Игрок

      Диалог со Сноу. Прямой эфир. Лекции Антония. Ужин с чинушами. Тренировки с человеком из Академии Первого Дистрикта. Сон. Диалог со Сноу. Прямой эфир. Дебаты с Эгерией. Ужин с чинушами. Тренировки с человеком из Академии Первого Дистрикта. Сон. Диалог со Сноу. Прямой эфир. Урок с журналистом. Ужин с чинушами. Тренировки с человеком из Академии Первого Дистрикта. Сон. Диалог со Сноу. Прямой эфир. Лекции Антония. Ужин с чинушами. Тренировки с человеком из Академии Первого Дистрикта. Сон.       Каждый день похож на предыдущий. Каждый урок приближает к моей собственной цели. Каждый эфир дает аналитикам из правительства новые данные для оценки восстаний. Повстанцы Второго Дистрикта под предводительством одной из победительниц Игр сложили оружие. Третьему и Четвертому хватило обещаний, данных на последних двух эфирах, о прекращении детоубийства и пересмотре системы снабжения ресурсами. Из пятого пришло сообщение с ответными требованиями, которые внимательно изучает Эгерия, собирая выдержки из постановлений Сноу и вынося их на дебаты, чтобы я имел возможность вносить предложения.       Сноу. Он отреагировал на угрозы Пятого Дистрикта о взрыве ГЭС, как ожидалось, хладнокровно, дав приказ готовить аварийные системы электроснабжения Капитолия. Во время диалога после моего первого эфира он дал мне возможность проявить себя в принятии важного решения. Мне было предложено придумать, как скомпрометировать Тринадцатый Дистрикт в глазах населения. Оценки моему решению не дали, но одобрили и допустили к исполнению.       Выдвинув предположение, что Тринадцатый Дистрикт закопает себя в опрометчивых решениях, если не будет знать всех деталей текущих изменений, Капитолий разделил трансляции для Тринадцатого и остальных. Они не были осведомлены ни об отмене Игр, ни о разработке нового экономического плана по развитию инфраструктуры в Дистриктах.       Они все еще воевали за свободу, от которой отреклись в пользу безопасности последователи Лайм и ученые из Дистрикта Три. Фактически, сейчас жители отдаленных Дистриктов воевали сами с собой, что в скором времени должно будет показаться им бессмысленным.       Не обошлось без провалов. Камеры в Восьмом заметили Китнисс, за спиной которой всегда находился Хоторн. Эгерия предложила взорвать госпиталь, в котором находилась Сойка, но я уговорил сбросить лишь предупредительную бомбу, напугав повстанцев.       Судя по суете последних дней, что-то пошло не так. Поэтому мой сегодняшний эфир был посвящен убеждениям в необходимости жертв. Впервые сам не верил в то, что говорил, когда утверждал, что любое взаимодействие с Пересмешницей — это измена. Сноу же все чаще предпочитает не появляться на экранах, оставаясь в тени.       Во время очередного утреннего диалога в кабинет врывается Джоанна, у которой впервые за неделю прорезался голос, и она решает заговорить: — Радуешься, Сноу? — она подходит к столу, наклоняясь прямо к лицу Президента. игнорируя, что я сижу в кресле прямо за ее спиной. — Какая разница, сколько Дистриктов тебе удалось переманить на свою сторону с помощью твоего слащавого пиздабола? Ты все равно сейчас сдохнешь!       Она выхватывает из кармана столовый нож и замахивается, целясь в шею Президента. Срываюсь с места и перекидываю Мейсон через себя, укладывая на лопатки и прижимая одной рукой ее руку к полу, а локтем второй удерживаю шею. — Со столовым ножичком на Президента Панема в присутствии мужчины? Офигенная тактика, Джоанна! — отбрасываю нож в сторону в то время, как ее уже берут под руки стражники. — Вы — еще хуже, чем Тринадцатый! — плюется она. — Если они стравливают зажравшихся тварей Капитолия с Дистриктами, вы стравили Дистрикты между собой! Чего вы хотите добиться? — Не думал, что вы так интересуетесь политикой, мисс Мейсон, — Сноу встает из-за стола и направляется к повисшей в руках амбалов Джоанне.       Сноу кладет руку на мое плечо, поднимает нож и обходит, приближаясь к отчаянно вырывающейся девушке: — Вы решили избавить Панем от ненавистного вам правителя с помощью этого? — он крутит нож прямо перед ее глазами. Что ж, мисс Мейсон. Я достаточно успокою ваши терзания, если признаюсь, что после запуска предложенных моими соратниками реформ и снятия военного положения я покину должность Президента Панема?       Мы с Джоанной удивленно переглядываемся друг с другом, на мгновение ненависть стирается с ее лица, но после короткого взгляда в мою сторону возвращается на место: — И кто ваш приемник? Вот этот пацан?       Сноу смеется сквозь болезненный кашель, сопровождающий его постоянно с момента моего пребывания здесь. Кровавый, изматывающий кашель, который он скрывает нервным смехом. — А я уж думал, что ваше увлечение политикой куда более серьезно, чем внимательное изучение слухов на кухне.       Смеюсь над словами Джоанны, которая выглядит еще более нелепо в своих догадках. — Разумеется, ускоренное образование мистера Мелларка — это прямая дорога в политику, но с чего вы решили, что этот путь будет таким быстрым? — Сноу отворачивается и возвращается на свое место. — Впрочем, могу я поинтересоваться, ваш внезапный визит вызван какими-то персональными требованиями? — Одним, Президент, — ей удается выбраться из рук стражи и настолько неожиданно подлететь к нему снова, что никто не успевает отреагировать. — Сдохни!       Мейсон едва успевает вцепиться в глотку Сноу, когда стражники успевают заломить ее руки и вытащить из кабинета без дальнейшей беседы. — Что ее ждет? — задаю вопрос и сажусь напротив Сноу, который пытается откашляться, сохранив достойный вид. — Протокол один, разумеется, — он вытирает кровь с подбородка. — Простите, мистер Мелларк. Я вынужден нарушить одну из наших договоренностей. Мисс Кресту это не коснется.       Он потирает шею, тяжело дышит, закрыв глаза, собирая самообладание. — К слову о договоренностях. Дистрикту Тринадцать не удается транслироваться в Капитолии, тем не менее, наш союзник прислал увлекательную видеозапись, которая является итогом визита Сойки-Пересмешницы в Дистрикт Восемь.       Свободной от кровавого платка рукой Сноу нажимает на кнопку пульта. На экране загорается герб повстанцев, после которого начинается нарезка кадров бомбежки Восьмого под душещипательную речь Китнисс. — Речь не подготовленная, — резюмирую я, продолжая смотреть, как Китнисс и Хоторн сбивают стрелами планолеты, а они падают на госпиталь, полный раненных. — Она понимает, что натворила? — Если мы сбросили предупредительную бомбу, то она, как ты понял, закончила начатое. Как думаешь, сколько зрителей, судя по этому видео, поймут, куда упали планолеты?       Не отрывая глаз от ролика, прижимаю ладонь ко рту, машу головой из стороны в сторону, чтобы отогнать мысли о том, что этим самым видео Китнисс вбила гвоздь в крышку своего гроба.       Последняя надежда на то, что, уничтожив символ революции, мне удастся вытащить из политической игры двух диктаторов саму Китнисс, рассыпается на части, когда я вижу ее, облаченную в безупречную броню, разумеется, сделанную рукой Цинны, выкрикивающую финальную речь: «Я хочу сказать повстанцам, что я жива! Я в восьмом дистрикте! Где Капитолий только что уничтожил госпиталь, полный безоружных мужчин, женщин и детей! Не пощадили никого! Если вы думаете хоть на секундочку, что Капитолий обойдётся с вами справедливо, то это трусливая ложь! Мы знаем, кто они и на что они способны! Это — дело рук Капитолия! Мы должны сопротивляться! Я обращаюсь к президенту Сноу! Вы можете пытать нас, бомбить нас, сжигать наши Дистрикты дотла! Но вы видите это?! Пламя разгорелось! Если сгорим мы… то вместе с вами!»       Я обессиленно падаю лицом в ладони, дав себе несколько секунд на то, чтобы принять удар. В это время с экрана в мое лицо светит изображение Китнисс в дорисованном с помощью графики огне. — Что она несет? — я поднимаю глаза на Сноу. — Вот почему все, кто дальше Шестого, выступили против прекращения огня? Они думают, что пожар за ее спиной от нашей бомбы?       Сноу утвердительно кивает головой. — Ты был очень убедителен, Пит, и я благодарен тебе за то, что пять Дистриктов сложили оружие, приняв новые реформы позитивно. Но пока ты бессилен против Сойки. Даю тебе еще две попытки. — Сколько у меня есть времени на то, чтобы придумать новый ход?       Сноу пожимает плечами: — Ты учишься довольно быстро. Но, как ты думаешь, сколько времени нужно Дистриктам, чтобы поверить, будто Китнисс Эвердин и вправду бегает с луком на передовой, где полно современной военной техники? — Они уже в это поверили.       Сноу снова кивает головой: — Шансов убить Сойку-Пересмешницу, не убивая Китнисс Эвердин, становится все меньше. Однажды я уже доверился человеку, желавшему уничтожить символ без уничтожения личности, которая за ним стоит. Пока что в этой битве побеждает он. Не разочаруй меня, Пит.       Я встаю и плетусь к выходу, где меня уже ждет Эффи. — Я и так выгляжу, как будто родился в Капитолии. Давай изменим расписание?       Эффи напряженно смотрит на меня: — Тебе нужно привести в порядок мысли перед эфиром? Сегодня мы снимаем для Дистрикта Тринадцать. — Да, Эффи. Видела ролик с Китнисс? — смотрю в ее глаза и понимаю, что она не сможет соврать. — Да. Пит. Одна из первых. Это наш провал.       Мы медленно идем по коридору в сторону старого спортзала, где я планирую занять ближайший час беговой дорожкой. Пусть тренировки, которые делают из меня второго Финика Одейра, будут только вечером, сейчас мне нужно сбросить напряжение любыми способами. Готов даже позаимствовать способы у Эбернетти, если бы не особо важный эфир. — Ты же изучала политологию в Академии, правда? — Да, — Эффи опускает голову вниз, не понимая, к чему я веду. — Убеждать, что госпиталь уничтожили сбитые дилетантами планолеты, так же бессмысленно, как убеждать Джоанну заткнуть рот?       Эффи пожимает плечами. — После показа ролика о Восьмом ничего не слышно. Ни боевых действий, ни митингов. Вообще ничего.       Меня осеняет мысль. Если кто и видел правду, то это те, кто сражались на улицах. Те, кто видел, кто сбил планолеты. Это глупо, потому что одно только нахождение их там — нарушение с нашей стороны, но тем не менее. — Эффи, в Капитолии есть беженцы? — Не так много, как в Тринадцатом, но прибывают каждый день. — А что насчет Восьмого? — Миротворцам удалось эвакуировать человек пятнадцать-двадцать. Остальные пошли за повстанцами.       Пятнадцать человек — ничтожно мало, но и среди них могли оказаться те, кто стал очевидцами выстрела. Была же хоть какая-то причина, по которой они не пошли за остальными. Почему они выбрали пунктом назначения своего бегства именно Капитолий?       Я молча разворачиваюсь и спешу обратно в кабинет Президента. Пришедшая мне в голову мысль может спасти репутацию Капитолия гораздо эффективнее, чем бесцельный бег на тренажере. Тринкет не успевает за мной, поэтому останавливается где-то на середине пути.       Стражники останавливают меня и сообщают, что сейчас срочное собрание с министром Аврелием и Эгерией. — Тем лучше. Я думаю, Президент не будет против, если я присоединюсь.       После короткой переглядки один из стражников скрывается за дверью и возвращается спустя пару минут. — Президент Сноу настоятельно просит вас не нарушать расписание свое и его собственное. Он будет рад обсудить насущные вопросы за общим ужином, но никак не в ближайшее время.       Решившись, поднимаю кулак, чтобы постучать в дверь, но мое запястье обхватывает стражник: — Любое неповиновение воле Президента рассматривается Советом, как измена.       Стражник рывком отбрасывает мою руку и встает на свой пост, игнорируя мое присутствие. Разворачиваюсь и ухожу в сторону своих покоев, пропуская подскочившую с софы Эффи, которая снова пыталась за мной угнаться. Влетаю внутрь и хлопаю дверью.       Прямиком направляюсь к бару, чтобы взять из него открытую бутылку виски, но не нахожу ее там. Зато слышу уже знакомый голос: — Как тебе моя прическа, Пит? — перед накрытым столом сидит обритая наголо Джоанна, заглатывающая огромными порциями спиртное. — Перед наказанием Капитолий благородно исполняет просьбы о последней воле. Я, вот, захотела поболтать с тобой. — Зачем ты вообще туда пришла, Мейсон? — выхватываю из ее рук бутылку и наливаю жидкость в свой стакан. — Мой Дистрикт начал восстания задолго до «Рокового выстрела Сойки-Пересмешницы». Мы всегда держали связь с Тринадцатым, поэтому подхватили Революцию первыми. А это… — Джоанна смотрит в окно и делает паузу. — Это — моя вторая попытка убить Президента.       Опускаю стакан, не успев сделать ни одного глотка, и сажусь напротив нее. — Чего ты так уставился? Первая была во время моего Тура Победителя. Убив всех моих близких и продав Антонию, он думал, что заставил меня бояться. Надо было сразу кинуть меня в камеру. Не понимаю, чем было вызвано желание дать мне прожить еще четыре года. — Тебя казнят? — смотрю на нее с сожалением. — Если бы, — горестно усмехается Джоанна. — Будут пытать, пока не двину коней сама.       Она берет со стола бутылку и снова отпивает приличное количество виски. — Я, собственно, чего пришла сказать, — снова глоток, в этот раз для храбрости. — Если ты сомневаешься, любит тебя Китнисс или нет, то знай — любит, и еще как. Хотя, не спорю, на ее месте я бы выбрала того красавчика, типакузена с арбалетом. Это капитолийки писаются от тебя кипятком, а мы, простые деревенщины, знаешь ли… — И зачем мне сейчас информация о чувствах Эвердин? — Вряд ли я могу помочь выжить ей. Зато слышала, что у тебя есть только две попытки проявить чудеса интеллекта. Могу поспорить, что и твое положение здесь крайне шатко.       Мэйсон осушает бутылку, горестно вздыхает и уходит в сторону двери, распахнув которую, показывает мне, что за ней уже пришли стражники. — Не заигрывайся. И постарайся сделать все, чтобы Энни осталась жива. Я обещала Финнику присмотреть за ней, так что… — она гладит себя по макушке и дарит мне почти милую улыбку. — Прощай, Пит.       Когда дверь за Джоанной осторожно закрывается, щелкнув автоматическим замком, пить больше не хочется. Тру виски, пытаясь сконцентрироваться на текущих проблемах. Это — Дистрикт Восемь. Беженцы. Попытки реабилитировать Капитолий, который уже дал мне слишком много. Начинаю понимать слова Китнисс о долге. Впервые в своей жизни должен я. И, если ее долг имел совсем небольшие масштабы, то я задолжал самому Президенту.       У моей мечты слишком высокая цена. Семья. Друзья. Китнисс. Уже поздно думать о том, как отступить. Снова начинаю думать о том, когда все пошло не по плану. Снова терзаю себя мыслями, которые мучили во время первых Голодных Игр. В какой момент я просчитался?       Когда замешкался, не вырезал датчик и не успел прыгнуть на лестницу в планолет повстанцев? Как бы я чувствовал себя у них, подыгрывая тем, чьи взгляды не разделяю? Сколько еще Дистриктов должно сгореть дотла, сколько людей должны погибнуть, чтобы они утолили свою жажду возмездия за прошлое поражение?       Я понимаю, почему близкие к ним Дистрикты не складывают оружие по примеру первых четырех и даже не пытаются договориться, как это делает Пятый. Им не важен новый режим и новая система. Их не волнуют реформы и законопроекты, которые в знак того, что правительство услышало народ, уже вытащены из стола ящика. Им нужно просто новое лицо на экранах телевизоров. Иллюзия перемен, но не перемены.       Им кажется, будто новая мордашка, приветствующая их каждый день в более скромном костюме, и обнищавшие жители Капитолия — это все, чего им не хватает для спокойной и сытой жизни.       Зарываюсь пальцами в свои волосы от осознания собственного поражения. Моя задача была такой простой — убедить людей в том, что новый мир не обязательно строить на руинах. И тогда они бы сами стерли с лица Земли свой символ.       От мыслей меня отвлекает стук в дверь. Это Эффи. Пора в телецентр, чтобы снять ролик для Тринадцатого.       Если Китнисс, как говорит Джоанна, действительно меня любит, то должна понимать, что каждое ее слово может мне навредить. Если Китнисс меня любит…       Очередная мысль пронзает сознание. Если Сойку-Пересмешницу можно достать через человека, то этим надо воспользоваться. — Эффи, — бодро, даже улыбаясь, говорю я. — Можешь позвать стражников? — Это еще зачем? — та смотрит на меня с искренним недоумением, но что-то набирает на экране планшета, после чего появляется один из здоровяков, охраняющих Дворец, и ждет указаний. — Есть какой-нибудь лосьончик, способный быстро вылечить синяк? — Про лосьончик не знаю, но есть инъекции, — ее взгляд становится все более скептичным.       Поворачиваюсь к стражнику и указываю на скулу: — Бей сюда.       Стражник замахивается, а Эффи повисает на его руке: — Пит! — орет она. — Ты совсем спятил? У тебя эфир для повстанцев через два часа!       Я снимаю Тринкет с руки амбала, который, кажется, шокирован не меньше. — Именно поэтому пусть бьет, — я снова подставляю скулу и, наконец-то, получаю совсем щадящую оплеуху, после которой вряд ли останется что-то, кроме временной красноты. — Ты что, меня не понял?       Я потираю щеку, проверяя степень боли и, осознав, что ее нет, практически отчитываю стражника: — Тебя на арену отправить, чтобы ты бить людей научился? Я тебе сказал, ударь меня, а не погладь! — Президент не давал распоряжений. — Я сказал, бей, твою мать! — выцеживаю я сквозь зубы каждое слово. — Не буду. — Ты — гей, что ли? Или…       Не успеваю договорить, как мне, наконец-то, прилетает заветный удар по скуле, в отпечатке от которого я уже не сомневаюсь. Шикнув от боли, поворачиваю голову другой стороной и подставляю глаз, указывая на него пальцем. — Еще вот сюда один, будь добр.       В этот раз просить дважды не приходится, и глаз пронзает сильная, но терпимая боль. Эффи вскрикивает и бежит к шкафу, начиная рыться в нем в поисках нужного медикамента. Я хватаюсь за глаз и стараюсь сделать выражение лица дружелюбным: — Благодарю, свободен. — Псих, — бросает бугай, выходя за дверь, и бубнит себе под нос. — Совсем после Бойни головой тронулся.       Эффи подлетает ко мне с найденным в холодильнике льдом и пытается приложить его по очереди к глазу и скуле, а я отмахиваюсь: — Со льдом синяка не будет. — Ты можешь объяснить, на кой черт тебе сдались побои? — верещит моя помощница. — Давай представим ситуацию. Ты, Эффи — символ Революции. А человек, которого ты предположительно любишь, встает на сторону твоего противника.       Эффи закатывает глаза, на полном серьезе представляя себя в роли Пересмешницы. — Он в прямом эфире пытается подобрать нужные слова, чтобы остановить кровопролитие, тратит кучу времени на образование и грамотный подход к политике в то время, как с тобой выпускают занимательный клип, в котором с помощью гениального монтажа полностью меняют смысл происходящего. А ты, в свою очередь, подначиваешь граждан гореть в пламени диктаторских разборок. — Не понимаю, к чему ты ведешь, — Эффи подпирает бока кулаками. — А теперь давай добавим контекст, — тычу пальцем в образовавшуюся гематому. — Твой предположительно любимый человек в плену. Читает речь с карточки и получает по голове за каждый пропагандистский ролик, в котором ты, брызжа слюной, кроешь противника матом?       Лицо Эффи озаряет просветление: — Клянусь, я бы не снялась больше ни в одном ролике в поддержку Революции. — Это сыграет только в том случае, если Джоанна не врет, — ощупываю болезненные гематомы и рассматриваю их в зеркале.       Лицо Эффи становится добрым и трогательным. Она подходит ко мне со спины и обнимает за плечи, глядя отражению в глаза: — Поверь, мой мальчик. В том, что Китнисс Эвердин на самом деле по уши в тебя влюблена, уверен даже Президент. — Эффи, можешь попросить команду подготовки придумать еще что-нибудь для убедительности? Все, что угодно, лишь бы заткнуть Сойку-Пересмешницу.

***

      Мы прибываем в телецентр, где нас уже ждет еще более многочисленная команда операторов. Фликерман суетится вокруг меня, охая, что синяки можно было бы добавить с помощью графики. Эффи договаривается с человеком из примкнувшего Третьего Дистрикта, который настраивает камеру таким образом, чтобы она скидывала мне около пятнадцати фунтов.       Порция выбирает с вешалки не такой белоснежный наряд, который будет делать нарисованные тени на лице еще более глубокими. Серый цвет с теплым подтоном — самое лучшее решение. Заодно подчеркнет яркие кровоподтеки от ударов стражника. Не зря же жертвовал своей мордашкой. — Пит, помни, что этот ролик увидят только повстанцы Тринадцатого. Мы договорились с Кайлом, что он изолирует сеть Дистриктов и Капитолия от трансляции. Это только для Китнисс.       Киваю и сажусь на кресло, выбирая более закрытую позу. Смотрю в экран, где я выгляжу изрядно измученным, и изучаю Кайла, который очень сильно напоминает мне Бити. Вопросы отпадают, когда на его бейдже я вижу имя «Кайл Литье. Телетехник».       Кайл ловит мой взгляд и дает знак, что все готово. Делаю глубокий вдох, приготовившись к самой большой лжи во спасение за всю свою жизнь. — Добрый день, жители Панема! В эфире очередное интервью с Питом Мелларком, голосом всего Панема. Не так давно стало известно о нападении повстанцев на рабочих в Дистрикте Семь. Кажется, мнение нашего гостя о том, что целью восстаний является война, которая уничтожит все оставшееся человечество — является пророчеством. Что вы можете сказать об этом, мистер Мелларк?       Камера переключается на меня, а я сижу, стараясь вжаться в кресло, насколько это возможно. — Привет, Цезарь, — понимаю, что голос звучит недостаточно болезненно, но спасает задержка в эфире, в которую Эффи успевает дать сигнал повторить. — Приветствую жителей Панема и обращаюсь к повстанцам. Могу поздравить вас с тем, что бунты в большинстве Дистриктов уже переросли в гражданские войны, в ходе которых друзья убивают друзей, а родные бьют по своим же родным. Вам говорили, будто это война против Капитолия, но к чему вы пришли? От ваших рук гибнут не только миротворцы Капитолия, но ваши близкие люди. — В стенах домов Капитолия ходит слух, будто ваша девушка, — Цезарь делает паузу, — или уже жена, судя по интервью перед Квартальной Бойней, принимает участие в серии пропагандистских материалов, транслируемым в Дистриктах. Китнисс Эвердин поднимает восстание и разжигает войну. Вы считаете, это может быть правдой? — Они ее используют, — мой голос удачно срывается. — Чтобы подстегнуть повстанцев. Скорее всего, она не понимает, что происходит на самом деле. Что поставлено на карту. — Может быть, вы хотели бы обратиться к ней лично? — спрашивает Цезарь. — Да, хочу, — смотрю в камеру, представляя перед собой глаза Китнисс. — Не будь дурой, Китнисс. Думай своей головой. Тебя хотят превратить в оружие, которое уничтожит человечество. Используй свое влияние, если, конечно, оно у тебя есть, чтобы остановить войну. Пока все не зашло слишком далеко. Спроси себя, доверяешь ли ты людям, которые рядом с тобой? Знаешь ли ты, что происходит на самом деле? И если нет — узнай.       Кайл включает черный экран и выводит на него герб Панема. Эфир на сегодня закончен.       Помощник несет мне стакан с водой, а я расправляю плечи, стараясь размять затекшую спину. Подходит Эффи со своим чертовым планшетом и щебечет что-то над моим ухом. Останавливаю ее жестом руки. — Можешь поехать на другой машине? И не беспокой меня до конца дня, будь добра.       Я встаю и собираюсь покинуть студию один, полностью опустошенный своей ложью, записанной специально для моего самого близкого человека. — Но… — Я сам объяснюсь с Эгерией на ужине. И отмени тренировку.       Не успеваю дойти до машины, как путь мне пересекает белокурая девушка, чем-то напоминающая Прим, но заметно старше. Ее глаза напуганы, видимо, моим внешним видом. Отмахиваюсь и кидаю: — Успокойся, это — грим.       Девушка недолго переминается с ноги на ногу и говорит: — Мистер Мелларк, — она осторожно подходит ко мне, а я даю сигнал стражникам, чтобы сделали шаг назад. — Я просто хотела сказать, что я и мои родители… в общем, мы вам верим. А еще, наша соседка, мистер Брайн и ребята из рабочего поселка.       Смотрю на нее уставшим, почти непонимающим взглядом. — А вы — это, кто?       Девушка вытягивается, как по струнке, не перестав перебирать какой-то листочек в руках. — Мы из Девятого. Когда в Дистрикте начались забастовки, миротворцы предложили нам эвакуироваться в Капитолий. Мы согласились, потому что тогда вы сказали, что Президент Сноу нас услышал и пойдет навстречу.       Расчет Президента Сноу, как я отметил лишь сейчас, оказался весьма правильным. Предложив руку помощи семьям, которые хотели быть подальше от военных действий, он обеспечил себе славу гуманного правителя, который на самом деле не желает проливать кровь. — Спасибо, что рассказали всем, что Игры — это страшно. Без вас их бы не отменили.       Она спешно обнимает меня и, засмущавшись, убегает прочь. А меня начинает греть мысль о том, что не все в Дистриктах, ближайших к Тринадцатому, разделяют их позицию. Значит, война не проиграна.       Вернувшись во Дворец, выпиваю оставленный после прощания с Джоанной стакан виски и лезу в бар за новой бутылкой. Я наврал Китнисс. Скрывать от нее что-либо — это одно, но врать с использованием компьютерной графики, играть чувствами, пусть и не будучи в полной уверенности, что они есть — это слишком.       Не считаю, сколько стаканов осушил, но чувствую тошноту и головокружение. отлично, Пит. Теперь ты начал превращаться в Хеймитча. Еще и Китнисс отчитывал. Не раздеваясь, ложусь в кровать, желая пережить опьянение во сне, но уснуть не получается из-за ощущения, будто летишь в пропасть по спиральной траектории. Сноу умрет от счастья, когда увидит, в каком я состоянии.       Тошнота побеждает желание расслабить каждую свою конечность, и я лечу в ванную, извергая из себя все выпитое на голодный желудок пойло. Завтра команда подготовки убьет больше часа только на то, чтобы вернуть мне заветный «базис-ноль».       С очередным позывом чувствую, как моего лба касается мягкая заботливая ладонь, удерживая обессиленную голову. Как Эффи вошла, если апартаменты закрываются изнутри? Да и шершавая кожа на ладонях урожденной капитолийки — что-то новенькое. Закончив с очередным приступом рвоты, поворачиваю голову и перемещаюсь с колен на задницу, плюхаясь на белоснежный пол. Узнаю свою гостью по рыжим волосам и слегка, хотя кому я вру, сильно безумным глазам. — Энни? — хрипло спрашиваю я. — Меня приставили к тебе вместо Джоанны, — поясняет она и опускается рядом, нервно и часто моргая глазами. — Тоже считаешь меня предателем? — сиплю я.       Энни мотает головой из стороны в сторону и истерично поеживается. — Вовсе нет, Пит. Но и понять, почему ты это делаешь, тоже не могу. — А что бы ты сделала на моем месте? — горестно усмехаюсь. — Умерла бы, — пожимает плечами. — Но не стала сотрудничать с тем, кто убил мою семью.       Заливаюсь истеричным смехом и опираюсь спиной на унитаз, пытаясь сдерживать жестокое проявление циничности. Лжи достаточно, поэтому я не буду врать, будто мне не нравится мое положение. — Вы все такие идеалисты, Энни. Аж бесите, — выплевываю последние слова ей в лицо, рывком поднимаюсь и начинаю скидывать с себя одежду, чтобы принять душ. — Будешь продолжать сидеть здесь?       Рубашка падает вслед за пиджаком, и я остаюсь перед ней только в брюках с наполовину расстегнутым ремнем. Раскидываю руки в попытках смутить, и у меня получается. — Я заберу одежду потом, — шепчет она и выходит из ванной, оставив меня одного.       Душ помогает прийти в себя и отчасти избавиться от ощущения сильной алкогольной интоксикации. Единственная цель на остаток дня — прийти в себя перед общим ужином с министрами и Президентом, но начинаю чувствовать, что это будет непросто, если не невыполнимо.       Заматываю бедра полотенцем и выхожу в комнату, где уже стоит Энни, держа в руках новый комплект одежды, поверх которого лежит коробочка. Она отдает мне вещи и начинает копаться в ней, доставая ампулу и набирая содержимое в шприц. — Пит, скажи честно. Вот, ты вытащишь Китнисс, и что дальше? Когда ты будешь уверен, что она в безопасности, как ты представляешь вашу дальнейшую жизнь? — она берет меня за подбородок и делает первый укол в скулу. — Хочешь честный ответ? — слегка жмурюсь и растираю место укола, глядя, как она берет второй шприц. — Я хочу, чтобы мы остались здесь. Ей публичная жизнь не пойдет на пользу. Пока не знаю, чем она вообще будет заниматься. А я продолжу учиться в Академии, постараюсь прорваться на службу в какое-то из министерств… — Это эгоистично, Пит, — она ставит укол рядом с костью в кожу под глазом. — Ты решил все сам, хотя знаешь, что такая жизнь не для нее. Она нужна тебе. Но зачем? Что будет дальше? Вот, она осталась с тобой. Ты учишься и растешь. А она будет узницей в этой самой комнате до конца своих дней?       Сажусь на кровать, натягивая на себя одежду: — Это временное место жительства. Как только все закончится, Сноу не позволит мне, простому мальчику из пекарни, жить во Дворце. В конце концов, когда Революция закончится, я не буду представлять никакой государственной важности. — Ты не понял смысла моих слов, Пит, — Энни ставит на прикроватную тумбу бутылек с прозрачной жидкостью, отходит к двери и бросает на меня печальный взгляд. — Я говорю о том, что ты боролся за свою любовь, и именно она помогала вам выживать. Но для этой любви в твоей жизни больше места нет.       Лучше бы Джоанна не бросалась на Сноу, а осталась на должности моей прислуги. Она была куда молчаливее в своей ненависти и не пыталась читать мораль о том, что до конца своих дней единственная роль, которую я был обязан выполнять — это любить Китнисс вопреки всему, жертвуя всем.       И, если к первой части — безумной любви — у меня не было никаких претензий, то со второй возникали вопросы. Я был готов пожертвовать собой на Квартальной Бойне. И именно в тот раз, когда моей целью не являлась собственная жизнь, все пошло крахом. Китнисс оказалась в опасности вопреки моей самопожертвенности. А во время наших первых Игр я боролся за себя. И именно тогда все мои ставки сыграли. Я умею извлекать из прошлого уроки, поэтому сейчас сделаю выбор в пользу своего спасения. В пользу своих желаний что-то изменить и стать значимым. Когда-то это помогло мне изменить Голодные Игры. В этот раз это поможет вправить Китнисс мозги и заставить думать самостоятельно, а не выполнять приказы лидера повстанцев, кем бы он ни был.       Осушив бутылек, мгновенно чувствую облегчение. Смотрю на себя в зеркало и улыбаюсь тому, что, благодаря инъекциям, душу и микстуре, мой «базис-ноль» снова вполне пристоен. Заглядываю в свои глаза, и на секунду меня пронзает чувство, будто я понял, что подразумевала Энни. До меня дошел смысл слов Эффи, сказанных команде подготовки перед первым Прямым Эфиром.       Еще острее это осознание поразило меня на ужине с Президентом после того, как, подняв бокал за блестящую импровизацию на интервью для Сойки, он одобрительно кивнул головой со словами: — Рад видеть рассвет талантливого молодого дипломата. Поздравляю с триумфом, будущее новой политики Капитолия!