Сказание о златокрылой птице

      Алатус сидел над пригоршней рассыпанного по растрескавшейся столешнице и уже который час пытался поддеть белые зернышки подрагивающими палочками. По задумке Инды, он должен был разрабатывать руки, перекладывая рис из одной кучки в другую. Крошечные зернышки риса не удавалось не то что перенести, но даже подцепить. Палочки ходили ходуном в подрагивающих пальцах, то и дело вываливались, но юноша снова брал их и продолжал свои попытки. Руки не слушались, немели. От запястья к костяшкам пальцев простреливали вспышки острой боли, палочки выскальзывали, тогда Алатус перекладывал их в другую руку и пытался проделать то же самое. В течение многих часов.       Посмотрев на тренировки якш — настоящие тренировки — с Босациусом, Алатус очень остро ощутил себя беспомощным балластом. Сначала тело, потом дух, — как мантру повторял он про себя. Иронично, что Алатус всегда пренебрежительно относился к человеческой форме. Глядя на тренирующихся якш, ловко управляющихся с копьями и клинками, он осознал, что совершенно не уделял внимания подготовке этого тела. В его родной общине юных якш в первую очередь обучали духовным практикам — ритуалам очищения, распознаванию эманаций зла и созданию барьеров, а уже потом — контролю над своим телом. Чувствовать ветер, мельчайшие колебания воздуха, каждый мускул своего тела, каждое перышко. Именно поэтому комфортней всего небесные якши ощущают себя в своей истинной форме. А все свои навыки, навыки убийцы, он приобрел на службе Сиире. Перерезать глотки спящим людям, впитывая их ужас, агонию и последние мгновения сна, когда человек еще не осознал, что произошло… Паучиха очень любила вкус таких снов. Из всех сородичей, известных Алатусу, лишь Фидус в совершенстве владел луком. То, что ему удалось нанести Старейшине смертельный удар, до сих пор мучило Алатуса. Ученик Богини Пыли столько раз мог поразить незадачливого убийцу стрелой, но словно… осознанно поддался ему.       Это подрезало крылья не хуже железных крючьев и цепей.       То утро ничем не отличалось от множества предыдущих. Как только забрезжил рассвет, просыпающаяся Ассамблея начала заполняться звуками. Потянуло дымом, запахом готовящейся пищи, скоро начнутся тренировки на полигоне. Придет Инда, принесет его завтрак. Кто бы ни придумал этот десерт и сочетание вкуса и текстуры, он был настоящем мастером своего дела — впервые за долгое время Алатуса не мутило от пищи.       Он почувствовал знакомое тепло прежде, чем за прикрытой дверью прошуршали легкие шаги. Как и всякий раз в присутствии госпожи Гуй Чжун, хотелось закрыть глаза и полностью раствориться в этом целительном нежном тепле, которое словно проникало в каждую клеточку тела. Привкус тепла Инды был совершенно другим, более… жгучим?       — Доброе утро! — Гуй Чжун все еще была в своих траурных белых одеждах, но улыбалась солнечно и буквально излучала энергию. Даже в лице ее было больше красок, чем в последний раз, когда она навещала его почти неделю назад. В руках она держала его обычную порцию десерта, уже с палочками, а не с черпаком, как прежде. — Индариас сказала, ты делаешь успехи.       — Ну… Как сказать, — Алатус уже более уверенно взялся за палочки. По сравнению с крошечными рисовыми зернышками крупные, хоть и мягкие куски, были сущей ерундой, и он даже испытал подспудное чувство дурацкой гордости, что в состоянии удержать палочки.       Которая тут же испарилась с пшиком, стоило ему заметить морщинку между бровей богини и ее озадаченный взгляд.       — Все еще не восстановилось, — пробормотала она, задумчиво постукивая пальцами себя по подбородку. — Доедай поскорей и выдвигаемся.       — Куда?       — Ты же хотел побыстрее восстановиться, — хитро улыбнулась Гуй Чжун.       Алатус растерянно похлопал глазами.       — А как же — сперва тело, а потом дух? — от таких перспектив даже десерт поперек горла встал, но Гуй Чжун не двинулась с места, с нежной улыбкой глядя на него и всем своим видом показывая, что никуда они не пойдут, пока он не доест свой ежедневный паек.       — Видимо, на этот раз нужно слегка помочь духу, чтобы быстрее исцелилось тело, — беспечно отозвалась богиня.       Алатус поперхнулся своим чаем и уставился на Гуй Чжун с искренним негодованием. Это ж сколько времени было потеряно зря? А он, как дурень, с рисовыми зернышками упражнялся.       Выскользнув наружу, Гуй Чжун легким быстрым шагом направилась к лестницам, но вместо того, чтобы свернуть вниз, к тренировочному полигону якш и заливным рисовым полям, порхнула по крутым ступеням вверх. Алатус пытался не отставать и откровенно недоумевал. Выше было только святилище фэнхуана, где и произошла первая встреча с Богиней Пыли. Но и здесь они надолго не задержались — Гуй Чжун вела его выше, в обход святилища, по незаметной в тени колонн лестнице, которая вывела их на площадку, бывшую когда-то резной каменной беседкой. Задержавшись у каменного парапета, Алатус невольно коснулся чересчур ровной и гладкой поверхности камня. Если не знать, что сюда врезалась глыба Моракса, сметя вместе со сводом беседки его самого, то и не подумаешь, что здесь все было разворочено.       Остановившись посередине, Гуй Чжун повернулась к нему. Здесь, наверху, гудел сильный ветер, невесомые белоснежные одеяния богини и длинные волосы плескались в его потоках, словно перьевой шлейф невиданной птицы, а в золотистом взгляде женщины светилось озорство. Глядя на Алатуса, она отступила на пару шагов, и юноша отчетливо увидел сияющее вокруг Гуй Чжун гало. Она развела руки, словно раскрывая объятия. На миг Алатус ощутил, как внутри все смерзается. Что она хочет? Подойти к ней? Но зачем?       И в это мгновение утопающая в солнечных лучах Гуй Чжун рассыпалась облаком золотой пыли, в котором медленно проступили очертания огромного силуэта. Нечеловеческого.       Алатус даже не уловил момента, когда она превратилась. Рассеянная в прозрачном утреннем воздухе сверкающая пыль словно соткалась в огромную белоснежную с алым птицу. Грациозно изогнув длинную шею, фэнхуан переступил высокими лапами и развернул мощные крылья с алыми маховыми перьями. Только глаза у нее остались прежними: золотые, обведенные красной каймой, стрелками сбегавшей к загнутому острому клюву.       В груди что-то болезненно сжалось, словно полоснули по сердцу кривыми когтями, и Алатус едва сдержал рвущийся изнутри то ли выдох, то ли всхлип.       — Госпожа?..       Фэнхуан наклонил набок голову с пышным алым, похожим на гриву хохолком, и Алатус был готов поклясться, что видит кокетливо улыбающуюся молодую женщину.       «Я же обещала полетать с тобой».       Птичье горло не способно было на человеческую речь, но в мелодичном свисте и клекотании Алатус слышал ее голос.       Ее слова были обращены только ему, и он ценил это. И пускай в этой форме говорить на одном с фэнхуаном языке тяжелее, но отвечать на человеческом считавшей его ровней богине было кощунственным.       «Сожалею, что не могу присоединиться к вам», — собственный свист показался ему фальшивым и неумелым, словно ребенок, впервые услышавший птичий крик, пытается неуклюже ему подражать.       «Сегодня я побуду твоими крыльями».       Он и слова против вставить не успел и еле устоял на ногах от взмаха громадных крыльев. Когтистые лапы легко подхватили его под руки, от тугого порыва ветра в лицо перехватило дыхание, а святилище фэнхуана за пару ударов встрепыхнувшегося сердца осталось далеко внизу, растворившись в сплошном золотисто-изумрудном мареве. Хрупкое человеческое тело трепетало в потоках воздуха словно крыло бабочки в штормовом вихре. Ветер резонировал в костях, отдавался в мышцах и выдавливал из легких воздух. И это чувство беспомощности… Без крыльев. Беззащитный.       «Птенец, ты как? Дрожишь словно кролик», — тревожно свистнула Гуй Чжун и изящным виражом спланировала на травянистый берег небольшого озерца, мягко опустив свою ношу. После чего и сама приземлилась на скальный уступ, сложив крылья и развернув шлейф длинного узорчатого хвоста и белого подпушка. Не устояв на ногах, Алатус рухнул на колени, едва подставив руки, а когда поднял голову, на камне уже стояла Гуй Чжун в нежном шелковом одеянии.       — В… в порядке, — стараясь выровнять дыхание, Алатус с усилием сглотнул. Голос предательски подрагивал.       — Нет, — просто сказала богиня и поманила его к себе.       Юноша с трудом выпрямился. Тело еще помнило сопротивление воздуха, плечи, где его бережно удерживали огромные когти, способные вспороть цельный гранит, словно шмат свежего мяса, предательски ныли.       — Демонобоги, якши, все духовные сущности черпают силу в вере. Чем больше у божества последователей и почитателей, тем сильнее божество, — посторонившись, Гуй Чжун указала взглядом на возвышающуюся посреди пруда скалу, обклеенную бумажными талисманами и обернутую веревками с оберегами.       — Что это за место? — Алатус чуть прищурился, вглядываясь в кристально прозрачную воду — настолько, что на дне был виден каждый камушек, каждая травинка. И чем дольше он всматривался в поверхность пруда, тем отчетливей замечал серебристое сияние, исходившее от самой воды.       — Задолго до того, как было заложено святилище фэнхуана, люди приходили сюда и возносили молитвы просветленным адептам. Они не делали различий между божественными зверьми и демонобогами. Оставляли подношения, писали свои просьбы, мечты и желания. Истинные адепты, вроде сторонников Моракса, не выполняют ничьи желания, путь Совершенствования не об этом, — негромко проговорила Гуй Чжун. Ее бархатистый мягкий голос звучал певуче и завораживающе. Хотелось сосредоточиться только на нем, слушать его журчание, и не думать ни о чем. У этого места определенно была аура умиротворения и спокойствия.       — Когда Моракс пришел на эти земли, у меня уже был заключен первый контакт с людьми устья реки Бишуй и Тростниковых островов. Именно их вера придавала мне сил, когда на эти земли вторглись божественные звери Заоблачного Предела во главе с Мораксом. В те времена он верил лишь в путь силы и холодный расчет. Контракты тогда были далеко не взаимовыгодными.       Алатус поджал губы, вспоминая собственные ощущения от первого знакомства с мощью Моракса. И то, как убедительна была в своих речах Сиире, стремившаяся убедить его, что обрушивающий горы с небес монстр может лишь уничтожать все живое. Но то, каким описывала Властелина Камня сейчас Гуй Чжун, было совсем не похоже на того, кто спас его от мучений в промерзшей пещере.       — Я приходила сюда после сражений. Это место помогает восполнить силы и залечить раны. В Ли Юэ подобных мест немало. Аура этого священного места позволяет быстрее восстановиться, — Богиня Пыли замолчала, и Алатус ощутил ее внимательный взгляд у себя на щеке. Нервным движением, лишь бы занять руки, он заправил за ухо непослушную бирюзовую прядь.       — И вы хотите, чтобы я… — она же не имеет в виду, что ему нужно… коснуться этой кристальной, словно слеза, воды?       — Да, — кивнула Гуй Чжун.       — Простите, госпожа, я не могу этого сделать, — он с усилием покачал головой, — вы же сами сказали, что это священное место чистоты. А я оскверню этот источник своими миазмами. От них ведь нельзя отмыть душу, как тело от крови, — заметив складочку, образовавшуюся между ее бровей, беспомощно добавил юноша.       — Не отравишь. Иначе это место не обладало бы подобной силой, — терпеливо возразила Гуй Чжун.       — Я не могу. При всем уважении я… — упрямо повторил Алатус, но в этот момент ощутил толчок раскрытой ладони между лопаток. Нелепо взмахнув руками, все еще пытаясь удержать равновесие, он неуклюже соскользнул с нависавшего над поверхностью пруда камня и завалился на левый бок, с головой окунувшись в родниковую воду с оглушительным плеском.       Здесь было неглубоко, поэтому в следующее же мгновение Алатус вынырнул и выпрямился. Вода едва достигала здесь уровня груди и была обжигающе холодной после нагретого солнца берегом. Отведя с глаз мокрые волосы, он возмущенно вскинул голову на Гуй Чжун, которая стояла на том же уступе и весело хохотала, прикрывая рот ладонью, словно девчонка.       Алатус на мгновение от возмущения лишился дара речи, только и мог что хлопать глазами, глядя на смеющуюся богиню. Его затопило чувство какой-то дурацкой детской обиды, и Алатус в отместку треснул наотмашь по поверхности воды, надеясь, что брызги долетят до насмешницы. Но вместо нескольких капель на Гуй Чжун обрушилось целое цунами, подхваченное сильнейшим порывом ветра. Не ожидавшая такого женщина пошатнулась и тоже соскользнула в воду — прямо с головой, как он только что.       Якша оцепенел от ужаса, не сводя с богини огромных глаз.       — Г… Г-госпожа… Простите меня, это вышло случайно… — залепетал он, но его прервал новый взрыв звонкого смеха и полетевшие ему в ответку в лицо брызги. Легкие белые одежды промокли насквозь и облепили стройную фигуру женщины, а она словно этого не замечала и продолжала смеяться.       — Ну вот видишь, — улыбаясь, проговорила Гуй Чжун, — ничего с источником не случилось.       Алатус не ответил. Опустив взгляд, он смотрел на свои руки под водой, на наливающийся бирюзовым узор на его правой руке. Выцветший и почти сравнявшийся с бледной кожей отпечаток его крылатой сущности теперь сиял так ярко, что даже подсветил воду, отбрасывая зеленоватые блики на его растерянное лицо.       — Я знала, что тебе станет лучше, но это превзошло все мои ожидания, — заметила Гуй Чжун.       — Что это? — все так же разглядывая свои ладони, пронизанные светящимися прожилками, спросил Алатус.       — То, о чем я говорила тебе. Похоже, у тебя предрасположенность к анемо стихии. Но ты это и сам знаешь, — мягко улыбнулась Богиня Пыли. — Хотела, чтобы ты снова ощутил привкус этой силы.       — Но как… Я же не могу… — пробормотал Алатус. Казавшаяся ему обжигающе холодной вода обволакивала его тело живительной прохладой, напитывая каждую клеточку. Он словно вспомнил, как дышать.       — Пока не можешь. Разбитый сосуд легко заполнить, но вот удерживать энергию тебе придется учиться заново. Для этого и нужен источник.       Она запрокинула голову и помолчала, массируя уголки рта.       — Смеяться уже больно, — озорно пояснила она, а потом глубоко вздохнула и продолжила, будто кто-то ее саму ткнул в бок, велев быть серьезнее. — Я, честно говоря, совсем не лекарь, но кое-что знаю и умею. Поэтому раз иссушенное тело не принимает энергию, которую я ему отдаю, то попробуем наполнить нейтральной.       Гуй Чжун неловко взмахнула руками, поднимаясь из воды, ухватилась пальцами за скользкий камень и медленно побрела вперед, совсем не обращая внимания на то, что промокла до нитки. Когда она приблизилась, Алатус хотел было привычно отшатнуться — слишком уж обтянуло платье ее стройную фигуру, да еще и белое. Он заметался взглядом по ее телу, пока не понял: в глаза! И не рискнул смотреть ниже. Но Богиня Пыли, кажется, его переживаний совершенно не заметила.       — Так вот, — она подняла палец вверх. — С этого дня у тебя будет задание. Каждый день, не отлынивая, медитировать.       Алатус ждал, что она продолжит, но Гуй Чжун только пытливо смотрела на него.       — И всё? — глупо спросил он, когда пауза затянулась.       — Ну, не всё. Медитировать нужно будет здесь. Я покажу как, и все объясню. Опуститься на колени и позволить энергии плыть вокруг тебя и через тебя — это самое простое. Нужно будет еще попробовать унести частичку энергии с собой. Самую маленькую, — она мягко улыбнулась. — Поэтому каждое утро будешь отправляться сюда, я или кто-то из якш отнесет тебя. Но вот назад пойдешь пешком. И еще… — Гуй Чжун покусала губы и как-то непривычно безжалостно сказала, — я знаю, что тебя тянет назад огромная ноша, птенец. Ее нужно оставить у этого камня. Поэтому…       Она судорожно вздохнула.       — Только не злись на меня, пожалуйста.       И щелкнула пальцами.       На мгновение Алатус ослеп и оглох, а когда смог видеть снова, обнаружил, что маленькое озерцо будто бы отрезало от всего остального мира. Он оказался внутри небольшой сферы, стенки которой сплошь состояли из медленно кружащихся песчинок, которые мягко сверкали, отражая солнце.       — Госпожа… — он вдруг разом охрип, был бы птицей — вспушил бы перья, превращаясь в опасный когтистый и клювастый шар.       Гуй Чжун смотрела на него виновато, но решительно, и шагнула вперед, продираясь сквозь толщу воды.       — Сиире… — сказала она и закусила губу, увидев, как юноша крупно вздрогнул, но все-таки продолжила. — Птенец, прошу тебя, представь, что я — это она.       В ее словах не было силы, только обычная просьба, но Алатус замер, не способный выдавить из себя ни слова.       Гуй Чжун помедлила, а потом Алатус увидел на ее лице непривычно жесткое выражение. Она выпрямилась над ним, спустила накидку, обнажая нежные белые плечи, и коротко приказала:       — Выскажи мне все, что обо мне думаешь.       — Нет… Не могу… Прикажете мне спрыгнуть со скалы или броситься в огонь, и я это сделаю, но то, что вы просите… — еле выговорил Алатус, которого уже начало потряхивать. Он знал, что это не она, но… как же Гуй Чжун была сейчас на нее похожа. Якша почти ощутил затягивающуюся на горле бритвенную нить, впивающуюся в трахею, и у него стали неметь пальцы на руках.       — Я знаю, что она украла мое лицо. Что она мучила тебя. Пожалуйста, — повторила Гуй Чжун, упрямо глядя на него, — отпусти свою злость.       Алатус качал головой. Его взгляд панически метался по укрывающему их барьеру, ища малейшую прореху, чтобы ударить туда всей своей силой, что угодно, лишь бы сбежать отсюда, чтобы не видеть этих глаз, этих сжатых в ниточку губ.       — Алатус, — сказала она такими знакомыми интонациями.       — Оставь меня в покое!.. — прохрипел он, и вода вокруг него начала бурлить, наливаясь тревожной зеленью и клубящейся черной дымкой миазмов. — Прочь из моей головы! Я поверил тебе. Хотел помочь тебе…       — Конечно, поверил, глупая наивная пташка, — в голосе богини сквозила неприкрытая усмешка, такая жестокая, несвойственная ей, что Алатуса буквально озноб продирал по загривку ледяными коготками. — Мне ведь нужно было убедить освободить меня.       — Ты… — горло перехватило болезненным спазмом. И если сперва он пытался убедить себя, что это все еще Богиня Пыли, ее лицо на глазах стало меняться, приобретая эти заостренные пугающие черты, в которых не было ни грамма тепла и мягкости.       — Такой послушный старательный птенчик, так расстроил меня, — губы женщины изломались в знакомой сочувственной улыбке, мокрый рукав сполз с ее плеча. Алатус едва превозмог желание вырвать себе глаза и зажать уши.       — И теперь никогда не сможет подняться в небо…       — ЗАМОЛЧИ! — зарычал Алатус, оскалив заострившиеся клыки. — Ты отняла у меня мою жизнь, мои крылья. Заставила вырезать деревню, которую я поклялся защищать. Каждого взрослого, каждого ребенка. Выпить их предсмертную агонию, собрать все до капли, пропустить сквозь себя. Заставила убить лучшего из нас! Убивать беспомощных людей во сне, чтобы пожрать их последний кошмар!       Он сам не сознавал, что сорвался на крик. Алатус видел, как изменилась в лице стоявшая перед ним женщина, как двигались губы богини, что она что-то говорила ему, но Алатус не разбирал слов, потому что в голове у него ревела какафония из сотен агонизирующих голосов. Пятясь от этого демонического двойника, Алатус уперся спиной в скалу и съежился, словно стараясь врасти в камень. Он слишком хорошо знал, что последует за такой вспышкой неповиновения. Бирюзовые потоки ветра, запитанные черными всполохами миазмов, взвились вверх, обрушившись на перетекающий золотой барьер.       Женщина сделала шаг к нему — Алатус инстинктивно вскинул руки перед собой, и анемо стихия, отвечая, окутала его вихревым коконом, настолько плотным и свирепым, что затрещала рвущаяся одежда. Силуэт богини перед глазами размылся, поплыл. От боли, пронизывающей его тело, словно тысячи кинжалов, подломились ноги.       Но в следующее мгновение воцарилась блаженная тишина.       Сознание возвращалось медленно, словно он просыпался от ночного кошмара или поднимался с глубины. Его окутывало тепло, в котором юноша буквально утопал и растворялся, как в том неистовом ветряном потоке, едва не изорвавшем в клочья его тело. А потом в медитативной тишине проступили тихие нежные звуки, похожие на воркование. Такое мягкое, теплое, словно что-то из детства. Как и ощущение на лице и теле теплого пуха.       «Все хорошо, Алатус. Ты справился», — разобрал он в тихом посвистывании ее голос. Широкие мягкие крылья обнимали его и согревали после холодного родника.       Алатус с усилием вздохнул, зарывшись щекой в белый пух. Ноги не держали. После того как он так отчетливо почувствовал течение элементальной энергии, он вновь ощущал себя слепым и глухим. Но в объятьях фэнхуана как-то даже дышалось легче.       «Сяо. Зовите меня Сяо», — с трудом выговорил он, прикрыв обессиленно глаза.