Противоестественность

Кобыла была привязана к одичавшей яблоне на кромке леса. Она явно была рада выйти на свежий воздух, быстро привыкла к ведьмаку и внимательно следила за тем, как он копает яму на заднем дворе. Как это часто бывает, она не признала в трупе своего хозяина и никак не отреагировала на его погребение. Малыша-кентавра было решено не хоронить. Эскель не смог бы выкопать такую большую яму за остаток дня, а всё тело уже ломило от адского труда. Лечь спать в избе, имея в хлеву этот трупик с голубыми дорожками вен под прозрачной кожей… Эскелю почему-то не хотелось даже думать об этом. Этот малыш не должен был быть здесь. У ведьмака не было иллюзий по поводу того, что кентавр не был сыном лесника и его кобылы, но в животе как будто бы шевелилось что-то волосатое и рукастое, когда он думал о несчастном существе. Он использовал дрова из поленницы, чтобы соорудить погребальный костёр. Теперь нужно было водрузить туда малыша кентавра и поджечь. Уже стемнело и Эскель понял, что не задумывался до сих пор о том, как будет затаскивать его на возвышение. В кустах пронзительно заржала серая лошадь. За всеми делами он и позабыл о ней. Ведьмак вернулся к дикой яблоне и отвязал животное, повёл к конюшне, но та только прядала ушами, храпела и пятилась, не желая возвращаться в стойло. На улице подмораживало и дыхание вырывалось из ноздрей Эскеля белыми клубами пара. — Замёрзнешь тут, идиотка, — увещевал он кобылу, — дай-ка попробуем… Он начертил в холодном воздухе знак и кобыла слегка унялась. Она по-прежнему дико вращала глазами, но позволила завести себя в хлев. Ужас её был настолько велик, что колдовства хватило ненадолго — оказавшись в стойле, кобыла дёрнула башкой, очень больно приложив Эскеля об стенку, сделала свечку, меся копытами воздух, и ускакала прочь, в темноту. Ведьмак, покачиваясь, встал. От удара голова шла кругом. Он приковылял в домик лесника, затворил дверь, из последних сил знаком Игни запалил лучину и дрова в печи, и повалился на половик у потихоньку теплеющей стены. _________ Когда он проснулся, за крошечными слюдяными оконцами едва брезжила занимающаяся заря. Поначалу он перепугался, не сообразив, почему лежит в незнакомой избе в грязной одежде, но потом память о событиях вчерашнего дня вернулась. Эскель подкинул дров в тлеющую ещё печь и начал раздеваться. Сидеть в отвратительно изгвазданной одёжке было противно. Он походил по избе в поисках чего-то, что можно было бы надеть, и отыскал вполне приличные портки, рубаху и куртку из оленьей шкуры. Портки были немножко коротковаты, но Эскель распорол их внизу ножом и собирался потом вставить в сапоги. После умывания и переодевания в чистую одежду, стало полегче. Эскель повесил старую одежду на печь, чтобы счистить с неё грязь, когда высохнет, и стал шарить по полкам в поисках пропитания. На столе обнаружилась крынка кислого молока, которое ведьмак выпил. Кроме того в доме была мука, но Эскель не был великим кашеваром, да и не хотелось кухарить в доме покойника. Он вспомнил, что в хлеву есть куры. Тут же вернулись воспоминания о том, кто ещё есть в хлеву и его невольно передёрнуло. Несколько минут Эскель сидел на лавке, всё ещё ощущая уколы голода в желудке, и пытаясь отложить момент, когда ему придётся снова повстречаться с маленьким кентавром. Наконец, он надел сапоги, запахнул оленью куртку и вышел из избы. Этот день обещал быть по-весеннему солнечным. Эскель набрал в курятнике яиц, стараясь не глядеть на труп кентавра, и вернулся в избу. Там он наскоро зажарил их в печи и съел. Теперь откладывать дело было невозможно. Тело кентавра было тяжеленным и уже сильно пахло мертвечиной. Он с трудом выволок его из хлева и затащил на погребальный костёр. Чтобы запалить его, Эскель пошёл за соломой — и по пути, недалеко от навозной кучи, обнаружилась недавно раскопанная земля. Наверное, пока он спал, волки и лисы выкопали из-под земли похороненного жеребёнка и растерзали его. Полуобглоданная голова валялась среди незасеянных грядок, тут же был позвоночник, кости ног и обрывки шкуры. Выглядело это всё как бойня и явно не придавало месту шарма. Весёленькое весеннее солнышко казалось здесь особенно неуместным. Эскель отвернулся, но как ни странно, при виде растерзанного жеребёнка ему полегчало. Видимо, какая-то часть его в глубине души верила в сельскую придумку. Он выругал себя за это — верить в такую дурость было зазорным, особенно для ведьмака. Конечно, жеребёнок родился мёртвым и хозяин закопал его на заднем дворе. Маленький кентавр появился откуда-то ещё и ещё недавно был жив — для него даже стояла в уголке еда. Эскель запалил костёр и подождал, пока он разгорится. Воздух пропитался тошнотворным запахом палёного мяса и жирным чёрным чадом. Он поморщился. В языках пламени лицо малыша деформировалось, становясь ещё более пугающим. В чаще леса пронзительно заржала лошадь. Будто очнувшись от транса, Эскель вошёл в избу и надел перевязь с мечами и эликсирами. Раз лошадь всё ещё не сожрали, нужно было найти её — в деревне подальше в посевную можно получить хорошие деньги за любую конягу, а эта выглядела молодой и крепкой. Лес был по-праздничному наряден и светел и в нём ведьмаку стало ощутимо легче. Ярко-зелёный мох будто бы светился под лучами весеннего солнышка. Пушинки на вербах уже расцвели жёлтой пыльцой. Тёмные ели, умытые дождём, сверкали от капелек воды, и в ветвях их орали птицы. Эскель ступал по мягкому мху, выискивая среди него звериные тропки, и прислушивался к лесу. Он услышал топот копыт и пошёл в ту сторону. Лошадь приближалась небыстро — будто бы перебегала от одного дерева к другому, тоже прислушиваясь и остерегаясь. Удивление отразилось на его лице, когда он увидел кентавра, во весь опор несущегося на него с заточенной палкой в руке. Эскель успел выхватить меч и увернуться от удара, который должен был пропороть ему грудь насквозь. Адреналин хлестнул его вдоль позвоночника, смешиваясь с замешательством и любопытством. Кентавр рывком развернулся и попытался затоптать Эскеля ногами. Тот едва увернулся снова — только одно копыто слегка скользнуло по его плечу уже на излёте. В быстром прыжке ведьмак перерубил палку, которой кентавр снова собирался его атаковать, и заорал: — Стой! Друг! Друг! Кентавр посмотрел на него сначала грозно и попытался снова атаковать. Эскель взлетел ему на круп и заломил руки. Кентавр повалился на землю, как это делают лошади и ведьмак чудом успел не оказаться под весящей несколько сот килограммов тушей. Кентавр силился встать, но Эскель висел у него на шее со своими криками «друг!» — и, в конце концов, он сдался. Они стояли посреди леса, пытаясь отдышаться, и могли, наконец, разглядеть друг друга. Кентавр был мускулист и тело его, включая лицо с широким приплюснутым носом и высокими скулами, было испещрено тёмно-синими татуировками. Кожа у него была серовато-белой, а длинные волосы, собранные в спутанную причёску с косами — седыми. Эскель подумал, что кентавр похож на того малыша, что горел сейчас на погребальном костре. — Я — друг, — отчётливо проговорил Эскель, пытаясь отдышаться, — ты ищешь ребёнка? Кентавр не говорил ни на Всеобщем, ни на Старшей Речи. Он издал серию певучих звуков, похожих на фырканье и ржание лошади, но, несомненно, им не являвшихся. В глазах его были вопрос и беспокойство. — Ты, — ведьмак показал на него, — ищешь маленького кентавра? Он показал рукой «маленького», потом «кентавра», сделав вид, что опускается на четвереньки. Кентавр закивал и снова что-то заговорил с мольбой в голосе. — Извини, — ведьмак развёл руками, — помер твой малыш. Поняв смысл очевидной пантомимы, кентавр издал отчаянное ржание и с мощью, от которой в воздух взлетели комья земли, ударил копытом. В глазах его вспыхнуло отчаяние вперемешку со злобой. — Нет-нет-нет, — ответил Эскель, — не я. Я похоронил. Кентавр не понял смысла слова «похоронил». Он резко схватил Эскеля за плечо и жестом показал «веди». Тот вздохнул и повиновался. До избушки лесника дошли скоро. Кентавр нервно перебирал ногами и раздувал ноздри, чувствуя запах гари, проникающий в лес. Наконец, они оказались перед погребальным костром, где кентавр в отчаянии бросился на колени и с воем зарыдал, вырывая из головы клоки волос. Эскель сочувственно опустился на землю рядом с ним и похлопал по плечу. Кентавр жестом показал на костёр, потом на себя, потом стукнул себя кулаком в грудь, туда, где было сердце. Эскель кивнул. Это был отец того малыша. «Как он умер?» — жестами спросил кентавр. «Не знаю. Я похоронил, ” — ответил ведьмак. «Твой дом?» — кентавр показал на дом, потом на Эскеля. Тот отрицательно потряс головой. Кентавр сделал понятный во всех мирах жест — он был голоден и ему было холодно. Эскель обратил внимание на то, что тело его было покрыто грязью и какими-то ссадинами от веток и колючек. Он снял с себя оленью куртку и отдал новому знакомцу, сам надел свою подсохшую на печи шипастую кожанку. Затем сходил в хлев и вынес несколько куриных яиц. Кентавр замахал руками и объяснил, что такое не ест. На солому просто посмотрел с непониманием, а на зерно показал жестом, что это нужно приготовить. Эскель наскоро заварил кашу и принёс новому другу. Тот накинулся на еду, будто бы не ел несколько дней. Потом попросил приготовить ещё, сделав жест руками, которого Эскель не понял. В конечном итоге, кентавр объяснил, что ему нужен мешок зерна, взвалил провизию на спину и протянул ведьмаку руку. «Ты спишь там?» — спросил Эскель, показывая на лес. Кентавр замотал головой и попробовал было что-то объяснить, но на полпути прекратил попытки и только хмурился, будто пытаясь придумать. Наконец, поднял прутик, опустился на землю и стал рисовать на подсохшей грязи. Из рисунков Эскель понял, что трое взрослых кентавров и их сын каким-то образом очутились в этом лесу. Они жили в домах, подобных которым Эскель никогда не видел, и рядом с их жильём был какой-то большой водоём — озеро или море. И вот, пройдя между неких камней, они оказались здесь. Кентавр сделал удивлённое и растерянное лицо, как бы показывая, что понятия не имеет, где это «здесь» и как именно они в этом «здесь» очутились. Ведьмак схватился за голову. Кентавр вопросительно посмотрел на дорогу и ткнул пальцем в селение на горизонте. О нет. Нет-нет-нет. Эскель останавливающе замахал руками, показал на свой меч, провёл рукой вдоль горла и показал на кентавра. Тот нахмурился и кивнул, но тут же развёл руками, будто говоря «а что тогда?». Они погрузились в раздумья. Ведьмак не знал, как помочь несчастным существам. Возможно, им помог бы какой-то чародей? Нет, зная чародеев, они бы просто убили их и пустили на какие-нибудь чудовищные опыты. Возможно, друиды? Но где их найти? Эскель знал о Брокилоне, а также об общинах близ Майенны и в лесах рядом с Туссентом, но и до того, и до другого нужно бы было добираться несколько месяцев. Да и как бы стали путешествовать по дорогам Редании и Темерии трое кентавров? Он подумал, что за несколько дней сможет придумать хоть что-нибудь. Пока что кентавр с седыми волосами должен был взять провизию, одежду и всё остальное из избы, сколько сможет унести, и присоединиться к своим собратьям в лесу. Эскель нарисовал на грязи три солнышка и стрелки от одного к другому — первое вставало, второе стояло в зените, третье клонилось к закату. Рядом — три палочки. — Через три дня я вернусь сюда, — объяснил он, выставив перед собой три пальца, — три дня, понял? Кентавр нахмурился и кивнул. — Вы трое, — он показал на рисунок кентавра, — придёте сюда на рассвете четвёртого дня. Кентавр кивнул ещё раз и тяжело поднялся со своей ношей. Ведьмак выпрямился рядом и снова хлопнул его по плечу. — Иди в лес, — показал он, — я пойду в село. Три дня, рассвет четвёртого, понял? Они расстались и ведьмак отправился по дороге к селу. Несколько раз он оборачивался и всё это время кентавр стоял, глядя на догорающий погребальный костёр. Потом домик лесника скрылся за рощей и ведьмак потерял их из виду.