If I were you

      Нет абсолютно никакой гарантии, что появившись сейчас, Змей не исчезнет снова. И как в детстве, останется Рыжий один и без всяких проблем, что по умолчанию прилагались к самому Змеевому существованию. С ощущением оборвавшегося яркого сна или незавершенной недоброй сказки - не узнать, что там в конце, каждый из героев навсегда останется на полпути к цели, какой бы она ни была. Взаимодействие, держащее в напряжении, прекратится, но облегчения в этом немного, он уже проверил опытным путем без своего на то согласия и желания. С уверенностью можно сказать только одно, от кого у него это замечательное умение впадать в продолжительный спасительный ступор, в котором все что угодно может идти мимо, не касаясь своей суетой. Рыжий, как монах с известного фото, олицетворяющего безмятежность, надувает большой пузырь из розовой жвачки среди сосредоточенных на лекции сокурсников. Можно решить, что он чем-то закинулся, оттого такой медленный и похуистичный, ну бывает. Ведь резкий и легкий на подъем парень не станет просто так подвисать на самых элементарных действиях? Но все не совсем так. Это, как всегда не вовремя, возвращается к нему состояние "далекого пыльного мира". Узнавать его и не теряться он научился, но вот преодолевать это незаметно и без труда - до сих пор нет. Это не грусть и не сонливость, не усталость как таковая. Возможно, обычная лень, скука, обычный похуизм? Он был бы согласен и рад чему угодно из этого, только не тому, что испытывает сейчас. С трудом удерживая внимание на чьей-то речи или собственных мыслях, он вырывается из мутного, блеклого, потерявшего объем происходящего, только чтобы перевести дух и пару раз сморгнуть, прежде чем снова превратиться в оглушенного истукана. Эти чистые, ясные мгновения воспринимаются особенно остро, и Рыжему почти страшно, неизвестно, сколько у него времени до очередного погружения. Он не успеет ни сейчас, ни потом сказать, как ему херово и, может быть, попросить какой-то помощи, - знать бы еще, какой, - ну а чуть позже сочтет все это неважным. Неважным, неподъемным, не стоящим последних усилий. Теперь психологи помельче и покрупнее, соседствующие с насчитывающими десятки часов только лично его просмотров асмртистами, без труда подскажут форму его зависимости, уточнят тип его привязанности и даже назовут предполагаемый диагноз. Особо смелые сделают это прямо по фото. Но так-то Рыжий не настолько глуп, чтобы вестись на такое, уже и сам знает, что к чему. Беда его прямо перед ним, только руку протяни, мельком подмигивает ему поверх чьих-то плеч, тут же скрываясь за ними, разноцветными и призрачными от мерцающего освещения. Долгий входящий от не внесенного в контакты номера, оканчивающегося на три двойки доказывает, что ему ничего не кажется, время настало. Входящий, отдающийся вибрацией в руке, от поистине терпеливого человека, раз он дожидается, когда Рыжий сможет наконец поднести телефон к лицу и сдвинуть срывающуюся из-под пальца зеленую кнопку. - Гляжу, что-то интересное сожрал, и без меня? - заинтересованно тянется Змеев голос. Чтобы расслышать его, приходится зажать правое ухо и изо всех сил прислушиваться. - Ли... - Рыжий совсем не собирался звучать вот так, словно бы потерянно, но так получается само. Ритм, пронизывающий тело извне, подталкивает его в самую гущу движущихся тел. Не утомляющий и не приводящий в раздражение, ставший сейчас далеким и приглушенным, еле пробивающимся, он беспокоит как сигнал будильника сквозь толщу сна, только если сосредоточиться на нем. - Да, это я. Видишь меня? - его-то уж точно не напрягает вся эта разноцветная пульсирующая круговерть. - Следишь за мной? - Обязательно, а ты как думал? Рыжему кажется, что молчит он очень долго, и в ответе его больше нет необходимости, но все равно произносит: - Как я думал? - мозг его начинает буквально коротить на самом элементарном. Каждый вопрос с подвохом становится непреодолимой преградой, Шаню не вскарабкаться по этой колючей изгороди наверх, чтобы взглянуть на свое положение в целом. И он без особо сожаления и даже с легкостью сдается: - Очень много вопросов. - У тебя или у меня? - У меня. - Спрашивай, буду предельно честен. Буду послушным, как договаривались. - Слишком, блять, дохрена всего, - Шань рассеянно трет лоб, вынужденно оторвав ладонь от уха, мгновенно оглушенный, он пытается сложить разваливающиеся слова в предложение, собираясь вообще-то сказать, что никто с ним ни о чем не договаривался. - И ты слишком, блять, покладистый. - Стой, где стоишь. Я к тебе, - вдруг говорит Змей, сориентировавшись, наверное, на нетипичные паузы, Гуаньшаню остается лишь предполагать. - Нет, - единственный удовлетворительный в этой ситуации ответ. - Нет, Ли. Лучше сразу иди нахуй. - Ты не предлагаешь, - не меняя тона отзываются в трубке. - А я и так слишком навязчив, не находишь? Отреагировать резким выпадом не получается, на это нет должного запала, и Змей, не слыша в свой адрес ни единого ругательства, воспринимает это молчание как-то по-своему, протягивая привычное хитрованское "м-м-м...". - А ты, значит, находишь? - Мо облизывает губы, ощущая на них едва-едва зародившуюся улыбку. - То, что я навязчив? - Да. - Да? О, они могут так очень долго, пока диалог не превратится в безумное перебрасывание фразами, уже совершенно не относящимися к начальной теме, до тех пор, пока Рыжий не окажется туго спеленут очередной путаницей и не сделается еще более нервным и огрызающимся от непонимания или наоборот потерявшим интерес к конфликту любой степени тяжести... Таким располагающим к распусканию рук. - Я не часто нахожу что-нибудь интересное, Мо, - стелется ему в наушник, который наконец был пойман в кармане и засунут ухо, - но тебя - всегда. Где угодно. Рыжему как никогда не до этих странных пересыпанных шутками или угрозами нежностей, но он их чувствует, хочет того или нет. Чувствует, и ему так вдруг сладко в груди, что немедленно думается о том, что все это похоже на своеобразное признание в любви. Серьезность и важность огласки этого очень сильно сомнительная, но и подобраться к этому не получается ни с какого бока, как и к тому, что Гуаньшаню, по всей видимости, очень нужна помощь. - Ты бухой, что ли? - он старается говорить недовольно, в душе все же надеясь на то, что это провально, как у других в случае с искренним желанием звучать трезво, и что просьба о помощи сигналила достаточно яркими красными флажками в каждой его фразе. - Мне необязательно. - Хочу уйти отсюда... - произносит наконец. Черт побери, Мо хочет быть вознагражден за свою смелость и откровенность. Это стоило усилий, с какими, наверное, погибающий в зыбучих песках отвоевывает у стихии собственные конечности. Нахуй, не время надеяться на красные флажки. И награда, если только это на самом деле она, не заставляет себя ждать: - Ох, я рядом, детка, уже близко. Главное, продолжать держаться направления, что не время для надежды определено исключительно верно. Не время успокаиваться в благодарности и расслабляться: обычно произносящий ленивые размытые обещания не почешется оставлять ради кого-то свои развлечения, даже если не очень увлекательные, и нестись на выручку через нарядную веселую толпу. По крайней мере, снизошедший до помощи ближнему Змей не сделает это так скоро, чтобы дождаться его. Легче легкого представить, что его вообще не существует, ведь Рыжий столько времени тренировался убеждать себя в этом, и иногда очень успешно. Ему нужно добраться до постели и полежать, даже если лежать придется несколько дней. Полежать и подождать, пока пыльная тяжелая поволока сойдет на нет, дожить до призрачного отлива. Вернуть себя к тому равновесию, что было найдено однажды.       Прижимаясь и тяжело наваливаясь со спины, по нему растекается Шэ Ли. Никто другой не посмел бы себе такого. И собственные фантазии и желания тут же горячо вскипают в Мо. Попав под цветовую пульсацию, он напоминает себе лава-лампу. Красную, ярко-синюю, оранжевую... - Потанцуй со мной, давай, - аккуратные ногти все с той же с черной лункой и бирюзовой полоской чуть болезненно, медленно и плавно процарапывают вверх по выгоревшему загривку. - Иди ты, бл... - Нахуй? - Да ты лучше меня знаешь. Рыжий дергает плечами, чтобы обсыпавшие его мурашки не были опознаны лапающими без всякого спросу ладонями. Никому нет дела, что он сперва пытается освободиться от обнявших его крепких рук, а после замирает, взявшись за них. Все присутствующие здесь в большей или меньшей степени увлечены друг другом, плюс одно прикосновение в этом переполненном помещении остается никем незамеченным, но оказывается таким значимым для кого-то одного. Того, кто отрицает надежду, заявляя себя свободным "от всякого". Прикосновение оказывается тем самым, говорящим и спасительным, заставляя почувствовать, как страшна в своей силе нежность.       Иногда кажется, что неопознанная стихия, размывшая все вокруг звуки и краски, даже приятна. Особенно, когда нет необходимости притворяться, что этого нет, когда не нужно бороться с нею и с собой, а позволить этому существовать. Довериться. Довериться очень сложно. Рыжий забыл, какой сегодня праздник. Никто не объяснил им в детстве, что между дружбой и любовью очень тонкая грань. Их родители были слишком заняты: в одном случае работой, в другом - собой. Некому и незачем было спохватываться и разнимать их, когда они вцеплялись друг в друга, чтобы оторвать клок от рубахи или ущипнуть до синяка - это сначала, а став постарше, молча испытывать все то странное и захватывающее, чего не ощущалось больше ни с кем другим. - У меня что-то не так в башке, - шепчет ему Шэ Ли серьезно и ровно, как страшную тайну. Ну откровение, ни больше, ни меньше, посмотрите на него. Тогда, несколько лет назад, Рыжий закатил глаза, едва заметно усмехнувшись: - Пф-ф, тоже мне, новость. Тяжело дыша, они лежали нос к носу после очередного Змеева приступа обожания. Оно всегда случалось спонтанно, и если бы не привычка и симпатия Рыжего вопреки всему пиздецу, все это могло быть пугающим. Должно было быть пугающим, если помнить лицо Ли и его хладнокровие, с каким он причинял боль кому-то неугодному тем, что подвернулось под руку. Скорее всего, его судьба была стать тем, о ком друзья детства узнают спустя много лет из сюжета новостей о поимке сумасшедшего убийцы и десятке его жертв. Но Гуаньшань крепко держал в кулаке светлые чуть волнистые волосы, не давая шевелиться, и ощущал себя способным укрощать чужие затмения. А Ли позволял так думать. Замирал, как требовали, приоткрывая рот, запрокинув голову, вздрагивая от прикосновений к проступающим ребрам на гуляющей от глубокого дыхания груди. Желтые его глаза масляно блестели в полумраке, внимательно наблюдали. У обоих давно и крепко стояло, но они не делали с этим ничего, только продолжая тесно прижиматься, переплетясь голыми ногами. Никто из них больше не думал, что они дурачатся или провоцируют друг друга, чтобы потом подстебывать. Временно убедив в своей безобидности, Ли сползал вниз по сбитому покрывалу и терся щеками о колени Рыжего, о молочную внутреннюю поверхность его бедра. Кусал, сжимая зубами мгновенно краснеющую кожу до тех пор, пока его не снова не одергивали, не позволяя коснуться там, где он намеревался. Он бы сделал это сразу ртом, пусть и через два слоя ткани. Именно тогда, в бездумных действиях, импульсивных грубоватых ласках, заводивших обоих до горячей дрожи, в нем окончательно формируется желание во что бы то ни стало стянуть с него шорты, раздеть его полностью. Потрогать везде, где пока не касался, облизать и укусить там, где еще не бывали его зубы. Сейчас Рыжий так же хватает его за волосы, зажимая коленями, но Змей сопротивляется, не позволяя себя отстранить. - Может, ты свалишь, наконец? - Куда это ты меня отправляешь, м-м? - Сразу куда-нибудь подальше. - Рыжий, - нависнув над ним, Шэ Ли не воспринимает сказанные ему слова сколько-нибудь серьезно ни тогда, ни сейчас, улыбается, - мне снилось, что я трахал тебя двумя членами сразу. Тебе понравилось, даже очень. Рассказать? - Съеби, как умеешь, - не покупается Рыжий, отмахивается, даже не возмущаясь. - Дай полежать. - Ты уже лежишь, детка. Я просто побуду рядом, не ссы. Верно, для кого-то не существует ни намеков, ни прямых отказов... Можно было бы посмеяться, если бы только Гуаньшань мог. - Тогда нахер руки свои убери, - но Змей и отсутствие прикосновений, - каких угодно, - это две взаимоисключающие вещи. Рыжий продолжает отталкивать, Змей продолжает упираться, давит собой, через силу укладываясь на него сверху и закидывая на себя его горячую даже через джинсы ногу. - И я все еще жду долгую душещипательную историю о том, что ты сын иностранных шпионов в бегах, или кто ты там, блять. - Рыжий. - Так что, говорю, лучше уебывай сейчас, - чужой вес мягко обволакивает, обездвиживает его, но это даже успокаивает в отличие от отказов уходить. - Рыжий, - заставляет обратить на себя внимание, на этот раз грубо схватив его за горло. О-о, он узнает это, эти смены настроения. - Заебал, блять. Что? - спокойно произносит Мо, глядя в опасно близкие к его лицу глаза, выдерживать замороженный не моргающий взгляд которых ему привычнее некуда, он скучал даже по этому. - Мне хуево, дай сдохнуть спокойно. - Не получится, - серьезно отзывается Шэ Ли. - Ты же помнишь, что твоя смерть - это я? К сжимающей горло ладони добавляется вторая, большие пальцы удобно ложатся на кадык. Давление незаметно становится сильнее, усиливается еще, еще, и старательно забытая туманность Эскимоса немедленно распахивает свою золотую сияющую бездну вокруг него, обволакивая и поглощая, предлагая на замену неуместному физическому телу форму из пыли и горячего газа. - Я - твоя смерть, - хмурясь, тихо и бархатно утверждает Шэ Ли ему в губы, будто бы в недоумении качая головой. - Ты не умрешь, пока я не решу. Какие бы мысли не посещали в самые темные минуты тоски, Гуаньшань никогда не мечтал всерьез о таком избавлении. Пусть даже с трудом преодолевая ту муторную вязкую дереализацию, но как никогда отчаянно желая жить, через звездное нутро, упавшее на них с потолка в его комнате, он видит красивое и отрешенное Змеево лицо. Все закончится так внезапно и просто? Что ж, это лучше, чем могло быть. Последним, что он увидит, будет длинная челка в цветных отсветах? Аккуратно заживший на брови шов от его удара в первый же день их встречи? Пирсинг между его ключиц? Боль и обида переполняют мозг, уже страдающий от кислородного голодания, огонь разрывает легкие. Холодные запястья, которые он царапает короткими ногтями, не чувствуя собственной силы, будто отлиты из металла...       Продолжая сидеть на бедрах своей жертвы, Змей рывком откидывается назад, отнимая изодранные руки от шеи, на которой в свои пятнадцать как-то раз не оставил ни одного живого места от засосов. Впрочем, история повторяется. Не составит труда разнообразить невидимый пока в темноте, но совершенно точно наливающийся отпечаток от его пальцев бесформенными кровоподтеками от множества поцелуев. Он планирует начать прямо сейчас. Если Рыжему и нужно было время, чтобы прийти в себя, то он даже не кашляет, только с трудом дышит, хрипя самые грязные ругательства. Ли очень нравится... Чуть сместившись, без раздумий он расстегивает пуговицу на чужих джинсах, тянет молнию, но получает тяжелую пощечину, отдавшуюся острым в челюсти, следом еще одну, по той же щеке. Во рту тут же становится солоно. Рыжий опрокидывает его, рывком разворачивая, оказываясь сверху. - Тебе конец, сука! Прекрасен в гневе, жаль, оценить это может только один человек. Но он и не собирался делиться. - Обожаю, когда ты злишься, - Ли широко улыбается, показывая красные зубы между идеальных мягких губ, Шань знает, что стоит их коснуться - оторваться будет невозможно. Но как же, черт побери, он его ненавидит. Побоища с кровавыми улыбками у них теперь что-то вроде развлечения выходного дня, да? - Проверь, не шатается резец? Слева, - подсказывает, когда ладонь Мо перемещается на его подбородок. - Я... Блять, я убью тебя нахер когда-нибудь, - Мо крепко жмурится, встряхивая Шэ Ли, пытаясь восстановить дыхание и в очередной раз найти подход к кому-то настолько ебнутому. - Ты же настоящий психопат. Ты меня только что чуть не задушил! - Прости, - легко соглашается Ли. - Я просто много думал об одной странной вещи. Говорят, что момент смерти ощущается круче, чем оргазм, если смотреть в глаза. Я хотел бы почувствовать это. - Что?.. - обмирает Рыжий, настолько охуевая от происходящего и услышанного, что даже не реагирует на вновь потянувшиеся к его ширинке ловкие пальцы. - Это было в фильме. Всего лишь рассуждения убийцы, Мо, расслабься. Не думай, что... Рыжий хватает его за лицо, сминая губы ладонью. Не знает, что там с его собственным. Оно мокрое, кажется, в поту и слезах, но Змей смотрит с тем самым особенным интересом и тихим восхищением, подкупившими его детскую душу много лет назад. - Вот как... - Рыжий привстает над ним на колени, не зная, что ему делать. Пиздить его или уносить ноги, не совершая резких движений, чтобы случайно не спровоцировать? Найдется ли сейчас еще хоть один человек в мире, который был бы в таком же смятении, был раздираем настолько противоречивыми чувствами в одну и ту же секунду. Но Ли успевает сыграть на упреждение, гладит вверх по бедрам, тянет за пояс. - Иди ко мне. Ну же, пожалуйста. Змей и просьбы. Нечто особенное. Изысканное. Как сладкая ягода с лезвием внутри. Рыжему не впервой позволять ему делать с собой что-то. Даже интересно, что окажется следующим. Что-то новенькое, чего они еще не пробовали? На самом деле, вариантов море. Ли целует его живот, поднимая вверх мешающуюся одежду: - Снимай. И он слушается, запуская пальцы в подсыхающей крови ему в волосы. Гладит и медленно ерошит, пока его поддерживают за поясницу, переходя с невесомых прикосновений на жадные мокрые укусы. Рыжий шипит и сгребает в кулаки волнистые волосы, дергает за них, отстраняя от себя. С какого именно момента у него стоит, он и не заметил. Это обязательно случилось бы раньше, но они просто не успели, и Мо уже сильно сомневается, хочет ли допытываться до причины его исчезновения. Так что, это действительно первый раз, когда они дошли до такого. Он не боится, что Змей поцарапает его обратной стороной лабрета в губе, вообще не думает об этом. В его голове нет места никаким другим мыслям, кроме как о том, как ему все это, блять, нравится. Наблюдать и ощущать, как самые чувственные губы скользят по его члену так, будто Шэ Ли делал это не раз и знает, как ему хочется. Видеть, как самые злые, самые обожающие глаза пристально смотрят на него снизу вверх, пока язык, который он вновь, как тогда, представляет раздвоенным, ласкает вкруговую головку и под нею, размазывая смазку и слюну вдоль всего ствола. Ощущать, как воплощенная опасность заставляет его оставаться на месте и хотеть продолжения. Нереальные глаза, в которых мерцают разноцветные огоньки их личной звездной туманности, прикрываются, когда он плавно проникает в теплый рот глубже. Змей позволяет ему двигаться самому, гладить и царапать свой пирсинг, ту сводящую с ума штангу выше седьмого позвонка. Вести кончиками пальцев по горлу, касаясь металлических шариков на нем, в яремной впадинке и, нырнув под порванный ворот серого джемпера, прокола ниже на грудине и в каждом из сосков. Он опускается на постель, прислоняясь головой к стене, подталкивает Рыжего ближе к себе, с чувством тиская его задницу, обтянутую джинсами. Прорывающиеся стоны буквально на каждом его выдохе так хороши, осознание того, что именно они делают... Зрительный контакт, затянувшийся чуть дольше, заставляет сбиться с ритма, почти подавиться, и Мо, вздрагивая, опирается предплечьем на стену, медленно вынимает у него изо рта, чтобы дать отдышаться, вот спасибо, детка. Мокрый блестящий член скользит по мягко обхватывающим его губам и нежной щеке. - Слышишь, Рыжий? - шепчет Змей, цепко держа его взгляд, подмигивает и облизывается, снова ловя головку. Используя эти секунды, чтобы подрочить себе. - Будем жить может и недолго, но точно умрем в один день, как ты на это смотришь? Это-то я могу устроить. Ведь я... - Не выебывайся, - хрипло прерывает Мо, зная, какую фразу он собирается произнести. Приказывает, убирая волнистую челку с лица, обещающего как всяческие наслаждения, так и страдания: - И соси. Шэ Ли удовлетворенно ухмыляется, произнеся, пока может, что-то вроде: "вот молодец, моя школа", ускоряет движения рукой, и вскоре, когда открывает рот шире, Гуаньшань слышит стон, и на его руку падают теплые капли спермы, когда он опускает ее именно за тем, чтобы дотронуться только в самый последний момент. Таким было его неумелое наказание, от которого плохо обоим. Собственные последние движения быстрые, рваные и, вероятно, болезненные, но сейчас Змей знает свое место и принимает сладко и глубоко, насколько может, все до капли... Вытирая подбородок запястьем, он толкает Рыжего в плечо: - Теперь моя очередь. Я даже убрал кольцо из члена для тебя. Нет, этого человека не может смутить ничто и никогда. Они ведь не могут провести жизнь, бесконечно спасаясь иллюзиями, дрочкой, друг другом? Наверное, он сказал это вслух, потому что Шэ Ли непонимающе пожимает плечом: - Чем плохи эти варианты? Ну, можем поехать, куда захочешь. - Мне и здесь хорошо. - Ладно. Уговаривать его не станут, Рыжий в курсе. У того все легко. Нет? Значит "нет", и пошел ты нахуй. И только иногда... Иногда собственный отказ от чего-либо давал старт своеобразным уговорам. С красочным обещанием расправы и томительными поцелуями. Гирлянда под потолком загорается желтым, и остается в этом цвете надолго, Рыжий не помнит, чтобы раньше так было. Еще он вдруг замечает характерную ясность внутри, прохладный поток свежего воздуха в своих мозгах. А вот так бывает, когда мутная истощающая тяжесть решает отступить на неопределенное время. Вместо нее он чувствует только вес тела Шэ Ли, который придавливает его к постели, бесцеремонно устраивается на нем, словно это его законное место навсегда. - Ладно... - тоже говорит Рыжий, и позволяет уже всему странному, что есть у них башках, смешаться через их тонкие височные кости.