Избранная

      Утро началось… странно. С туманной головы как минимум — а это уже что-то да означало. Чхве Хан с трудом разлепил глаза и не сразу вспомнил, где и почему находится, но, увидев белую макушку под боком, как прозрел.       После вечерней молитвы, уже полупьяные, под предводительством Кейдж и присмотром Кейла они завалились в бар. Как оказалось, пить Чхве Хан едва ли умел. Толерантность к ядам за столько времени проживания рядом со странным черным болотом у него выработалась, а к алкоголю нет — да и откуда бы ей?       На первых же стопках и еще ярых тостах Кейдж, которые разобрать он не смог и уже и не пытался, его сознание рассеялось, и тело обмякло. Кажется, его еще стошнило, но это Чхве Хан плохо помнил. Кейл вывел его на свежий воздух, и стало легче; они, кажется, о чем-то поговорили — и дальше совсем ничего не помнилось: может быть, он уснул.       Сейчас они лежали на его кровати, благо она как раз и была рассчитана на двоих; больше никого в комнате не было. — Сонсенним, — тихо позвал Чхве Хан, — доброе утро, сонсенним.       Кейл спал как убитый, отказываясь подавать признаки пробуждения или в принципе жизни. Чхве Хан не удержался от короткого смешка, перевернулся на другой бок, спиной к нему и стенке, и попытался снова уснуть.       Не получилось. Думать тоже не слишком хотелось и не получалось, картина стены, шкафа, стола и стула напротив скоро приелась — больше ничего, собственно, в комнате и не было — а простое лежание без движения было невыносимо скучным. Он пошуршал простынями, устраиваясь поудобнее — лучше не стало. Наконец лег на другой бок и от безделья стал на этот раз бездумно рассматривать лицо безмятежно спящего Кейла.       Это занятие было уже значительно интереснее и приятнее. С момента их знакомства ощущение, что над его головой вдруг просто обязан загореться нимб, если не сейчас, то через секунду-другую, только усилилось. Было что-то в нем такое. Кейл также был, безусловно, красив. Бледная-бледная кожа, кристальные голубые глаза, скрытые за светлыми ресницами, и такие же белоснежные волосы. Если бы Чхве Хан не встретился с несколькими прохожими на улицах с разноцветными, будто крашеными, волосами и не понял, что для этого мира это нормально, то подумал бы, может, что Кейл — альбинос.       Сейчас, во сне, он выглядел безмятежно. Будто не существовало никаких проблем, решение которых повесили всем миром на них; будто его лица никогда не касались морщины и его самого не касались беды и невзгоды.       Но Чхве Хан был уверен, что это неправда. Мог ли быть счастливым человек, у которого отобрали детство? Это было ясно как день и без прямого признания Кейла; в уравнении «церковь» плюс «ребенок» — «идеальный святой» не оставалось места милосердию; да и не человек, не личность ты больше, чтобы жалеть. Чхве Хан, конечно, не знал, что происходило с послушниками в местных церквях и как их воспитывали, но как минимум для пятнадцатилетнего подростка должность Главного жреца явно не подходила. Не добровольно и не с непосильной ответственностью.       Чхве Хан на себе прочувствовал, что хуже всего лишиться детства, тем более внезапно — а как еще это обычно бывает? Стало известно пророчество какого-нибудь ванги, может быть, даже мошенника, и всех в той или иной степени подходящих детей без разбору сгребли под него. Чистый, ясный, белый и невинный, Кейл был олицетворением ангела, и тогда это, должно быть, сыграло с ним злую шутку.       Оставалось только надеяться, что это не более чем глупые предположения и когда-нибудь Кейл откроется ему достаточно, чтобы рассказать свою правду.       Послышался какой-то шорох совсем рядом. — Сонсенним! — Чхве Хан встрепенулся, поднялся и дал чуть больше места севшему в постели Кейлу, потиравшему лоб. — Доброе утро, Хан-а, — Кейл зевнул, прикрыв рот, проморгался, приходя в себя, и вздохнул. — Давно встал? Мог разбудить меня. — Не так уж и давно, правда, — Чхве Хан улыбнулся и помог ему встать с кровати. — Я хотел дать вам выспаться. — «Тебе», — вдруг поправил Кейл и как ни в чем не бывало стал приводить себя в порядок: расправил рясу, надел поверх ризу, аккуратно висевшую в шкафу, и взялся за гребень для волос. Заметив краем глаза застывшего Чхве Хана, он замялся на секунду, а затем сделал вид, что ничего не видел, продолжив заниматься своими делами. — Если поторопимся, еще успеем на завтрак. Ко всем выходить не стоит, чтобы не потревожить: каждый прием пищи — это сложный процесс, сам знаешь. Но на кухне будут остатки теплой еды. — П-постойте, сонсенним, что вы сказали? — отмер Чхве Хан, и Кейл поморщился. — Ты… Я имею в виду, ты… сказал… — Ты прекрасно услышал, Хан-а.       И если до этого тяжелые сомнения терзали его — как так, поставить сонсеннима на один уровень с собой? — то одна лишь золотая улыбка Кейла вышибла весь дух, не оставив им места. — А завтракать нужно все равно, Хан-а, — Кейл покачал головой и сел рядом. Кровать тихо скрипнула, прогибаясь. Под слегка удивлённый взгляд Чхве Хана он мягко похлопал его по плечу, и через это действие неведомая сила будто влилась в него. — Прекращай, душевные волнения вредны для здоровья. И идем, — Кейл кивнул на дверь, — а то даже остатков не выловим. — Мгм…       До столовой было идти недолго; не дойдя до двери, из-за которой раздавался гул и стучание ложек, Кейл остановился перед другой и коротко помолился, сложив руки в замок. — Да пребудет с нами Бог, — нервно улыбнулся он и открыл дверь, не давая пояснений. Впрочем, объяснять больше ничего и не нужно было: тут же мимо них пролетело что-то, со свистом рассекая воздух, и воткнулось в дверь. — Что за?!.. — Кейл прикоснулся к руке Чхве Хана, останавливая от поспешных действий, и прошел внутрь, оставляя его в замешательстве. — …Это ты, — парень в идеально-белом фартуке, точивший ножи (один из которых полетел в них), на секунду поднял взгляд и вернулся к своему делу. — И тебе доброе утро, — Кейл как ни в чем не бывало вытащил увесистый кухонный нож и вернул его в подставку. — Осталось что-нибудь от завтрака?       Вместо ответа парень указал себе за спину, где, как специально, стояли тарелки с хлебом и кашей. — Больше ничего не найдется? Жаль, — в действительности, им на двоих едва ли хватит одной порции, учитывая габариты и ускоренный метаболизм активно занимающегося спортом Чхве Хана. Кейл взял тарелки и, поставив их на стол, похлопал по стулу рядом. — Хан-а, присаживайся. Тебе нужно хорошо есть. — Тц.       Чхве Хан уставился на… повара? Постойте-ка, неужели он специально оставил немного еды Кейлу, но не рассчитывал на внезапного компаньона? Судя по их непринужденному, пусть и своеобразному, общению, тот завтракал на кухне явно не впервые.       Но отказываться от предложения, впрочем, было даже более неловко, чем соглашаться, да и его живот почти начал вслух возмущаться отсутствию еды, поэтому Чхве Хан сел и принялся за кашу, приправленную ягодами и фруктами. Удивительно. И как только ему удалось сделать из такого простого блюда нечто похожее на произведение профессионального кулинарного искусства?       Кейл, прислонившись к стене рядом, задумчиво жевал ломтик хлеба. Наконец он подошел ближе и наклонился к тарелке за новым. И только Чхве Хан хотел подвинуть кашу ему — не все же самому есть, заставляя голодать другого, — как Кейл шепнул на корейском, щекотнув дыханием ухо: — Потом сходим в трактир, ешь давай.       Похоже, он все предусмотрел. И правда, как он только не подумал об этом… Чхве Хан кивнул и скрыл смущение за едой. Действительно, через несколько часов откроются все трактиры, так что хоть один да найдется поблизости. И им на этот раз необязательно тащиться через полгорода до знакомых, потому что остальные не подают алкоголь несовершеннолетним священнослужителям, так что сойдет любой.       Наконец они закончили и под все тем же пристально-недовольным взглядом повара вышмыгнули за дверь. Едва они остались одни, Кейл тяжело вздохнул, но на обеспокоенный взгляд Чхве Хана улыбнулся и покачал головой. — Он всегда такой… Но лучше пойдем в комнату, нужно еще с тебя мерки снять и отдать на заказ со всеми.       Все заказы на покупки чего-нибудь в городе, в большом мире, куда обычно послушники не ходили, передавались кому-нибудь одному ответственному. Об этом Кейл рассказывал. Если они будут слишком медлить, то попросту не успеют передать результаты замеров и просьбу.       Тогда уже могут прислать какую-нибудь швею сверху, потому что для Избранной, конечно же, ничего не жалко, и вид у нее, конечно же, должен быть презентабельный. А Чхве Хан, конечно же, не мог позволить кому-либо снять с себя мерки без того, чтобы узнали его, кхм, небольшой секрет. Так что оставалось только действовать на опережение и бесконечно оправдываться, что это получилось случайно. — Раздевайся до нижних одежд, — Кейл закрыл дверь за ними на ключ и, зарывшись в ящик стола, где, казалось, можно было найти что угодно, достал швейный метр.       Немного помявшись, Чхве Хан послушался и аккуратно повесил все на стул. Все же в этом ведь и правда не было ничего необычного, верно? У них-то и выбора нет.       Но отчего-то мурашки прошли по всему телу, когда Кейл обвил его талию руками, обматывая метром, чтобы сделать замер. От пальцев его отделяла только тонкая, невесомая ткань. Это было… незнакомое, но странно приятное ощущение, немного отличавшееся от обычных прикосновений. Или, может быть, Чхве Хан просто настолько по ним соскучился? Воздух закончился в легких, как и решимость пошевелиться, сделать вдох. — Все в порядке? — Кейл выглянул из-за спины, чтобы удостовериться. Впрочем, не то чтобы нужно было видеть ханово лицо, чтобы понять, когда он лжет. Они оба прекрасно это понимали — да и между ними никогда не было лжи даже тогда, когда Чхве Хан хотел бы соврать, чтобы не причинять неудобств. Под взглядом Кейла он, казалось, расплывался и не мог возразить. Чхве Хан кивнул. — Тогда продолжим. У тебя красивое тело, тебе говорили?       ...Такое просто нельзя было говорить таким будничным тоном. По мнению впыхнувшего до кончиков ушей Чхве Хана, по крайней мере. Но Кейл как-то умудрялся, как и всегда, быть удивительным человеком. — Н-нет, — смог выдавить Чхве Хан, едва удержавшись оттого, чтобы закрыть лицо руками. Кейл, решив не продолжать диалог, молча вернулся к работе.       Возможно, если бы даже кто-то другой отметил его внешность, он бы не придал этому такого значения. Ведь это… это был сонсенним, и было что-то особенное в том, что это говорил именно он.       Чхве Хан хотел бы одновременно растянуть этот момент на вечность и провалиться под землю, лишь бы избежать его. Но, поскольку пол все еще был прочен под ногами, ему оставалось только краснеть, но держать себя в руках.