Mea maxima culpa. In nomine patris

Телефон разразился звонкой трелью, стоило только отцу Магнусу отключить режим «в полёте». Самолет, который перенес преподобного Мартинссона через Атлантику, уже закончил рулежку, и пассажиры, повскакав со своих мест в стремлении как можно быстрее покинуть борт, производили довольно много шума. Поэтому собеседника своего Магнус слышал с трудом. - Дядя Тор? - молодой священник улыбнулся, не замечая того, что симпатичная бортпроводница задержала на нем заинтересованный взгляд. Мама как-то говорила, что когда её сын улыбается, в комнате становится на пару градусов теплее. Впрочем, мама всегда была чуточку предвзята. Ладно… не такую уж чуточку. - Привет-привет! - Магнус обожал дядюшку, жаль только, виделись они в последнее время совсем редко. - Как дела? Как Том? Слуууушай! У него же день рождения через неделю. Я попробую закончить все свои дела и выбраться к вам. Что мне подарить? Ой, я тут одну штуку видел… Виктор говорил, что Магнусу надо было идти в спортивные комментаторы. «Серьезно, парень! С твоим умением произносить максимальное количество слов за минимальный отрезок времени... Такой талант пропадает!» Мартинссон на приемного отца не обижался. Тот, бывало, подтрунивал над Магнусом, но он был едва ли не единственным, кто на самом деле поддержал его в выборе профессии. Виктор, да еще, пожалуй, Том. Так вот… О чем это он? День рождения же! - Я видел одну штуку, Тому понравится… - продолжил святой отец разговор, на секунду прерванный для того, чтобы достать свои вещи с багажной полки. - Что? Где я? Я в Каракасе! Что? Не говорил? Ну вот говорю! Алло!!! Эй, Дядя Тор! Преподобный Мартинссон оторвал телефонную трубку от уха, посмотрел на неё с непониманием — чего это вдруг она замолчала? Даже подул на темный пластик, как будто это могло помочь. - Алло! Дядя Тор? Ты там? И когда телефон отозвался голосом Торстейна, Магнус опять улыбнулся — ну наконец-то! А он-то уже подумал, что сотовый сдох. - В смысле что я здесь делаю? Работаю. То есть я только что прилетел… Дядя Тор… Дя… Преподобный Мартинссон вновь отставил трубку подальше от уха. Любимый дядюшка, при всех его достоинствах, имел один существенный недостаток — бранился так, словно был не прямым потомком славного рода Ведель-Ярлсбергов, а выходцем из рабочих окраин Ливерпуля. Куда только бабушка смотрела? - Ты закончил материться? - осведомился отец Магнус спустя минуту и еще раз улыбнулся — на этот раз той самой бортпроводнице, которая разглядывала его с таким интересом. - Спасибо и до свидания! - одними губами поблагодарил Мартинссон стюардессу, покидая салон. - Я обещаю! Да-да, я буду осторожен. Дядюшкаааа! Ты же знаешь, монсеньор Росси если что и может мне доверить, то исключительно дипломатическую миссию. Что? Говорю тебе — я прилетел на переговоры! Плохо слышно? Пе-ре-го-во-ры! Магнус закатил глаза. Разговор с родственником начал изрядно утомлять его. Право же, иногда дядя Тор вел себя хуже, чем наседка! Носится с ним, как с немсышленышем! Все они — и мама, и бабушка, и даже Виктор. Все, кроме Тома. Хотя и Том тоже… Нет! Нехорошо так думать о родных! - одернул себя преподобный. Они любят его. И беспокоятся. И вообще, Господь учил смирению…

***

О! Видит Бог, если кто и знает, что такое смирение, так это он, отец Магнус, верный слуга Его. Видит Бог, как ему хотелось выпустить свой гнев наружу, закричать, разругаться со всем своим семейством, когда это самое семейство в едином порыве, как один встали грудью за то, чтобы не позволить юному Магни принять священный сан. А стоило ему только заикнуться о том, что он желает поступить на службу в Институт внешних дел Ватикана, как с матушкой едва удар не случился. То есть матери на самом деле стало плохо, и Виктор, уложив Магду на диван и заставив проглотить какие-то таблетки, ворчал и зыркал на Магнуса так, будто он родную мать в гроб вогнать пытался. А Магнус… Он лишь пытался поступать так, как велело сердце. - Ты не можешь не понимать, что это все значит для твоей матери! - шипел Виктор, когда мама задремала, немного успокоившись. - Ты не можешь не отдавать себе отчет в том, как Магда… И Магнус «выключился». Была у него такая особенность. Если он что-то решал, то раз и на всю жизнь. И когда кто-то пытался его переупрямить — вот как сейчас Виктор — он просто заставлял себя не слушать. Не вникать. Не обращать внимания. Позже за него взялась мама. Она не взывала к его совести. Не ругалась. Не повышала голос даже. Просто смотрела. И от этого её взгляда - ей-богу, Магнусу казалось, что в её взгляде сейчас сосредоточен весь холод, что только есть на этом свете, - так вот от этого её взгляда Магнусу было куда как хуже, чем от нудных нотаций приемного отца. - Сынок, - мать взяла в свои ладони пальцы Магни — ледяные, словно она и впрямь заиндевела. Снежная королева, и та, должно быть, была теплее, чем его мать сейчас. - Сынок, ты понимаешь, чего теряешь, принимая сан? Тебе придется отказаться от жизни, потому что с той самой минуты, как ты пройдешь обряд рукоположения и до самого твоего последнего вздоха все, что у тебя будет, лишь служение. Ты понимаешь это? Одно лишь служение. Ох, мама! Как же это она не понимала? Для Магнуса служение Господу — и есть жизнь! - Охуеть ты решеньице принял, конечно! - орал Тор и пыхтел своей ароматной, щегольской сигариллой. Метался по комнате. Прикуривал одну от другой. - Ты, блять, о матери подумал? А епт! Кого я спрашиваю? Весь в… - Ну давай! - все ж таки не сдержался Магнус. Когда тебе семнадцать, сдерживать себя, свой гнев — самое трудное, пожалуй. Разве что… Наверное, сдерживать желания тела не менее сложно. Но Магнус не страдал от разбушевавшихся в подростковом возрасте гормонов. И на все мучения сверстников смотрел с некоторым даже снисхождением. В то время как его закадычные друзья, Сэм и Саймон — Эс в квадрате, так он называл парней — волочились за девочками, большей частью безуспешно, а после, потерпев поражение на любовном фронте, чуть ли не до мозолей стирали ладони в ванной, сам Магнус, отметив семнадцатый день рождения, ни разу еще не прикоснулся ни к одной девушке. Он к себе самому ни разу не прикоснулся, и вовсе не потому, что считал это занятие чем-то мерзким или типа того. Совсем нет! И девушки ему нравились. Даже очень. Все-все девушки — высокие, низкие, блондинки, брюнетки, худенькие и пышечки — они нравились ему все сразу, и никто конкретно. Ни одна из них не вызывала в нем того желания, которое в избытке присутствовало у Эс в квадрате. К тому же… Прелюбодеяние - грех. А Магни мечтал о том, чтобы когда придет его время принять сан, быть совершенно чистым перед Господом. Так вот если порывы плоти Магнус сдерживал легко. То сдержать обиду на дядю Торстейна так и не смог. - Давай, ну же! - выкрикнул он, чувствуя, как закипают в уголках глаз злые слезы. - Скажи это! Скажи, что я такой же, как отец! Ну, что же ты?! Это был первый раз, когда они оба — Магнус и Торстейн — упомянули в разговоре… В споре на самом деле, но это был первый раз, когда имя Криса встало между ними. - Магни, я вовсе не то… Черт, сынок… Я вовсе не это имел в виду… - Оу, не пытайся оправдываться, дядя Тор! - Магнус, тыча в широкую грудь Торстейна тонким, но уже крепким пальцем — младший Мартинссон много времени проводил в спортзале, - наступал на дядюшку, пока тот не уперся спиной о стену. - Ты думаешь, я стану таким же, как Крис? Ты правда думаешь так? - Нет, я… - промычал Тор. - Он вовсе так не думает, - спокойный голос Томаса отрезвил обоих спорщиков. Магнус отпрянул от Тора, открыл было рот, чтобы выкрикнуть что-то обидное, но захлопнул его, не успев произнести ни звука. Том всегда действовал на него, как ведро холодной воды действует на буйную голову пропойцы. Хиддлстон - Хемсворт с некоторых пор - всегда знал, как успокоить Магни, и это было странно — у него самого детей не было, да что там — между ними с Магнусом какой-то особой не то что любви, привязанности особой не наблюдалось, - однако же Том каким-то образом смог подобрать ключик к племяннику Торстейна. Именно Томас был тем, кто поведал Магнусу — тогда еще совсем мальчишке — о том, кем на самом деле был его отец. Именно Том был тем, кто позволил выместить на себе всю боль от страшной правды, свалившейся на мальчика. Магни тогда разбивал кулаки в кровь — детские, неокрепшие, они практически никакого вреда Тому не приносили, и Хиддлстон, закрываясь от ударов, думал о том, что все правильно, что это хорошо даже, что юный Мартинссон сейчас выплеснет из себя эту боль. Выбьет из себя эту дурь. А потом… Потом они все вместе научатся с этим жить. С этим новым Магнусом. Этот, который слизывал кровь с костяшек и смотрел на Тома так, как будто стереть его готов с лица земли, уже не был похож на того нежного, смешливого Магни, которым все его знали. Но и на Криса он похож не был. Том рассказал парню всё. Ничего не утаил. И как пример привел собственного отца. Не скрывал и того, как дядя Тор пытался защитить его, Тома, от страшной правды. И что из этого всего вышло. Том рассказал все честно. И после, когда Магнус выбился из сил, пытаясь выбить из Тома… Да черт его знает — он просто колотил его по плечам, по груди, по бокам, а потом затих, и Том схватил парнишку в охапку, прижал к себе тощее тело, содрогающееся в его руках от беззвучных рыданий. Схватил и не отпускал, пока тот не успокоится. - Ты — не он, не Крис, - веско произнес Хиддлстон. - Просто запомни это. Ты — это ты. Магнус Мартинссон. Ты такой один. Уникальный. Другого нет на всем свете и не будет. У тебя свой путь. Магнус успокоился не скоро. То есть… Когда первый отчаянный порыв прошел и он, увидев, что сделал, устыдился — надо же! Поднять руку на старшего! На Тома!!! Тор… Он пылинки с мужа сдувал, словно тот хрустальный. Магни, хоть и был еще подростком, а такие вещи понимал. И глядя на парочку дядюшек чувствовал дурацкое щенячье умиление. И вот теперь Том промокает платком царапину на скуле и, несмотря на это, улыбается. И пусть улыбка эта с легкой ноткой горечи, но ведь улыбается же! Значит… Не сердится? - Прости! - попросил юный Мартинссон. - Прости, Том… - Забыли! - махнул рукой Хиддлстон-Хемсворт. - Про то, что ты меня вздул — забыли. А про то, что я сказал, ты забывать не должен. И не позволять себя ранить. Ты понимаешь, о чем я? Кажется, Магнус понимал. Еще не окрепшим, по-детски жестоким умом он понимал — его предали. Обманули. Думали, что раз он пацан совсем, так ему можно не говорить… Вот это - не говорить! Как они все могли?… - Я знаю, о чем ты думаешь, - Том обнял его за плечи. - Как они все могли, да? И мальчик уставился на Хиддлстона удивленно. - Эй! Я не могу читать мысли, так что не спеши сооружать шапочку из фольги, - Том ласково взъерошил золотистые кудряшки Магнуса. - Просто я сам так же думал. Как ты сейчас. Думал, что твой дядя Тор обманул-предал-не рассказал-и вообще убить его мало. Как-то так, да, парень? Магнус осторожно кивнул. - Ты имеешь право злиться, - продолжил Томас, и Магнус удивился в очередной раз: ну надо же! Он-то думал, что муж дяди Тора наоборот, будет уговаривать его не сердиться, успокоиться и прочее подобное. - Имеешь право, факт, - повторил Том. - Только спроси себя… Пусть не сейчас, может позже, но все равно спроси — ты сам… Ты сам ничего не скрывал от них, а? Кто просил меня не рассказывать маме о том, где и как ты получил ссадину на щеке? - Это другое! - возмутился Магни. Ну да, он подрался с Лори Эвансом, но Лори тот еще гад, он первый начал… - Ты просто не хотел расстраивать маму, так? - задал вопрос Том. - Но мы с тобой тогда решили, что обманывать Магду не станем. Ведь правда? Том опять кивнул. - Мы рассказали ей всё. Не в тот самый день, но ты признался, правда, сынок? Так и сейчас. Мы все признались тебе — считай что я теперь говорю от имени твоей мамы и дяди Тора. И Виктора. Ты и моя семья тоже, Магни. - Почему не мама… - Потому что она слишком тебя любит. Слишком много любви… Её можно не вынести, парень. - Я не понимаю, о чем ты, - честно признался Магнус. - Однажды ты поймешь, - пообещал Том и коснулся ладонью левой стороны груди Магнуса. Дотронулся до сердца. - Однажды ты почувствуешь. Здесь. С того разговора прошло несколько лет. В общем-то, одной лишь этой беседой дело не кончилось. Они долго говорили — Магнус и Магда. Матери пришлось многое объяснить сыну. Они это пережили — тот момент, когда мальчику пришлось принять суровую правду. Правду, которую — господь свидетель! - они должны были рассказать ему с самого начала. С того момента, когда Криса Хемсворта официально признали погибшим. Но они это пережили. И когда Магни заявил, что собирается на службу в ИВД, именно Том был тем, кто его поддержал. - Ты понимаешь, что тебя ждет? - спросил он спокойно совершенно. Его спокойствие почти что граничило с равнодушием, но Магнус научился понимать Тома едва ли не так же хорошо, как понимал его муж. Хотя… чем старше становился Магнус, чем больше он узнавал, тем яснее ему было — дядюшка любил Тома. Любил до самозабвения. Но вот понимал ли он мужа? Это большой вопрос. Виктор как-то сказал: для того, чтобы в семье царило счастье, надо чтобы один очень сильно любил, а второй очень хорошо понимал. Так вот в семье Хемсвортов за любовь отвечал явно Торстейн. - Я знаю, будет тяжело, - честно ответил юный Мартинссон. - Вряд ли ты представляешь себе достаточно хорошо, что именно тебя ждет, - вдруг сделался жестким Том. - Твой отец… - Он убивал людей, - эхом отозвался Магни. И ни один мускул не дрогнул на его по-юношески красивом лице. - Он убивал людей, да, - подтвердил Хиддлстон. - И я сейчас не о тех, за которых он бы получил солидный тюремный срок. Я говорю о том, что на службе в ИВД не получится не запачкать рук. - Я готов… - К чему? - спросил его Том и покачал головой. - Ладно. Скажи честно — ты идешь в ИВД, чтобы доказать что-то? Думаешь, ты задолжал себя Господу, парень? За то, что сделал Крис. Признайся самому себе — ты идешь в ИВД из-за Криса? Частично это было правдой. Но лишь частично. Мальчик искренне тянулся к Богу. И также искренне верил, что если ты боишься испачкать руки — то какой ты тогда слуга Господень? Он попытался объяснить это Томасу. И тот, кажется, понял. И смог объяснить всё его родителям. Их семья… Все-таки она была в чем-то уникальной. Магнус любил их всех. Любил искренне. Просто потому, что они были такими, какими они были. И где-то внутри, где-то… там, куда Том положил свою ладонь, обещая, что однажды Магни почувствует любовь… Слишком много любви, которую невозможно вынести… Там было место — Мартинссон знал это совершенно точно. И это было место для Бога.