первый раз. Да, ей повезло в прошлый раз, потому что он оказался в доме своего друга. Черт, ей даже повезло, что худшее, что случилось на этот раз, это просто порез на пальце. Но как насчет следующего раза? Что, если ее удача иссякнет? Что, если «следующего раза» не будет, просто потому что «не станет Эша»? Этот страх почти опустошает. Она в ужасе, потому что чувствует себя бессильной, неконтролирующей ситуацию, в то время как все вокруг нее крутится по спирали. Она сидит так минуту или две, просто чтобы собраться перед тем, как отвезти их обоих домой. Но она никак не может собрать себя в кучу, и вместо этого достает телефон и набирает номер Макса, приподнимаясь. Ей определенно нужно ходить вовремя этого разговора. Чтобы твердо встать на ноги, требуется больше времени, чем ожидалось. При этом она несколько раз оступается, цепляясь за машину. Он не отвечает на первый звонок, и она собирается позвонить снова, но в этот момент его имя загорается на экране, вибрируя в ее руке. Должно быть, она поставила на беззвучный режим где-то между тем, как проснулась, и настоящим моментом. Она нажимает «ответить» и не совсем готова к громкому голосу на другом конце провода. «Где ты, черт возьми?!» — он то ли шепчет, то ли кричит в трубку. Забота сквозит в каждом слове. «Я проснулся и хотел проверить Майкла, а потом оглянулся и увидел, что тебя нет. Я спустился вниз, чтобы посмотреть, не пошла ли ты за водой или еще куда-нибудь, и когда я включил свет, все ящики выглядели так, будто их обыскали — и все, о чем я мог думать, это то, что было почти три часа ночи, и зачем тебе это в три часа ночи?? Боже, Джесс, я звонил тебе, но ты не отвечала! Я думал… — Макс судорожно выдыхает, — Ты не отвечала на звонки, и я подумал…» Он звучит так, будто находится на грани срыва. Что ж, нас уже двое. Она обрывает его так мягко, как только может, прежде чем он продолжит: «Милый, я знаю. Я знаю, и мне очень жаль, но я обещаю, что мы в безопасности…» «Вы? Джесс… какого хрена. Эш с тобой? Почему ты не разбудила меня? Это…» «Макс, пожалуйста, — она перебивает его во второй раз, — Мне нужно, чтобы ты успокоился, чтобы я могла тебе ответить». Он должен был слышать, как дрожит ее голос. «Хорошо, — она чувствует, как он глубоко дышит, —Хорошо, извини». Она влажно вздыхает. Блять. Опять слезы. «Спасибо. Боже… — Как вообще это объяснить? — Посреди ночи мне позвонил Эш и сказал, что он не дома и что у него… у него паническая атака или что-то в этом роде. Теперь он в порядке, обещаю. Мы оба в безопасности. Но он был очень взволнован, и я понятия не имею, почему». Конец предложения звучит громче, чем она хочет. «Но мы… я стою возле своей машины, мы припарковались рядом со школой Майкла. Я просто… блять, извини… — следующие слова вырвались у нее прежде, чем она успела их остановить, — я не думаю, что сейчас смогу вести машину». Она слегка смеется, и это звучит жалко даже в ее собственных ушах. Макс какое-то время не отвечает. «Ты уверена, что с вами все в порядке? Хочешь, я позвоню Чарли?» — мягко спрашивает он, без намека на разочарование или раздражение. Джессика ровно выдыхает. «Нет. Нет, нет. Я не хочу его будить. Черт, я просто... Мне нужна минутка. И мне нужно было позвонить тебе». «Да… да, я ценю, что ты позвонила мне… Извини, что сначала сорвался. Ты отлично справляешься». Тишина. А Джессике просто нужно время, чтобы перевести дух. Чтобы успокоить собственное быстро бьющееся сердце. Макс нарушает тишину после долгого момента. «Эш не спит?» — спрашивает он. «Спит». Джессика вздыхает, глядя на него через окно пассажирского сиденья. «Он отключился минут десять назад. И я его не виню. Должно быть, он устал». «Я не думаю, что в последнее время он хорошо спал». Джессика шагает вокруг машины еще немного. Блокируя свет уличного фонаря, приложив руку чуть выше бровей. Как будто она думает, что глаза слезятся от яркого света. «Макс?» Шепчет она, и смесь страха и чего-то еще непрестанно скребется в ее сердце. «Да, дорогая?» «Он… — Ее горло снова неконтролируемо сжимается, — Он действительно думал, что я не приеду за ним». Она плачет. «Он спросил, почему меня это заботит, Макс. Он думал… — и ее дыхание снова замирает в груди. Неловко присев на корточки в траве, в нескольких футах от машины, она даже не может толком объяснить, почему плачет. Не то, чтобы с ней вообще что-то случилось. Это просто кровь. Так почему я так сильно плачу? «Ты рядом со школой Майкла, верно? — говорит он больше для того, чтобы заполнить тишину, чем для подтверждения, — Я сейчас приеду туда на своей машине и отвезу вас, ребята, домой. Без проблем. Мы можем оставить машину там на ночь и забрать утром. Если я выеду прямо сейчас, то буду там примерно через… десять минут…? Просто… просто потерпите до тех пор, ладно?» — говорит он. И Джессика на мгновение замолкает, пытаясь осознать эти слова. «Ладно»… — Джессика судорожно вздыхает через минуту или две, уступая намного быстрее, чем обычно, когда Макс предлагает помощь. (И только сейчас, в полуобморочном состоянии, она понимает, как нездорово это звучит. Ей нравится думать, что это означает, что ей становится лучше, но охваченный чувством вины монстр внутри нее говорит об обратном). Джессика пытается сделать глубокий вдох, но безуспешно. Еще больше слез наворачивается на ее глаза. «Хорошо, — говорит она снова, скорее для собственного успокоения, — Я люблю тебя, Макс». «Тоже люблю тебя. Скоро увидимся». «До встречи». … Джессика ждет снаружи, прислонившись спиной к машине, не очень бдительная, но и не полностью расслабившись. Устойчивая середина, не дающая ей ни сонного комфорта, ни чувства безопасности, которое обычно приходит с внимательностью. Она видит, как он приближается с небольшого расстояния, и неуверенно приподнимается, чтобы привлечь его внимание. На нем все еще пижамные штаны, и по какой-то причине эта маленькая деталь слегка растопила ее сердце. И вскоре все, о чем Джессика может думать, мгновение или два, прежде чем он преодолеет расстояние между ними, это то, насколько удивительный этот человек. И как она счастлива, что он женился на ней. Что он выбрал ее из всех других людей в мире. Он подходит еще ближе, и только когда крепко обнимает ее, она понимает, как сильно ее трясет. Она… Боже… она не может сдержать плач, срывающийся с ее губ. «Я так испугалась… — плачет она в его рубашку, сжимая его спину, как тиски, — Мне было так страшно». Он ничего не говорит. Просто сжимает ее невозможно крепко. Она чувствует себя в безопасности, прижавшись к его груди. Возможно, это было единственное место, где она когда-либо чувствовала себя в полной безопасности. Когда они наконец отпускают друг друга, он указывает куда-то вдаль и говорит, что там он припарковал свою машину. Она кивает, пытаясь осознать его слова, хотя сон непрестанно цепляется за веки. Он помогает ей сесть на заднее сиденье машины, а сам садится за руль. Эш слегка вздрагивает от шума, но продолжает спать. Сама Джессика пытается не заснуть, чувство вины в груди говорит ей, что она должна бодрствовать. Хотя в этом нет никакой логики, ничего, что могло бы объяснить, почему. Но в любом случае это проигранная битва, и Джессика сдается раньше, чем рассчитывала. Их ждет долгий день.