repetitio est mater studiorum

      Мм. Джокер не может выбросить из головы эту песню.       Он напевает её уже несколько дней. Она окрашивает тональность его мыслей, заставляя их мерцать, как рождественские гирлянды, распространяя во рту привкус сахарной ваты. Крок даже угрожал оторвать ему голову, если клоун не перестанет петь, на что Джокер ответил: «Закуси меня», а затем тут же рассмеялся.       Сейчас он находится в крыле строгого режима Аркхэма, в своей обычной уютной камере, которая теперь примыкает к камере Крока. Должно быть, они перевезли его, пока Джокера не было, он не помнит, чтобы тот обычно сидел здесь.       Последние пару лет Аркхэм стал очень осторожен в выборе соседей Джокера. Ведь он уговорил слишком многих пациентов либо покончить с собой, либо устроить бунт в лечебнице, и, будем честными, — Джокер все еще находит это очень интересным. Его нельзя в этом обвинять, ведь что еще делать в этой дерьмовой дыре? Позволить своему драгоценному мозгу сгнить от скуки?       Джокер вздыхает, напевая громче. Теперь к нему даже не приводят психиатров или любопытных маленьких заморышей. Иногда он скучает по своим ранним годам, когда в его клетку с широко раскрытыми глазами и болезненно очарованными личиками приходили психологи, вроде Харли. Но скоро стало очевидно, что жизнь человека зависит от того, понравится ли Джокеру статья или книга, написанная о нем. Половина авторов книг по криминальной психологии и профилированию умерли; судьба, которую, что неудивительно, нынешнее поколение психиатров хочет избежать.       Развалившись на неудобной койке, глядя в потолок, Джокер поет:       — Сладкие сны будут с тобой до первых солнечных лучеееей… Сладкие сны прогонят все твои заботыыыы…       — Заткнись! — ревет Крок, стуча по стене, и одновременно с этим в коридоре появляется начальник охраны и армия санитаров.       Джокер смотрит на них сквозь армированное стекло и ухмыляется.       — Ох, мистер Джерри, сэр, — воркует он, быстро садясь. — Я смогу играть?       Невысокий, крепкий мужчина в гневе щурит глаза, но не клюет на подначку. В конце концов, они слишком хорошо друг друга знают.       — Бэт хочет тебя, клоун, — выдавливает он. — Вставай.       Джокер тут же вскакивает на ноги. Значит, Бэтс вернулся! Это большое облегчение.       Он настолько поглощен ожиданием, что даже не рассказывает шуток, когда мрачные на вид люди Джерри входят в его камеру со смирительной рубашкой. У них всех достаточно транквилизатора, чтобы усыпить динозавра, а Джокер хочет быть в себе на свидании с Бэтси.       — Наконец-то, — говорит он полный энтузиазма, пока его грубо привязывают к инвалидной коляске. — Я думал, он совсем забыл о маленьком мне!       Он едва сдерживает нетерпение, пока его везут по коридорам к комнате для допросов. Остальные заключенные смотрят на него из своих камер, кто с безразличием, кто со злостью, кто сквозь него. Джокер лишь обращает внимание на пустые комнаты, отстраненно подмечая изменившуюся обстановку. Хм, Бэйн какое-то время отсутствует. Вероятно, что-то готовит, эта разросшаяся гора мускулов.       Но любая другая мысль исчезает, когда он видит великолепный в тускло освещенной раме двери их привычной комнаты темный силуэт Бэта.       — Бэтссс! — он радостно кричит, когда персонал грубо толкает его и усаживает за другой конец стола. — Отвернитесь, ребята, пришло время супружеских свиданий!       Он хихикает, когда санитары бросают на него взгляды, полные отвращения. Ха. Джонса легко сбить с толку.       Но Бэт ведет себя… странно: стоит неподвижно и ничего не говорит. Дверь едва закрывается, как он пытается запереть ее изнутри одной из своих изящных маленьких игрушек. Он лишь бегло смотрит на камеры — они, должно быть, уже отключены.       Хм. Многообещающе, думает Джокер, поднимая бровь.       Затем Бэт наконец достает другой стул и садится напротив Джокера. Пока он тупо смотрит, Джокер беспокойно шевелит руками под смирительной рубашкой, заставляя цепи звенеть.       — Что ж? — он тянет, когда Бэт молчит. — Ты здесь, чтобы поблагодарить меня? Я хочу, чтобы ты знал, найти эту маленькую крысу было непросто.       Он облизывает губы и ухмыляется — той ухмылкой, что всегда раздражает Бэта.       — Я прошу прощения, если он был немного избит. Видишь ли, я думал, что он убил тебя на моих глазах, — чего только не сделаешь с собратьями-злодеями!       Джокер действительно сломал ему пару костей. Но на самом деле это были худшие десять минут в его жизни, когда он стал свидетелем того, как Бэт упал, а этот ублюдок в дешевом костюме на Хэллоуин исчез. Пока он добирался до другой крыши, думая, что Бэт мертв. Отголоски этой паники просачиваются сквозь него и сейчас, от чего он слегка сжимает кулаки. Это неприятно.       Минута молчания затягивается. Бэт молчит, поза искусственно напряжена. У Джокера возникает ощущение, что он сейчас даже не в центре его внимания, что глаза Бэта смотрят сквозь него, как будто он призрак.       — Все… нормально с тобой, Бэтси? — Джокер хмурится. — Хотя я более чем привык к молчаливому и стоическому обращению с твоей стороны, ты обычно не приезжаешь сюда ради этого. Ты приходишь, когда люди умирают, так что выкладывай. Кто умирает?       Бэтмен не отвечает. Белые линзы его капюшона ничего не раскрывают; единственный признак эмоций — напряжение в его челюсти. Проведя взглядом по прямой линии губ Бэта, Джокер начинает чувствовать первый укол раздражения.       — Или кризис среднего возраста наконец-то начинает наступать? — он насмехается, злобно. — Да, ты усыновляешь слишком много детей. Твои отцовские инстинкты заставили бы морских коньков стыдиться. Я организовал тебе много интервенций, но, честно говоря, просто не знаю, что еще можно сделать!       Подколку тоже игнорируют, как и его смех. Это раздражение начинает превращаться в полноценное разочарование, и Джокер прищуривается.       Ладно, пора доставать большие пушки. Виноват только сам Бэт. Пять долларов, если он заставит грызуна-переростка оживиться в течение следующих пяти минут.       — Честно говоря, я думаю, что жду, когда последней партии бедняг исполнится двадцать один год, — задумчиво говорит он. — Последний, кого я забил до смерти, еще не мог даже ходить в бары или голосовать, что довольно печально. Никто не должен умирать, прежде чем хотя бы раз напиться до потери сознания, понимаешь?       И, наконец, Бэт, кажется, вырывается из этого состояния, расправляя плечи. Его взгляд, наконец, фокусируется на Джокере, и в уголке его рта появляется малейшее подергивание гнева.       Но он по-прежнему ничего не говорит.       — О, тебе это не нравится? — Джокер усмехается, желая опереться на стол, подложив руки под подбородок, как старомодная винтажная девчонка из мультфильма. — Разве тебя не злит то, что я говорю о твоих маленьких протеже? Разве это не вызывает у тебя желания прийти сюда и задушить меня до смерти?       — Замолчи! — внезапно кричит Бэт, вставая так резко, что стул позади него опасно балансирует и чуть не падает на пол.       Джокер запрокидывает голову и смеется, полный удовлетворения. Немного крайняя реакция, но, по крайней мере, он не должен себе пять долларов.       Или он… должен себе пять долларов? В конце концов, он победил. Но он также проиграл. Ох, так вот зачем Харви использует эту уродливую монету, чтобы ориентироваться в подобных ситуациях?       Но затем Бэт кладет обе руки на металлический стол между ними, наклоняясь вперед, и именно тогда Джокер замечает это: почти незаметную дрожь. И он забывает все о пари, все об издевательствах.       — С тобой что-то случилось, — резко говорит Джокер, и это не вопрос. Эта чертова волшебная крыса. Если он сделал что-то, что испортило Бэта и разрушило его, Джокер лично ворвется в Блэкгейт и медленно убьет его.       — …Да, — говорит тогда Бэт, снова садясь, как будто признавая поражение.       Гляди, оно говорит, с усмешкой думает Джокер, пытаясь подавить растущее чувство неправильности. Но голос Бэта тоже странный; низкий, хрупкий. Здесь не все так.       — Это как-то связано с парнем, одетым в костюм монаха, и фокусом-покусом, верно? — Джокер соединяет точки. — Я заставил его рассказать мне, что делал блестящий шар перед тем, как учтиво доставил твоим птичкам — за что, кстати, пожалуйста.       — Да.       Черт возьми. Бэт в односложном режиме.       Крыса сказала, что душа Бэтси оказалась в ловушке цикла, повторяющего реальность — что бы это ни значило — чтобы можно было использовать его жизненную силу. Последняя часть прозвучала совсем нехорошо, и Джокер решил, что его заложник тянет время после сломанной второй ноги. Затем он понял, что ему действительно нужно поделиться информацией с Бэт-отродьями, а также сохранить её источник для возможного допроса, что было довольно неприятно.       Хорошо. По крайней мере, продолжительное молчание Бэта теперь имеет смысл.       — Я в центре внимания, не так ли? — Джокер вздыхает. В противном случае Бэт не поступал бы таким образом. — И учитывая, что все это время я вытягиваю из тебя односложные слова, словно зубами, ты не собираешься поделиться этим с классом?       — Хн. Нет, — отвечает Бэтс, нахмурившись. Добавляет: — Пока нет.       Действительно, в биографии Бэтмена есть на что посмотреть. Я был рожден. Я надел костюм летучей мыши и избивал беззащитных преступников на улицах, как сумасшедший. Хн. Я умер.       Наполненный смесью раздражения и нежности по поводу невероятного и вдохновляющего красноречия Бэта, Джокер пытается сдержать улыбку на своем лице, чтобы она не превратилась в ухмылку.       — Тогда, я так понимаю, ты зашел просто потусоваться со своим старым приятелем? — дразнит он, совершенно не справляясь с ухмылкой. — Так скучал по мне, дорогой?       На этот раз Бэт не попадается на удочку. Джокер не ожидал этого. Однако, что достаточно интригующе, мышца на его челюсти мгновенно дергается, и Джокер взволнованно вытягивает шею вперед, как гиена, нюхающая свежее мясо.       — Мне нужно у тебя кое-что спросить, — говорит Бэт, прежде чем клоун может развить тему.       Его голос звучит странно торжественно и решительно, как будто он бросает перчатку. Что-то в этом заставляет Джокера молча откинуться на спинку стула.       — Я думал об этом. О нас. О том, как мы повторяем один и тот же цикл снова и снова…       …Возможно, Джокеру все-таки нужно проникнуть в Блэкгейт. Какую бы чушь ни вытворила крыса, она вызвала у Бэтси один из тех неудобных экзистенциальных кризисов.       — И мне казалось, я понимал причину, — продолжает Бэт, пристально глядя на Джокера. — Думал, что, может быть, я тебя не знаю, но зато понимаю, чего ты хочешь.       Джокер моргает, терпеливо ожидая, когда между ними наступит пауза. Слова были трудны для Бэта, благослови Бог его тревожное маленькое сердце. Он извергает их, словно камни в почках.       — Я больше так не думаю, — выдыхает Бэт, и его голос звучит… искренне потерянно. — И ты… ты не знаешь меня.       Что? Джокер не может сдержать возмущение, охватившее его из-за этого обвинения. Он открывает рот, чтобы опровергнуть это, но Бэт опережает его.       — Ты знаешь часть меня, — сердито обрывает он его, а затем делает паузу. — Эту часть меня.       Джокер злобно усмехается и закатывает глаза.       — Больше нечего знать, Бэтсс. Обманывай себя сколько хочешь, это не часть тебя, это настоящий ты.       Челюсть Бэтса крепко сжимается в ярости.       — Как будто то, что я вижу, — это настоящий ты? — спрашивает он размеренным тоном, словно обнажает оружие.       — Конечно, — легко отвечает Джокер. — Разве мы еще не установили это? Господи, я правда не думал, что это обернется сеансом терапии, но жизнь полна сюрпризов.       Бэт мычит, но его челюсть все еще напряжена, рот сжат в прямую линию.       — Тогда почему тебе отрезали лицо? Разве это не значит, что у тебя еще есть человечность, которую можно вырвать? — медленно спрашивает он.       В глубине души Джокер с любовью вспоминает это: боль. Ужасающая свобода смотреть на свое лишенное кожи лицо в зеркале. Он чувствует, как вспыхивает зерно истины, до которого дошел Бэт, и пытается удержаться от внешней реакции.       Но он ничего не может поделать с враждебностью, просачивающейся в его глазах. Ох, мы опускаемся до этого уровня, не так ли, с горечью думает он.       Наконец, он наклоняется ближе, наблюдая, как искра удовлетворения проявляется в изгибе рта Летучей мыши.       — Это то, о чем идет речь? — лукаво отвечает он, желая физически сбить это выражение с его лица. — Ты думаешь, что не знаешь меня, а я не знаю тебя, потому что мы никогда не относились по-человечески друг к другу?       Он цокает языком, просто чтобы показать, насколько смешной ему кажется эта мысль.       — Это дымящаяся куча дерьма, и ты это знаешь. Мы всегда были чем-то большим, какого черта нам когда-либо хотеть быть меньшим?       — Нет, — выдыхает Бэт, в его голосе чувствуется разочарование. — Ты снова вкладываешь мне в рот слова.       Он на секунду отводит взгляд, словно пытаясь успокоиться. И в качестве жеста доброй воли Джокер очень упорно воздерживается от шуток о других вещах, которые он хотел бы положить в рот Бэта. О, какие жертвы приносятся ради любви.       Но затем Бэт говорит со странной смесью гнева и меланхолии:       — Я только думаю, что, если бы мы были такими, нам удалось бы сломать это. Эту бесконечную петлю.       Во второй раз за сегодня Джокер застигнут врасплох. И не в веселой форме.       — Какого черта ты думаешь, что я этого хочу? — отвечает он громко и недоверчиво. — Если память не изменяет, ты в прошлом струсил в нашем танце, дорогой, и это действительно закончилось плохо для нас обоих.       В ответ что-то оживляет тело Бэта, как будто слова зажгли в нем запал. В его движениях теперь есть опасная энергия, в том, как он наклоняется вперед, словно пытаясь сократить расстояние между ними.       С очередным приступом неправильности Джокер тщательно удерживает себя от реакции на близость. Внезапно ему кажется, что это поединок между хищниками, охота — такое ощущение, что любое проявление слабости с его стороны будет как кровь в воде для акул.       — Да, — почти лихорадочно рычит Бэт. — Мы умерли. За несколько лет до того, как это произошло, я просил тебя позволить мне помочь тебе и спасти наши жизни, но ты сказал «нет» и запер нас на этом пути. Итак, мы умерли и должны были остаться мертвыми.       Джокер пытается сохранить ровное сердцебиение, но эти разговоры. Он вспоминает то время в парке развлечений сквозь причудливую призму давно ушедшей мечты; другая версия себя, другая жизнь.       — Но потом мы вернулись, и все началось заново! — Бэт почти кричит, не давая ему соскользнуть в осколок воспоминаний. — Разве ты не видишь, что мы оба в ловушке? Мы пережили финал истории, и все же делаем все это снова.       Джокер сглатывает. К сожалению, да, он понимает, как недавний магический опыт Бэтси мог вдохновить его пойти по этой дороге.       — Что же тогда нужно? — Бэтмен продолжает, отчаяние прорывается сквозь его обычно мрачный голос. — Чтобы мы наконец вырвались из этого? Чтобы мы прекратили сражаться?       Джокер открывает рот, чтобы сказать, а затем закрывает его. Какое-то время они оценивают друг друга, как шахматисты за доской, просчитывая свой ход.       Джокер знает, что для этого потребуется. Они оба знают, что для этого потребуется, и об этом не может быть и речи. Джокер понятия не имеет, как быть кем-то иным, кроме как Клоуна-принца преступного мира, Туза преступников, глубочайшего ужаса Готэма.       Нет, это не совсем так. Правда заключается в том, что он не хочет быть никем другим. Одна только мысль об этом вызывает у Джокера головную боль и заставляет все его существо восстать, все его клетки объединяются, чтобы кричать о своем чистом неприятии этого.       Его любовь к Бэту всегда была настоящим и будущим Джокера. Ради него он пожертвовал бы всем, кроме этого. Кроме своего прошлого.       — Нет, — наконец говорит Джокер, пытаясь придать своему тону небрежности, но безуспешно. Это превращается во что-то странно нежное, как будто сообщающее новость ребенку. — Мы не можем. Это наша судьба, любовь моя. Именно таким нам нужен мир.       Им обоим нужно, чтобы и другой был таким же. Какие бы идеи ни пришли в голову Бэта.       Но Бэтмен резко вздыхает, как будто ему больно. Он смотрит на стол пару секунд, стиснув зубы и дергаясь от гнева.       — Нет, — рычит он. — К черту этот мир.       Затем Бэт наклоняется через стол и целует его. Мгновенно Джокер вздрагивает, как будто наэлектризованный.       Он хочет иметь возможность двигаться с такой яростью, от которой болело бы все тело, но он в чертовой смирительной рубашке и фактически прикован цепью к стулу. Таким образом, он может только броситься навстречу, бездумно запрокинуть голову вверх, позволяя губам Бэта мучительно медленно двигаться по собственным. Он не может не ответить на поцелуй, не может не помочь расплавленному огню, распространяющемуся по его венам, как болезнь; он хочет, он хочет вырваться из-под ограничений, чтобы иметь возможность укусить. Он хочет пировать.       Но это длится лишь мгновение. Каким бы твердым Бэт ни был, он также нерешителен, и Джокер слишком хорошо знает их язык, чтобы не понять задаваемый вопрос. Они так долго общались посредством насилия: проливали кровь, рисовали синяки, ломали кости и наносили удары кулаками. И в небольших промежутках между ними были их затяжные и украденные прикосновения; Бэт бессознательно действовал так, как будто Джокер принадлежал ему всякий раз, когда он куда-то тащил его, и клоун наслаждался этим. Они понимали телесность больше, чем что-либо еще.       Бэт отстраняется, и Джокер открывает глаза с пылающим разумом.       — Мы можем быть теми, кем захотим, — тихо говорит Бэт.       В груди Джокера раздается какофония ощущений и чувств. Каким бы фрагментированным и искаженным оно ни было, он цепляется за первый осколок — самый горький.       — Что, блять, с тобой случилось, — рычит он.       Бэт смотрит странно растерянно, как будто он этого ожидал.       — Я понял кое-что…       — Для чего ты это делаешь? — Джокер рычит, даже не давая ему договорить. — Дай угадаю: мне нужно позволить команде психиатров бегать у меня в голове? Позволить им довести меня до забвения? Ты думаешь, что сможешь использовать это, чтобы исправить …       — Нет! — кричит Бэтмен. — Ничего подобного. — Он сглатывает. А затем тихо говорит: — Мне… не нужно, чтобы ты менялся.       Самым любопытным образом это… заставляет бурю в голове Джокера утихнуть и одновременно усилиться. Он слишком удивлен, чтобы сформулировать ответ.       — Мне просто нужно, чтобы ты пошел на компромисс, — умоляет Бэт. — Мне нужно, чтобы ты прекратил убивать.       И Джокер с нарастающим гневом думает, конечно. Но потом—       — Я не перестану обращать на тебя внимание, если ты перестанешь убивать, — говорит Бэтмен, уязвимость в его голосе почти раздражает. — Я не собираюсь…— он снова отводит взгляд, а затем возвращает обратно. — Я не собираюсь уходить.       Джокеру кажется, что его голова набита ватой.       — Это мой компромисс, — бормочет Бэт. — Несмотря ни на что, я буду рядом, чтобы остановить тебя.       Джокер смотрит, как эта мысль приходит к нему.       Бэт нажимает кнопки, которые сам Джокер едва осмотрел, кнопки, которые он понятия не имеет, как тот обнаружил. И Джокер знает, что между ними, должно быть, произошло что-то огромное, в каком бы цикле ни был Бэтс, что-то, что он упустил. Не совсем справедливо, когда Бэт хранит это в себе и не рассказывает Джокеру, что произошло на самом деле. Но это очень похоже на него: держать все карты близко к груди и следить за тем, чтобы не уступить ни одной части своего драгоценного контроля. В конечном счете, Джокера это волнует меньше, чем следовало бы.       На переднем плане его мозга находится зверь, свернувшийся в комок, копящий свои чувства и ревущий от смеха, наполняющий его странной отчаянной яростью, которая заставляет его хотеть выпрыгнуть из собственной кожи и причинить кому-нибудь вред. Навредить Бэту за смелость. В очередной раз он осмеливается менять правила, повесив перед Джокером идеально вылепленную наживку, красивую и острую, чтобы зацепить все его слабые мясистые части. Он чувствует, как беспомощный смех зудит в горле, словно угроза, спрятавшаяся за языком.       Но не выходит. Есть что-то еще, заглушающее это, заполняющее просторы его разума и заставляющее замолчать все остальное. С того момента, как губы Бэта впервые коснулись его, часть его стучала кулаками по стенкам черепа, посылая громкое эхо, которое с таким же успехом могло быть ударами его собственного пульса в ушах.       Он хочет. Он просто хочет, так сильно, что это причиняет боль, что он хочет зарыться в Бэта и позволить миру хоть раз замолчать.       — Сними это, — говорит затем Джокер, понизив голос. Он грубо шевелит руками в ремнях, голодный.       Бэт смотрит на него, на смирительную рубашку и цепи, приковывающие его к стулу. Он как будто что-то взвешивает, обдумывает; и Джокеру уже хочется посмеяться над ним за то, что он говорит о компромиссе, в то время как один из них беспомощен и связан.       Но затем Бэт встает и пересекает расстояние между ними, вставая позади Джокера и дергая за многочисленные ограничители. Джокер может чувствовать его позади себя только как огромное и всепоглощающее присутствие — невидимое, но ощутимое при каждом рывке. Проходит пара минут, и наконец рубашка падает на пол, звеня металлическими пряжками.       Медленно Джокер встает. Он немного вытягивает руки и хрустит шеей, наконец поворачиваясь, чтобы посмотреть на Бэта. И секунду они просто смотрят друг на друга, зависнув в моменте тишины.       Затем, чувствуя, что эмоции разрывают его на части, Джокер набрасывается. С молниеносной скоростью он наносит яростный удар Бэту в грудь, а затем толкает его, пока его спина не упирается в стену, не обращая внимания на громкое падение стула на пол.       Бэт позволяет ему это. На мгновение Джокер подумывает о том, чтобы попытаться убить его, просто чтобы посмотреть, сможет ли тот дать отпор, но суть не в этом. Бездумно, он вскакивает и смыкает их рты таким сильным движением, что они сталкиваются зубами.       Бэт глубоко вдыхает, и его руки мгновенно впиваются в талию клоуна. Он открывает рот, и Джокер мгновенно облизывает его, чувствуя себя невероятно взвинченным.       Сильное возбуждение, охватившее его, заставляет его издать звук чистого желания, и он чувствует, как руки Бэта сжимаются на его бедрах в ответ, прижимая его ближе к себе, и это совершенно опьяняет, кружит голову. Бэт позволяет Джокеру прикусить его губу и провести языком по ней; позволяет его рукам скользить по своей шее, позволяет тихому жужжанию удовольствия восхитительно вибрировать между ними, когда клоун искренне пытается поглотить его.       Он хочет еще большего, хочет почувствовать, как Бэт трясется, хочет почувствовать, как он разбивается; поэтому он со вздохом разрывает поцелуй и бесстыдно хватает его за промежность, рыча:       — Сними, сейчас же.       И Бэт снимает. Джокер пьянеет, когда он расстегивает нижнюю половину своего костюма. Твердый член высвобождается, и изо рта Джокера течет слюна. Но, прежде чем он успевает обхватить его рукой и попытаться поглотить свою любовь, Бэт останавливает его.       — Джокер, подожди, — грубо говорит он. — Что…       И Джокер знает. Знает, о чем речь, черт возьми. Он понимает вопрос, он понимает термины и знает ответ. Он чувствует, как это проносится по коридорам его разума, как погребальный колокол.       Сердце громко бьется в ушах, пока, упиваясь видом Бэта, такого близкого, такого красивого, Джокер в отчаянии думает — но ты уйдешь. Тот не позволит Джокеру получить это, если он попросит — и, боже, теперь, когда Джокер попробовал это, теперь, когда Бэт открыл врата, он думает, что сожжет весь гребаный мир, если сможет.       Итак, одним отработанным движением он падает на колени.       Как и ожидалось, Бэт прекращает говорить и издает сдавленный звук в тот момент, когда Джокер проводит языком от основания до кончика его члена. Его глубокий голос, переходящий в низкий стон, лучше всего, что Джокер когда-либо слышал; что можно заметить по эрекции, которая уже видна через комбинезон Аркхэма. Сгорая от желания услышать больше, он наклоняет голову и одним ловким движением берет член в рот, слегка сжимая пальцами основание.       Руки Бэта болезненно сжимаются в его волосах, его шея выгибается, когда он пытается молчать, и Джокер жадно впитывает все это, запоминая.       Нужно ещё, думает он, маниакально. Глубже. Он хочет, чтобы Бэт потерялся. Обводя языком член, он каждую минуту чувствует покачивание бедер Бэта, его бесполезную борьбу против движения. Дыша через нос, он наклоняется вперед и заглатывает член еще глубже, чувствуя, как он касается задней части его горла.       Ворчание, наполняющее воздух, заставляет его улыбнуться, поскольку он умело подавляет этот надоедливый рвотный рефлекс. Опьяненный реакцией Бэта, Джокер не может удержаться, покачивая головой вверх и вниз, размеренно и методично, наслаждаясь болезненной хваткой, сжимающей его волосы, их бархатистым горячим скольжением во рту. Ритмично он продолжает втягивать Бэта от основания до кончика, скользя языком по члену и мыча от удовольствия, впитывая каждое маленькое подергивание мышц челюсти Бэта, каждую заминку в его ненасытном дыхании. Но затем он останавливается, нежно облизывая головку и медленно посасывая ее, одновременно прищурившись.       Бэт выглядит таким же голодным, как и сам Джокер, он дрожит, линии его тела напряжены, как тетива. Отчаянный и злой скрежет его зубов навсегда запечатлеется в сетчатке Джокера; он хочет нарисовать это на потолке своей камеры в Аркхэме, чтобы иметь возможность смотреть все время, словно Микеланджело на свой шедевр. Ты хочешь этого, дорогой? — мстительно думает Джокер, мучительно и неторопливо проводя языком по нижней части члена Бэтмена, сохраняя при этом зрительный контакт. Приди и возьми.       Если Бэт не может причинить ему боль, если он даже не может признать, что именно этого он и хочет, тогда этот вопрос даже не стоит рассмотрения.       И Бэт понимает. Конечно, он понимает. Глядя на лицо Джокера и тяжело дыша, он резко тянет его за волосы, просовывая член мимо его губ одним толчком, сильным, эгоистичным и безумным.       Джокер задыхается от твердого члена, а затем стонет от восторга, расслабляя челюсть, пока Бэт не погружается в него полностью. Он едва может дышать, его глаза начинают слезиться, горло едва приспосабливается к новым толчкам, с каждым разом все более глубоким. Восторженные вокальные подбадривания, исходящие от Джокера, кажется, единственное разрешение, которое нужно Бэту, прежде чем он начинает трахать его рот всерьез.       Отдаленно, он чувствует, как слюна стекает по его подбородку, слышит приглушенные, нуждающиеся звуки, которые издает, смешанные с низким рычанием, вырывающимся из груди Бэта. Он наслаждается грубым скольжением члена Бэта по горлу, этим резким болезненным ритмом, чувствуя, как его эрекция дергается каждый раз, когда тот движется.       Он выглядит красиво, вот так. Гнев высвобожден, зубы обнажены, желание причинить боль пылает в самом сердце его тьмы.       Джокер грубо давит на ткань своих штанов ладонями, и от давления за его веками летят искры. Его разум — это воющая пустота ощущений, сфокусированная в острие чистого желания, подобно сингулярности в центре черной дыры. Почему-то ему хочется еще глубже, ему хочется еще боли; ему хочется, чтобы Бэт проник так глубоко в его тело, чтобы расколоть его на части.       Горло пылает, он чувствует, как толчки Бэта становятся все более и более беспорядочными, и бездумно реагирует, когда чувствует, что тот пытается отстраниться. Бэту нужно понять, что он справится с этим, что Джокеру нужно все, каждая его частичка, неважно, насколько она остра, неважно, насколько чудовищна.       Поэтому Джокер крепко сжимает бедра Бэта и удерживает его внутри себя, слыша, как тот ворчит. Это божественно, его шея изгибается, когда голова громко ударяется о стену; прерывистые звуки, которые Бэтс издает, когда его член пульсирует в горле Джокера; то, как он чуть ли не бьется в конвульсиях от чрезмерной чувствительности, когда пальцы Джокера дразнят нижнюю часть его яиц. То, как он беспомощно прикусывает нижнюю губу, чтобы молчать, доставляет Джокеру такое огромное удовлетворение, что он чувствует себя бесспорным победителем.       Тихо шипя, Бэт наконец кончает. Джокер сглатывает и пару раз кашляет, вытирая смесь слюны и слез, стекающую по челюсти. Он откашливается, готовый пошутить, но Бэт как будто читает его мысли.       И злится из-за них еще больше.       Молниеносно он поднимает Джокера на ноги за воротник и с силой разворачивает его, меняя позиции. Джокер не может сдержать хриплый смешок, когда его лицо врезается в мягкую стену, и громко задыхается, когда чувствует, как рука сжимает его горло сзади. Теплое прикосновение чужой кожи вызывает привыкание, и он небрежно аплодирует скорости, с которой Бэт избавился от его перчаток.       Он становится совершенно бессвязным, когда другая рука Бэта пролезает под дешевую резинку его штанов и обхватывает его ноющую эрекцию, размазывая большим пальцем обильное количество предэякулята по всей длине. Клоун издает отчаянный и болезненный стон, вздрагивает и выгибается, прижимаясь к твердой груди, прижимающей его к стене, и опускает голову на плечо Бэта.       Когда Бэт начинает грубо ему дрочить, Джокер чувствует дрожь в ногах. Рука, обхватившая его горло, сжимается до головокружения, и это настолько невероятно возбуждает, что он вряд ли сможет долго продержаться.       Затем Бэт говорит ему на ухо, низкий голос вибрирует и обжигает его внутренности.       — Твой ответ, — мрачно требует он.       Ха. Конечно. Джокер не может сдержать смех, и тело позади него напрягается в ответ. Почти сразу же рука, обхватившая его член, ускоряет темп, и пальцы Джокера впиваются в стену, когда он задыхается, не в силах сдержать покачивание бедер.       — Твой ответ, — снова рычит Бэт.       И, как и в прошлый раз, Джокер желает. Отчаянно желает просто сказать «да».       Но почти десятилетия назад, стоя на коленях под проливным дождем, он не верил, что Бэт не выбросит его, как грязную тряпку для посуды, как только закончит превращать его в новую блестящую историю успеха в реабилитации. Однажды ему стало скучно, потому что Джокер потерял свои острые углы, однажды Джокер не смог заставить себя принять форму, которую хотел Бэт, и все испортил. Однажды он понял, что его не исправить.       Теперь, после всех людей, которых убил Джокер, и всех преступлений, которые совершил; теперь, после того, как Бэт окружил себя постоянно растущей семьей и нанес удар Джокеру в спину за недостижимую иллюзию человечности; теперь, после того, как Бэт почти женился на своей кошке, и Джокер почувствовал, как это пронзило его, надвигающееся осознание того, что он потеряет его, он потеряет его…       А теперь… Джокер сглатывает и вздыхает.       — Тебе придется… убедить меня, — хрипит он, прислоняясь лбом к стене.       Это не да. Но и не отказ.       Бэт отпускает его шею, и Джокер начинает протестовать. Но затем Бэт одергивает воротник оранжевого костюма и вонзает зубы в кожу его плеча, как будто хочет его сожрать.       — Не надо… аах! — восхитительная боль заставляет его грубо выгнуться против Бэта, и он почти полностью теряет себя, окрашивая стену перед собой длинными полосами спермы.       Рука, обхватившая член, ласкает его во время оргазма, настолько сильного, что он видит звезды. Ноги больше не держат его, и Бэт обхватывает его рукой, не давая ему упасть.       Они оба практически не дышат долгое время, в течение которого Джокер чувствует только желание залезть между ребрами Бэта и позволяет себе крепко сжать его руку. Но Бэт быстро отпускает Джокера, словно боится удерживать его слишком долго.       Когда он неуверенно встает, поворачивается и натягивает штаны, разум Джокера ощущается как аккорд, натянутый до предела, вибрирующий от острого как бритва лезвия. Можно сказать, что Бэт… его убедил. Что он понимает, чем это должно быть, если будет хоть какой-то шанс. Что ему нужно перестать подвергать себя цензуре и позволить Джокеру насладиться его тьмой, если он хочет, чтобы тот уступил ему.       Бэт снова прячется в костюме, и Джокер не может справиться с разочарованием; член Бэта снова начал твердеть, он чувствовал это, когда тот прижимался к его заднице, и он хотел этого, хотел так сильно, хотел, чтобы Бэт трахнул его на полу.       Но затем Бэт снова кладет руку ему на шею, и Джокер замирает. Он ожидает, что тот сожмет её, почти вибрируя в ожидании и похотливо облизывая губы. Однако Бэт просто оставляет руку на его горле, смотря на него с почти тревожной напряженностью.       — Я сделаю это, — шепчет он. — Я смогу убедить тебя.       Джокер не может сдержать пронизывающую его дрожь. Почему-то это звучит как угроза.