Fallo dolcemente

Этот мир оказался обречён, как только в нем появились люди. Каждое новое тысячелетие эти бездарные, порочные существа находили все более и более изощренные способы загубить всякие ростки добродетели и благородства, превращая их нежные лепестки в острые шипы алчности, лицемерия и разврата. Однако, каждый получает по заслугам – этот закон неподвластен людям. Ибо сказано в Евангелие от Матфея: «да воздастся каждому по делам его». Кара вершится там, куда недоступна дорога всякому, чьё сердце бьётся в груди. И нет, отбросьте свои жалкие предположения, расправу творит не Господь бог, коего выдумали эти ничтожества, дабы внушить себе веру в вечную жизнь. Расправу вершат совсем другие «божества»… То и дело людишки находят растерзанные, бездыханные тела, истекающие кровью. У всех разные предположения по поводу главного вопроса – кто так безжалостно забирает жизни? Кто-то считает, что это нападения диких животных, другие же полагают, что это все нечистые силы требуют расплаты за совершенные грехи, и лишь некоторые знают правду. Их называют охотниками. Эти люди на себе познали значение слова «беспощадность», но для нападающих на них это понятие схоже со справедливостью. Созданные ради того, чтобы убивать, они нисколько не пренебрегают своей силой. Жажда крови, наслаждение от одного вида беззащитных тел и насыщение очередной погасшей душой. Они не остановятся ни перед чем. Продолжат вонзать клыки, вырывать учащенно бьющиеся от страха сердца, разрывать на кусочки хрупкую кожу, иссушать организмы, оставляя их без капли крови. Вы, наверное, свято верите в силу молитвы и крестного знамени. Познав горести, каждый из вас спешит в храм - покаяться и молить о снисхождении Господа. Однако есть одна тонкость. Если Бог и был, то он давным-давно оставил вас. Устыдившись своего творения, он отправил нас по ваши души. Так что будьте внимательны, мы ближе, чем вы думаете. Надеюсь, ваши умы не постигнет мысль, что я какой-то сумасшедший монстр-серийный убийца. За свою долгую жизнь я научился многому, познал толк в искусстве, объездил множество стран. Я довольно милый романтик, если меня не злить. Я, как и любое наделённое мало-мальским интеллектом существо, восторгаюсь живыми красками на полотнах прерафаэлитов, могу часами смотреть на заходящиеся в исступлении скульптуры Бернини и Микеланджело, представляя что было за секунду " до ", воображая себе историю героев мифов или религиозных сюжетов и их последние мгновения перед тем, как застыть в мраморе навечно. Разделяю восхищения Данте и Петрарка такими совершенными созданиями как женщины, упиваюсь одами в их честь в толстых сборниках вышеупомянутых пиитов, и с презрением гляжу на псевдофилософские трактаты жалких желтогазетчиков и рифмоплетов, слогающих тексты о том, насколько сдержаннее и благочестивее мужское нутро пред женским. Признаться честно, одно время я и сам увлекался живописью. Вот только мои картины мало кому нравились, люди считали их творениями нечистых сил. Понятия не имею, почему им не взлюбились изображения моих жертв. Лично мне безумно нравилось выстраивать композицию из обнаженных тел со следами от укусов на бледной коже. Зачастую я складывал их в одно место, переплетая безжизненные конечности, и украшал нежными цветами, измазанными в крови. Просто прелесть. Я вообще очень любил писать с натуры. Помню, как-то раз пригласил Викторию Де Анджелис, самую прекрасную даму этого порочного мира. Картина получилась просто шикарной. Как по мне, лучшее мое творение. Мне удалось запечатлеть на ней весь страх и ужас, что испытывала хорошенькая рыжая девушка, пытаясь выпутаться из цепких рук Виктории. Ее кудри разметались по постели, тело все выгнулось, стараясь спасти себя от демона, коим она видела мою подругу. Де Анджелис лишь усмехнулась. Ее глаза в миг потемнели, под ними словно тонкие струйки крови побежали, рассекая бледные щеки. Виктория заглянула в округлившиеся от ужаса зеленые глаза, затем перевела взгляд на быстро вздымающуюся пышную грудь, прикрытую зеленым шелком. Наклонившись, она слабо прикусила нежную кожу под ключицами, лишь сильнее запугивая и без того крупно дрожащую девушку. Когда из горла несчастной вырвался душераздирающий крик, мы с моей леди рассмеялись. Эти звуки просто услада для ушей – жертва знает, что ей ни за что не спастись, от этого ее голос пропитан отчаянием и безысходностью. Невероятно красиво. - Можно? – нетерпеливо спросила Виктория, убирая со влажной от холодного пота шеи рыжие прядки волос. Вздохнув, я кивнул. Хоть я еще и не закончил даже с наброском, эта картина надолго останется в моей голове, я был уверен, поэтому мог спокойно рисовать теперь и без натурщиц. Так и получилось. Улыбнувшись, обнажая острые клыки, Виктория прижалась носом к пульсирующей жилке на тонкой изящной шейке своей жертвы. Вдохнув аромат ее тела, подействовавший на нее похлеще самого крепкого вина, она впилась в вопящую девчонку, прокусывая нежную плоть. - Мне оставь, - бросил я, продолжая крупными мазками наносить краски на холст. Проигнорировав меня, Де Анджелис лишь яростнее вгрызлась в несчастную рыжулю. Скинув обмякшее тело со своих колен, она перебросила через него ножку, задирая подол своего платья. Вновь припав губами к истекающей кровью шее, она размашисто провела по ней языком, чуть ли не простонав от наслаждения. Прежде чем она иссушила это тельце до самой последней капли, я поднялся с места, буквально отлепляя блондинку от нашего «натюрморта». Кровь оказалась сладкой на вкус, почти приторной. Смяв руками хрупкую талию, я отстранился от измученной шеи, прокусывая кожу груди так низко, как только позволяло глубокое декольте. Похоже кровь стала еще слаще… Да уж, развлекаться мы с Викторией умеем. Всегда умели, с тех самых пор, как она меня обратила в тысяча семьсот тридцатом году. Помню тот день, будто это было вчера. Каким же я был радостным в свои двадцать два года, когда обворожительная голубоглазка взяла меня за руку, утаскивая прочь от любопытных взглядов. Завороженно глядя в эти омуты, я чувствовал, как всякая разумная мысль покидает меня, уходя в лучших английских традициях. Я и моргнуть не успел, как мы оказались в какой-то комнатке. Девушка усадила меня в резное кресло, обитое бордовым бархатом, и тут же оседлала мои колени, припадая поцелуем к губам. От волнения все трепетало внутри. Я неуверенно обхватил ее изящные плечики, ощущая неожиданную прохладу её кожи и отвечая на поцелуй. Затуманенный желанием, я не сразу понял, что происходит, когда она отстранилась, и по ее лицу побежали черные дорожки чего-то неизведанного и непонятного для меня. А в следующий момент произошло то, что шокировало меня настолько, что возбуждение мигом исчезло. Виктория поднесла свою руку ко рту и с омерзительным звуком прокусила ее так, что кровь ручьем потекла по локтю, обнаженному благодаря задравшимся широким рукавам ее роскошного платья. В ответ на мой изумленный взгляд, девушка прислонила свое запястье к моему рту, не позволяя отстраниться. - Пей, - строго бросила она. – Я сказала пей. - Повторила блондинка, когда я плотно сжал свои губы, с ужасом смотря на нее. Не сказал бы, что у меня был выбор. Виктория бывает весьма настойчивой. После нескольких глотков я еле сдерживал себя от того, чтобы не опустошить желудок прямо на этот ковёр, обшитый розовыми цветочками по последней моде. Но долго мучиться мне не пришлось – мило улыбнувшись, Виктория одним движением свернула мне шею. Теперь-то я ей благодарен за это, но очнувшись, я так не думал. Она поймала для меня какого-то парня, внушив ему стоять и не дергаться, а потом показала какого это, быть вампиром. В общем, Виктория – моя подруга, мой наставник, моя госпожа вот уже сто пятьдесят лет, и ровно столько же наша жизнь переполнена весельем и сытостью. Мы схожи с ней во многом – в нашей безжалостности, любви к пыткам и изощренным убийствам. Согласитесь просто взять и умереть – недостаточное наказание для ничтожных существ, прозвавших себя людьми. Мы вот целиком и полностью разделяем это мнение, поэтому и любим работать в паре. Ну а теперь я удаляюсь, оставив от своей истории послевкусие заинтересованности и, быть может, отвращения, в тот мир, где царствуют тьма, вампиры и правосудие...