Избранная

      Решение «удариться в религию», вероятно, было самым лучшим из принятых за всю жизнь Тейлором Стэном. Пусть и многие утверждали, что он не в религию ударился, а, очевидно, головой; приходилось ли, однако, этим многим хоть день прожить в сумасшедшей семейке, где каждый ребенок пытается убить остальных? Очевидно, нет.       Объединенная Церковь, со всем своим бесконечным списком правил и несоразмерными наказаниями, по сравнению с Высшим Светом и маркизатом казалась как минимум тихой гаванью, если не настоящим раем. К тому же после смены Главного жреца все самые абсурдные из правил были упразднены, а остальные соблюдать было легко.       Ну или делать вид, что соблюдаешь. На самом деле при должной репутации на тебя попросту переставали обращать внимание.       Но, как оказалось, так считали не все. Прошло не так много времени с принятия Тейлора в послушники, как до него дошла дурная слава одной девушки, вечно нарывающейся на всевозможные епитимьи. Сколько раз ее ни заставляли белить все здание целиком, на какие бы неприятные задания ни отсылали в город, на сколько дней ни запирали в моленной, как громко ни ругали, она все равно продолжала творить, что ей вздумается. Удивительно.       И, что самое забавное, местная легенда, простывшая главным отступником Церкви, оказалась еще и, собственно, одной из четырех Святых.       Такой набор характеристик, естественно, привлек внимание Тейлора и заставил его искать возможности для встречи. Как выяснилось от других послушников, проще всего это было сделать, попав под наказание. В большинстве случаев, когда бы тебя ни назначили драить белоснежные стены или отмаливать грехи (если стены уже вымыло дождем или доброй рукой предшественника), этим же уже занималась пресловутая Святая.       Дождавшись недели дождей, каждый год знаменующих приход весны (потому как натирать до блеска Церковь или выезжать в город хотелось куда меньше, чем в теплой моленной коротать время за приятным разговором), Тейлор привел свой план в исполнение.       Когда прошлись смешки по поводу очередной проделки Святой, заранее подготовленная упаковка сладостей отправилась на стол ближайшему батюшке. Конечно, каким бы понимающим и грешащим куда масштабнее человеком он ни был, назначить покаяние за «чревоугодие» и «отступление от воли Божьей» он был обязан.       Эта небольшая шалость не портила репутации Тейлору, а, наоборот, подкрепляла всеобщее убеждение в его наивности. А между делом обеспечила ему «свидание» со Святой.       Тейлор послушно сел на колени перед иконой, сложив руки в замок на лбу, и, дожидаясь ухода надсмотрщика, всем своим видом изображал раскаивающегося в своих грехах, самого правильного на свете послушника. Стоило тому уйти, как образ в миг спал. Тейлор посмотрел на щелку между полом и перегородкой между комнатками. За ней, по всем соображениям, должна «отмаливать свои грехи» и «думать над своим поведением» Святая.       На самом деле щель получалась до странности большая и склонившемуся на коленях человеку едва закрывала от соседа лицо; интимности процессу она ничуть не придавала. Но это было даже хорошо, потому что по расшитой золотом и серебром ризе сразу стало понятно, что Тейлор не ошибся. Сидела Святая, очевидно, в развелочку, тем самым демонстрируя, где видела все эти ваши плевые наказания. Ну и сидеть так было, конечно, куда удобнее. — Ну? Долго молчать будешь? — прежде чем растерявшийся Тейлор успел что-либо ответить, в щель заглянула Святая, а затем уже и целиком перелезла в его половину. — Да ладно, не красней, хен-а, я же знаю, что ты ко мне пришел. Ты ж весь такой правильный, зачем бы еще так откровенно палиться?       Тейлор во все глаза уставился на Святую. План встречи, конечно, пошел наперекосяк, но это, в общем-то, уже было и не слишком важно.       Девчушке напротив было на вид лет пятнадцать. Именно девчушке, потому что ни девушкой, ни женщиной назвать ее мысленный язык не поворачивался, а за «ребенка» ему, вероятно, дадут по зубам — вид у нее такой был. Хотя, может, и это, и все проказы как раз-таки и происходили из ребячества, обычного подросткового бунта.       Темные волосы, коротко срезанные, очевидно, неуклюже и тайком ей же, были намеренно взлохмачены и к тому же немного топорщились: наверняка, Святая сидела, прислонившись затылком к стене, или и вовсе мирно спала.       В ухе провокационно болталась одна единственная серьга в виде большого золотого кольца.       Поверх классической белой рясы, что носил каждый день и Тейлор, была надета риза Святой с вышитым на груди гербом Объединенной церкви.       В общем, каким-то образом в ней сочеталось несочетаемое. И выглядело все вкупе абсолютно великолепно, что Тейлор как минимум залип. Если не колоссально так влип. — Не врали слухи, — он невольно улыбнулся, собрав себя в кулак. — Было бы печально, проделай я такой путь ради не менее «правильной», чем я, Святой. Я Тейлор. Позволишь поинтересоваться твоим именем? — Кейдж, — усмехнувшись, девчушка, довольная собой, протянула руку, — а то не слышал!       Тейлор не слышал, но говорить ничего стал и просто скрепил рукопожатие. Как оказалось, Святая не только выглядела как маленькое солнце, такое же энергичное и яркое, но и руки у нее были теплыми, как у человеческой печки, и шершавыми. — О. Кстати, сейчас уже вечер, так? — вдруг спросила Кейдж и взглянула на свое запястье, как если бы там были часы. Их там не было, но каким-то образом это убедило ее, что ответ на вопрос положительный. — Тогда мне пора, хен-а, не хочу опоздать на ужин, знаешь ли. Спокойной ночи!       Она невинно клюнула его в щеку и скользнула на свою половину, а оттуда — вон.       Когда способность двигаться вернулась к Тейлору, он выглянул в щель в ту часть молельни, где сидела Кейдж. Под дверью валялась неприметная женская шпилька, а замок был сломан, вероятно, еще задолго до его прихода.       Что ж, похоже, у него как минимум появился повод для следующей встречи, которым он будет тешить себя всю оставшуюся ночь, отбывая наказание в тоскливом одиночестве. Впрочем, если бы даже не было повода, он все равно бы попытался. Он не из тех, кто сдается легко, иначе мог бы он зваться Стэном, ведь так?