Игрок

      Сноу не дает мне и секунды без сканирующего взгляда, ищущего во мне что-то, известное лишь ему одному. Каждый мой вздох, каждое движение отражается в его змеиных глазах, которые изучают, кажется, всю мою суть. — Президент, — решаюсь поинтересоваться, в чем причина его нескрываемого любопытства. — Что-то не так?       Сноу выдавливает из себя ухмылку: — Напротив, мой мальчик, все слишком так. Я доволен тобой, как ни в один день, проведенный тобой у меня в гостях.       Сноу поднимается с места и идет в сторону окна, теперь его внимание приковано к пустынным улицам, окружающим Дворец. В кабинете повисает напряженное молчание, а я размышляю о том, не ищет ли Сноу то же самое, что и я. Какую-то пропавшую частицу, которая была ровно до того момента, как я закрыл глаза позавчера, напившись всем, что было в моем баре. — Я думаю, настало время погрузить тебя в реальные дела Капитолия. Как насчет твоего присутствия на переговорах с представителями Пятого? — Сочту за честь, Президент, — понимаю, что чего-то не хватает в моих повадках.       Кажется, что раньше я бы чуть наклонил голову вниз, но сейчас подобные жесты будто были выключены и не предусмотрены моим организмом вовсе. Все так же прямо, цепко смотрю в душу Сноу, как он прожигает взглядом мою. — Что касается Пересмешницы, Президент, — Сноу настораживается. — Я считаю, что вы были правы, нам не уничтожить этот символ без самой Эвердин. Но я понял одну вещь. Для восстания мертвой она будет еще более важна, чем живая. Мы слишком затянули. Даже, если она погибла во время взрывов, теперь она мученица, погибшая за свободу народа.       Сноу поддакивает, забрасывая между тонкими губами кусочек суфле с маленького блюдца. — Ты прав, Пит. Мы затянули. Стоило добить ее в Восьмом, когда она была не под землей. — Нужно поставить пятно на ее репутации. Но как это сделать? — упируюсь лбом в сцепленные в замок руки. — Мисс Тринкет говорила, что у тебя были идеи насчет сбитых планолетов над госпиталем.       Мотаю головой. — Эту карту надо было разыгрывать, пока она была в руках. Все уже забыли о госпитале. Я думаю, для начала нужно сделать упор на том, что они не более человечны, чем мы. Я сниму интервью о Катоне и Диадеме в ответ на их ролики про трибутов. Нужно сделать акцент на том, что их ненависть подпитана лишь классовым неравенством, а то, что они упоминают только лишь своих друзей — это такое же лицемерие, как и вся Революция Тринадцатого против Капитолия. Желание есть из серебряной тарелки и зависть к процветанию столицы и близлежащих Дистриктов. — Учитывая предстоящие переговоры с лидером повстанцев Второго, которая проявила к нам лояльность, думаю, это послужит положительным жестом в их сторону и еще больше настроит их на союзничество с нами. Одобряю это решение.       В висках все утро стучит лишь одна мысль. Если я хочу добиться успеха в своем начинании, нужно немедленно уничтожить Эвердин и шайку, которая вьется вокруг нее. Каждая идея и минута, которая может ее родить, дорога. — Сегодня я планировал провести наш диалог в другом месте, Пит, — Сноу идет к двери и приглашает за собой. — Хорошее утро, чтобы прокатиться на увлекательную экскурсию. — Что вы хотите мне показать? — То, что до этого дня не мог доверить.       Осенний прохладный воздух попадает сквозь открытые форточки и колышет легчайшую тюль, которая играет своим полотном в коридоре. Мы движемся к выходу, наслаждаясь капитолийской иллюзией спокойствия во время войны. Нужно будет попросить Эффи поставить более ранний подъем, чтобы иметь возможность больше находиться на свежем воздухе.       Мы садимся в машину и направляемся по уже заполненным улицам столицы. Люди куда-то спешат, суетятся, разговаривают по коммуникаторам и изучают что-то в планшетах. Жизнь в Капитолии ничуть не уступает по насыщенности рабочим Дистриктам, если не кажется еще более занятой. Усмехаюсь, что все считают капитолийцев бездельниками. Не обязательно обрабатывать киркой кусок угля, чтобы быть важным.       Совсем скоро подъезжаем к Тренировочному центру, при взгляде на который внутри что-то болезненно кольнуло. Но наваждение проходит с такой же скоростью, с которой наступило. Было и было. Всего лишь Голодные Игры, которые я благополучно выиграл.       Сейчас здесь все совершенно другое. Стерильные стены и пол, пустые коридоры и гулкое эхо от неестественной для этого места пустоты. Повсюду стоят скучающие миротворцы, которые охраняют опустевший за ненадобностью объект. Понимаю, что пустота — тоже иллюзия, и все эти люди сторожат здесь что-то важное, иначе их не было бы так абсурдно много.       Заходим в лифт и спускаемся вниз. Туда, где когда-то были тренировки. Здесь все изменилось. Зал, разделенный на секции и наполненный оружием и материалами для тренировок заполнен матовыми серыми кубами. Притрагиваюсь к одному из них и серое стекло становится прозрачным. Различаю границы небольшого люка. На нем висит табличка с надписью «Китнисс Эвердин». Куб пуст внутри. Такие же пустые камеры ждут Финика и Гейла. Моих губ касается ухмылка. Задача ясна.       Проходим чуть дальше до камеры, на которой написано «Джоанна Мейсон». Сноу останавливается рядом с ней и прикасается к ледяной пластине, которая меняет серые стены, делая их прозрачными.       Я почти не узнаю зажавшуюся в угол пустого помещения со стеклянными стенами и железным полом девушку, покачивающуюся взад-вперед и хватающую себя за ключицы, пытаясь разорвать собственную плоть. — Я думал, что мисс Мейсон казнена, — сухо произношу я.       По непонятной причине я доволен ее состоянием. Наверное, потому что она — помощница и, отчасти, спасительница Эвердин. — В процессе. Хотел, чтобы ты сам убедился что каждого, кто пособничает мятежникам, ждет мучительная жизнь.       Сноу коснулся передатчика на своей руке и попросил неизвестного мне человека начать шоу.       Камера начала стремительно заполняться водой, превращаясь в аквариум. Мейсон начала биться в припадке ужаса и конвульсиях животного страха, но уровень становился все выше и выше, пока не заполнил все крошечное пространство. Джоанна пробралась к стене и начала колотить в нее кулаками, глядя на меня отчаявшимися совершенно пустыми глазами. Уровень воды начал опускаться ровно в ту секунду, которая была решающей, чтобы она осталась жива.       Она рухнула на металлический пол, промокшая сорочка обтянула оставшиеся от ее стройного тела кости. Едва успев откашляться, Джоанна старалась будто забраться на стену, пытаясь зацепиться ногами об абсолютно гладкое стекло. Я смотрел с непониманием, пока по полу не пустили ток и ее тело не забилось в судорогах от проходящего через него электрического тока.       Его подача, как и подача воды, прекратилась ровно в секунду, которая могла стать смертельной. А Сноу лишь злорадно засмеялся, глядя на то, как Джоанна, плюнув в стекло прямо перед нашими глазами, собрав последние силы, отползла в дальний угол и снова свернулась в дрожащий клубок.       Внутри меня разгоралось желание увидеть на его месте виновницу войны и смерти тысяч жителей Панема. На моем лице заходили желваки от мысли, что буду только рад лично подавать воду и ток, когда нам удастся схватить Эвердин.       Сноу снова сделал стены в камере Джоанны глухими и подвел меня к кубу с табличкой «Энни Креста». Включив видимость, он открыл мне вид на совершенно другое обустройство. Это была обычная чистая комната, посередине которого стоял телевизор. От наполнившего камеру света из нашего помещения, Энни вздрогнула и искоса посмотрела в мои глаза. Не найдя в них спасение, она уставилась на свои ладони, вновь расслабив спину, устроившись на подушке.       Сноу нажал на кнопку, которая включила телевизор. В экране я увидел кадры, с одной стороны любопытные, с другой стороны пугающие и мерзкие. Эпизоды, где Финик Одейр ублажал людей разного пола, подчиняясь каждому их приказу, каждому жесту и велению. На его лице не было мук, отвращения или горечи. Казалось, будто он был рад участвовать в этих праздниках содомии и похоти. Захотелось отвернуться хотя бы потому, что не горю желанием смотреть на подобное, но тело будто действует за меня, совершенно стойко, беспристрастно и холодно повторяет позу Сноу. Будто я его двойник, облаченный в белую одежду ангела, от которого эти девушки ждали спасения, но находили лишь равнодушие.       Скрыв Энни за глухой серой стеной, Сноу повернулся ко мне, силясь найти в моем выражении лица хотя бы каплю страха и сочувствия. Но ему суждено увидеть лишь отблеск ненависти к тому, что на их месте не тот человек, который действительно виноват. — На сегодня наша встреча подошла к концу, — резюмирует он. — Мисс Тринкет уже поставила в твое расписание переговоры. Не опаздывай.       Сноу разворачивается на каблуках и уходит, оставив меня одного напротив пустого куба, который ждет Китнисс. А я смотрю на серебристую табличку и пытаюсь понять, почему сегодня утром мои чувства к ней и ненависть казались мне чем-то неправильным.       Меня раздражает, что сегодня каждый пытается спросить меня о самочувствии. И Эффи, и команда подготовки, и Сноу. Что во мне изменилось? Мне кажется, что совершенно ничего, но почему-то остальные будто видят на моем месте другог человека, то и дело всматриваясь, будто увидели ходячий труп.       Цезарь перед интервью, где я рассказывал об истории любви Катона и Диадемы тоже не упустил возможности высказаться. Хорошо, что хотя бы в форме комплимента, отвесив, что мои глаза необыкновенно светятся.       Насчет глаз даже готов ему поверить, учитывая, что мне стоит взглянуть на человека, чтобы он начал запуганно вжимать шею в плечи или замолкать. Не помню раньше такой реакции на меня. Не то, чтобы я был чем-то недоволен…       Ближе к вечеру получаю через Эффи сообщение от Сноу о том, что Пятый отказался продолжать переговоры из-за неудовлетворения требований. Дворец стал застлан суетой в преддверии перехода на аварийное электропитание. Еще одно поражение, пусть и не важное. Капитолий будет жить и без ГЭС. Другое дело, что это вызовет серьезный сбой систем. Что тогда?       Ответ приходит сам собой почти ночью. На минуту город погружается во тьму, а при включении аварийной системы вместо экстренного сообщения Капитолия на экранах появляется лицо Финика.       Я лежу в спальне, когда по громкой связи ко мне обращается Сноу с требованием в течение десяти минут прибыть в Тренировочный центр. Надевая белый костюм, в которому был весь день на ходу, буквально бегу к воротам Дворца, где меня ждет один из его автомобилей и, обгоняя весь поток, обуреваемый суматохой, привозит к Центру, где меня сопровождает целый отряд миротворцев. Один из них дает в мои руки пульт управления, объясняя, что Президент Сноу дал приказ самому действовать, согласно ситуации. Поднимаюсь на помост, с которого когда-то распорядители смотрели на нас и выставляли оценки на показах. Внизу слышу шорохи и с помощью кнопки на пульте включаю в помещении свет. Внизу меня выстроился отряд миротворцев Капитолия. Рядом с камерами расположилась небольшая группа в черной форме. Повстанцы. Прямо передо мной мерцает силовое поле.       Один из повстанце подходит к стене миротворцев и снимает маску. — Хоторн… — шиплю я, увидев его лицо. — Пришли тебя спасать, Пит, — вытирает рукавом пот со лба. — Китнисс будет рада видеть тебя в здравии. — Неужели? — злорадно усмехаюсь. — Вы там как, еще не расписались по полевым законам?       Вижу недоумение в его глазах. — Ты не в себе, Мелларк! — выпалил Гейл и наставил на меня автомат.       Заливаюсь смехом, понимая, что неуч из Шлака не понимает, что перед ним невидимый щит. — На мой взгляд, не в себе вы все, — собравшись, абсолютно спокойно начинаю разговор. — Раз уж мы, наконец-то, встретились очно, поведай, ради чего вы убиваете людей? — Ради того, чтобы больше никто не страдал так как ты, пытаясь выжить в Играх. — Вам надо было чаще выбираться наружу, Гейл. Указ о Ликвидации Голодных Игр подписан месяц назад.       Лицо Хоторна принимает дурацкий вид, на секунду он опускает автомат, но перехватывает его и вновь прижимает прицел к лицу. — Это ничего не меняет! Люди устали голодать! — Неделю назад подписан декрет о перераспределении ресурсов. Что дальше, Хоторн? — Капитолийская шавка!       Делаю несколько шагов в сторону, тыкая носком туфель в кафельный пол: — Пусть так, — соглашаюсь я. — Только, пока ты бегаешь с арбалетом перед камерами, тычешь в меня дулом автомата и помогаешь снимать Эвердин пропагандистские ролики, которые ведут к разжиганию массовых убийств, я стараюсь влиять на реальные изменения, и, хочу заметить, весьма успешно. А что вы? На что влияете вы, кроме желания не самой образованной массы схватить ружье и пойти стрелять по таким же, смеюсь заметить, людям как они? Живым, Гейл! — Вы — капитолийские выродки, а не люди!       Несколько раз цыкаю в его сторону: — Тебе напомнить, у кого ты покупал хлеб? Лихо ты меня записал в капитолийца, Хоторн. — Она любит тебя, — он опускает автомат и понижает голос. — И ждет. Китнисс ждет тебя, ты ей нужен. Опомнись. — Не пытайся мне лгать, как лгала она перед камерами. Их здесь нет, — оглядываю стены, понимая, что говорю неправду. — Наверное.       Гейл заливается смехом и трет свое лицо: — Я не раз думал о том, что должен был вызваться на Игры вместо тебя. Тогда она была бы со мной. — О-да, Хоторн, — смеюсь в ответ. — С вашей страстью к бездумному кровопролитию, которое вы развязали, вы бы были счастливы на том свете.       Гейл хочет открыть рот, чтобы сказать о том, что сделал бы все, чтобы она осталась жива, но я отвечаю на это прежде, чем он успевает сказать хоть слово: — В Играх, как и в политике, шансы не на стороне оружия, Гейл. Выживает тот, кто умеет играть. Ты должен быть игроком, а не бойцом.       Я нажимаю на кнопку, и камеры с Энни и Джоанной открываются, впуская спасителей внутрь. Хоторн смотрит прямо на меня, а его глаза выражают немую благодарность. — Забирайте своих пленников и валите на все четыре стороны, пока не передумал.       Я еще раз оглядываю помещение кругом и прячусь за дверью. Не успев закрыть ее, слышу вдогонку: — Вернись к ней, Пит!

***

POV: Китнисс       Наверное, уже за полночь, и наступил следующий день, когда Хеймитч вдруг открывает дверь. — Вернулись. Нас ждут в госпитале.       С моих губ готов сорваться поток вопросов, однако Хеймитч отрезает: — Это все, что я знаю.       Мне хочется бежать, но Финник ведет себя странно, будто потерял способность двигаться. Я беру его за руку и веду, как маленького ребенка. Через отдел спецобороны, к лифту, потом в больничное крыло. Там настоящий кавардак. Слышны распоряжения врачей, по коридорам везут раненых.       Мы едва не сталкиваемся с каталкой, на которой без сознания лежит девушка с бритой головой. Ее тело покрыто кровоподтеками и гнойниками. Джоанна Мэйсон. Она на самом деле знала секреты повстанцев. По крайней мере, один из них. И поплатилась за это.       В одной комнате я вижу Гейла, раздетого до пояса, по его лицу течет пот, в то время как врач извлекает щипцами что-то у него из-под лопатки. Ранен, но жив. Я окликаю его и хочу подойти ближе. Медсестра выталкивает меня и закрывает дверь. — Финник! — раздается не то вопль, не то радостный возглас. Красивая, разве что слегка чумазая девушка с темными спутанными волосами и сине-зелеными глазами бежит нам навстречу в одной простыне. — Финник!       Внезапно кажется, будто во всем мире есть только эти двое, летящие сквозь пространство навстречу друг другу. Они обнимаются, теряют равновесие, ударяются о стену, и остаются там, слившись в одно целое. Неразделимое.       Я чувствую, что завидую им. Точнее не им самим, а какой-то определенности. Никто не усомнится в их любви.       К нам с Хеймитчем подходит Боггс, усталый, но невредимый. — Мы вытащили их всех. Кроме Энобарии и…       Бегу дальше по коридору, ища глазами Пита, но его нигде нет. Со спины ко мне подходит Боггс и кладет руку на плечо: — Тебе лучше поговорить с Гейлом, — его голос звучит снисходительно печально, предостережительно.       Возвращаюсь к комнате Гейла, где вокруг него крутятся две медсестры, и останавливаюсь в дверном проеме, но его взгляд не сулит ничего хорошего. — Это больше не Пит. — Где он? — хрипло спрашиваю я. — Остался в Капитолии, — обреченно говорит он. — И ты должна знать, что добровольно.       Со стороны коридора ко мне подходит Хэвенсби: — Что не так с Питом? Он убит?       Гейл отрицательно мотает головой. — Он жив. Совершенно здоров, но… — он замялся, подыскивая слова. — Это, словно не Пит вовсе. Глаза черные, будто даже зрачков в них нет. — Это зрачки настолько большие, — поясняет Плутарх. — Ведет себя странно. Будто в его теле другой человек, а не он. Я не так много с ним знаком, но…       В комнате появляется Боггс: — Я видел их разговор. Этот Пит, правда, отличался от человека, которого я видел по телевизору. Вплоть до голоса и осанки. — Охмор, — резюмирует Плутарх, горестно посмеиваясь. — Научились все-таки рассчитывать дозу.