Нестандартная банальная история

--- - Йеджи, где сумка? - Стоит возле прихожей. - Нашёл. Давай, садись. - Я спрошу у мамы, если надо что нибудь. Не верится, что время проходит так незаметно, будто песок сквозь пальцы уходит и оставляет лишь пыль после себя. Не верится, что люди всё таки со временем как-то уживаются в этом черством мире, даже если считали его своей гибелью без запинок. Не верится, что и Йеджи попала в водоворот и без шанса на выход уже уплывает с волной вглубь. Жизнь, ещё вчера окрашенная в чёрные оттенки, теперь будто в прозрачное стекло превратилась. Пробиться хочешь - больно. Рассказать хочешь - не слышат. А показать хочешь - будто не видят. За тонированным стеклом она уже привыкла жить, подставляя всем своё плечо, скрывая всё внутри. Разрываться от боли, которая уже сжирала изнутри. Осматриваясь вокруг, она невольно даёт мыслям проскальзывать и терзать её и так поношенную душу. Лёгкая улыбка с грузью грусти покрывает её лицо, и она уже давно готова сорваться. Но нельзя. Показывать себя слабой ей нельзя потому, что не на кого тогда им положиться. Подходя к двери дома, она разглядывает её и думает, что всё таки путь её привёл к довольно хорошей точке. Ей уже не узнать, что было бы, сложись обстоятельства чуть по-другому. Но, сравнивая с прошлым, это хоть имеет чуточку того, что держало бы на поверхности. Но и оно начинает терять свой смысл потихоньку. Будто внутренняя палитра возвращает свои окрасы. Опять пусто. Беря сумку, лежащую на кровати, она выходит с комнаты, как на неё набрасываются. И это превратилось в некую рутину её плоской жизни; но всё же скрашивало, будто слишком сильно смоченной акварельной кистью. Слишком расплывчато, но краски всё же есть. Уже хорошо. - Мам, мам. Скажи же Сэджону. Он забрал у меня паровоз. - Мам, он сам виноват. Испортил мой. - Я же сказал: я нечаянно. - Не верю. - Сынок, что происходит? - Я нечаянно. Я правда не специально. - Чхве Джонён. Успокойся, что произошло? - Я нечаянно задел локтем его паровоз, вот он забрал мой. - Сэджон? - Да, всё так. - Почему бы вам не взять себе лишь ограниченное количество вагонов? У тебя три. И у тебя. А лишнее оставьте на потом. Всё равно вы их в эти рельсы не вместите. А по три удобней. Не так ведь? - Но он же заберёт все красивые. -Тогда давайте, начиная со старшего, берете по одному. Понял меня, Сэджон? - Да, мам. - Но он же старше лишь на пять минут. - Ну или сделайте на «камень, ножницы, бумага». Давайте поиграйте. Я пойду. - Куда? - Вашу сестрёнку нужно проверить. Поэтому в больницу иду. - О-о, мам. Не переживай. Мы тут будем хорошо вести себя. - Молодец, Сэджон. Присмотри за братиком. - Йеджи, вы уже уходите? - Да, мама. - Скажи Ёнджуну, чтобы потом домой хлеба принёс. И постарайся ты там. - Да, мама. Джонён, Сэджон, не хотите в последний раз погладить её? Я уже вернусь с вашей сестренкой. - Правда? Сестрёнка, мы тебя очень ждём. Давай. - Да, мы даже имя ей придумали с Джонёном папой. - Да? И какое же? - Джису. Красивое, да? - Да. Красивое. И, наверняка, Йеджи ещё пять лет назад не поверила бы ,что будет стоять около дома, готовясь к родам своего третьего ребёнка. А тут двое её близнецов будут заинтересованно и как-то печально смотреть на её раздувшийся живот. Поглаживая, хвалят Джису и одновременно желают ей быстро справиться. Да уж. Не думала же она, что станет и, вправду, домохозяйкой, живущей с родителями мужа и рожающей уже третьего ребёнка за пятый год замужней жизни. Совсем не думала. - Всё? -Да, пошли. Ёнджун, когда домой будешь потом собираться, купи две буханки хлеба, и ещё немного приправы. Дома мало осталось. - Хорошо. Замужняя жизнь такая, как она и представляла. Вставала в семь утра. Готовила, кормила семью; потом убирала стол, вместе - и кухню. Затем уборка целого дома, готовка, уборка, а потом уборка туалета с ванной. И каждый день так. Повторяющиеся действия изо дня в день сокращаются в алгоритм под названием «обычные дела». То, что сковывало цепями по началу, теперь похоже на закрепленное проклятие. Свободнее, но не лучше. Суетливые дети балансировали её смутные деньки на плаву, удерживая её от извержения, хотя создавали неистовые ураганы дома и за его пределами. Одинокие времена под струями воды в душе казались ей самыми откровенными минутами жизни, где воля давалась не только ей, но и слезам. А потом злилась. Злилась на судьбу, которая всё же не отпустила, сломала и её, и её крылья. Злилась на других, которые всё же стали частью всего этого спектакля. Злилась на себя, которая не смогла приложить чуть больше сил, постараться ещё чуть-чуть и сказать, что такая жизнь ей не нужна. Злилась, и отпускала всё с солёной пеленой. А потом... А потом приходила пустота, но уже темнее, гуще и глубже. Будто стёрла былые границы и забралась ещё дальше. Будто миллионами рук травила всё постепенно, не спеша, как и она задыхалась от всего этого - постепенно и мучительно. А если говорить про Ёнджуна, то всё просто. Они понравились друг другу и решили построить семью на той самой симпатии. Хотя на деле лишь согласились с воплями их родителей. Но они об этом молчат. Молчат до сих пор. Ведь уже поезд прошёл, и ни один из них не видит нужды в этом. Они не любят друг друга. Не любят и не признаются в любви, не признавались и до этих пор. И Ёнджун это прекрасно понимал. Он ласковыми словами её баловал, называл своей деткой и женушкой. Солнышко, красавица, госпожа Чхве, бэйба и много чего. Но среди всего не было любимой. Целовал по утрам, дразнил её и щекотал, но потом, обнимая, лишь молча стоял. «Люблю» не выходило у него из уст. Он частенько покупал ей шоколад, потому что за цветами ухаживать трудно. Он всегда делал ей массаж перед сном, потому что спина ужасно ныла. Он каждую ночь её обнимал, и своими поглаживаниями успокаивал. Но в глубине своей души понимал, что сделал бы такое любой другой женщине, ставшей её женой, матерью его детей. И понимая это, по мере своей обнимал. Следовал течению обстоятельств и принимал всё, что судьба давала. Смиряясь, шёл дальше, и вот уже следующий их порог. Третий ребёнок на подходе. С периодами беременности Йеджи свекровь стала меньше ругаться насчёт медлительной и неопытной невестки. Стала понежнее и снисходительней, но напора не уменьшала. Можно было поспать до девяти, убирать дом через день и уходить на день для медосмотров. Так Йеджи проработала до начала схваток, отхода вод и бесконечных сирен скорой помощи. Роды мальчиков дались сложные, и наверняка это пробудило очередную жалость её свекрови. Хоть мальчиков подарила. Ещё и двоих. Самые разные мысли посещали её, когда она ухаживала за Сэджоном и Джонёном, которые, к счастью, были в меру плаксивые. До неё не доходило осознание того, что она уже мать этих ребятишек, им по три годика и, возможно, скоро к ним прибавится ещё одна. Ей не доходила идея материнства и привязанности. Она не отрицала, но она чувствовала себя лишь выносливой женщиной, но никак не матерью, которая должна одаривать любовью двадцать четыре на семь. И скажи она это вслух, все бы посмотрели на неё с отвращением, злостью, а некоторые, быть может, даже с ненавистью. Но осталось совсем немного. Совсем чуть-чуть. --- Дзынь... - Добро пожаловать, что пожелаете? - Добрый день. Мне пожалуйста одно латте, капучино и... вот этот сет макарунов. С собой. - Хорошо, пять минут. Сегодня прекрасный день. Солнце на небе, пара облаков миленьких и лёгкий ветерок. Не так жарко, чтобы помирать, но и не так прохладно, чтобы замерзать. У него сегодня выходной после обеда и на работе, и по репетиторству, поэтому официально - для него этот день самый прекрасный из всех. Хёнджин уже собирается домой, сияя самой яркой улыбкой, которую он сможет выдавить. Но перед этим: - Рика, ты точно сможешь сделать? - Да, мастер. Я всё вчера повторила. Я выучила, какой стакан к какому напитку и сколько нужно молока для латте. Доверьтесь мне. - Хорошо, если что, звони. Окей? - Окей-окей. Передайте привет невесте. - Хорошо, давай, удачи! - Да мастер, и вам хорошего дня! Прошло уже полгода с появления Рики. Пятнадцатилетняя ученица из школы неподалёку, решившая помочь своим родителям, устроившись на работу, доставляла ему немало проблем. Каждый день новый вид напитка для приготовления, пара путаниц в доставке к столам и полная неразбериха в приборах. Недавно она наконец выучила, как самостоятельно пользоваться кофемашиной, и уже сама частенько ему предлагает. Конечно, за его счёт. Получает всего несколько тысяч, но и этому заработку радуется. Однажды она пришла и показала фото с телефона, а там их семейное фото. Оказывается, она наконец накопила и купила своей маме платье для праздников. Какая очаровательная улыбка сияла у них на лицах. Каждый бы позавидовал. Тогда Хёнджин впервые себе дал волю и, обняв её, погладил по головке. А она смеялась, словно поехавшая, показывая это фото каждому приехавшему и хвастаясь своим достижением. И неважно было, что Хёнджин получал в прямом смысле ничего за эти учительские часы с Рикой, тратя на неё добрую половину своих нервов. Но как же хорошо на душе от глаз, сияющих радостью и счастьем. Как же хорошо видеть её, сконцентрированной на жалком стакане для кофе и радоваться вместе с ней каждому маленькому достижению. Словно нашёлся друг. - Я пришёл. - Хёнджин, это ты? - Да, я. - Твоя одежда в комнате. Прими душ, хорошо? - Хорошо. И сегодня ровно четыре года и тринадцать дней со дня свадьбы с его женой - Хван Хаей. Было ли это решение спланированным в морально-подготовленном виде? Возможно. Возраст уже не позволял ему дальше расхаживать по дому, игнорируя зоркие взгляды его родителей. Вот он и согласился. Но не жалеет. Особой разницы будто бы и не было, если только не надо таскать её с собой повсюду; хотя она не такая уж ревнивая. Похоже, со временем она свыклась с его характером и стальной замкнутостью. И в такие редкие моменты, как сейчас, когда они смогли прогуляться вместе, без мешающих им работ, она чувствовала себя на седьмом небе от счастья. И в такие редкие моменты она чувствовала его заботу, внимание и тепло, которые она получала лишь ночью. Похоже, она немножко жадная. Как бы то ни было, сегодня самый прекрасный день. Она, наконец, увидит результаты его работы, даже сможет найти новых друзей, разбирающихся в этой палитре цветов. Она, наконец, полюбуется его творением. И лёгкая улыбка окрашивает её лицо. - Хая, ты всё? - Да. Всё. Пошли. - Взяла кардиган? Вечером холодновато. - Да... кажется... сейчас. Сейчас. Он... он толкнулся. - Что? Кто? - Я говорю: ребёнок толкнулся. Потрогай. И тёплая его ладонь ложится поверх её выпуклого животика. И через секунду в немом шоке замирает. Он там толкается. Так беспорядочно, туда-сюда по разу, но, похоже, он явно бодрый и весёлый там. Сердце даже забилось быстрее, ладонь сильнее жалась к ребёнку. Выпученные глаза удивлённо поворачиваются к ней, встречаясь с её. И сколько тепла от них исходит. В полумесяцах собралось немало слез, за которые он бы забеспокоился, но, видя широкую улыбку, и сам кончики губ поднимает. Похоже, это всё прекрасный день. Длинные коридоры, окрашенные лишь в блекло белый цвет, яро контрастируют с сотнями картин на них, окрашенных в самые разные окрасы. Самые разные стили и техники, использованные для рисования, притягивают глаз к каждому, заставляют застыть на месте и просматривать всё, что под этим холостом и какая история за ним. Хая, ходившая с ним, держа его руку, всё время спрашивала о чём он думает, и он испускает все свои мысли. Шёпотом, чуть кланяясь, чтобы до неё дошло. Чтобы никто другой не смог достучаться до его мыслей, и лишь он и его единственный друг и партнёр на всю жизнь смог. Чтобы она тоже смогла хоть чуточку понять картину его мира, его зрения. И подходя к своей картине, он на месте замирает, видя чью-то спину, одиноко сверлящую его картину, когда другие лишь мимо проходили. И только он решается сделать шаг, как к ней подходит парень, и она в бок поворачивается. Парень её в лоб целомудренно и нежно целует, а она будто растворяется, слегка придерживая свой уже округлившийся живот. Затем он перебирает её волосы, поглаживает легонько и улыбается, пытаясь её же заразить этим. А он все ещё тут, стоит, рассматривая и взглядом упираясь на происходящее. Так же как и тогда. Беспомощно, трусливо и с лёгкой горчинкой около груди, но всё не сводит глаз. Они, уже держась за руки, перемещаются к следующей картине, и он задумался: не будь эта выставка анонимна, и увидь она его имя, что бы произошло? Вспомнила бы ты меня? И опять, так же как и тогда, ему хочется убежать, разорвать всё к клочьям и лежать неподвижно на кровати, желая, чтобы весь мир о нём позабыл. Безжизненно проводить свои дни, как на повторе, и усмехаться над самим собой. И со всё той же тоской смотреть на тот чёртов розовый брелок, который он заметил на её сумочке. И только сейчас осознавать, что всё теперь в прошлом, и время неумолимо скользит, не ведая его просьб остановиться. И только сейчас понимать, что он всё ещё скучает по тем глазам. И только сейчас видеть, что она смотрела на свою же картину, где она одиноко сидит на крыше высотки, окруженная снежным покровом и ветрами, стойко держась, со соскользнувшим вниз белым кардиганом. И все те самые чувства за раз его захлестнули. И он опять не понимает: то ли это печаль, то ли сочувствие, то ли сожаление. Все ещё не понял. Но, похоже, сегодня и, вправду, прекрасный день. --- Двери с лёгким писком открываются, выводя Ёнджуна из его мира, заставляя отвести взгляд от пола, где он уже заметил пару трещин где-то в уголке. Прошло слишком много времени. - Поздравляю, здоровая девочка. - Девочка... Да, да. Девочка. С Йеджи что? С ней тоже всё хорошо? И в ответ лишь тяжёлое молчание, с опущенными вниз глазами. Руки доктора перебирали край его маски и он, будто совершивший смертный грех, с камнем вины на плечах отвечает: - Соболезную. Ваша жена не выдержала роды и... время смерти 10:44. Время... смерти? Так ты всё же ушла... Но почему?... Почему? ---