Реквием

Она прибыла незаметно. Среди глянцевых журналов и ярких рекламных объявлений, обычно переполняющих его почтовый ящик, маленькая коричневая посылка на первый взгляд показалась доктору Озаки Тошио очень скучной. Он бесцеремонно бросил ее на журнальный столик вместе с остальной почтой, когда вернулся с работы домой, и кто знает, как долго она бы там лежала, если бы почерк не выглядел столь знакомым. Он был изящным и искусным – чувствовалась рука опытного каллиграфа. И так как Тошио знал лишь одного человека, способного писать так аккуратно, он среагировал куда быстрее, чем если бы речь шла о счетах за коммунальные услуги или предложениях по кредитным картам. Его пальцы скользнули по грубой обертке, и это напомнило ему о том, как эти же пальцы касались стволов пихт. Уже казалось таким далеким время, когда он жил среди этих особенных деревьев. Закрыв глаза, он почти что ощущал запах леса. Кровь прилила к ушам, образуя нечто вроде белого шума, который заглушал звуки города за окном. Ему захотелось закурить сигарету… или сразу три. Может, это он. Тошио изучил почерк внимательнее, готовясь к разочарованию несмотря на зарождающуюся в груди надежду. С чего бы Сейшин дал о себе знать спустя столько лет? С чего бы монаху связываться с человеком, который хотел его убить? Ни один разумный человек так не поступил бы. А Сейшин уж точно был разумным. Проанализировав почерк, Тошио нашел подтверждение своим выводам. У Сейшина буквы немного наклонены вправо. Это не он. Плечи опустились, будто бы смиренно. Он прекрасно понимал, что они с Сейшином Муроем не расстались по-хорошему, но, быть может, от одиночества или от тоски, он вопреки всему надеялся вновь получить весточку от друга детства. Тошио не знал, что бы он сказал монаху, ставшему оборотнем, но отдал бы все за возможность хотя бы поговорить. Он отчаянно искал кого-то, кто стоял бы с ним в тени – товарища, с которым можно было бы забыть о притворстве. Сейшин был таким человеком и не только, он значил намного больше, а доктор разрушил их дружбу по причинам, которые уже совсем не казались убедительными. Его жизнь со времен Сотобы была, по большому счету, не более чем чередой легкомысленных переживаний. Доктор тщательно следил за тем, чтобы не заводить никаких близких отношений, и это не только потому, что его психически устойчивые, решительно ничем не обеспокоенные коллеги казались пустыми и ненастоящими, но еще и по той причине, что он был убежден – его собственную сломанную психику сочли бы помехой для профессиональной деятельности. Тошио не мог просто взять и поделиться содержанием жутких снов, которые не давали ему спокойно спать вот уже шесть лет. Нет, он не сомневался, что коллеги поднимут его на смех, если он начнет им рассказывать о вампирах и оборотнях, и о деревушке, расположенной в японских горах, которую сначала наводнила нежить, а потом она сгорела дотла. Его бы попросту отправили к штатному психиатру и сочли непригодным для работы. Ведь оборотни и вампиры – существа из фантастических рассказов и кошмаров. На короткое время он задумался, не взяться ли самому за перо – быть может, посвятив себя написанию рассказов, он смог бы избавить себя от кошмаров. Сейшину это вроде бы помогало, разве нет? Возможно. Но Тошио подозревал, что монах никогда в полной мере и не жил в реальности – Сейшин был мечтателем. А Тошио лишь боялся своих мечт. Вот и еще одна причина, по которой он мне нужен. Из этих размышлений его выдернуло настойчивое топанье собаки. Куро мчался к нему, явно намереваясь врезаться в своего владельца, тем самым демонстрируя таким вот странным образом собачью привязанность. Тошио плавно уклонился от надвигающейся атаки, и Куро эффектно впечатался в стену позади хозяина. Пес заскулил. Доктор рассмеялся. Ему никогда не надоедало смотреть, как ретривер выставлял себя полным дураком, но при этом он ощущал вину, получая удовольствие за счет собачонки. Куро был его единственным настоящим другом. – Прости. Я слишком устал для игр, – сказал он, будто объясняя отсутствие либидо любвеобильной подруге. Я показываю примирительные жесты собаке – которой даже не хватит ума их понять. И когда только он стал таким жалким? Он все еще смотрел на посылку в своих руках, а Куро между тем пытался привлечь его внимание. – Ревнуешь, да? – игриво спросил Тошио, склонившись к псу и почесывая за ушами. – Не переживай. Это не он. Куро последовал за своим измученным хозяином и плюхнулся на диван рядом с ним, мягко утыкаясь в него носом. Откинувшись назад, Тошио прикрыл глаза. Ему подумалось, что можно было бы и поспать. Он очень, очень устал. Может, ему удастся хорошо выспаться, если он не будет спать в кровати. Когда нежно поскуливающий Куро начал слегка угрожающе рычать, Тошио понял, что лучше бы ему позаботиться о собаке, иначе он рискует потерять конечность. Неохотно поднявшись, он прошел в свою ультрасовременную кухню, чтобы отыскать корм для пса. Многочисленные огни Токио поблескивали за окнами, растянувшимися от пола до потолка. Сумерки исчезали в ночи, и он любовался сверкающим городом с этого прекрасного и очень дорогого вида. Если бы он знал, что страховая выплата будет столь значительной, быть может, он давным-давно поджег бы клинику своего отца. На самом деле нет. Он никогда бы не поджег клинику, но он бы точно фантазировал на эту тему. Как минимум дважды. А может, и три раза. Может, его мать тоже угодила бы в пламя. Ладно, ладно, только дважды. Убийство уже мертвой матери растягивало слово «излишне» до предела его лексического значения. После того ада он уехал из Сотобы. Руины, в которые превратилась деревня, лишь служили вечным напоминанием о том, что он считал своими многочисленными ошибками. Он потерпел неудачу как деревенский старейшина, позволив своему стремлению изловить шики взять верх над защитой жителей деревни. Ну и что с того, что Киришики понадобилась Сотоба? Разве не могли оставшиеся люди поселиться где-нибудь еще? Он потерпел неудачу как доктор, забыв, что его первостепенная обязанность – спасать жизни, а не отнимать их, даже в чрезвычайных обстоятельствах. Он потерпел неудачу как друг, вынудив Сейшина искать убежища у Киришики, проведя границы между ними двумя, а затем разозлившись из-за того, что монах не переступил эти границы. Но главным образом он потерпел неудачу потому, что променял свою человечность. В то время ему казалось, что его действия были правильными. Прошедшие годы смягчили эту убежденность – мир был серым, и Тошио понадобилось шесть лет, чтобы это понять. Но Сейшин всегда знал. Возможно, поэтому он так не решался убивать шики. Тошио принял бездействие монаха за равнодушие, но теперь, как ему казалось, он понимал. Трагическим недостатком Сейшина было не равнодушие, а скорее переизбыток чувств. Он любил шики больше, чем себя. Он любил и жителей деревни, так, как всякий слуга может любить господина. По какой еще причине он бы согласился надеть храмовые одежды, когда можно было запросто сбежать? Да, из них двоих монах всегда был более человечным. На самом деле со времен Сотобы Тошио стал более отстраненным и безразличным. Он двигался по жизни с такой стоической сдержанностью, которой его бывший друг мог бы гордиться. Он сказал себе, что все потому, что выполнение обязанностей городского врача требовало определенной клинической отстраненности, которую не одобрили бы в небольшой деревне. Но в конечном счете он понимал, что это рационализация. Он также понимал, что эмоции, которые он так хорошо научился скрывать, попросту кипели под поверхностью на медленном огне, грозясь вылиться наружу в любой момент. Быть может, поэтому он так отчаянно хотел воссоединиться с Сейшином – чтобы найти выход всем этим проклятым чувствам и обрести наконец хоть какое-то подобие покоя. Доктор устало потер лицо и вытащил сигарету из упаковки, спрятанной в ящике для столовых приборов. Он пытался бросить курить. Какая же глупая, глупая идея. От мыслей о Сотобе ему всегда хотелось курить. В последнее время его мысли и вовсе не уходили слишком далеко от деревни. Глупость. Он зажег сигарету и лениво направился к дивану, опустился на него со всем должным драматизмом и скрестил ноги поверх журнального столика. А затем поднял ранее отброшенную посылку. Не он. Все же он открыл ее и обнаружил внутри роман на английском языке. Это была изданная книга в мягкой обложке, ее страницы были загнуты и потрепаны от многократных прочтений. Ничего больше не было отправлено. Он вновь поглядел на почтовый адрес, обозначенный на обертке: Доктору Озаки Тошио 9-7-4 Акасака Н4 Минато-ку Токио 107-0052 Япония Обратного адреса тоже не было, только штемпель из почтового отделения Флоренции. – «Деревня проклятых». Серьезно, Сейшин, это все, что ты смог придумать? Автором романа определенно был его бывший друг, в этом он был уверен, хоть на книге и значилось имя Сесто Моретти. Творческие способности монаха явно не распространялись на создание псевдонимов и названий. На обороте книга описывалась как «произведение искусства в жанре ужасов, лишенное ярких мерзостей вампирской мифологии и наполненное атмосферой и интеллектом». Тошио улыбнулся. Выходит, Сейшин наконец написал о Сотобе. Как и ему самому, монаху нужен был катарсис. Такое Сейшин делал уже не в первый раз. Тошио живо припоминал ту ночь в колледже, когда его друг полоснул себя по запястью. Он помнил, как, будучи начинающим студентом-медиком, он неуклюже зашивал юного монаха. Он даже вспомнил, как узнал об истинной причине страданий Сейшина, однако по-прежнему ничего не говорил на этот счет. И если уж быть честным, разве всю их жизнь Тошио не наблюдал за мучениями Сейшина со стороны? Я тот еще друг. Но появление романа, казалось, противоречило такой самооценке. – Черт бы меня побрал. Может, на этот раз это он. Уж точно никто другой не подарил бы книгу Озаки Тошио, но, опять же, подарок мог прийти от любого из выживших в Сотобе, кому было известно о том, что двое из шики избежали чистки, и что один из упомянутых шики был писателем. Но если так, почему нет никакого письма? Сейшин мог бы выбрать такой загадочный путь, но другим жителям деревни, как правило, недоставало такой изощренности. Он перевернул книгу, ища что-нибудь, что послужило бы подсказкой. Закладка выскользнула из тома и упала на его колени. Тошио открыл страницу, на которой та располагалась, и прочел напечатанное там посвящение. Моему единственному другу: Тебя нет, и оттого я запечатлеваю тебя навечно в своих рассказах. Слова всегда срывались проще с моего пера, нежели моих губ, и в прошлом я кое-что упустил, так пусть эти слова восполнят упущение: ты жив, и лишь это – мое утешение. Твой, С. Ошибки не было. Посвящение предназначалось Тошио. Прислал книгу сам Сейшин или нет, монах явно думал о нем, и кто-то хотел, чтобы он об этом знал. Возможно, они оба избавлялись от прошлого? Может, посвящение – способ Сейшина связаться с Тошио, пригласить друга навестить его еще раз? Или, быть может, бог существует, и это – дело Провидения? Нет. Лучше так не думать. Если бог и существовал, он давным-давно перестал верить в Озаки Тошио. Куро потрусил обратно к хозяину, насытившись едой. Тошио снова принялся поглаживать пса, теперь широко улыбаясь, чувство приключения из прежних времен возвращалось к его средневозрастным конечностям. Он затушил едва выкуренную сигарету в пепельнице и провел рукой по взлохмаченным волосам. Флоренция, да? Звучит заманчиво. – Ты будешь ненавидеть меня за это, Куро, но я собираюсь на время удалиться. Пес оставался в счастливом неведении.