Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

*       04/07/1957       Ходят слухи о том, что некий волшебник собирает сторонников для своего общества, где возглавляет идеи чистокровного достоинства.       Я не могу думать об этом, ведь сразу вспоминаю, что произошло с моей Аннабель. Возможно, я свихнусь, но никогда не смогу забыть или простить то, что сделали братья Кампбеллы, когда они выследили нас, похитили Аннабель и издевались над ней, заставляя её умирать в ужасных мучениях. Минуло три года, но за это время ничего не произошло.       Никто не встрепенулся, никто в Министерстве не стал бить тревогу — убили магла. Не просто магла, а мою будущую жену. Поисками этих подонков занимались две недели и... бросили.       Я виню себя, что так долго тянул. До свадьбы оставалось две недели.       Перечитывал старые записи и думал, каким идиотом я был. Не успел. Но теперь поздно.       При свете палочки, лежа в кровати и никак не ловя сон, Регулус прочитал следующую запись в дневнике. К горлу подкатила тошнота. Он вспомнил чертов Лестрейндж-мэнор, где видел Кампбеллов, и даже не мог подумать о том, что они совершили.       Хотя он догадывался, Регулус до последнего надеялся, что этого не произойдёт.       Это была короткая запись, но дальше Регулус потерял желание читать, по крайней мере, на сегодня. Он тихо закрыл дневник, погасил палочку, а дневник убрал под подушку — лишь бы скрыть его со своих глаз.       Эдгар Таллеман узнал Кампбеллов совсем мальчишками, и как только те выпустились из школы (по подсчетам Регулуса) — они убили Аннабель. Наверняка сделали они это безжалостно, пытая её "Круциатусом", заставляя её кричать и стонать от ужаса и боли, а органы гореть, наносили бесчисленные раны, а когда она внешне стала мало чем напоминать человека — оставили её.       Регулус закрыл глаза, и перед ними, в его сознании, возникли портреты братьев — такие, какими он запомнил их в Лестрейндж-мэноре. Соломенные волосы, некрасивые мясистые лица, водяные и мокрые, как у мопсов, глаза. Тупой взгляд, за которым не видно и немного ума или сознания, глупый смех и неуклюжие движения.       Бесконечные убийства.       Везде — в книгах, в дневниках, в газетах, в нынешней жизни. Покушения, пытки, война.       И как тесен оказался этот мир.       Регулус смотрел в балдахин над головой, но в темноте не мог видеть его редких складок или различить его цвета. Он вновь задумался.       Всю эту неделю Регулус старался поддерживать и помогать Барти так, как только мог. Он, без исключения, старался ходить на все завтраки, обеды и ужины, иногда просиживая штаны просто так и не кладя в рот себе ни одного куска. Он лишний раз не молчал, когда новая шутка приходила к нему в голову, и без стеснения озвучивал её, заставляя Барти смеяться. За эту неделю, что он провел около Барти, Регулус понял, что у него действительно неплохое чувство юмора.       Был ли Крауч ему благодарен? Регулусу это было неважно, да и при всем желании, он не понимал. Он лишь хотел, чтобы каждый вечер, возвращаясь к себе в комнату, его лучший друг не садился за уроки с обреченным лицом. Потому что Барти действительно было сложно отойти от происшествия, после которого хоть уже и прошло несколько дней.       С пару часов назад Регулус услышал, как заснул Барти. Его дыхание стало размеренным, спокойным. Комната была погружена в полную темноту, и хотя студенты ложились и просыпались до того, как солнце появлялось на небосводе, по привычке они задвигали окна тяжёлыми тёмно-зелёными шторами, из-за чего в комнате становилось ещё темнее.       Регулус слышал, как ветер колышет тяжёлые концы длинной шторы, слышал, как он свистит через маленькую щелку между оконной рамой и каменной стеной. Окно было наполовину раскрыто, и ветряные волны свободно залетали в уютную комнату, приятно скользя по волосам, лицу и рукам, которые не были укрыты покрывалами.       Регулус не спал. Не мог. Воспоминания, словно осенние листья в сентябре, сорвались с веток его памяти и теперь кружили в его голове — они были яркими, небольшими, часто сменяли друг друга. Не успел ты задуматься о чем-то одном, как ветер мысли принёс следующий листок — другого цвета, другой формы, с совершенно другого дерева. Бесконечный листопад накрывал Регулуса с головой.       Он внезапно вспомнил, как в далёком детстве они с Сириусом, на заднем дворе дома номер двенадцать по площади Гриммо, с каждой осенью сгребали руками горы ярких листьев, а затем с громкими восклицаниями падали в них. Листья закрывали глаза, падали за шиворот, попадали в рукава детских пальто и затаивались в капюшонах. Но если тогда они каждый раз с лёгкостью выпрыгивали из пестрых желто-оранжевых гор, то сейчас Регулус не мог вырваться из тисков метафорического листопада.       Когда он находился в состоянии полудремы, то постоянно его покой прерывался громкими звуками из его размышлений — это были случайные воспоминания, вроде выкриков отца, угроз матери, диалогов. Постоянно, когда Регулус находился на той самой грани, переходя которую, падаешь в бессознательное состояние сна, он вдруг резко просыпался, будто что-то специально не давало ему уснуть.       Регулус повернул голову в сторону кровати Барти — балдахины у того не были задвинуты до конца, и Регулус видел в тени его торчащий нос, глаза и брови — всё остальное было укрыто большим одеялом.       Уголки губ приподнялись, слабая улыбка при виде спящего Барти Крауча невольно перебила все негативные мысли. Регулус усмехнулся про себя, когда понял, насколько сейчас Барти был похож на того маленького котёнка, — поджавшего к лапы, свернувшегося в подобие клубка, которого Пандора показала им почти неделю назад.       И внезапно он вспомнил свой первый учебный день в Хогвартсе. День, когда впервые увидел своего будущего лучшего друга.       Первое сентября, 1972 год. Регулус стоит в толпе таких же, как и он, первокурсников. Он старается вести себя так, как ему велела мать. Не пялиться по сторонам, держать подбородок ровно, плечи расправить, идти медленно, но уверенно, не шаркать ногами или наоборот, не бежать. Но ему было одиннадцать, и впервые за всю жизнь он оказался настолько далеко от своих родителей и своего дома. И он не мог сдержаться, чтобы не бросать восхищенных взглядов на потолок Зала — где над сотнями голов плавали тысячи свеч, словно звезды на ночном небе. Он не мог не смотреть назад — на столы и студентов за ними, к которым сейчас все первокурсники стояли спиной.       Он пытался найти Сириуса, которого до этого ни разу не замечал в поезде — Регулус попал в купе к Кристиану Нотту и Теренсу Паркинсону. Именно они стали первыми, с кем Регулусу предстояло встретить далёкую Шотландию.       Когда-то Сириус ему сказал: "Мы поедем вместе, я проведу тебя по вагонам, покажу каждый — от самого локомотива с волшебными углями, и до самого конца, где через маленькое окошко в последнем вагоне можно смотреть на бегущие под тобой рельсы!". Он сказал это Регулусу, когда приехал после первого курса Хогвартса. И Регулус запомнил эти слова. Однако, именно тем летом что-то пошло не так. Тогда Регулус ему уже не верил.        И он так и не сел в купе с Сириусом, и тот так и не провел его по всем вагонам. Но сейчас Регулуса это не очень беспокоило.       Он знал, где искать старшего брата — за столом, над которым висят красно-золотые герба. Регулус не мог оторвать от них взгляд — вышитые на них золотой нитью львы так и манили присоединиться к ним. Однако рядом висели серебряно-зеленые. На них была змея, и Регулусу это сперва не понравилось. Выбор змеи, как символ для одного из четырёх факультетов, ему показался странным. Хотя, может он ошибается — то, что он пару раз натыкался на мелких чёрных гадюк, появляющихся так резко и из неоткуда, и то, что он постоянно сильно пугался, наверное, было только его личной проблемой. Родители хотели, чтобы Регулус учился на Слизерине. И единственное, что его успокаивало — Альфард и Андромеда учились на Слизерине, значит, герб со змеёй на груди — не так плохо.       Но как его манил золотой лев на красном фоне. Как он хотел, чтобы на его шее красовался красный галстук — такой, как у Сириуса. Однажды он увидел, как этот галстук лежит на полу в комнате брата, дверь куда была распахнута, и еле сдержался, чтобы не примерить его.       "Но что скажут родители?" — подумал Регулус, и тогда попытки поиска брата прекратились. Он резко обернулся в сторону чопорной и пугающей Макгонагалл, которая что-то всё это время говорила, а Регулус прослушал. Он увидел в её руке какую-то странную шляпу, стул, и из своих небольших познаний, полученных от Сириуса в начале только что минувшего лета понял, что вот-вот начнётся церемония распределения.       Его фамилия начинается на "Б", а это значит, если они пойдут по порядку — то его распределят в числе первых. И теперь Регулус почувствовал наплыв волнения, так внезапно нахлынувшего на него. Сердце забилось где-то в горле, во рту пересохло, а ноги стали еле заметно дрожать. Он пытался сохранять полное спокойствие, так как действительно не хотел, чтобы кто-то видел, что ему не по себе.       Масштабы Хогвартса его восхищали. Все было таким большим, невероятно огромным, даже больше Лонгфильдского поместья, в котором они этим летом побывали почему-то всего две недели. Тогда Регулус не знал, что вернётся туда после своего первого курса, опять на две недели, и это будет последний раз, перед тем как на многие годы летние поездки будут почему-то отменены.       Была произнесена первая фамилия, и все снова похолодело внутри него. Он краем глаза заметил мальчика, стоящего около него — это, безусловно, был Барти Крауч, но тогда Регулус не мог знать его имени, — у того были прямые каштановые волосы, он был также худощав как и Регулус, и даже рост у них был одинаковый. Мальчик почувствовал на себе короткий любопытный взгляд Регулуса, и немного повернул голову в его сторону. Наверное, он хотел поздороваться, но в этот момент Регулус засмущался, так как понял, что снова пялился дольше, чем положено, хотя он и смотрел на него от силы две секунды. Регулус отвернулся, начал смотреть снова ровно перед собой, заставляя таким образом незнакомого мальчика оборвать ещё не начавшуюся реплику, и в таком же смущении отвести взгляд.       — Блэк, Регулус.       Регулус снова потерял счёт времени и отвлёкся от окружающего мира, и когда его имя на весь зал было произнесено профессором Макгонагалл, холодный пот прошиб его лоб и спину. Не осознавая своих движений, Регулус двинулся к табуретке. Он краем глаза видел, как пара первокурсников садились на этот табурет, а им на голову надевалась шляпа. Поэтому Регулус подумал, что это, вероятно, очень глупо, бояться распределения, если это такое пустяковое действие. Но он все равно волновался, хотя и понимал, что, скорее всего, как бы сильно его не привлекал второй от стены стол, над которым висели красные герба со львами и где должен был сидеть его старший брат, он попадёт за стол рядом. За стол, где студенты с гордостью поправляют свои серебристо-зеленые галстуки, где учатся его знакомые ребята из таких же чистокровных семей, как и он.       Регулус отчётливо помнил, как шляпа, которую профессор надела ему на голову, упала ему на нос, закрывая глаза. Наверное, оно было к лучшему — так Регулус не смог видеть сотни студентов за столами,— замерших в ожидании или умирающих со скуки. Он отчасти понял, почему в Зале прекратились даже мелкий шепот. Его брат был в какой-то степени звездой — и не только по имени, но и по своей биографии. Он запомнился всем как первый Блэк на Гриффиндоре, и, по его рассказам, всегда был на слуху со своими друзьями, не давая тишине охватить стены Хогвартса.       А сейчас в Хогвартс приехал его младший брат, о котором мало кто чего знал. Некоторые вовсе не подозревали, что у Сириуса есть младший брат, — разумеется, кроме чистокровных студентов, знающих семью Блэк.       "Что же это... очередной Блэк?" — произнесла шляпа, но голос её был будто не как человеческий, который слышит каждый, а будто тебя опустили в аквариум; будто она говорит с тобой, попав в твои мозги.       У Регулуса от такого голоса мурашки побежали по рукам и спине. Он почувствовал тошноту, которая появляется от волнения.       "Интересно, вас можно было бы отправить и на Рейвенкло, и..."       "Нет, точно не Рейвенкло", — подумал Регулус, и шляпа резко оборвала свои размышления. Он понял, что шляпа может читать его мысли.        Взгляд Регулуса перенаправился на стол Рейвенкло, который находился с другой стороны от стола Гриффиндора, но видеть его, конечно, не мог.       "Разумеется, нет", — поправилась шляпа, — "Но Гриффиндор... Да, из вас вышел бы блестящий гриффиндорец, мистер Блэк".       "Нет!" — против воли, с нарастающей паникой подумал Регулус. Он не хотел, чтобы родители остались им недовольны. Он не хотел, чтобы его стали считать "убогим" или "предателем", от таких мыслей ему стало лишь хуже. Нет, попасть на Гриффиндор ему непозволительно, это будет равняться смерти. Сириусу попадёт от родителей за плохое влияние на младшего брата, а самого его, Регулуса, родители просто возненавидят.       Став старше Регулус будет думать, что все же случилось бы, если бы он попал на Гриффиндор. Решились ли бы родители оставить себя без наследника, или вздумали бы родить нового? А может, просто смирились бы? Этот вопрос он потом будет задавать себе очень часто.       Но в одиннадцать лет он ещё не думал об этом. Главное было не дать повода для злости родителей. Он не хотел, чтобы они злились, кричали или были недовольны. Он не хотел, чтобы маленькие, невидимые лезвия резали ему ноги. Он хотел, чтобы они получили то, чего действительно хотят. Вдруг они действительно правы? Регулус совсем ребёнок, который ничего не понимает. Ему казалось, что он не понимает, хотя юная детская душа чувствовала, что что-то не так. Но и это Регулус поймёт лишь спустя несколько лет.       Шляпа задумалась, а затем прокричала на весь зал:       — Слизерин!       И так начался его путь.       Следующим шёл Барти Крауч       Вот кем был тот мальчишка у его бока. Крауч. Тогда Регулус узнал его имя.       Регулус лишь мельком слышал эту фамилию, когда-то в разговоре взрослых, но так и не знал, кем являлся этот самый Крауч и какое к нему было отношение.       Но Барти Крауч тоже попал на Слизерин.       Он сел напротив Регулуса Блэка, но они так и не перебросились даже и парой слов. Хотя было видно, что каждый хочет что-то сказать.       В следующий момент картинка меняется — Регулус идёт с толпой первокурсников, сопровождаемых взрослым старостой с пятого курса. Они отправляются в гостиную Слизерина, а затем по своим комнатам. Это будет первая ночь вне Гриммо двенадцать, и это даже не каникулы в Лонгфильде или где-то во Франции. В какой-то степени началась его самостоятельная жизнь.       Он попадает в гостиную Слизерина и по коже проходят мурашки. Тут оказалось светлее, чем он ожидал. И теплее. Гостиная была обставлена в приятных темно-зеленых тонах. Большая, достаточно уютная. Везде стояли бесконечные диваны, пуфы, столы и шкафы. В камине ярким оранжевым пламенем огонь разбавлял хвойные цвета гостиной.       Регулус любил зелёный цвет, и любил он его очень давно.       И зелёная гостиная ему понравилась — ковры, гобелены, картины, шкафы, диваны. А вдали через одно большое застекленное окно можно было наблюдать подводный мир — и это завлекало каждого первокурсника, попадавшего в гостиную Слизерина.       Им сказали выбрать комнаты. Кому-то повезло — они уже успели собраться в группы по три-четыре человека, готовых поселиться в больших комнатах, а Регулус, сколько бы взглядов в свою сторону не получал, никак не решался с кем-то заговорить. И никто, в свою очередь, тоже.       От нечего делать и уже заскучав, он поднялся на самый верхний этаж корпуса спален, и поплелся в самый конец, по коридору. Завернув за угол он увидел спину Барти Крауча, а затем мальчик обернулся.       — Привет, — сказал он.       — Привет, — ответил Регулус, замедляя шаг, однако продолжая уверенно двигаться вперёд.       Они не назвали имён друг друга, не представились и даже не завели никакого маленького разговора. Они вдвоём дошли до конца коридора, будто оба уверенно знали, куда им идти, и когда они оказались у одних из последних дверей, Регулус положил руку на ручку, на которой висела маленькая картонка с надписью "свободно".       Дверь легко поддалась, и Регулус с удивлением заметил, что в пустой комнате всего две кровати. С толикой неуверенности Регулус зашёл, ступая на деревянный пол и осматривая комнату. Справа и слева от входа, у стен, стояли кровати. Рядом с кроватями — небольшие тумбочки, а рядом с теми — два стола у окна. Все было симметрично, слишком правильно. Два шкафа по бокам от двери. Большой мягкий зелёный ковёр — да, даже издалека было видно, что он мягкий.       Регулус обернулся, смотря на Барти, который застыл в проходе и так и не решался зайти в комнату.       Регулус легко мотнул головой, словно приглашая Барти войти. Регулус прошёл к кровати, стоящей справа, а в следующий миг тишину прервал резкий хлопок — у кровати Регулуса оказался его чемодан. Через пять секунд очередной, такой же звонкий хлопок произошёл у другой кровати — у будущей кровати Барти.       **       Это оказалось их началом. Бессловесным, тихим. И теперь Регулус смотрел на еле видный силуэт Барти, который видел уже пятый год — в той же комнате, на той же кровати, которая в далеком 1972 году досталась Краучу.       На секунду Регулус снова закрыл глаза, но лишь на секунду, потому что в следующий момент Барти шёпотом спросил:       — Спишь?       Регулус мгновенно открыл глаза, пару раз моргнул, пытаясь сообразить, послышались ли ему слова, но всё же прошептал в ответ:       — Нет, но я думал, ты спишь.       — Я давно просто с закрытыми глазами лежу.       — Ясно.       Они снова замолчали. Пробуждение Барти заставило его мысли замедлить ход, стать более блеклыми и медленными. Теперь Регулус был не один. Барти наверняка тоже лежал и думал о чем-то, а если думал уже давно, то, вероятно, в его голове тоже творился хаос.       — Прости, Рег, — начал Барти, все продолжая шептать. Регулус нахмурился, пытаясь понять, за что Барти просит прощения. Он ждал объяснения, но понял, что друг не собирается что-то пояснять.       — Чего? — недоуменно спросил Регулус.       Барти помедлил. Регулус мог слышать, как тот дышит, почти что ощущал физически, как он перебирает пальцами складки одеяла и пытается сформулировать свою мысль. Регулус его не торопил. Ночью торопиться было не нужно.       — Сложно объяснить, это... Я понимаю, как тебе сложно сохранить этот образ, который ты выставляешь практически всем, и что тебе нельзя его терять, и хотя я могу только догадываться о... — он прервался, пытаясь подобрать слова, — Об условиях, в которых ты живёшь, все же, моя семья очень сильно отличается от твоей, но...       Теперь он запнулся. Это была резкая пауза, сравнимая с тем, как когда резко снимают руки с клавиш рояля, где только-только развитие подходило к своей кульминации.       Регулус замер в ожидании. Ему не хотелось догадываться, о чем пойдёт дальше речь, но задним фоном уже проносились десятки догадок.       — ...но я так не умею, и я боюсь, что из-за меня ты просто... Потеряешь то, что строил все четыре года.       Сердце Регулуса пропустило удар.       Да, он боялся этого.       Боялся, что кто-то сконцентрирует особое внимание на его общении с Пандорой, Барти и Доркас Медоуз. Кто-то расскажет своим родителям. Те, в свою очередь, своим друзьям, знакомым, среди которых окажутся и родители Регулуса.       Это вселяло в него страх.       Но Регулус не мог окунуться в мир притворства целиком. Ему была необходима связь с обеими сторонами, — и это одновременно помогало держаться, и иногда, казалось, сводило с ума.       Но он опасался, что ограничившись чем-то одним, навсегда потеряет возможность вернуться ко второму.       И он был намертво привязан к обеим сторонам.       — Мне иногда кажется, что я могу доставить тебе много проблем, — ещё тише сказал Барти и плотно сомкнул губы. Регулус мог поспорить, что сейчас Барти сжал свое одеяло кулаками, и, стиснув зубы, ожидает слов Регулуса.       Но тот поторопился и ответил чересчур быстро, как бы спокойно и сдержанно он не хотел начать:       — Нет, нет, нет! — Регулус привстал на локтях, так как не мог лежать от сильно бьющегося сердца, которое глухим эхом стало отдаваться ему в ушах, — Даже не смей так думать.       "А ты не виноват, что он так думает?" — спросил громкий голос в голове.       Тот самый голос, с которым Регулус впервые столкнулся в библиотеке.       Голос, который напугал его.       Голос, который он никогда не слышал.       Но Регулус прислушался к этой мысли. Что, если он действительно давал Барти какие-то невидимые для самого себя намёки, незаметные и не специальные? Отдалялся, меньше разговаривал, часто оставлял Барти одного и уединялся с самим собой наедине.       Нет, про последнюю неделю так точно нельзя сказать, — думал Регулус, но мысли, некогда кружившие перед его глазами и поочередно друг друга сменявшие, теперь грудой тяжёлых камней свалились в гору, в которой смешалось совершенно все.       Регулус думал, что снова что-то упускал у себя из-под носа.       Барти молчал. Он продолжал стискивать одеяло, но когда увидел, что Регулус приподнялся, ослабил свою хватку и глубоко вздохнул:       — Просто, мне кажется, что все мои переживания, весь этот бред, который я никак не переварю, он не касается тебя, и я ведь вижу, как ты стараешься помочь, — да, Барти определённо был благодарен и заметил усилия Регулуса, — Но поверь, оно того не стоит. Тебе не нужно...       — Ты мой друг, — оборвал его Регулус. Слова вырвались с его языка не слушаясь. Румянец вышел на его щеках, жар окатил всё лицо, но Регулус и не был виноват — всё получилось само собой, быстро и неконтролируемо. Он не мог сказать, когда хоть раз называл Барти другом вслух, — И мне тяжело видеть, как тебе плохо. И я не могу позволить, чтобы ты оставался один на один с этим настроением.       Барти помолчал. Он смотрел над собой, в темно-зеленый балдахин, который в цвете ночи стал совершенно чёрным, как ночное беззвездное небо, и обдумывал слова Регулуса.       Регулус же старался пересилить наплыв новых мыслей, концентрируясь на том, с чем сейчас столкнулся.       — Безусловно, я рискую, и мне страшно, что по моей вине с вами может что-то случиться, — Регулус сглотнул. Эти слова не входили в его планы, но они снова вырвались из его рта, — Я не знаю, это слишком сложно, может, я когда-нибудь тебе объясню почему...       Регулус остановился, словно боялся словосочетания, которое должно было последовать. Словно он не хотел, чтобы оно существовало, но как назло, "двойная игра", которой ему представлялась его жизнь, была создана им самим.       — Почему ты остаёшься на двух сторонах, хотя уже выбрал...?       — Я не выбирал, — ответил Регулус. Он снова стал сомневаться, можно ли все рассказать Барти. Чувство недоверия снова поселилось в нем, он в очередной раз ходил по краю тонкого лезвия, и уже еле-еле сохранял равновесие. Он прочистил горло, и теперь сидел на своей кровати, — Я не думаю, что смогу когда-то... оторваться от того.       Барти тоже поднялся и сел в кровати. Они видели друг друга очень плохо, лишь очертания силуэтов.       "Моя чертова слабость", — думал Регулус, — "Я не способен отвязаться от этого".       Но это была лишь мысль, которую никто не услышал.       И Регулусу до смешного не было понятно, почему. Столько боли, страданий, ран, порезов и шрамов. Холода, терзаний и сомнений, гнева и непонимания.       Но он все время пытался увидеть что-то, что скрывался от него. Он надеялся, что это что-то существует.       Детская надежда. Наивная.       Регулус усмехнулся.       — Я запутался, — сказал он. Эти слова были сказаны гораздо легче, с сожалением, но и с каким-то смирением.       Он знал, что сейчас Барти неотрывно смотрит на него.       Это копилось в них уже не первый год, а последняя неделя лишь добавила делений к градусу напряжения. И снова чёрная ночь заставляет тебя думать о своей жизни. И снова ставит тебя перед неизвестностью.       Сентябрь почти окончен. Учёба идёт полным ходом — домашние задания, подготовка к СОВ, занятия у Слизнорта.       Иногда Регулус ходил в Выручай-комнату, когда все же хотел побыть один. Ради интереса он мог кинуть несколько заклинаний, заученных им в прошлом году, и даже пробовал что-то новенькое, и, кстати, успешно. Но главной целью походов в выручай-комнату стал старый рояль, который был лучше всего настроен, и хотя еле-еле держался на своих старых ножках, имел лучший звук из всех остальных.       Да, он играл Метнера. А в самом конце сборника, где пожелтевшие нотные листы выпали, он обнаружил, что это вовсе не произведения Николая Метнера — а сочинения совершенно других композиторов. Видимо, кто-то вложил их туда, а Регулус, по невнимательности, даже не понял и не заметил крошечную надпись в углу. На одном листе было написано П.И. Чайковский — Октябрь, а на другом — С. В. Рахманинов, Элегия, ми бемоль минор. И он их разбирал.       При упоминании Рахманинова он вспоминал Эдгара Таллемана и первый концерт русского композитора. Регулус никогда его не слышал, и мечтал, чтобы однажды в руки ему попалась какая-нибудь пластинка или кассета, чтобы он смог его послушать. Потому что Элегия этого композитора его очень впечатлила.       Он снова отложил дневник Эдгара Таллемана, и хотя его можно было прочитать за пару дней, Регулус уже растянул свое чтение на несколько месяцев. Он не хотел намеренно растягивать, но никак не мог вернуться.       В тайне он не был готов узнать что-то страшное. Не хотел.       Он усиленно учился, не жалея себя, и конечно, уже был буквально истощен постоянным умственным трудом. На время уроков он иногда тоже закидывал в себя пару таблеток, — теперь можно было не волноваться, что придётся идти к Помфри, — в Хогсмиде, куда они ходили с Барти, он нашёл аптеку на одной из мелких улочек, где обычное обезболивающее продают без рецепта. Чередуя, он не будет появляться в аптеке подозрительно часто, также, как и у мадам Помфри. И он все равно сохранял меру.       Но сейчас была ночь.       Странное время, когда жизнь останавливается. Когда голову начинают посещать странные мысли, которые ни за что на свете не придут к тебе днем, насколько бы скучно тебе не было.       Ночью все кажется больше и страшнее, масштабнее и более гротескным.       Иногда темнота — необходимость, помогающая понять всё, а иногда — убийца, который приходит к твоей кровати и мучительно душит тебя.       И сейчас их разговор из первого плавно перешел во второй вариант, где оба уже не могли терпеть этого кошмара.       — И как ты с этим справляешься? — спросил Барти. Ему тоже был необходим способ справиться с этим.       Но Регулус не упоминал сигареты. И он точно не был в состоянии рассказать о зависимости о таблетках, — ведь Регулус начинал опасаться, что сам становится тем торчком, на которых нередко натыкаешься в кабинках туалетов — они сидят там на полу, с ватными руками и ногами. Они закупаются дурью и веществами у Хаффлпаффцев, — иногда хорошими, иногда паршивыми, но ужасно дорогими. Они буквально теряют себя, обмякают, теряют здравый смысл и уже мало чем напоминают прошлых себя. И хотя таблетки не могли сравниться с настоящими наркотических веществами, которые становились всё популярнее среди богатых студентов школы, Регулусу уже не нравилось, что когда-то пару лет назад наткнулся на это, а в конце прошлого года подсел. И уже точно не чувствовал, что сможет и даже хочет завязать.       И он старался об этом не думать. Поэтому, не найдя подходящих слов, он лишь ответил:       — Не знаю. Никак, — и даже не соврал.

***

       Утром после той ночи откровений, Регулус и Барти в тишине сидели за столом Слизерина в Большом зале.        Где-то в далеке, через стол Гриффиндора, Регулус видел белокурую голову Пандоры, сидящую к нему лицом. Она заметила его и широко улыбнулась, помахав рукой. После этого жеста студентка сидящая напротив неё, обернулась — это была Сольвейг. Сольвейг Соммерсет, четверокурсница с Рейвенкло. Регулус улыбнулся и ей, но очень быстро отвёл взгляд.       Через пять минут, после того, как Регулус и Барти устроились на скамейках, к ним подсела Доркас. Она сидела приблизительно там же, как и всегда, и как только её сонные глаза после пары глотков кофе стали разлепляться, Доркас сказала:       — Доброе утро, — хриплый и тихий голос не был похож на обыкновенный голос Медоуз, но оно было понятно — под глазами у неё красовались бессонные синяки, а голова вовсе, казалось, не держалась на тонкой шее — она всё время держала под ней руку.       — Утра, — сказал Барти, — Не спалось этой ночью?       Про упоминании слова, связанного со сном, Барти глубоко зевнул, Доркас тоже одолел зевок, а Регулус по привычке подавил свой. Наверное, полезная привычка, выработанная благодаря родителям, и хотя он иногда позволяет себе от души зевнуть, иногда на автомате, даже в полном одиночестве он продолжал давить зевки.       — Нет, очень даже бы спалось, только Бинс не дал... — сказала Доркас, задумчиво заказывая глаза к потолку.       — О, Мерлин, Доркас, Бинс все равно не читает наши эссе, — усмехнулся Регулус, — Никогда. Это же полное сумасшествие — четыре факультета, на каждом по семь курсов, и каждый день сплошные лекции.       — Ну да, это понятно, просто... Нельзя же не делать, — сказала Доркас.       — Да, но можно было бы потратить время на что-то более стоящее.       Он получил лёгкий пинок по левой ноге от Доркас и рассмеялся.       — Неужели Дамблдор не знает, что от уроков Бинса никакой пользы? Почему бы не найти нового учителя... — сказал Барти, произнося свои мысли вслух и ковыряя сосиску в своей тарелке, превращая её в мясное месиво, но, тем не менее, все равно съедая.       — Он занят поисками преподов по ЗОТИ, — промямлил Регулус, отламывая себе уголок от пустого поджаренного тоста. Скорее всего, он не съест сегодня утром ничего кроме этого, — А Бинс вечен. Он умер, а призрак его может жить ещё сотни и сотни лет.       — Однообразность это скучно, я бы не хотел быть призраком, — поморщился Барти, — Лучше просто умереть, а не жить из года в год и быть чем-то туманным и непонятным.       Доркас снова широко зевнула, подложила под голову вторую руку и уперлась взглядом в почти что пустую чашку с кофе.       Буквально через минуту сплошного молчания Регулус почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, повернул голову влево и заметил, что к нему направляется Рабастан Лестрейндж. Он легко улыбался, и как обычно был аккуратен и предельно опрятен, в отличие от своего старшего брата. Но в глазах его читалось нескрываемое намерение что-то узнать, спросить и что-то заполучить.       Регулус переглянулся с Барти — тот уже тоже успел заметить Рабастана. Только Доркас так и клевала носом в чашку, совсем не замечая, что происходит вокруг неё.       Вскоре Рабастан оказался около Регулуса, и как только их больше не разделяли метры расстояния, он сел около него, только сел спиной ко столу, явно не намереваясь начать утреннюю трапезу.       Регулус понял, что ему пора включить режим игры того образа, который по истинным блэковским правилам должен был быть его основным. На его лице сразу стало заметно ещё более непринужденное и безучастное выражение лица, он был спокоен, и даже внутри Регулус не чувствовал нервозности.       Он по привычке приподнял брови, ожидая, что скажет ему Лестрейндж, и тот начал, но почему-то по французски:       — Pouvons-nous partir? — у него было хорошее произношение, но далеко от идеального.       Поначалу Регулус не заметил переключения Рабастана на французский, и уже собрался сказать "pourquoi pas", как вдруг заметил, что Барти, чьи познания в языке было хуже, чем у него, а Доркас, которая вовсе не говорила по французски напряглась и вопросительно посмотрела на них двоих.       — Pourquoi as-tu abandonné l'anglais? — ловко спросил Регулус, с привычным чистейшим французским акцентом. Что-то говорило ему, что не стоит противиться разговору на французском, и не стоит задавать вопрос по-английски.       — Pour que les oreilles des autres ne nous comprennent pas, — ответил Рабастан, с подозрением смотря на Доркас Медоуз. Она пыталась подавить в себе ответное презрение, но выходило у неё это не так мастерски, как если бы это делал Регулус.       В какой-то степени Регулусу сегодня повезло, потому что сегодня он был освобождён от частой власти чувств недоверия, презрения и ненависти, которая порой просыпается в каждом человеке.       — D'accord, — сказал Регулус и поднялся с лавки, на которой сидел. Он кинул Барти взгляд, мол "потом он все тебе расскажу", и засунув руки в карманы, двинулся вслед за Рабастаном, который направился к выходу из Большого Зала.       Даже когда они оказались в совершенно пустом коридоре, куда слабым эхом доносился стук ложек и вилок, звон стаканов и кубков, гул разговоров, Рабастан все равно продолжал говорить по-французски.       — Какого черта ты болтаешь с этой Медоуз? — выплюнул он, на что Регулус сильно разозлился. Он попытался сдержать свой пыл, но факт, что какой-то там Лестрейндж как нянька или гувернантка, следит за тем, с кем он разговаривает, выводил его из себя. Но вместо объяснения он саркастически ответил:       — Извините, месье, в следующий раз буду спрашивать вас, с кем мне дозволено общаться, — он вложил в это предложение столько язвительности и саркастичности, насколько был вообще способен, — Может быть, мне ещё слово в слово передать, что мы говорили? Чтобы вы могли пойти поябедничать?       Рабастан обернулся назад, переминувшись с ноги на ногу, и теперь не смотрел на Регулуса так пристально, а все время уводил взгляд от постоянно ловящих его серых глаз.       — Да, прости, просто, ты понимаешь, кто она, — в оправдание себе ответил Рабастан, уже жалея о наезде на Регулуса Блэка. Тот стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, ожидая, чем его ещё удивит Рабастан.       — Я прекрасно понимаю кто она такая, — вкрадчиво и двусмысленно произнёс Регулус, даже не пытаясь выдать её в белом свете. Он потом будет жалеть о каждом своём слове, снова будет винить себя, но сейчас включился его режим самосохранения, который он не мог отключить и который много раз его спасал, как бы он его не ненавидел.       — Ладно, это ведь... — Рабастан снова понизил голос.       — Это для пользы, — сказал Регулус, и еле удержался, чтобы не закусить себе язык слишком сильно и заметно. Он сделает это потом, когда будет вспоминать эту встречу. Будет сидеть, напряжённо думать, и не заметит, как передние зубы прижмутся к его языку, как они прикусят щеки, и опомнится он лишь тогда, когда во рту появится привкус металла — сигнал, что он перестарался.       — Ладно, хорошо. Блэк, ты ведь знаешь, как пробраться в запретную секцию библиотеки? — спросил Рабастан, на что брови Регулуса взлетели вверх, а сам он недоуменно посмотрел на Лестрейнджа.       — Извини? — и хотя внутри него потихоньку зарождается паника, Регулус уже всеми силами подавляет желание взвыть и сдаться. Поднять руки вверх, сплюнуть, закатить глаза и произнести "ладно, вы меня поймали, мне надоел этот цирк", но заместо этого он продолжал смотреть на Рабастана, будто вовсе не понимает, от чего он так решил.       Рабастан верит и на момент он задумывается. Регулус продолжает рассматривать каждую черту его лица — они чёткие, даже по-своему красивые. Густые брови, из-под них небольшие, но красивые темно-карие глаза задумчиво смотрят куда-то в пол. Лицо его тщательно выбрито, но если присмотреться, можно заметить, что у того тоже есть предрасположенность отрастить бороду как у старшего брата — колючую и жёсткую — об этом говорит еле заметная, но, очевидно, жёсткая щетина, которая уже плотно пробивалась на еще совсем юном лице.       Регулус видит, что Рабастан мнется. Очевидно, он догадывается, что успехи Регулуса в практических Чарах и Защите наверняка строятся не на школьной программе, а в Зельеварении — тем более. Но он не может этого доказать. И Регулус это знает. Он лишь продолжает испытующе всматриваться в Рабастана, даже не заботясь о том, что тот то и дело уводит глаза — очевидно, кое-кто не справлялся долгим зрительным контактом.       Пауза стала очень долгой, Рабастан написал над ней фермату, и очевидно, не хотел начинать говорить. Тогда, чтобы хоть как-то разбавить обстановку, Регулус начал:       — Семикурсникам больше не выписывают билетов в запретную секцию? — Регулус приподнял бровь, немного ухмыльнулся, а про себя подумал, что, зная Лестрейнджа, можно было понять, почему никто из деканата и директор не одобряют желания попасть в запретную секцию. И он оказался прав. Видя лицо Рабастана он понял, что мыслит в правильном направлении, и ухмылка сошла с его лица.       — Мне — нет, — легко сказал Рабастан, — И ты понимаешь, почему. Этот гад все знает.       — Альбус? — уточнил Регулус, на что Рабастан кивнул.       — Я не знаю ни одной лазейки, и я подумал...       — Объясни, в чем дело, — потребовал Регулус, наклоняя голову. Рабастан ухмыльнулся, отправляя руку в свои густые чёрные волосы.       — Значит, ты можешь залезть в запретную секцию? — с надеждой и ноткой ликования спросил Рабастан.       — Нет, там нет никакой волшебной дыры в смежном шкафу. Но смотря для чего. И, разумеется, не просто так, — Регулус ухмыльнулся. Лёгким движением руки он откинул чёлку со лба, и первые признаки волнения окончательно покинули его.       — Сегодня вечером, около десяти, сможешь заглянуть ко мне в комнату? Барти тоже может прийти, он ведь с вами ходил... — Регулус заметил секундное изменение в его лице, но затем он продолжил: — Это связано с... Вашим походом в Хогсмид, в ту квартиру, напротив квартиры Райта.       Против воли интерес разгорелся в Регулусе. Любопытство взяло верх. Вдруг это связано с Эдгаром Таллеманом?       Черт, Рег, вспомни Кампбеллов.       Этой ночью он прочёл самую ужасную запись. Она неприятным осадком лежала на его плечах. Он уже хотел отказаться, но вдруг он узнает что-то новое? Если это как-то связано с теми кулонами-артефактами, которые Кристиан нашёл в квартире Таллемана? Безусловно, сам Регулус находил их ужасно неинтересными и скучными, но он подумал, что если не заинтересуется, то имеет полное право отказаться и не рисковать, обосновав всё тем, что ему не интересны свойства каких-то там старых артефактов.       Однако, Регулус улыбнулся, сложил руки на груди и сказал:       — Ладно, я приду. Но это не означает, что вы можете на меня положиться, — сказал Регулус, и в этот момент он буквально приковал к себе взгляд Рабастана. Тот кивнул, улыбнулся в ответ, но дольше трех секунд все равно не смотрел в серые глаза Регулуса.       — Ладно, — ответил он и отстранился, показывая, что разговор окончен.       Они вернулись в Большой Зал — Рабастан остался у самого края, там, где сидели семикурсники, а Регулус вернулся к их месту, где заинтересованными взглядами его ждали Барти и Доркас.       И тут он понял, что заинтересовавшись грядущим вечером и направив все мысли туда, совсем забыл, что у его друзей могут появиться вопросы. Он понимал, что он легко может объяснить всё Барти — Рабастан сам передал ему приглашение через Регулуса, как участнику прошлогодней экспедиции на четвертом курсе, тоже ошибочно полагая, что на Крауча можно полагаться.       Но ещё там сидела Доркас, чьи сонные глаза поблескивали любопытством.       Регулус сел обратно, лихорадочно стараясь придумать какую-то правдивую историю, чтобы Доркас даже не думала, что около полугода назад (чуть меньше) группа четверокурсников самым наглым и нелегальным способом пробралась в закрытый и разрушенный после нападения Хогсмид. Об этом не знал никто, кроме Кристиана, Теренса, Барти и Регулуса, правда теперь добавился и Рабастан Лестрейндж, и Регулус молился, чтобы он был единственным, кто что-то прознал.       — Что он тебе там бормотал? — спросила Доркас, часто моргая.       — Ничего особенного, спрашивал что-то о книгах по зельям, — пожал плечами Регулус, а сам в этот момент ботинком надавил на ботинок Барти. Тот сразу понял, что, пусть это и не было их условным знаком, Регулус врёт, и потом расскажет ему. И если что-то пойдёт не так — просил подыграть.       — А почему на французском? — недоуменно и с насмешливой улыбкой спросила Доркас, пялясь в пудинг перед собой.       — Выпендривается, — просто сказал Барти, отправляя вилку с каким-то пирогом к себе в рот. Судя по цвету напоминал черничный.       — А ты много понял? — спросила Доркас. Она уже не особо интересовалась тем, что Лестрейндж спрашивал у Регулуса. Возможно, она поняла, что это не связанно с учёбой, а лишь напрямую с тёмными интересами Рабастана, и хотя она не знала всего, что держит Регулус, она больше не задавала прямых вопросов по этому поводу.       — Не особо, — отмахнулся Барти и улыбнулся.       Он ловко перевел разговор в совершенно другое русло — новые пластинки "Ливерпульских ведьм", от которых Доркас сходила с ума.

***

***        — Они серьёзно рассказали об этом Лестрейнджу?! — Крауч кричал шёпотом. Это звучало смешно, но Барти было не до смеха. Регулус рассказал ему все после занятий, когда они смогли уединиться в своей комнате.       Регулус сидел за своим столом. Перед ним лежал кусок пергамента, но он был чист. Регулус не успел начать эссе по астрономии, так как Барти буквально влетел в комнату, громко хлопнув дверью, чтобы поскорее узнать, что Рабастан сегодня утром нашептал Регулусу. И тот, безусловно, рассказал.       — Возможно... я не знаю, что можно предположить, почему они ему об этом рассказали. Может, сегодня они и расскажут, — подал плечами Регулус, пока руками теребил длинное серое перо.       — Безумие. Неужели Кристиан всё ещё возится с этими дурацкими девчачьими кулонами?       Регулус снова пожал плечами. Он уже не думал, что это что-то настолько интересное, хотя ему было невтерпеж узнать, что от него конкретно хотят, а главное — их цель, для достижения которой они хотят использовать Регулуса, как помощника. Ему следует быть предельно аккуратным.       Поэтому как только время слегка перевалило за девять, Регулус и Барти вышли из комнаты и направились в комнату Рабастана.       Регулус был в ней от силы раз или два, когда нужно было что-то передать или сказать, но он все равно помнил, где она находится. Тоже третий этаж, только немного ближе к лестнице, и в комнате стояло целых четыре кровати.       Да, она была куда просторней. Здесь могло бы быть свежо и чисто, но ни Розье, ни Нотт, ни Паркинсон и ни Мальсибер, кому принадлежали эти покои, не следили за порядком или проветриванием затхлой конуры.       Поэтому как только Регулус зашёл в комнату, ударил затхлый запах пыльной одежды, старья, книг и пергамента. Он немного поморщился, так как везде и во все времена года привык держать окна если не распахнутыми, то как минимум хорошенько приоткрытыми.       — Никто не против, если я открою окно? — спросил Барти, но без разрешения уже был у окна и поворачивал ручку, которую, по видимому, почти не использовали.       Трое сидящих на кровати студентов синхронно пожали плечами — они настолько привыкли к этому запаху, что уже его не замечали.       Регулус бы ушел просто из-за одного состоянии комнаты, но всё же, заприметив на зелёном покрывале красный и синий кулоны, какие-то листы и книги, приблизился к кровати и сел на неё, оказываясь около Теренса.       Барти сел на стул рядом с Рабастаном — они оба сидели на табуретках у кровати, пока Кристиан уселся на подушки на противоположной от Регулуса и Паркинсона стороне.       — И что же? — спросил Регулус, беря в руки небольшую книжку — словарь с латинского на английский.       — Вот здесь, — Кристиан взял другую книгу — в чёрной обложке, кожаном переплёте — всё в ней кричало, что она запрещена, — Описаны свойства этих артефактов. Синий кулон — воскрешение, красный — легилеменция. И черт знает, как их заставить работать...       — И в единственной сноске указана книга, которая описывает, как они могут заработать, — перебил его Теренс.       — И вы думаете, что эта книга может храниться в запретной секции? — спросил Регулус, а сама ситуация напоминала ему просто детский сад.       — Да, но как туда пробраться...       — Вы искали в Лютном переулке? — спросил Регулус, не давая Теренсу договорить. Их глаза встретились, и Паркинсон кивнул.       — Ничего.       Регулус положил словарь на место, взял красный кулон за цепочку, повертел его в руках, затем начал рассматривать причудливые узоры. За эти часы, которые разделяли его от разговора с Рабастаном и встречей в этой комнате, он успел понять, что, в этот раз, ради этих идиотов, рисковать он точно не будет.       — Вдруг они фальшивые? — спросил Регулус. Четыре головы повернулись к нему с удивительной синхронностью, а сам Блэк лишь пожал плечами: — Зайти к мадам Хэтш в переулке, она тебе таких сотню предложит, — он приподнял кулон, а затем бросил взгляд на синий.       — У мадам Хэтш похожих нет, — ответил Кристиан, — Мы проверили совершенно всё.       — Вот вцепились вы в них, — сказал Регулус, сводя брови к переносице.       — Не хочешь — не помогай, — кинул Рабастан.       — Не хочу, — ответил Регулус, — Бессмысленно. Тупо переться в огромную запретную секцию, рисковать и не знать, чего ищешь. На это может уйти не одна ночь. И да, то разрешение на получение книги из запретной секции не давало мне разрешения там гулять.       — Струсил? — спросил Рабастан.       — Какая мне с этого выгода? — спросил Регулус, вновь приподнимая красный кулон на тонкой цепи.       В следующий момент Рабастан потянулся в карман, и оттуда достал идентичный двум другим кулон — только он был чёрный. Лицо Регулуса не менялось — он специально тянул, выводя Рабастана из себя, и это доставляло ему удовольствия.       — На шестом курсе у меня ещё был доступ к запретной секции, и там я нашёл ту книгу. И этот артефакт — оказался активирован. При наличии необходимых навыков можно понять, неподдельны ли они.       Регулус слушал Рабастана, зажав в руке красный кулон. Пальцы по привычке стали греть металл, а затем снова отпускали его. И так все время, что кулон находился в руках Регулуса. Пока что-то внутри не щелкнуло. Это точно была подделка. В настоящих артефактах нет никаких замков или потайных отсеков — "любая тайна перекрывает чистоту и искренность". История магии, начальные курсы. Он помнил эту фразу пару лет, а сейчас она снова всплыла в его голове.       Сердце пропустило удар, и щелчок пришёлся на последние слова Рабастана. К счастью Регулуса — никто не услышал его. Каким бы не был великим соблазн посмотреть туда — Регулус не сводил глаз с Лестрейнджа.       Затем Регулус глубоко вздохнул. Он закрыл глаза. Ему хотелось сунуть в зубы сигарету, лечь на траву под ночным небом и провалиться в забытье. Но вместо этого он сидел в комнате, где, кстати, стало хоть и немного, но свежее.       Все замерли в ожидании. Регулус держал кулон теперь в обеих руках. Он незаметно приоткрыл крышку, нащупал там маленький сложенный листок, и быстрым движением руки загнал его себе под рукав кофты, который очень удачно был ему длинноват.       Как только "фокус с исчезновением" был проделан, Регулус в третий раз, только теперь гораздо выше, чтобы каждый мог видеть, поднял раскрытый кулон.       Его сердце бешено колотилось, дыхание снова участилось, но он сохранял привычную бледность на своём лице.       — ЧТО??? — крикнул Кристиан и выхватил кулон из руки Регулуса, — Как??? Я ковырял его, и магией, и руками, он не мог открыться!!!       — Тем не менее, у вас минимум на один артефакт меньше, — ответил Регулус, незаметно поправляя рукав. Бумажка щекотала ему руку.       Все уставились на раскрытый артефакт, и никто не заметил фокуса, который Регулус буквально повернул у всех перед глазами.       — А синий? — Теренс сунул Регулусу в руку синий, но два раза подряд проворачивать фокус, если что-то вдруг внутри окажется, ему совершенно не хотелось. Поэтому он быстро вернул его назад, пожимая плечами, сопровождая действие с бормотанием: "Я вам не великий взломщик".       — Вот дерьмо, — расстроенно сказал Кристиан, все еще открывая и закрывая крышку недоартефакта, а затем посмотрел на чёрный кулон в руке Рабастана.       Тот притих, а затем хлопнул по коленям.       — Не хочешь помогать?       — Не вижу смысла, — монотонно ответил Регулус, пожимая плечами и складывая руки на груди, — И не имею возможности, ты знаешь, как охраняется вход в запретную секцию.       — Мерлин! По тебе же видно, что ты как черт начитан и очевидно не той школьной литературы! — Рабастан понемногу выходил из себя, а Барти рядом с ним еле держался, чтобы не вскочить и не уйти из комнаты.       — Ну так вспомни, из какой я семьи, — сказал Регулус, пристально смотря на Рабастана, а про себя думая: "Ну же, тупица! Подумай о наличии библиотеки у меня дома!"       И тот, видимо, догадался. Он кивнул головой, откидываясь на спинку стула. На момент ими овладела звенящая тишина. Под своим свитером Регулус ощущал сложенную бумажку, острые углы которой кололись и щекотали ему руку при любом слабом движении.       — Ладно, даже если эти артефакты никчёмны, их можно будет продать подороже, — сказал Теренс, от нечего делать теребя край словаря, лежащего на их кровати, — В любом случае... Это было интересно, не так-ли? Поход в Хогсмид.       — Да, Рабастан, не стоит так дуться, Регулус уже много чего для нас сделал, ещё в том году, — ответил Кристиан, когда посмотрел на насупившегося Лестрейнджа. Тот лишь дернул плечами, но Регулус надеялся, что он понимает, что ради их затеи, которая Регулусу по сути ничего не стоит (но они этого не знали), совершенно невыгодна, неудобна и рискованна, — Тем более, что будет нам счастье и без артефактов. Кстати, ты же был этим летом у Тёмного Лорда?       Регулус перевёл взгляд на Рабастана. Тот уже улыбался, на лице цвела гордыня, черный артефакт снова переместился к нему в карман.       — Он очень доволен нами, — сказал Рабастан, глядя на Кристиана. Уши Регулуса предельно навострились, и он мог видеть, что Барти тоже весь во внимании.       Кристиан повернулся к Регулусу, улыбаясь, и потихоньку краснея. Но он тут же вернул свой взгляд на Рабастана.       — Значит, я возможно, смогу встретиться с ним после шестого курса? А не позже?       — Чёрт возьми, вы о чем? — спросил Барти. Его руки были сложены на груди, как бы ему здесь не хотелось не находиться, он был весь во внимании и хотел узнать как можно больше. Регулус знал, что тот скорее всего, проклинает целый мир, но его образ у него получался не хуже.       Кристиан улыбнулся ещё шире. Теренс вскинул брови, мол, "точно, он ведь не знает!". Рабастан ухмыльнулся, и Регулус заметил, что эта ухмылка стала походить на тот звериный оскал Рудольфуса Лестрейнджа.       — Я и Крис помогли Тёмному Лорду с нападением той весной, — сказал Рабастан.       Сердце Регулуса упало. Перед глазами ярким воспоминанием пронеслось мёртвое тело Гордона и его плачущая мать, трупы, рыдания, развалины Хогсмида. Рудольфус Лестрейндж. Регулус помнил до сих пор, с какой силой он тогда стиснул ему руку. Беллатриса. Белла. Её жажда убивать.       Регулус посмотрел на Кристиана. Тот уже пестрил бордовой краской, и когда тот посмотрел на Регулуса, второй лишь улыбнулся ему. Регулус продолжал держать на себе заинтересованный вид, добродушную и поддерживающую улыбку. Но ни Рабастану, ни Кристиану, ни Теренсу не было интересно вглядываться Барти и Регулусу в глаза. Они не могли видеть предательские тени, мелькающие в глазах двоих, не могли знать, что Регулус и Барти думают на самом деле.       Но Регулус заметил, что он вовсе не удивлён. На задках мыслей пронёсся его разговор с Дамблдором. Тот что-то упоминал о том, что без помощи кого-то из студентов не обошлось.       Знает ли директор о Нотте и Лестрейндже?       — Ладно, мне надо делать гору домашки... — сказал Кристиан, складывая книги в гору, — И спасибо, — он рассмеялся и приподнял раскрытый красный кулон, даже не подозревая, что тот не был пуст.       Регулус усмехнулся, поднимаясь с кровати.       Ему было нужно на Астрономическую башню.

***

      — Проклятье, — сказал Барти, когда они оказались в своей комнате. Он закрыл дверь и прижался к ней спиной, прислоняя руку к лицу.       Они оба думали не об артефактах или книгах. Кристиан и Рабастан как-то помогли попасть пожирателям в Хогсмид.       Регулус стоял около распахнутого окна. Было прохладно, его руки замёрзли, но он его не закрывал. Его мутило, тошнило — от усталости, от количества информации. Ему нужен был свежий воздух. Он продолжал ощущать в рукаве сложенную бумажку.       — Мне надо отойти, — сказал Регулус, отходя от окна и беря свой плащ — в такое время на Астрономической башне уже невероятно холодно. Сентябрь подходил к концу, морозный воздух с каждым днем начинал ощущаться всё лучше и лучше.       Барти кивнул. Он понял, зачем Регулусу надо на астрономическую башню.       — У меня сегодня вечернее дежурство, — сказал Барти, наконец отрываясь от двери и ища свою жилетку, где был прицеплен его значок старосты.       Они в тишине вышли из подземелья, не проронив ни слова. Никто не был готов что-то говорить, и каждый предпочёл все обдумать.       И лишь на астрономической башне, когда тошнота немного отпустила, а сигаретный дым попал в лёгкие, рассудок сказал Регулусу, насколько все это ужасно. Отвратительно.       В голове кружились Кампбеллы, Аннабель, Эрнест Гордон с Хаффлпаффа, его мать, женщина с трупом мужчины на руках, раскачивающаяся взад и вперед. Снова крики, стоны, зелёные и красные вспышки.       Регулус закрыл глаза. Он выпустил дым, освобождая на какое-то мгновение свои легкие от терпкого дыма, но через несколько секунд он снова затягивался.       При любой мысли об этом, по его коже бежал холод, и его не спасал даже тёплый плащ.       Регулус оперся о свою руку, прикасаясь ладонью к ледяному лбу и щеке. Затем он просто зажал сигарету в зубах, отошёл от перил и сел на деревянный пол, опираясь спиной на каменную стену Башни.       Ему не понадобилось много времени, чтобы маленький клочок сложенной бумаги оказался в его руках. Дрожащие пальцы начали разворачивать её, и при скудном лунном свете Регулус увидел какие-то буквы. На бумаге был написан текст.       Он развернул сложенную записку — на маленьком обрывке десять на десять сантиметров поселились тонкие острые буквы и частые строчки. Регулус достал палочку, почти что неслышно произнёс "Люмос", и направил тоненькую струю света на бумагу.       "Пока не поздно, пришлите ей подмогу. Меня ищет Министерство. Все артефакты утеряны. Красный уничтожен мной. Это — подделка, также, как и синий. Но даже настоящие бессмысленны. Моя легилименция не улучшилась. Мариам сказала, что они твёрдо намерены истребить нас также, как и маглорожденных. В Лондонской библиотеке ищи спрятанные справочники (отдел органической химии). Таллеман, закройте кулон как считаете нужным. Нашим способом. С.К.А."       Сердце снова забилось с бешеной скоростью. Регулус снова и снова перечитывал записку. Его руки дрожали от волнения, он еле удерживал свечение "Люмоса".       Кто такой С.К.А? Кто такая Мариам? Из знакомого были только бессмысленные артефакты и Эдгар Таллеман. "...Закройте кулон нашим способом" просто вышиб его. Регулус не заметил ничего, что могло как-то расплавиться или раствориться, освобождая крышку от замка.       Он перевернул листок и увидел запись, которую до этого не замечал:       "Ne faites pas confiance à Dumbledore. Pars avant qu'il ne s'en rende compte".       "Не доверяй Дамблдору", — перевёл Регулус, — "Уезжай, пока он не узнал".       Почерк был тот же, только теперь сообщение было написано по-французски.       Неужели, Эдгар Таллеман что-то скрывал? Что-то, что заставило его покинуть Хогсмид? И неужели Дамблдор так и ничего не узнал?       Регулус устал. Ему было тяжело сопоставить и принять все, что сегодня на него свалилось. Ему предстояло доделывать домашнее задание. Он был уверен, что точно вернётся к дневнику Эдгара Таллемана.       Но он чертовски устал.       Регулус погасил свет, и пальцами сжал переносицу.       Завтра ему надо будет рано вставать, идти на уроки, но он совершенно не чувствует, что готов. За месяц учёбы он так и не смог влиться в процесс, и с каждым днем ему казалось, что возможность сделать это ускользает у него из-под носа.       Десятки вопросов, и никаких ответов.       И он запутался ещё больше.