***
Как и предполагал Армин, встреча с прокурором следующим днём прошла очень гладко. Он притащил меня в зал суда, потыкал пальцем в разные места, объясняя, кто и где будет находиться во время судебного процесса, быстро пробежался по примерному плану заседания и кратко пересказал, о чём он может меня спрашивать. А ещё он предупредил, что вопросы может задавать и защита обвиняемой стороны. Короче, я больше паниковал. Потом он напомнил, в какое время и когда пройдет суд. Первый официальный день заседания будет в четверг, но вроде как там зачитают основную информацию по моему делу, огласят список свидетелей и представят вещественные доказательства, а моё прямое участие им не понадобится вплоть до пятницы. Прокурор заверил меня, что убедил судью запланировать заседания на вторую половину дня, чтобы мне не пришлось пропускать занятия. Сказал, что мой кейс не будет большой проблемой. Мол, очевидно, что все доказательства неоспоримы, а моё свидетельствование должно ускорить весь процесс, и суд не затянется дольше, чем на неделю. И вот, я сижу в зале суда. Как и обещал прокурор, первый день проходит вообще без заминок. Я, Ривай, Микаса и Армин — все мы внимательно слушаем, как стороны представляют моё дело судье. Вникать в то, как оглашают список свидетелей и зачитывают основные положения, для меня оказывается смертельно скучным занятием, и, когда судья объявляет завершение первого дня слушаний, я ловлю себя на том, что мне не терпится поскорее встать за эту несчастную стойку свидетелей и наконец-то отчитаться. По крайней мере это должно быть интереснее, чем сидеть в зале и слушать скучных дядек, говорящих длинными сложными словами, которые я не то чтобы очень понимаю. Но, конечно же, ничего не может пройти так гладко, как мне того хотелось бы. Звон моего будильника ранним пятничным утром будит меня на занятия, и я со стоном пытаюсь отыскать свой телефон, чтобы его отключить. И если звенящий будильник заглушить у меня получается, то остановить звон в моей голове — нет. Я буквально заставляю себя открыть глаза, но от боли в затылке они захлопываются снова. Красота. Каким, сука, образом, мои головные боли всегда точно угадывают худший момент, чтобы вернуться? Решение пропустить сегодняшние пары, чтобы отлежаться перед заседанием, кажется мне прекрасным. И перед тем, как снова зарыться в одеяло, я нахожу обезболивающее. Занятия Микасы и Армина по пятницам начинаются раньше моих, так что они оба, скорее всего, уже ушли. Тем лучше — никто не будет ломиться в мою комнату, пытаясь растолкать меня и отправить на пары. Надеюсь, когда я проснусь, голова болеть перестанет. На заседании нужно быть к трём часам. И, желательно, в нормальном состоянии.***
Когда я вновь прихожу в сознание, моя голова разрывается от самой жгучей боли, которую мне только доводилось испытывать в своей жизни. Я буквально подрываюсь в немом крике, и боль настолько невыносима, что я поражаюсь, как мой череп до сих пор не раскололся надвое. Чувство такое, словно кто-то его вскрыть наживую пытается. Циферки на прикроватных часах светятся ослепительно, настолько, что я корчусь от их яркости, готовый в любую секунду отключиться. Доносящееся из соседней комнаты бормотание телевизора оглушительно бьёт по ушам и больше походит на нестерпимый грохот. Боль убийственная. Настолько, что я практически не могу дышать. Только неразборчивые хрипы срываются с моих высохших губ. Я зарываюсь с головой в подушки, жёстко хватая себя за волосы, будто бы это могло облегчить мои страдания. Как один человек может испытывать столько боли? Как это вообще возможно? Так быть не должно. Кажется, такое количество боли меня убьёт. Я сворачиваюсь на кровати, прижимая к себе ноги, и негромко всхлипываю. Господи, как это остановить? Прошу, кто-нибудь, избавьте меня от этого. Слёзы скатываются по моим щекам и носу, оставляя после себя тёплые влажные дорожки. Пульсация за стенками черепа больше похожа на работу отбойного молотка. И эта работа в любую минуту может мою голову взорвать. — Эрен? — из гостиной до меня доносится голос Микасы. — Почему ты до сих пор дома? Разве заседание не должно скоро начаться? — Ми-… — мой голос срывается, когда я пытаюсь её позвать. Я тяжело сглатываю вязкую слюну и через боль пробую ещё раз. — Микаса. Мой голос хриплый и тихий, но, кажется, Микасе удается его различить, потому что я слышу её шаги, а потом дверь в мою комнату открывается, и яркий свет, словно от тысячи солнц, жестоко бьёт по глазам. Она входит в комнату и удивлённо вздыхает, подлетая к кровати. — Эрен, в чём дело? — сокрушается она, и я чувствую отчаяние в её тоне. То, как громко она говорит, заставляет меня снова всхлипнуть от боли. Ответа она не ждёт. Ей и не нужно. Я слышу, как она хватает мой телефон с тумбочки, а потом кричит кому-то в трубку: — У моего брата приступ мигрени, ужасные боли, прошу, я не знаю, что мне делать, ему нужна помощь, — Микаса практически плачет, объясняя ситуацию, но, ради всего святого, может она делать это где-нибудь в другом месте? Её звонкий голос заставляет новые волны жгучей боли растечься в моей голове. — Да, у него гемофилия, приступы случаются от недостаточного притока крови, просто, умоляю, отправьте к нам скорую, я ещё никогда не видела, чтобы ему было настолько плохо! В этот раз боли для меня одного оказывается слишком много, и я чувствую, как темнота окутывает моё сознание. Да, прошу, заклинаю, темнота, забери меня. Я больше не хочу испытывать это всё. Я просто не знаю, сколько ещё я смогу вынести. Микаса бесконечно долго благодарит человека по ту сторону телефона, и наступает благодатная тишина. Но не проходит и секунды, как её снова разрывает голос сестры. — О господи, Ривай! — всхлипывает Микаса, срываясь в истерику. — У Эрена… Ривай? Она с Риваем говорит? Такое простое и знакомое имя практически приводит меня в чувство, но я оказываюсь уже слишком далеко от реальности. Тяжесть сковывает всё мое тело, и я перестаю слышать и голос Микасы, и всё остальное, что происходит вокруг. Сознание проваливается в темноту.***
Ривай В здание суда я попадаю с опозданием — заседание началось несколько минут как. Благодарите Изабель — она меня задержала со своими требованиями разобраться с какими-то свадебными моментами прежде, чем я уеду. Клянусь, эта помешанная на моей свадьбе женщина скоро сведёт меня с ума. Видит Бог, я этого не хотел, но ещё раз я услышу от неё «Ривай, резче, мне нужен ответ!», и я за себя не ручаюсь. Сгребу Эрена в охапку, и сбежим с ним куда-нибудь в Вегас. Подальше от всей этой суеты. Когда я бегу по длинному коридору в поисках нужного зала, моя совесть начинает меня подъедать. Эрен, наверное, уже сидит на скамейке снаружи, нервно ожидая момента, когда его пригласят внутрь, а я обещал ему, что буду рядом. Но, заворачивая за угол, я натыкаюсь на кучку людей, стоящих в ожидании у зала, и Эрена среди них не нахожу. Неужели его уже пригласили? Я торопливо заглядываю внутрь настолько тихо, насколько могу. Удивительно, но мальчишки нет и за стойкой. Я быстро оглядываю и тех, кто сидит здесь на скамейках, и понимаю, что Эрена вовсе тут нет. Он что? Перенервничал и решил не свидетельствовать? Шум открывшейся двери заставляет чуть ли не всех присутствующих обратить на меня внимание. Прокурор, ведущий это дело, заметив меня, быстро встаёт со своего места. — Один момент, Ваша Честь, — обращается он к судье. — Это жених мистера Йегера, возможно, он сможет дать нам ответ, где он, — чем ближе этот мужчина ко мне подходит, тем сильнее начинает колотиться моё сердце. Более того, его встревоженный взгляд спокойствия мне не добавляет. — Не могли бы вы нам объяснить, в чём дело? — Я думал, он здесь, — быстро отвечаю я. — С прошлой ночи мы с ним не виделись. — Может ли быть так, что он решил отказаться от дачи показаний? — спрашивает прокурор. — Я беседовал с ним после окончания вчерашнего заседания, и мистер Йегер уверил меня, что сегодня будет присутствовать. — Я также могу подтвердить, что он очень ждал сегодняшнего процесса, — хмурюсь я, — Минуточку, я попытаюсь до него дозвониться. Он кивает, и я шустро запускаю руку в карман, пытаясь найти в нём телефон. Практически все взгляды в зале обращены ко мне. Но мелодия звонка раздается прежде, чем я успеваю его вытащить. На экране имя паршивца. Я с облегчением выдыхаю, говоря прокурору о том, что этот звонок от Эрена, потом быстро принимаю его и прикладываю телефон к уху. — Эрен, где-… — начинаю я, но голос с той стороны прерывает меня. — О господи, Ривай! — это голос Микасы, и он звучит так, будто она в истерике. А на фоне я слышу тихие болезненные всхлипы Эрена. Я практически забываю, как дышать, пока страх мгновенно превращает кровь в моих жилах в колкий лёд. — У Эрена… У Эрена приступ мигрени, но намного хуже, чем я когда-либо видела. Ему очень плохо, я не знаю, что делать! — я бросаю короткий взгляд на прокурора, и наши взгляды на мгновение пересекаются. Очевидно, что он заметил, насколько я в ужасе. — Микаса, звони в скорую. Я сейчас приеду, — говорю я ей, пулей вылетая из зала суда. Это всё, что нужно знать окружающим, чтобы понять, что Эрена на заседании не будет. Сердце бешено стучит где-то в горле, пока я бегу по атриуму в сторону выхода. Я ловлю на себе укоризненные взгляды сотрудников суда, но все эти придурки — последнее, о чём я сейчас переживаю. Мне срочно нужно к Эрену. Это всё, что имеет значение. — Я уже вызвала скорую, они в пути, — говорит мне Микаса, звонок с которой я не завершил. После истерики её голос дрожит и срывается. Всхлипывания Эрена уже сменились тишиной. — Думаю, он отрубился. Пожалуйста, приезжай скорее. — Скоро буду, — напоминаю я ей. Всё моё тело немеет, ощущение такое, словно страх меня парализует, и в то же время адреналин заставляет меня лететь к машине быстрее и быстрее. Я не знаю, как можно поддержать Микасу. У меня даже думать получается с трудом. — Обещаю, я буду так скоро, как смогу. Просто присмотри за ним для меня, хорошо? Убедись… — в чём? Что вообще можно сделать для Эрена в этой ситуации? Неудивительно, почему Микаса в истерике. На её месте со мной произошло бы то же самое. — Просто убедись, что с ним ничего не случится до приезда скорой. И не клади трубку. Ответа от неё я не слышу, но звонок не прерывается. Как только я заскакиваю в машину, я подключаю телефон к колонкам и швыряю его куда-то на панель управления. Мне слышно, как Микаса разговаривает с Эреном, осторожно что-то нашептывая ему сквозь собственный плач, а я мчу по улицам. Время, кажется, сливается в бесконечность, но в конечном итоге до меня доносится отдалённый вой сирены. — Микаса? — мой вопрос она заглушает вскриком. — Скорая! — и я слышу облегчение в её голосе. Становится очень шумно, громко хлопает дверь, мужские голоса, говорящие наперебой друг с другом и с Микасой, и её краткий пересказ того, что происходит. — Микаса? — снова зову я её, стараясь самому над собой не терять контроля. — Микаса, скажи, чтобы отвозили его в Главную больницу Троста. Ему нужно к Ханджи. Я уже за поворотом, сейчас подберу тебя, и мы поедем следом за ними, хорошо? — Д-да, поняла, — отвечает девушка, и я слышу, как она передает мои слова сотрудникам скорой. Выворачивая на улицу, где расположен жилой комплекс Эрена, я замечаю, как мимо меня проносится скорая. Должно быть, именно в этой машине Эрен. Сразу за ними я не срываюсь, а подъезжаю ближе к стоянке, на которой взад-вперёд нетерпеливо вышагивает взвинченная Микаса. Машина тормозит прямо напротив неё, и она шустро запрыгивает внутрь. Я разворачиваюсь, и мы срываемся к больнице. Микаса всё ещё плачет, сидя в соседнем кресле, и никто из нас не осмеливается произнести ни слова. Волнения, и без того исходящего от нас обоих, уже достаточно, чтобы свести меня с ума. Насколько всё плохо? Всё ли с Эреном будет в порядке? Почему меня не было рядом с ним, когда я был ему нужен? Не то чтобы я мог сделать хоть что-то, чтобы облегчить его боль, но по крайней мере я мог бы гладить его по голове и заботиться до прибытия скорой. Спасибо жизни, что в квартире оказалась Микаса. И спасибо ей самой не только за то, что среагировала, когда стало необходимо, но и за то, что была рядом с ним. — С ним всё будет хорошо, — говорю я на грани слышимости. И этой фразой пытаюсь в равной степени успокоить и Микасу, и себя. — Я знаю, — бормочет она в ответ. — Просто… Если бы ты только видел его, Ривай. Ты знаешь Эрена, он всегда старается быть сильным, не позволяет ничему себя сломить. Даже если ему больно, он сто процентов будет пытаться скрыть это ото всех. Словно он не хочет тревожить окружающих своими проблемами. Но когда я услышала, как Эрен всхлипывает… И увидела его лежащим там, увидела, как он терпит всю эту боль… Он плакал, и кричал, и… Она поднимает руки и накрывает ими своё лицо. Единственное, что я слышу, — как она шмыгает носом. Моя хватка на руле становится железной, костяшки пальцев белеют от напряжения. Я прекрасно знаю, о чём она говорит. Эрен очень сильный, но чертовски упрямый, если дело касается его проблем и чувств. Он никогда не позволит себе рассказать о них окружающим, пытается всё скрыть, всё сдержать в себе. И я до сих пор слышу его плач в собственной голове, повторяющийся снова и снова. Сколько же боли ему пришлось стерпеть? Я не уверен, что я хочу знать ответ на свой вопрос. Мы подъезжаем к больнице сразу после того, как у неё останавливается машина скорой помощи, и молниеносно вылетаем, захлопывая двери и торопясь зайти внутрь. В холле бродит взволнованный Армин, тревожно наблюдая за тем, как Эрена на носилках уносят вглубь больницы. Но, как только он нас замечает, незамедлительно машет нам рукой и провожает следом за бригадой. Моё сердце сумасшедше ударяется о рёбра, пока мы втроём несёмся по коридорам. Издалека я замечаю Ханджи, бегущую к палате, в которую определили Эрена, но с противоположной от нас стороны. Наверное, врачи, прибывшие на вызов, сообщили Ханджи о поступлении пациента. Армин останавливает нас прежде, чем мы успеваем залететь в палату следом за Ханджи. Через окно я вижу, как она натягивает Эрену на лицо кислородную маску и подключает его к аппарату ИВЛ. Паршивец всё ещё без сознания, и я ловлю себя на мысли, что я благодарен за такой расклад. По крайней мере так он не чувствует боли. Смотря на Эрена через стекло, я подмечаю, что он выглядит расслабленным. Как бы я хотел сейчас быть рядом с ним. Касаться нежной кожи его лица, смахивать вечно спадающую на глаза чёлку, целовать его в лоб… Фельдшеры надолго в палате не задерживаются, и как только они выходят, Ханджи машет нам, предлагая зайти. Заскакиваем мы быстро, и я сразу подлетаю к Эрену. — Скажи мне, что с ним всё будет хорошо, — начинаю я не в состоянии отвести взгляда от Эрена. — Да, он будет в порядке. Я дала ему седативные, чтобы он подольше повалялся в отключке. Хотя бы до тех пор, пока мигрень буйствует. И теперь мы можем только ждать. Такие боли для него в порядке вещей, но эта, к сожалению, была из разряда катастрофически сильных. Но сейчас ему поступает кислород, так что осложнений быть не должно. Мне бы хотелось провести переливание крови, я уже поставила его в очередь. Но эту ситуацию квалифицировать как неотложную нельзя, поэтому пройдет некоторое время, прежде чем эта очередь дойдёт до него. Но если кто-то из вас мог бы стать прямым донором, то мы бы много времени сэкономили. И проблем бы избежали. Армин не может, потому что он является сотрудником больницы, так что его кровь использовать запрещено. Что насчёт вас? — спрашивает Ханджи, переводя взгляд с меня на Микасу и обратно. Микаса мотает головой, но взгляда от брата не отводит. — Эрену нельзя перелить мою кровь. Наши группы несовместимы. Мы выяснили это уже давно, — и после её слов Ханджи возвращается ко мне. — У Эрена вторая положительная группа крови. У тебя какая? — Первая отрицательная, — отвечаю я, стараясь не медлить. — Прекрасно. Универсальный донор. Идёшь со мной, — говорит она, уводя меня из палаты. Покидать Эрена тогда, когда я наконец-то могу быть рядом с ним, мне не хочется совершенно. Но я понимаю, что это ради его здоровья, поэтому я легко целую мальчишку в лоб, а потом ухожу следом за Ханджи. Далеко она меня не отводит — мы спускаемся парой этажей ниже и останавливаемся в обычной палате для обследований. — Нужно сделать несколько тестов, прежде чем запускать процесс. Просто чтобы убедиться, что у тебя нет никакой заразы, какую можно передать вместе с твоей кровью, — объясняет Ханджи, указывая мне залезть на кушетку. — Мы с ним занимаемся сексом, — напоминаю я ей. — Друг с другом. И чаще всего без резинки. Не то чтобы у меня были какие-нибудь болячки, которые он мог бы подцепить, но если бы они были, то не стали бы они уже общими? — Ну, не обязательно. Разнообразные венерички, конечно, передаются через кровь, но помимо них есть множество других штук, о которых стоит побеспокоиться. — Оке-ей, я проходил полное медицинское обследование меньше четырёх дней назад, — говорю я. — Это было необходимо для вступления в команду США. И кровь у меня брали, как и всё остальное. Обследование было в этой больнице, кстати. Могли они меня и на «множество других штук» тоже проверить? — Ханджи хмурится, потом отворачивается к своему компьютеру и начинает что-то печатать. — Так, давай проверим. Аккерман, Аккерман, Аккерман… О! А вот и ты. Что тут есть. На ЗППП тебя проверили, верно. Их у тебя нет, к слову, — с улыбкой добавляет она. — Тут полный набор исследований и проверок. Включая тест на группу крови. У тебя действительно первая отрицательная и… да начихать, тут есть всё, что мне нужно. Отлично. Похоже, ты чист и можешь быть донором крови. Погнали. Я киваю, мысленно радуясь тому, что ей не нужно таскать меня по всяким тестам. Чем скорее она возьмёт у меня кровь, тем скорее мы сможем начать переливание Эрену. А я буду рядом с ним, когда он очнётся. — Нам ещё повезло. Эрену много не нужно. Я возьму у тебя ровно столько, сколько необходимо, чтобы его кровь смогла сворачиваться. Одного контейнера должно хватить. Но у меня рука тяжёлая, я могу кольнуть так, что синяк останется. Это на всякий случай, если ты вдруг против, — говорит она. — Просто делай уже что должна, — отвечаю я и откидываюсь назад на кушетке, а Ханджи уже подготавливает трубки, катетер и небольшой пластиковый мешок. Много времени всё это не занимает, но в конце я начинаю ощущать, насколько лёгкой стала моя голова от потери крови. Ханджи настаивает на том, чтобы я полежал тут ещё хотя бы несколько минут, пока не оклемаюсь достаточно, чтобы встать. Она притаскивает мне бутылку сладкой воды для спортсменов настораживающего ярко-синего цвета и злаковый батончик из автомата, а потом уносится, забирая с собой контейнер с кровью. Я бы, конечно, предпочел не тут валяться, когда Эрен на соседнем этаже, возможно, проснётся в любой момент, но чувствую, что рискую рухнуть на пол сразу, как попытаюсь подняться. Поэтому лежу здесь, слушая мерное тиканье часов и таращась в потолок, и думаю об Эрене, и головокружение потихоньку начинает проходить. Когда я наконец-то прихожу в себя настолько, что могу спокойно встать, я спрыгиваю с кушетки и ухожу, поторапливаясь в палату к паршивцу. И Ханджи уже здесь, под пристальным наблюдением Микасы и Армина колдует над аппаратурой, к которой подключен Эрен. В тот момент, когда я переступаю порог палаты, она снимает с его лица кислородную маску и заменяет её на тонкую трубку, зацепленную за уши и прикреплённую к носу. — Действие медикаментов уже заканчивается, — сообщает она нам. — Скоро он должен проснуться. Звучит правдоподобно, и я убеждаюсь в этом окончательно, когда подхожу к краю его кровати. Он больше не выглядит таким спокойным, каким был раньше: брови слегка нахмурены, губы начинают искривляться и мелко дрожать. Я осторожно беру его ладонь в свою и мягко её сжимаю. Проходит ещё буквально две или три минуты, и Эрен распахивает глаза. Яркий свет его ослепляет, он жмурится, и Армин чуть ли не подпрыгивает, соскакивая с места и торопясь погасить лампы. Когда Эрену глаза открыть становится легче, он немного оглядывается и находит взглядом меня. Я легко ему улыбаюсь и снова сжимаю его ладонь. — Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, стараясь говорить потише. — Голова болит, — Эрен шепчет так тихо, что я едва различаю слова, и Микаса с Армином пододвигаются немного ближе. — Что произошло? — У тебя приступ мигрени, милый. Ты в больнице, — объясняет ему Ханджи. — В больнице? — замешательство на его лице ни с чем нельзя спутать. По нему видно, что он пытается восстановить события в своей памяти. Внезапно он резко вздыхает и вскрикивает, подрываясь на кровати. — Суд! — Эрен шипит от боли и прикладывает руку к голове, когда я отхожу от его выпада и осторожно помогаю ему опуститься обратно на подушку. — Малыш, не переживай сейчас об этом, — начинаю я, стараясь его успокоить. — Когда Микаса позвонила мне, чтобы рассказать о случившемся, я как раз был в зале суда. Прокурор тоже был рядом. Я обязательно позвоню ему попозже, сообщу, что с тобой всё в порядке, и, я думаю, он сможет что-нибудь сделать, чтобы отложить заседание до тех пор, пока тебе не станет лучше. Эрен кивает и немного расслабляется, хотя я уверен, что даже после моих слов он не перестал об этом волноваться. Все мы усаживаемся в небольшой кружок рядом с кроватью Эрена, когда Ханджи уходит на осмотр других пациентов, и заводим беседу, стараясь поднимать позитивные темы, чтобы хоть немного его приободрить, но всё это время он отвечает нам односложно, остаётся словно незаинтересованным и отстранённым. Я рассказываю ему о том, что Изабель уже успела подготовить к свадьбе, и эта тема его радует уже немножко больше. Но и после неё Эрен не становится бодрее, его глаза выглядят так, будто он глубоко погружён в свои мысли или витает в облаках. Это на него очень не похоже. И это меня нервирует. Я вижу, что и Микаса волнуется тоже. Армин задумчиво хмурит брови. Что-то подсказывает мне, что он пытается сообразить, почему поведение Эрена поменялось так ощутимо. Когда он поднимает голову, переставая задумчиво смотреть на Эрена, я ловлю его взгляд и коротко киваю в сторону выхода, намекая ему пойти за мной. Армин кивает, и мы оба встаём, но прежде, чем я успеваю уйти, я замечаю, что что-то тянет меня за край рубашки. — Не уходи, — просит меня Эрен, зажимая белую ткань пальцами, и в тоне его голоса я слышу больше эмоций, чем он выразил за весь день. — Я выйду на минутку, переговорю с Армином, а потом сразу вернусь к тебе, — обещаю я ему, слегка наклоняюсь и мягко целую его в лоб. — Ты даже соскучиться не успеешь. Эрен меня отпускает и, выходя из комнаты, я успеваю уловить его тихое «Ошибаешься». Я начинаю сразу, как только мы с Армином выходим из палаты, и он закрывает за собой дверь: — Ты тоже заметил, что Эрен ведёт себя странно? Есть идеи, почему? — он хмурится и бросает короткий взгляд в окошко. Эрен тихо лежит, держа руку Микасы в своей. Она что-то рассказывает ему, но, даже не слыша слов, я понимаю, что разговор выходит односторонним. — Есть единственный вариант, который приходит на ум. Слабый приток крови спровоцировал незначительные повреждения мозга, а они уже привели к снижению его когнитивных способностей. Что-то подобное происходит у пациентов, которые пережили черепно-мозговую травму, но в их случае всё серьёзнее. Мозгу необходим кислород для стабильной нормальной работы. Уменьшение поступающего кислорода, из-за чего, собственно, Эрен и отключился, даже на короткое время может привести к сбоям в работе мозга. Как-то так. — Армин, ты меня напугать сейчас пытаешься? — Я думаю, поводов для паники нет. Я даже не уверен в том, насколько я прав, но если я не ошибаюсь, то все эти побочки, которые сейчас Эрен имеет, должны быть временными. В большинстве случаев это действительно так. Со временем всё пройдет, и Эрен будет в порядке, — говорит мне Армин, поворачивая голову в сторону палаты. — Видишь? Он уже потихоньку приходит в себя. — Он прав, — вступает Ханджи, пока я наблюдаю за тем, как тихонько хихикает Эрен над чем-то, что сказала ему Микаса. — Не застала начало вашего разговора, но если Армин тут рассуждает о возможности повреждения мозга из-за кислородного голодания, тогда ошибок в его словах нет. Но Эрен не так долго пробыл в этом состоянии, так что продолжительных осложнений у него не будет. Я сейчас обязательно устрою Эрену проверки по всем фронтам, но всё, что Армин напрогнозировал, вполне себе может быть. Но и в том, что побочные эффекты быстро пройдут, он тоже прав. Я оставлю его в больничке на ночь, проведу полное обследование, но могу предположить, что уже утром он полностью придёт в себя и присядет всем на уши со своими интересными историями. Как и раньше. — Таким мы его все знаем, — бормочу я, и Армин давится смешком, когда Ханджи вываливает мне в ответ язык. Их шуточки продолжаются и тогда, когда мы возвращаемся в палату, но, должен признать, слова Ханджи меня порядком успокоили. Я верю, что оба они, и Ханджи, и Армин, правы. Я верю, что Эрен полностью поправится и снова станет самим собой — моим взбалмошным паршивцем, которого я бесповоротно люблю всем своим сердцем. Обязательно.