Высокое разрешение

Я сделал бы тело себе из твоего запаха Я двери сносил бы с петель, чтоб ты заплакала Я продал бы душу, затем отнял обратно Чтоб ты любила меня неадекватного*

Спустя несколько дней Антону становится значительно лучше. Он чувствует себя почти хорошо спустя уже четыре дня и десятки попыток вывести Арсения на откровенный разговор. Почти, потому что у него все еще остается насморк и сухой кашель, несмотря на то, что Арс следит за каждым приемом лекарств и не отходит от него ни на шаг, вот только отчаянные попытки обсудить произошедшее после поездки в Питер так и не увенчались успехом. А ведь Антон честно пытался. Хотя пытался, конечно, громко сказано. Тут больше подойдет «отчаянно намекал и всячески изгалялся», ведь где Антон, а где прямой вызов на то, что может окончательно разрушить его хлипенькое и временное, но все-таки счастье. Чего только парень ни придумывал, чтобы Арсений сам захотел поделиться причинами произошедшего, ну, или хотя бы дальнейшими планами на их отношения, но мужчина старательно игнорировал все его поползновения и делал вид, что ничего не понимает. Воистину, лучший актер. Несите Оскар, обнаружен победитель всея Руси. Попов филигранно избегает любых скользких тем и профессионально уходит от двусмысленных вопросов юноши, а Антон все еще слишком застенчив и напуган, чтобы надавить и спросить напрямую. Мужчина упорно разыгрывает карту невинной овечки и носится с сиропами от кашля и морской водичкой для промывания носа наперевес, пока Шаст в прямом смысле убегает от него, потому что с детства терпеть не может инородные предметы в своем носу, и томится ожиданием не хуже овощного рагу на ужин. Ему бы быть посмелее и самому прервать череду бесконечной недосказанности и странных вбросов Арсения про «познакомлю тебя с Сергеем в следующий твой приезд», «мы обязательно должны сходить на этот спектакль, лучшего ты точно не видел» и «отведу тебя в свое любимое место, ты-то уж точно оценишь», но Антон знает стойкую нелюбовь мужчины к прямым вопросам, которые могут загнать его в угол и окончательно лишить желания делиться с Антоном личным. За четыре дня в стенах его маленькой студии они выстроили хрупкое перемирие, столь необходимое им обоим, вот только что им делать дальше, когда придется выйти за его пределы? Никто не знает, ведь они отчаянно тянут время, пока Арсений приходит к Антону как по часам. Нагло пользуясь этим самым временным перемирием, Арсений приходит к Антону каждый день. Он не вернулся в Питер, а продолжает ухаживать за больным парнем так самозабвенно, словно у того не обычное ОРВИ, а лихорадка Эбола, обезьяний грипп и чума вместе взятые. Таскается к нему домой, как на работу, словно Шаст не может и шага без него ступить, а если уж и решит лекарство без него принять, то точно наглотается не тех таблеток, а сироп от кашля закапает в нос. Антон совершенно не обижается на подобное недоверие и покорно принимает непрошенную, но из-за того столь искреннюю заботу, низменно умалчивая о желании наконец-таки конкретизировать статус их отношений. Он давно простил мужчину – Арс вымолил прощение еще вечером первого дня – и четко для себя решил, что будет добиваться Арсения до последнего. Он не сдастся, не отступит, даже если Попов снова разыграет перед ним профессиональную карту грубого прощания. Не уйдет, пока не увидит в его глазах искреннее безразличие. Арсений продолжает работать. Даже вне дома, в отеле, без профессиональной камеры, которую забыл с собой взять, используя только возможности мобильного телефона. Антон не смотрит, ведь отписался тогда разом от всех уведомлений с рассылками и удалил аккаунт, не знает, какой именно контент выкладывает мужчина, но замечает его темнеющие с каждым днем синяки под глазами и периодические короткие отключки во время просмотра фильмов. Антон не говорит ничего, не лезет, ведь Арс – взрослый мальчик, но не волноваться упорно не может. Арсений живет в отеле неподалеку и приходит по утрам с целыми пакетами купленной в соседнем продуктовом еды, чтобы приготовить им двоим обалденно вкусный завтрак. Будит любящего подольше поспать Антона, гонит сонного и недовольно ворчащего парня в ванную умываться, держит дверь, пока не услышит звук льющейся воды, потому что негодник несколько раз честно пытался смыться. И только когда Антон, набрав пасты в рот, неразборчиво отзывается согласием, Арс идет ставить чайник. Он кормит Антона кашами, сырниками собственного приготовления и даже экзотическими для привыкшего к простому Шаста блюдами. С Арсением юноша впервые пробует знаменитые модные инстаграмные тосты, которые мужчина щедро сдобрил сливочным сыром, авокадо и красной рыбой, а сверху гордо водрузил идеально сваренное яйцо-пашот. Вот только Антон совсем не модный и прикола с авокадо не понял. *** Антон резко выныривает из глубокого сна с гулко колотящимся сердцем. Грубо выдернутый из приятной неги грез, он оглядывается по сторонам и часто дышит, замечая в коридоре Арсения с привычно полными пакетами еды. Картинки горячих образов все еще наплывают на сонные глаза Шаста, и тот смущенно прикрывает одеялом классический дневной стояк, пытается сморгнуть эти самые картинки в надежде, что Арс не решит проверить его состояние. Антона. Не его стояка. Господи, прости. – Ты что, опять уснул? – Арсений оставляет кеды на полке рядом с бесконечными кроссовками парня и проходит в комнату, составляя пакеты на стол. Смотрит на явно взлохмаченного Антона с привычно широкой улыбкой, пока тот старательно прячет глаза, словно с расстояния в несколько метров мужчина сможет увидеть в них все его постыдные тайные желания. – Меня же не было всего ничего. Даже часа не прошло. – Да я в Ютуб залипал и как-то, видимо, заснул, – Антон безбожно хрипит, надеясь, что его состояние можно списать на последствия недавнего сна, но вот как он будет объяснять свои горящие щеки и подрагивающие руки? Испуганное сердце все еще клокочет в груди, и парень падает обратно на подушку, приходя в себя. Накрывается одеялом с головой и часто дышит, пусть и такими темпами кислород в его временном убежище закончится гораздо быстрее. Выносить Арсения, который сутками тусуется в его квартире по большой части в вещах самого Антона, потому что торопился и похватал в сумку первое попавшееся, практически невозможно. Шаст – молодой, сексуально активный парень, последний секс которого был непозволительно долгое время назад, а рядом с ним львиную долю времени крутится такой сексуальный мужчина, которого в пору валить и трахать, а не целку из себя строить. Но Антон не такой и так не может, поэтому занимает себя вечерами долгими представлениями Арсения в разных ипостасях на разных поверхностях, надеясь на хотя бы часть подобного в скором будущем. Видимо, подобные занятия оставляют серьезные последствия в молодом, неопытном сознании, ведь сон, который снился Антону, пока Арс выбегал в магазин, переходит абсолютно все рамки дозволенного. Шасту нечасто снятся сны в принципе, а эротика так вообще необычный редкий гость в его голове, но то, что он видел несколько минут назад, совсем выбило его из колеи. А несвоевременный приход Попова только добавляет неловкости происходящему. Еще и досмотреть не дал, негодяй. Арсений в его голове решил устроить им двоим романтический вечер, разлил красное вино по бокалам и даже фрукты подготовил, но, по всей видимости, не нашел в доме Шаста совершенно никакой посуды. Как-то иначе объяснить тот факт, что мужчина решил сервировать фруктами не большое специальное блюдо, а собственное обнаженное тело, Антон не смог, но противиться подобному факту не стал. Как долго и чувственно он трахал Арсения на том же самом столе, на котором сейчас стоят его пакеты, Антон предпочитает не думать. Как и о том, что происходило на столешнице около плиты, которая никогда не была такой горячей, как Арсений, умоляющий парня о большем. Его громкие стоны до сих пор отдаются в ушах Антона, и тот сползает по подушке вниз, надеясь провалиться сквозь продавленные его же задницей подушки прямиком в подвал. Он хочет Арсения до бесконечной микровселенной перед глазами. Хочет его до рези в кончиках пальцев, до потери сознания и всякой совести, и душ в последние дни – истинное пристанище его грязных мыслей и последнее спасение. Арс в его футболке, которая ему велика и бесстыдно стекает с рельефных ключиц, Арс без футболки, потому что заляпал свою клюквой, Арс в его квартире – все это слишком для впечатлительного Антона. Последний их секс был виртуальным еще до той самой поездки Антона в Питер. Последний интимный контакт, который сам же Шаст и испортил, все там же в Питере. А после – месяц тишины и полного токсичного молчания с опустевшими вкладками старенького ноутбука. Антону мало. Антону не хватает Арса. И пусть он понимает, что борется сейчас за нечто большее, чем просто минутный секс (а в его случае может и секундный), но контролировать свою животную часть становится сложнее с каждым днем. – Вставай, соня, – Арсений чем-то гремит на кухне, а Антон не понимает, как он должен сейчас подняться и спокойно посмотреть мужчине в глаза, когда в них нет ничего, кроме похоти. В них только Арсений с запрокинутой головой, стонущий в бессознанке, пока Антон доводит его до громких криков, наплевав на соседей. В них Арсений с его пальцами внутри выгибается навстречу прикосновениям, собирая слепые поцелуи с влажной шеи Антона. – Проспишь все интересное. – Ага, дождешься от тебя, – Антон решительным движением откидывает с себя одеяло, но глаза открыть не спешит. Не представляет, как собственноручно лишить себя сладкого послевкусия необычно яркого сна, призрачные остатки которого все еще летают над его головой, раздражая парня невозможностью вернуть их обратно в свое сознание. Кончики пальцев все еще ощущают гладкость упругих стенок и отзывчивое тело мужчины, с готовностью раскрывающееся под ним и для него, и Антон яростно трет ладонями одеяло, безжалостно выводя себя из транса бесконечного желания. Арсений на кухне, Арсений что-то ворочает на его кухне, кухне Антона, находится в пяти шагах от дивана, на котором парень позволяет себе подобные развратные образы, и Шаст просто не имеет права облажаться. Не сейчас, когда у него появился еще один шанс. Он нашаривает рядом с собой телефон и открывает глаза, снимая блокировку с экрана. Привычно лезет в ленту новостей, старается как можно быстрее отвлечься от обнаженного Арсения на разных предметах его же интерьера, и сообщения от Ильи приводят его в чувство. Он коротко отвечает о том, что да, ему уже легче, и нет, заезжать точно не нужно, потому что он заразный и никого на порог не пустит. А вот о причинах своего приподнятого настроения он предпочитает умолчать, просто потому что может. – Арс, а что ты там такое делаешь? – после очередного грохота упавшей, кажется, крышки от кастрюли, Антон приподнимается на локтях и рискует наконец взглянуть в сторону мужчины. Тот выпрямляется, ставит кастрюлю на плиту и разворачивается к Антону, закатывая рукава классической черной рубашки. Та пуритански застегнута под самое горло, упирается плотным краем воротника в играющий кадык, а темнота ткани оттеняет карамельно-смуглую кожу мужчины. – А вот узнал бы, если бы не валялся тюленем. Тебе, между прочим, таблетки скоро пить, – Арсений упирает руки в бока и смотрит почти укоризненно, наклонив голову вбок, но Антон безбожно залипает на сильные руки с мелкой сетью выделяющихся вен, пережатых плотно затянутыми манжетами. В своем лаконично черном одеянии мужчина похож не то на официанта, не то, прости господи, на священника, и эти два красочных образа одинаково недопустимы в нестабильном состоянии Антона. Его треники точно не про скрытность. – Суп буду варить. Какой хочешь? – Да иду я, иду, не ворчи, – Шаст гонит от себя порочные мысли и резко поднимается, старательно игнорируя головокружение и черные мурашки перед глазами. Присаживается на край дивана и приходит в себя, потому что игнорировать не получается, трет заспанные глаза и пытается понять, как он мог уснуть, если проспал за ночь полноценные восемь часов? Арсений качает головой и отворачивается, и Шаст, пользуясь моментом, поправляет не до конца спавший стояк. – Да любой, наверное. Арс, мне все равно неловко, что ты за меня готовишь. Ты же мой гость, и это я должен хозяйничать. Антон поднимается второй раз, на этот раз уже медленнее, и разминает затекшие мышцы спины. Кое-как поправляет подушку, тянет на место сбившуюся стерву-простынь и накидывает поверх нее одеяло, считая миссию по наведению порядка выполненной. Скидывает надоевшую байку с плеч, кидает ее туда же и в одной легкой футболке шлепает босыми ногами к Арсению на кухню. Состояние юноши заметно улучшилось, и он, не беря в расчет насморк, чувствует себя полностью здоровым. Не считая, конечно, бед с башкой, но это у него хроническое и не лечится. – Я готовлю для тебя, а не вместо, – мужчина поправляет Антона, потому что не поправить не может, и под аккомпанемент закатанных глаз Антона достает из шкафчика разделочную доску и нож, раскладывая рядом с уже стоящими пустыми мисками. Пока Шаст тянет за собой на кухню стул, Арс лезет в пакет и достает из него прозрачные пакеты поменьше, заполненные разными овощами. Парень угадывает в них свеклу и капусту с картошкой и тихо радуется в ожидании любимого блюда. Как он догадался? – А это другое. Борщ будешь? – Буду, конечно, спрашиваешь еще, – Антон становится рядом со столом. Арс довольно улыбается и берет в руки кастрюлю, наполняя ее водой, ставит на плиту и включает газ, пока Шаст осматривает фронт предстоящей работы. И как вообще у него так ловко все получается готовить? Парень вспоминает свою последнюю попытку сварить борщ и качает головой. Ну точно волшебник, не иначе. Или колдун? – Обожаю борщ. – Тогда тебе повезло, потому что больше ничего в твоем продуктовом не было, – Арсений коротко смеется и присаживается на табуретку, вооружившись овощечисткой. И пока Антон офигевает, что в его доме есть подобные вещи, мужчина достает из пакета большую свеколину и ловко начинает снимать с нее кожуру. Чистит, наклонившись к мусорному пакету, периодически поглядывает на стоящего рядом Антона, и этот совершенно блядский взгляд снизу вверх из-под полуопущенных ресниц выбивает из несчастного юноши и без того малые остатки здравого смысла. Картинки прошедшего совсем недавно сна накатывают с новой силой, и Антону стоит невероятных усилий отвести глаза от Арса, чтобы отвлечься на картошку. Да, картошка. Такая твердая. Грязная. Боже, Антон! – Может, я тогда хотя бы помогу? – Шаст старается контролировать голос и спешит присесть на стул, чтобы его полувставший член не сигнализировал парусом треников о несдержанности молодого организма. Он не может перестать залипать на уверенные движения рук мужчины, который успел закончить со свеклой и взял в руки большую морковину. Ловкие пальцы умело обхватывают длинный ствол плотным кольцом, резво двигаясь овощечисткой, а у Антона в голове ветер свищет в поисках хоть одной адекватной мысли. Боже, у него же никогда не было фетишей на еду, этот-то откуда взялся? – А ты умеешь? – Арсений хитро щурится и смотрит прямо на Антона, словно не замечая своих непозволительно эротичных движений с, вообще-то, едой, а Антон сглатывает и неопределенно пожимает плечами. Он говорил мужчине много раз, что готовить не любит и не умеет и что по собственной воле к плите предпочитает не приближаться, но парню неловко, поэтому ищет любой повод занять руки. И мысли. – Что хочешь делать? – Что скажешь, то и буду делать, – Шаст тихо бурчит себе под нос, чтобы голос не дрожал так сильно, и закидывает ногу за ногу, чтобы создать хоть какое-то напряжение на пах. Старается думать о чем-нибудь отвлеченном, но рядом с Арсением думать о другом довольно сложно. Думать в принципе сложно. Почти невозможно. Он все еще вертит картофелину в руках, оставляя на них разводы грязи. – Если научишь. – Обязательно, – Арс ухмыляется и откладывает очищенную морковку, отдает овощечистку Антону, а сам открывает ближайшую выдвижную полку и достает из нее нож с маленьким лезвием. Когда он успел выучить расположение всех вещей на кухне Антона? Его же даже сам Антон не знает! – Будешь картошку чистить? Экономкой проще, попробуй. Антон неуверенно сжимает в руках странный предмет с пластиковой ручкой, который держит первый раз в жизни, не зная даже, с чего начать. Кроме ножа он ничем никогда картошку не чистил, да и не понимает, откуда вообще эта экономка появилась в его квартире, ведь экономка – это, вообще-то, женщина такая, а не овощечистка, но предполагает, что без мамы тут не обошлось. Она, кстати, перестала его пускать на кухню помогать после того случая, когда он решил почистить ей картошку и выбросил в итоге больше, чем начистил, поэтому вместо готовки занимала его уборкой. Ну что сказать, ни там, ни там не получилось. Антон сдаваться не привык, тем более, когда рядом на тебя глазеет и посмеивается красивый мужчина, поэтому тяжело вздыхает и принимается корябать лезвием плотную кожуру несчастной картофелины, которую все еще держит в левой руке. Лезвие в нее втыкаться не хочет, скользит бессмысленно по поверхности, а когда Шасту удается зацепиться за нее хотя бы краем, оно только выгрызает рваные куски из желтой мякоти. Парень грешным делом думает попросить поменяться на нож, но понимает, что получить по пальцам неострыми зазубринами овощечистки будет не так больно, как острым лезвием. После недолгой схватки Антон, наконец, одерживает победу, и первая пластинка кожуры падает в общий мусор. И пока Арс дочищает луковицу и принимается помогать ему с картошкой, Антон радуется, как ребенок, с еще большим усердием принимаясь мучить ни в чем не повинный овощ. У него получается. Да, пусть выходит не так ровно и красиво, как у Арсения, но получается. Срезает он, конечно, больше, чем нужно, стесывает себе пальцы пусть и не острым, но все-таки лезвием, но старается, аж высунув язык от напряжения. Когда обрубленная картошка желтым пятном горит на грязной ладони Антона, и он с гордостью показывает ее Арсению, у того около мойки оказывается целая куча таких же. Антон сникает. – Хэй, ты чего поник? – мужчина поднимается, отодвигает табуретку и задвигает ее обратно под стол. Только после видит заметно погрустневшего парня и подходит ближе, осторожно трогая того за плечо тыльной стороной ладони, чтобы не испачкать футболку. – Чего расстроился? – Я слишком медленный, – тянет грустно Антон и поднимается следом, стараясь отодвинуть стул одной ногой. Арс пропускает его к крану, и парень, кое-как открыв воду, первым моет руки, с сожалением поглядывая на желтую кучку голых картофелин. Его бедолага резко выделяется на фоне других своей кривизной и несуразностью, прямо как и сам Антон. – Пока я тут это самое, ты уже закончил. Шаст вытирает руки бумажным полотенцем и разминает затекшую от неудобного сидения спину, пока Арсений моет руки следом за ним. Закончив, мужчина перекрывает воду и подходит ближе к нему, тянет вперед руки, и, пока Антон пытается понять, что же он хочет сделать, Арс забирает рулон себе и отрывает лист. Заглядывает в глаза смущенному парню и совершенно очаровательно улыбается. – И что? Зато посмотри, как хорошо почистил, – Арс откровенно лукавит, но Антон не может на него злиться. Попов делает еще один шаг вперед, подходит ближе, почти вплотную, и теперь их разделяет только рулон бумажных полотенец в руках мужчины. Антон застывает и смотрит, ждет, ждет хоть чего-нибудь уже, но Арс подмигивает и ожидаемо отступает назад. – И вообще, в этом деле практика нужна. Где еще нужна практика, Антон предпочитает не говорить, хотя и очень хочется. Он готов протестовать такому осторожному поведению Арсения, ведь простил его еще вечером и совсем не против сократить между ними расстояние во всех возможных и невозможных смыслах. Арс же намеренно старается избегать излишней близости между ними, словно боится чего-то, но недвусмысленные намеки делать не перестает. Вот и как его после этого понимать? – Не знаю, все равно как-то не очень, – пока Арсений моет очищенные овощи и складывает их в прозрачную миску, Антон стоит рядом и отдирает с ладоней заусенцы, оставленные безжалостной овощечисткой. Впервые за долгое время его неумение готовить начинает его волновать, и он искренне жалеет, что бабушка не настояла на его возвращении на кухню. – Я ж помочь хочу, а, по ощущениям, тебя только задерживаю. – Помогатор мой, расслабься, – Арсений тихо смеется и выключает воду, мокрыми пальцами щелкая Антона по носу. Парень тихо смеется следом, а в сердце неотвратимо разливается сладкое тепло от ощущения привычной простоты в их общении. Шасту этого не хватало. Всего Арсения не хватало. Домашний, хозяйничающий на его кухне, заботливый и внимательный – это же не мужчина, а мечта. Его мечта. Ожившая и неприлично близкая. – Ты мне правда помогаешь. Как ты научишься, если не будешь практиковаться? Да и к тому же, быть медленным не всегда плохо. – А когда хорошо? – теперь уже очередь Антона щуриться, ведь сдержаться и не задать каверзный вопрос мужчине он не может. Он хватается за любую возможность вывести его хоть на какой-нибудь разговор, потому что совершенно точно замечает все нелепые прикосновения под совершенно надуманными предлогами, видит долгие взгляды и брошенные невзначай улыбки. И все эти прикосновения, которых определенно точно можно было избежать, все эти двусмысленные шуточки и долгие, задумчивые взгляды, когда он думает, что Шаст не видит, все это говорит только об одном: Арсений признал в себе чувства, но решиться на первый шаг не может. То ли все еще сомневается, то ли не знает как, то ли не уверен, что Антон простил его, но юноша не сомневается во взаимности чувств. Он помнит ту часто бьющуюся вену у кадыка, когда тот держал его руку и считал пульс, и его быстрый побег в ванную под надуманным предлогом после. – Какой любопытный, – Арсений привычно ловко уходит от ответа и кладет на доску большой кочан капусты. Занятый, судя по его выражению лица, самым важным делом этого мира, он отрезает от него половину и принимается профессионально шинковать капусту, совершенно бессовестно игнорируя попытки Антона пошло поиграть бровями, копируя поведение самого же Арсения. Огромный поварской нож бодро скользит по зеленым листам, занимая Арса больше, чем попытки Антона в очередной раз вывести того на поговорить. А Шаст, не занятый никаким делом, снова бессовестно залипает на руки мужчины, ловко управляющиеся с большим острым клинком. В обычной жизни он предпочитает обходить его стороной, не без причины опасаясь лишиться пальцев из-за своей природной грации, но в руках Арсения тот смотрится удивительно изящно. И совсем не горячо. Нет. Это все жар от плиты. Ничего больше. – Если еще не передумал мне помогать, то вот, – Арс замечает на себе тяжелый взгляд и прерывается, встречаясь глазами с темным взглядом Антона. Задерживается на нем буквально на секунду, после чего разворачивается и достает из миски ту самую яркую длинную морковку. Протягивает ее насупившемуся Антону и совершенно издевательски, невинно улыбается. – Три морковку. Умеешь? – Разберусь как-нибудь, – Шаст обиженно бурчит себе под нос, пусть и понимает, что обижаться на мужчину ему отчаянно не за что. Между ними все еще слишком зыбко и ни черта не понятно, а усугублять и без того сложную ситуацию сексом или даже просто неуместными намеками – совсем уж хреновая идея. Он покорно кивает и забирает морковку из рук мужчины. – Терку хоть дай. Или прикажешь мне ее руками драть? – Боже упаси, – Арсений смеется и отворачивается, поджимая губы, а Антон может поклясться своим большим пальцем на ноге: мужчина только что проглотил двусмысленное замечание по поводу его неуместного «драть». Он открывает шкафчик и тянется к богом забытой терке на верхнюю полку, отчего рубашка задирается к верху и приоткрывает жадным молодым глазам смуглую поясницу. Шаст джентльменски отводит глаза, хотя по большей части только потому, что если продолжит смотреть, то придется срочно отлучаться в ванную, а ему нельзя терять бдительность. Он сжимает в руках злосчастную морковку и думает, как же сильно он скучает по их ночным разговорам с продолжением. Скучает так сильно, что скоро получит токсический шок от постоянного воздержания. Ну, или просто член отвалится, он так и не рискнул загуглить. Арсений протягивает ему добытую терку и заодно тарелку, предлагая парню расположиться за столом, а сам отворачивается и продолжает профессионально отточенными движениями шинковать капусту. Предоставляет гордому Антону право самому разобраться с поставленной задачей и, дорезав до конца, берется за нарезку свеклы, пока парень пытается приноровиться к новому занятию. Морковка, приставленная к металлическим зубцам, то и дело выскальзывает из влажных рук и совсем не хочет натираться так резво, как получалось у мамы. Шаст давит всеми своими силами на морковь, но та практически не двигается, только сильнее застревая в зазубринах терки. Тонкий металл опасно прогибается под напором дурного молодого тела, и Антон уже пыхтит от напряжения, пытаясь совладать с поистине дьявольским устройством, но ничего по-прежнему не происходит: он только отламывает часть морковки и в кровь стесывает несколько пальцев. Он знал, конечно, что рукожопый, но чтобы настолько? – Слушай, как вообще это правильно делать? – Антон сдается первым и в сердцах отбрасывает кусок так и не домученного овоща в сторону. Слизывает выступившую кровь с пальца, а после полностью берет его в рот, потому что тот исцарапан почти целиком. Он готов признать поражение и попросить помощи, ведь еще чуть-чуть, и придется топать в магазин и за морковкой, и за новой теркой, и за пальцем. – Я тупень. У меня не выходит. Арсений разворачивается к нему с легкой ухмылкой, но та мигом застывает на его лице неестественной гримасой, когда он впивается глазами в Антона с пальцем во рту. Шаст косится в его сторону и палец достает, виновато улыбаясь и показывая на нем кучу мелких красноватых ранок, и пока мужчина борется внутри себя с чем-то, что известно только ему одному, морковь держится на терке без всяких рук и магии, силой вдавленная в металл. Ох, Антош, с огнем играешь. И когда-нибудь же точно выиграешь. – Да, теперь я понимаю, о чем ты говорил, – Арсений откладывает нож, делает шаг к Антону и осматривает происходящее на столе, качая головой, пока Антон тяжело вздыхает. Что-то в нем изменилось. Он раньше никогда не боялся выставлять себя на посмешище или показаться глупым, но вот рядом с Арсом почему-то внезапно хочется выглядеть лучше. – Смотри, нужно просто держать ее параллельно терке, крепко, чтобы она не выскакивала, но и не так, чтобы погнуть саму терку. Видишь, трещина уже пошла? И пальцы держи подальше, у нас суп без мяса. – А можешь лучше показать? – Антон толком не понимает, зачем просит такие глупые вещи, ведь очевидно, что Арс не покажет ему ничего нового, но язык уже давно работает в одиночку, отказавшись от глупого сотрудничества с вечно спящим мозгом. Арсений смотрит, словно раздумывает о чем-то, а после кивает самому себе и подходит к парню вплотную, своим тазом прижимаясь к бедрам Антона. Неожиданное прикосновение выбивает из парня последние запасы необходимого кислорода. Он стоит к мужчине спиной и старается не думать о жаре чужого тела, старается сконцентрироваться только на морковке, но его организм гораздо слабее и реагирует неотвратимо, когда Шаст думает совсем не про ту морковку, зажатую между его булок. Арс касается своими руками взмокших ладоней Антона, и прохлада его тонких пальцев убивает все живое в радиусе одного Антона Шастуна. Арсений двигает руками Антона, как безвольной тряпичной куклой: держит ею морковку, водит по терке, тихо рассказывает что-то в самое ухо, но Антон уже не здесь, не на кухне. Он пропал, улетел, испарился, оказался за пределами этой вселенной, за гранью сознания и здравого смысла вместе взятых, потому что нет ничего желаннее Арсения, прижатого так плотно к его телу. Как и невозможно думать о чем-то другом, кроме накатывающего возбуждения. Антон старается не подавать вида и держать себя в руках, а заодно и в штанах, но Арсений стоит непозволительно близко и буквально вжимает парня в поверхность стола. Шаст тазовыми косточками упирается в острый край деревянной столешницы, старательно дышит через нос, но жар чужого тела сзади жжет огнем, оставляя на его бедрах яркие кровавые ожоги. Хватка на руках Антона становится крепче. – Вот так? – Антон безбожно хрипит, не в силах контролировать собственные голосовые связки, но близость Арса всегда сводила его с ума. Он уже не скрывается, потому что знает, чувствует, не может не чувствовать, что Арсений реагирует на его близость точно так же. Они вместе давят на морковку, которую давно стоило отложить и заняться кое-чем гораздо интереснее супа, но они упорно продолжают мучить и ее, и терку, и друг друга. Арс ослабляет хватку на запястьях, давая Антону простор для самостоятельности, а у того перед глазами звездная вселенная пылает. – Именно, – Арсений отвечает полувыдохом-полустоном, вжимается в Антона еще сильнее, а после делает один резкий шаг назад, обжигая Антона холодом отсутствия. У Шаста звезды пляшут перед глазами, когда он силой зажмуривается и прогоняет наваждение похоти, сжимая в руках хлипкий деревянный стол. Коснуться Арсения хочется безумно, хочется развернуть его к себе, повалить на этот самый стол и сделать все то, что ему снилось так непозволительно недолго, но он терпит и ждет, пока сердце перестанет колотиться, как безумное. Вода тихо кипит в кастрюльке, пока оба предпочитают делать вид, что ничего сверхъестественного не происходило пять минут назад. Арсений уходит в себя и продолжает нарезать свеклу, пока Антон с завидным упорством движется к своей цели полного уничтожения оранжевого недруга. Он трет, как учил Арс, трет с энтузиазмом новичка, и мало-помалу видит успех в виде маленьких неровных кусочков на тарелке, терке, всей поверхности стола и, кажется, местами даже на стене. Арсений хвалит парня за заметные успехи и забирает у того тарелку с морковкой, а после выдает еще одну доску и предлагает вместе порезать картошку. Шаст соглашается и, пока Арс закидывает капусту в кипящую воду, берет тот самый маленький ножик, которым мужчина, собственно, и чистил картофель. Арсений проводит краткий инструктаж, рассказывает, как правильно держать овощ и какие надрезы делать, после чего Антон пробует сам под чутким руководством. Арс – превосходный учитель, и у Шаста получаются хорошие кусочки уже со второй попытки. Он не торопится, старательно выводя ровные желтые квадратики, получает от мужчины комплимент за комплиментом и неизменно смущается. Арсений справляется быстрее и свою часть уже успевает скинуть в кастрюлю к капусте, после чего опускается к нижней полке, чтобы достать сковородку, на удивительно ровных ногах. Поразительная гибкость. – Да епта, бля, – Антон отвлекается всего на секунду, и потеря концентрации на этот раз стоит ему целостности уже другого пальца. Он сначала замечает большие красные пятна на картошке, и только после этого чувствует сильное жжение на подушечке указательного пальца. Пытается как обычно слизать с него кровь, но та и не думает останавливаться, капая уже не только на доску, но и на стол. – Как всегда. – Перекись есть? – Антон утвердительно кивает в сторону ванной, пока Арсений подходит ближе и осматривает порез. При этом почему-то хмурится и, уменьшив огонь на плите до минимума, в буквальном смысле тянет Шаста за руку в сторону ванной, потому что тот, увидев размеры своего пореза, предпочел закрыть глаза и стоять на месте. Господи, он, кажется, только что видел собственное мясо. – Вот как можно было так сильно порезаться таким маленьким ножом? – Ну, он раньше не был таким острым, – Антон пытается оправдываться и мычит себе под нос, глядя на то, как бурая пенящаяся жидкость стекает с его пальца прямиком в раковину. Арс жестом просит его поднять руку вверх, чтобы хоть так остановить кровь, из-за чего она, смешанная с перекисью, течет по запястью и дальше по предплечью. Антон тяжело вздыхает, усаживаясь на край стиралки. – Ты что, ножи наточил? – Ну, да? – Арсений выглядит сконфуженным и немного виноватым, пока копается в импровизированной аптечке, которая, по сути своей, является просто коробкой из-под чайника с остатками разных таблеток и одной перчатки. Он не находит в ней нужного и уходит, пока Шаст стирает с себя жуткие кровавые подтеки, а после возвращается со своей сумкой, на ходу доставая из нее бинт. – А как ты прикажешь мне готовить? Ничего ж нельзя было порезать. Они ж у тебя все тупые. – Как видишь, это была стратегическая тупизна, – Антон нелепо шутит, замечая напряжение мужчины, и довольный видит, как Арсений несмело улыбается в ответ. Он опускает руку Антона и рассматривает рану поближе, а парень тут же отворачивается, потому что сам на это смотреть не может. Иначе его точно стошнит. – И нормально все резалось, не выдумывай. Колбаса по крайней мере точно. – Ага, видел я те обрубки, которые ты называешь кусочками, – Арс коротко смеется и принимается аккуратно заматывать рану бинтом, стараясь сильно не тревожить поврежденную кожу. В месте касания бинта Шаст чувствует только легкое жжение, а в местах, где его касаются мужские прохладные пальцы, – колкое тепло чужого тела. Несмотря на легкую боль, парень не может перестать улыбаться. – Нормальные кусочки, вполне себе съедобные, – Антон намерен до последнего отстаивать свое право на тупые ножи в квартире, пока Арс пытается маникюрными ножницами отрезать кусок бинта. Они тоже тупые, как и все в квартире Антона, и резать совершенно не хотят, путая и трепля и без того тонкую материю. Мужчина кое-как пытается, а на последних сантиментах психует и одним резким движением бинт до конца дорывает. – И вообще, еда должна быть вкусной, а не красивой. – Красивой тоже должна, – Арсений улыбается и разрывает хвостик бинта напополам, формируя из него коротенькие завязки. Осторожно перекручивает их, завязывает красивый бантик и проверяет плотность повязки. Антон пытается согнуть палец, но не может и тяжело вздыхает, опуская руку, пока не чувствует короткий, почти невесомый чмок на своей макушке. – Не расстраивайся, птичка моя. Слушай, может в больницу поехать? – Нет, это же просто порез, сам срастется, – Антон давит в себе глупую, широчайшую улыбку, от которой все лицо готово треснуть в любой момент, но не может: она рвется из него, не оставляя шансов остаться незамеченным в своем тихом счастье. Он успешно гасит в себе хотя бы визг влюбленной школьницы и поднимает глаза на задумчивого Арсения. – Прости, что все испортил. – Хэй, прекрати. Все же хорошо, – мужчина подходит ближе и поглаживает колючую щеку парня, после чего руку убирает и протягивает ее уже в приглашающем жесте. Антон поднимается со своего места и хватается за чужие пальцы, а после Арс тянет его на выход из ванной. Парень успевает только выключить свет и прикрыть дверь, а мужчина, притянув его на кухню, усаживает его на стул. – Давай я тут сам закончу, а ты просто со мной рядом посидишь, ладно? – Ты злишься? – Антон упирается локтем в стол и смотрит Арсению в спину, пока тот отворачивается и приподнимает крышку забытой кастрюли. Спешно закидывает в нее картошку, не забыв убрать испачканные кровью кусочки, и включает газ под сковородкой, наливая в нее немного масла. Парню грустно, ведь ему правда нравилось помогать мужчине в готовке, пусть он в ней и полное бревно. – Нет, конечно, просто волнуюсь, – Попов высыпает в разогретое масло лук с натертой лично Антоном морковкой и помешивает ложкой, пока Шаст наблюдает за его уверенными движениями и мечтает. Мужчина передвигается по маленькой кухоньке плавно, мягко, но четко и точно, ведь знает, что ему нужно и что он будет делать в следующий момент, и парень надеется как-нибудь увидеть, как тот танцует. – Я же тебя спасать приехал, а не калечить. – Так это ж не твоя вина, что я рукожоп, – Антон улыбается собственным мыслям и милой заботе Арсения, к которой он, наверное, никогда не сможет привыкнуть. Арсений – воистину прекрасный мужчина, мечта любого адекватного человека, и почему он так быстро списал себя со счетов, пресекая любые попытки отношений, остается для парня загадкой. Неужели ему совсем не хочется жить в тепле чужой любви постоянно? – Не говори о себе так плохо. Ты просто неопытный, а это поправимо. Арсений дарит Шасту ответную улыбку и отключается, с головой погружаясь в готовку, пока Антон сидит, неловко выставив вперед больной палец, и внимательно наблюдает за происходящим. Арс полностью вовлечен в процесс, и парень еще никогда не видел, чтобы обычный суп варили с таким энтузиазмом. Но в этом же и есть весь Арсений: обычное в его руках всегда становится необычным. С Арсом все по-другому. Потому что сам Арс другой. Мужчина не перестает его удивлять. В нем так много граней, так много скрытых смыслов, что просто невозможно выделить один самый лучший, но в этом и есть вся прелесть Арсения: он разный каждый день и каждый час. До его скрытых граней во что бы то ни стало хочется добраться, узнать, прочитать и обязательно вызубрить наизусть, чтобы ничего, не дай бог, не забыть, но Арс почему-то этого не понимает. Он не понимает и не принимает в себе всего того прекрасного и светлого, всего того, что бьет из него через край, и упорно прячет в себе, бесконечно много сомневаясь. Он умный, красивый, милый, очаровательный и невероятно обаятельный мужчина, который так тщательно прячет себя настоящего, так упорно убегает от неизбежного сближения с людьми, что предпочитает и вовсе запереться в одиночестве, провести в нем целую жизнь и дать обет молчания, безбрачия и воздержания вместе взятые, только чтобы избежать даже мизерной вероятности предательства. Он совсем не ценит ни себя, ни свою жизнь, которую мог бы наполнить такими же прекрасными событиями и людьми, как и он сам, если бы не жил в бесконечном страхе и сомнениях, а позволил себе просто жить. Жить и наслаждаться всеми прелестями и горестями, что подготовила для него Судьба. Арсений упорно давит в себе любые бьющие через край эмоции, чтобы не показаться несдержанным, но он такой и есть, настоящий Арсений, со своим громким смехом, который тот считает некрасивым, и активной жестикуляцией, которая кажется ему неуместной. Такой же, как и Антон, который частенько в приступе дикого смеха падает на плечо Арса, сгибаясь от хохота. Шаст не смотрит на людей, потому что ему плевать на других, плевать на их мнение, ведь это его эмоции и его чувства, которые он вправе выражать так, как захочет. Арсений же, в том числе из-за специфики работы и частого чтения комментариев, зациклился на общественном одобрении и строит из себя других разнообразных личностей, выдуманных и вылизанных до идеала. Он пытается соответствовать каким-то им самим выдуманным шаблонам, которые призваны подавлять его самого, давить мужчину своими запретами и ограничениями, не давая раскрыться его настоящей личности. Личности, которая прекраснее всех других вместе взятых в тысячи раз. Настоящий Арсений, без тысячи масок и нарисованных образов, прекрасен. Как и его искренний смех, как и мельтешащие руки, как и бурлящие через край эмоции, когда он забывается и все же позволяет себе расслабиться, ведь думает, что его никто не видит. Антон не понимает, чем заслужил такое доверие со стороны мужчины, не понимает, почему именно он стал тем человеком, достойным видеть настоящего Арсения, но он ценит эту возможность и бережет каждый такой искренний порыв, надеясь когда-нибудь стать для него еще ближе. Арсений – лучшее, что случалось с Антоном. И парень, встречаясь с голубыми океанами напротив, в очередной раз тонет в них, захлебываясь своей безграничной любовью. *** С тех пор, как Антон попробовал суп, приготовленный его же собственными руками (но больше, конечно, все-таки руками Арсения), они стали часто готовить вместе. Шаст быстро выучился, ведь Арс – прирожденный учитель, поэтому теперь обходится без повреждений конечностей и брызг кипящей воды на лицо. Попов терпелив и рассказывает, как правильно держать нож, чтобы не порезаться и уберечь длинные пальцы, как правильно резать мясо, ведь если нарезать его поперек волокон, оно будет сухим и невкусным, и как просто, оказывается, варить борщ или щи. Арсений следит за фигурой, поэтому с завидной решительностью и настойчивостью отказывается от пиццы или суши под вечернее кино, но взамен предлагает Антону попробовать сделать курицу в апельсиновом соусе. Антон крутит пальцем у виска при выборе такого сложного блюда, но, глядя на недоступные ему вкусности, покорно кивает и идет помогать, получив в руки два больших апельсина. Каково было его удивление, когда готовка заняла не больше получаса, а от вкуса необычного блюда парень готов был откусить собственный язык: настолько легким, вкусным и быстрым получился ужин. Откуда в мужской голове хранится так много рецептов, Антон не представляет, но и не спрашивает, довольный таким подарком Судьбы. Он не питался так хорошо с тех пор, как был последний раз у мамы, и его желудок в кои-то веки смиренно молчит, подкупленный теплым, полезным и домашним. Арсений даже супы варит с удивительным вдохновением, словно не щи обычные помешивает ложкой в кастрюле, а варит в чугунке волшебное зелье красоты. Хотя Антон точно не удивился бы, иначе как объяснить, что Арс в свои тридцать до сих пор выглядит на все двадцать? Мужчина широко улыбается, когда получает вагон заслуженных комплиментов от Антона, который забивает на все приличия и говорит с набитым ртом. Смеется, когда Антон называет его волшебником, а Шаст даже думать боится о том, что очень скоро его персональный рай закончится раз и навсегда. Арсений проводит в его квартире все свое свободное время. Приезжает с самого утра, открывает дверь ключами, которые Антон отдал ему на время болезни, ведь все равно никуда не ходит, и Шаст думает, что со стороны они, наверное, похожи на старую женатую пару, которая живет вместе уже много лет. Только вот до подобного будущего им как до луны: неебически далеко и не факт, что вообще долетят. Так же по часам, как и приходит, Арс каждый вечер уходит в отель, уходит поздно, ведь тянет до последнего. Всем очевидно, что уезжать он совсем не хочет, но мужчина слишком боится откровенного разговора, чтобы решить все их проблемы, договориться о чем-то и остаться на законных основаниях, а у Антона смелости не хватает попросить Арсения остаться. Он каждый вечер смотрит в немую просьбу голубых глаз, но боится и пасует раз за разом, усугубляя и без того плачевную ситуацию. Антон болезненно привязался к Арсению. Давно уже привязался, конечно, но ощущение непривычной наполненности его дома привязывает его к мужчине гораздо сильнее любых разговоров. Его тихий смех постоянно где-то поблизости, бесконечные ароматы вкусной еды, которую Арс постоянно готовит для него, не успевают выветриваться из крохотной кухоньки, которая раньше была только местом короткого приема необходимой пищи, а сейчас стала для Антона островком остро желанного тепла и уюта. В кои-то веки квартира перестала казаться пустой и бездушной: теперь в ней хочется остаться навсегда. Закрыться, запереться на все замки и выбросить прочь все ключи от них, только чтобы продлить их сладкое уединение как можно дольше. Арсений умудряется жить в этой квартире, даже не ночуя в ней: оставляет какие-то вещи, постоянно забывает мелочи из карманов на полке в коридоре и успел оставить в ванной ряд специально купленных баночек с кремами. Зачем? Известно только одному Богу и самому Арсению. Антону этого не хватало. Не хватало чужой одежды на вешалках в коридоре, чужой пары обуви на деревянной полупустой полке. Не хватало второй зубной щетки, ни разу не использованной, но заботливо купленной «на всякий случай», тех самых странно пахнущих баночек, которые заняли почти все место на узкой полке над умывальником. Не хватало второй тарелки на столе, второй кружки и разделенного на двоих обеда или ужина. По-настоящему не хватало заботы и внимания. Только оставаясь по ночам в одиночестве, после тихого хлопка двери, который в его ушах каждый вечер звучит убийственно громко, Антон осознает, как же сильно устал жить один. И если раньше привычная тишина крохотной студии успокаивала и убаюкивала, то теперь остро режет чуткий слух, привыкший к скромному или заливистому смеху рядом. Кровать чудится холодной, несмотря на раскаленную подушку под кучерявой головой, а под закрытыми веками круглосуточно светится яркий образ улыбающегося мужчины с задорными милыми ямочками. Маленькая квартирка становится непривычно большой и чужой ввиду отсутствия в ней Арсения. Каждое утро он врывается в жизнь Антона шумным ураганом взбалмошности и сумасбродства, будит сонного Шаста, заставляя его взбодриться и полюбить новый день своими очередными интересными фактами про вред долгого сна. Четыре дня тянутся для Антона желанной вечностью, одновременно с этим пролетая мимо них удивительно, непозволительно быстро. Антон привыкает, не успевая наслаждаться. Антон привязался и, что он будет делать после ухода Арсения из его жизни, не имеет ни малейшего понятия. Каждый вечер Антон честно готовит длинную речь, где рассказывает Арсению, почему тот должен остаться у него и почему не стоит ехать в отель сегодня, но раз за разом смотрит в голубые озера и не может ни слова вымолвить. Стоит, как дурак, и молча смотрит, как Арс прощается с ним, как зашнуровывает свои модные цветастые кеды, за которые еще удивительно, как его не защемили в ближайшей подворотне, и как закрывается за ним тяжелая железная дверь. Антона потряхивает от необходимости остановить мужчину на пороге. От желания схватить его за руку, прижать к своей груди и уткнуться носом в пушистые волосы, выкручивает и ломает кости, отчего парню приходится на секунду прикрывать глаза, только чтобы не натворить глупостей. Между ними все слишком сложно, слишком много всего, чтобы позволять себе подобные вольности. Каждый вечер в одиннадцать двадцать пять Антон смотрит на ровную широкую спину, обтянутую очередной оригинальной футболкой, гипнотизирует темную макушку и проталкивает обратно в глотку заветное: «Останься». Сухое, как пресный крекер из частых покупок Арсения, словно надо бы запить, но у Шаста из запасов только черный чай да вода из фильтра. Он давится ими, давится необходимыми просьбами, но молчит. Безвольно машет рукой на прощание, тянет на лицо вымученную улыбку, пока двери лифта не захлопываются, а потом идет сразу в кровать в жалкой попытке ускорить наступление завтра. Ведь утром Арсений снова к нему вернется. Антон как огня боится закрытия больничного, хоть и понимает, что отъезд мужчины неизбежен. Он надеется оттянуть момент прощания до последнего, надеется продлить их сказку на подольше, но ничто в мире недолговечно, ни один рай на земле не может существовать во веки веков, и Антон со своим тихим счастьем, к сожалению, не становится исключением. Они сидят на собранном диване, не достаточно большом, чтобы с комфортом вместить на себя двоих взрослых мужчин, но идеально созданном для того, чтобы подталкивать их друг к другу. Смотрят очередной фильм из золотой коллекции Арсения, потому что «Ты просто обязан это увидеть, он великолепный!». Фильм со странным названием «Запах женщины» сначала смешит Антона, а потом, к его же удивлению, заставляет замирать с кружкой в руках на особо эмоциональных сценах. Арсению нужно отдать должное: в фильмах он действительно разбирается великолепно. В начале они, как всегда, рассаживаются на разные углы дивана и жмутся к подлокотникам, чтобы, не дай бог, лишний раз не коснуться друг друга, а после первых десяти минут неизбежно сдвигаются ближе, и вот уже Антон почти лежит на Арсении, а мужчина забирается пальцами в темные кудри и перебирает их между длинных пальцев, зарываясь глубже. Они не позволяют себе ничего больше, не переступают черту незримого дозволенного, довольствуются лишь такими невинными касаниями да бесконечными переглядками со скрытым подтекстом, но даже такие прикосновения для них чересчур интимные и личные в контексте общего напряжения и невысказанных признаний. Антон покорно мирится, несмотря на то, что все его существо тянется к мужчине с невероятной силой. – Не понимаю я желания полковника уйти из жизни, – Антон говорит тихо, бурчит еле слышно себе под нос, прикрываясь остывающей кружкой, но знает, что Арсений точно его расслышит. Он недоволен таким поворотом сюжета и спешит поделиться своим недовольством с мужчиной, который всегда рад поддержать дискуссию о любимом фильме. Хмурит брови, когда мужчина на экране надевает форму и готовит револьвер. – В жизни же так много хорошего. Столько всего нужно успеть! Зачем он так? Антон по жизни пусть и не стопудовый оптимист, как всем известный исполнитель, который последние несколько лет звучит из каждого утюга и лично ему уже набил оскомину, но самоубийство как выход не рассматривал никогда. Парень убежденно верит, что нерешаемых проблем не бывает, просто для их решения нужно чуть больше времени и терпения. И что лишать себя жизни – эгоистично, в первую очередь, для родных и близких, которым придется пережить твою утрату. – Он подполковник, – Арс поправляет Антона, поворачивая к нему голову и коротко приподнимая уголки губ. Не может не поправить, ведь в этом весь Арсений: любит всегда быть во всем правым, – но Шасту с этим ок, он привык, поэтому только молча закатывает глаза и пытается укоризненно смотреть снизу вверх, но получается у него это откровенно хреново, что лишь выбивает из него улыбку. – В жизни, может, и много радостей, но зачем жить, если становишься обузой для своих близких? Становишься настолько беспомощным, что сам себя обслужить не можешь? Арсений не улыбается, почти не двигается, и лишь его задумчивый взгляд блуждает по яркой картинке телевизора. Антон придерживает челюсть, чтобы та при падении не испачкала слюной свежепропылесошенный ковер, и округляет на мужчину глаза, разворачиваясь всем корпусом. Теперь он точно готов с боем доказывать правоту своей позиции, потому что ему решительно не нравятся настроения мужчины. – Потому что ты нужен своей семье? – Антон пусть и простой, как садовый шланг, но свято верит в превосходство жизни: для него это истина в первой инстанции, которой нельзя поступаться. Он отвечает вопросом на, казалось бы, абсурдный вопрос и искренне недоумевает, как Арс вообще может такое говорить? Он окончательно выпрямляется и садится прямо, но глаз от мужчины не отводит. – Потому что они его любят. Он – не обуза, а неотъемлемая часть этой самой семьи. Его близкие рады заботиться о нем и помогать, а самоубийство – верх эгоизма. – Самоубийство – это облегчение. И иногда действительно единственный выход, – Арсений удивительно непреклонен в своей удручающей позиции. Взгляд от экрана не отводит, хотя фильм давно стоит на паузе, складывает руки на груди и поджимает под себя длинные ноги, спрятанные в удобные флисовые штаны Антона, которые были выданы взамен неудобным узким джинсам, заляпанным сметаной. – Они не рады заботиться. Они просто ждут, когда он умрет, чтобы зажить полной жизнью. И после его смерти всем станет только легче. Арсений плотнее кутается в плед, отчего тот сползает с Антона почти целиком, но парень слишком поглощен сдерживанием бурлящих в нем эмоций, чтобы это заметить. Мужчина обхватывает себя руками, хмурит брови и поджимает губы – весь его вид говорит о том, что он не готов идти на контакт. Он словно хочет сильнее вжаться в диван, а Антон держит в себе поток нелестных слов, чтобы сохранить хотя бы визуальное спокойствие. – Да ты себя вообще слышишь? – децибелы в голове парня опасно колеблются вверх, но Арсений не замечает изменений в поведении юноши: он в очередной раз закрылся глубоко в себе. Антон с трудом подбирает слова, но цензурных в голове практически не находится, зато нецензурных – навалом. Арсений же выглядит возмутительно спокойным и, может быть, излишне задумчивым. Так и хочется стукнуть его по темечку, чтобы привести в чувство. – Почему ты вообще так решил? – Потому что никто в здравом уме не захочет гробить свою жизнь на подобное, – мужчина упорно гнет свою линию и выглядит при этом так, словно познал великую тайну жизни и в своем сознании настолько преисполнился, что хватит на триллионы триллиардов лет. Антон отставляет недопитое какао на новенький журнальный столик, который Арсений решительно заказал в интернет-магазине, как только Антон случайно проговорился ему о причинах исчезновения старого, и усаживается на диван, выпрямив спину. – А внучке или совесть не позволяет его бросить, или возможное наследство. – Ага, или просто она любит своего дедушку, – Антон, подумав, повторяет за Арсением: подбирает ноги и тянет на себя свою законную часть пледа. Поправляет маленькую подушку под спиной и больше не скрывает внутреннее раздражение, потому что нежелание мужчины посмотреть на ситуацию под другим углом невероятно злит. Ему остро не хватает сейчас привычного холода металла на пальцах, и он наматывает распустившуюся нитку пледа, чтобы хоть как-то отвлечься. – Арс, что с тобой происходит? Он пытается успокоиться и откровенно не понимает, как обычное обсуждение фильма могло привести их к назревающей ссоре? Почему такие, казалось бы, базовые вещи вызывают в них столько противоречий? Это же прописные истины, зачем их вообще обсуждать? И что будет с ними дальше, если они не сходятся даже в таких основополагающих вопросах? Что случилось с Арсением, что он перестал верить в людей? – Почему ты совсем не веришь в людей? – Потому что я знаю, о чем говорю, – Арс пусть и пытается казаться равнодушным, но тяжелый взгляд выдает в нем беспросветную обреченность. У него, возможно, даже получилось бы обмануть Антона, если бы тот не знал, куда смотреть, и не выучил бы наизусть все его повадки. Мужчина роняет опрометчивый вздох, в котором слышится вся скорбь этого мира, и это становится его ошибкой. – А ты привык все идеализировать. Шаст провел чересчур много времени в компании Арсения, пусть и большую часть из него виртуально, поэтому научился замечать все. Как тот облизывает пересохшие губы, потому что часто дышит, и они из-за этого сохнут, а гигиеничку он оставил в кармане другой куртки. Как мнет в руках край футболки, потому что умеет держать лицо, но не мельтешащие от волнения руки. Как отчаянно бегает взглядом по квартире, пытаясь ухватиться взглядом хоть за что-нибудь, чтобы увести их со скользкой темы, но ничего не находит. Арсений сдается: прячет лицо в ладони и обреченно выдыхает. Признавая поражение. – Арс..? – Антон зовет тихо, неуверенный вообще в необходимости продолжения болезненного для мужчины разговора, ведь прошлые его откровения стали причиной скорого побега последнего, но сворачивать тему сейчас считает возмутительным кощунством. Ему страшно до одури, но отступать объективно поздно. Это его шанс, которого в следующий раз может и не быть, не время терять настрой. – Прошу, поговори со мной. Что произошло? Злость Антона испаряется, словно летучий порох, оставляя после себя лишь незамутненное сочувствие и сожаление. Он и сам не против бы испариться отсюда, улететь, трансгрессировать подальше из убогой квартирки куда-нибудь на край света, прихватив с собой Арсения, чтобы жить с ним в сказочном замке долго и счастливо, но он сидит жопой на старом диване и просто смотрит на мужчину, ничего не предпринимая. Эх, жаль, что его письмо в Хогвартс затерялось где-то среди маминых каталогов Орифлейм. Могли бы сейчас чилить в другой вселенной, где все их проблемы решали бы домашние эльфы, а не вот это вот все. – Там не такая драматичная история, как ты себе успел надумать, – Арсений отмирает и грустно улыбается уголками губ. Убирает руки от лица и тянется к Антону, как замерзший путник к теплоте огня, и Антон, пусть и не сразу соображает, но двигается ближе и ловит чужие холодные ладони в свои. Спешит к Арсу навстречу, ведь любые преграды между, будь то расстояние, ссора или недосказанность, доставляют ему почти физический дискомфорт. – Все довольно банально и прозаично. Они сидят друг напротив друга, бесстыдно соприкасаясь спрятанными под слоями ткани коленками. Антон держит руки Арсения в своих, сжимает крепко, ведь это для него сейчас единственный способ поддержать мужчину. Пока Арс собирается с мыслями, задумчиво жует губу и гипнотизирует едва заметное пятно на ламинате, оставшееся жутким напоминанием о вреде курения в квартире, он в излюбленной манере поглаживает кончиками пальцев грубоватые костяшки Антона. – И все же, – Антон пытается аккуратно подтолкнуть мужчину к нужному откровению, ведь тот секретами делиться не спешит, но делает это поразительно в лоб и с привычным отсутствием врожденного такта. Шаст не отступает, ведь он – отважный воин на этой войне страхов и не боится погибнуть в бою, хотя, по сути своей, и не воин вовсе, а смерти боится больше всего на свете, да и воевать ни с кем никогда не хотел. И вообще он пацифист. – Я скуки не боюсь. У меня опыт работы в офисе есть. Арсений поднимает глаза на Антона, и парень сразу понимает: он выиграл пусть и не всю войну, но этот бой точно. В них вдруг легко читается решительность и готовность открыться, а глаза из ярко-голубых темнеют в грозовые серые. Отступать сейчас и позволить себе дать слабину – непозволительный, непростительный грех, за который в небесной канцелярии Антона по головке точно не погладят. Как говорится, не убий, не укради и не позволь Арсению замолчать. – Тебя послушать, ты вообще ничего не боишься, – Арсений вздыхает и отпускает руки Антона, но только для того, чтобы вытянуть свои вперед в приглашающем жесте. Шаст по привычке тупит и медлит, и тогда мужчина тянет его на себя за капюшон извечной черной байки, одна из которых так и осталась висеть в его шкафу с пустыми после долгого разрыва карманами. – Если сжато, то я встречался с парнем, а он слил мои фотки в Интернет. И, как ты понял, не фото уличных котиков. Антон с готовностью разворачивается спиной и приземляется в теплые объятия Арсения. Придвигается еще ближе, почти ложится на него, только чтобы вплотную касаться мужчины, и тот обвивает его руками, сцепив их замком на худощавой груди. Сцапал Антона себе и сидит, довольный, прижимает его к себе так сильно, что у того ребра опасно трещат от напряжения, но юноша выбираться из сладкого плена даже не планирует. Ему слишком хорошо с этой тяжестью под ребрами. Арсений прав: история стара как мир, в ней нет ничего необычного, а в наши дни она, скорее, часть печальной растущей статистики, чем страшное необычное происшествие. Только вот еще пять лет назад пользователи Сети не относились к жертвам сливов с сочувствием и пониманием, а в большинстве своем предпочитали гнобить несчастных, поэтому Арсу можно только посочувствовать. Антону страшно обидно за все несправедливости этого мира, и за Арсения в том числе. Тот, как обычно, старается держаться и виду не подает – выглядит довольно бодро и даже пытается натужно улыбаться – но Шаст своей спиной чувствует частое биение другого сердца. Пока они ворочались на диване, кто-то случайно нажал на пульт, поэтому фильм запустился и теперь тихо бормочет чужими голосами на фоне, решая серьезные вопросы отчисления из вуза, но никто из присутствующих не обращает на него внимания. Арсений как-то сказал Антону, что давно перерос все детские обиды и научился быстро отпускать людям их грехи, но, замечая его реакцию на воспоминания того периода, Шасту сложно говорить о том, что Арс действительно оставил все в прошлом. Наверняка мужчина лукавит, пытаясь произвести впечатление на Антона, но тот только рад очередной неидеальности мужчины, которая лишь подтверждает его человечность. – Мы с Русланом познакомились после одного из проваленных поступлений в театральный. Я завалил экзамены, к которым готовился весь год, расстроился жутко и спешил поскорее залить свое горе. Напился и пошел танцевать в какой-то популярный на те времена гей-бар, ведь в Омске я ничего подобного никогда не видел. Ощущение вседозволенности, понимаешь? Никогда ведь раньше так не делал, а тут захотелось прочувствовать питерскую свободу. Антон согласно кивает, потому что сам по приезде в Москву наворотил немало, окрыленный отсутствием матери под боком и возможности встретить знакомых на каждом углу. Арс кладет подбородок Шасту на плечо и горячим дыханием обжигает чувствительную шею, скромно трется носом о нежную кожу, а Антон не отказывает себе в желании погладить теплую щеку мужчины. Он слышит улыбку в его голосе, но уверен, что эти воспоминания вряд ли могут быть приятными для Арсения. – Сергей был занят в тот вечер, документы для открытия бара готовил, а мне не терпелось упиться жалостью к себе и чем-нибудь покрепче, так что все случилось как случилось и исключительно по моей вине. Позволь мне не углубляться в подробности, скажу только, что одной ночью дело не обошлось, – в каждой букве скользит горькое сожаление, которое с удивительным остервенением рвет Антону сердце, но он держит руки Арсения в своих и надеется, что тот чувствует его поддержку. – В конечном итоге мы с Русланом провстречались два года. – Ого, – Антону такие цифры кажутся чем-то нереальным, таким же немыслимым и неосязаемым, как миллион долларов или световых лет. Его самые длительные отношения длились без малого пять месяцев, и то он тогда был в одиннадцатом классе, и сама Ира решала, встречаются они или нет. Шаст попросту плыл по течению и довольствовался тем, что дают. Быстрый неловкий секс в закутке школьного чердака? Всегда пожалуйста. Обиды и заверения, что у них все кончено? Да пожалуйста, как-нибудь сам справлюсь. Больше ничего Антон не может сказать, поэтому молчит и ждет продолжения истории, конец которой давно известен всем. Он не знает, чем еще помочь Арсению, ведь никаких слов недостаточно для утешения израненного самолюбия, поэтому он гладит крепкие руки, трется щекой о теплую футболку и льнет еще ближе, хотя между ними уже нет ни миллиметра свободного пространства. Шаст гладит его сначала по щеке, после скользит вниз по кадыку и оглаживает ключицы. В его прикосновениях нет ничего пошлого, они не несут в себе слепое возбуждение: только немую заботу, теплоту и поддержку. Юноша сжимает напряженное плечо и порхает пальцами вниз по предплечью, несмотря на то, что от неудобной позы полубоком у него быстро затекают мышцы. Арсений ловит его руку и переплетает их пальцы. – Он мне изменил, поэтому, как ты понимаешь, расстались мы на не очень хорошей ноте, – Арсений продолжает, и говорить ему становится значительно легче. Он пожимает плечами и тяжело вздыхает, когда возвращается в привычное положение, и коротко целует парня в затылок, зарываясь носом в пушистое кучерявое облако. – Совсем не хорошей, лучше сказать. Обвинил в измене меня, якобы ему было мало того, что я давал, поэтому пришлось искать утешения на стороне. Мразь. Арсений берет паузу, чтобы выровнять сбившееся дыхание, пытается казаться равнодушным, но Антон спиной чувствует исходящую от него агрессию. Колючее оскорбление режет слух и чувствуется инородным в привычно приличной речи мужчины, а злоба, погребенная под обломками прожитых лет, все еще жива и пышет в нем жаром. И пусть Арс настойчиво это отрицает, настаивая на обратном, Антону даже полиграф не нужен, чтобы убедиться в своей правоте. Раздутых ноздрей и горячего дыхания в своих волосах более чем достаточно. – Я слушал его, слушал даже дольше, чем вообще должен был, а потом сорвался. Наговорил кучу всего, гадостей разных, но в свое оправдание скажу, что все мои слова были оправданы и подкреплены неопровержимыми доказательствами, – Арс несмело улыбается, а вот рваный выдох из его груди все еще весит тонн двадцать пять. – И, кажется, задел его за живое в какой-то момент. Я выскочил из квартиры, хлопнув дверью, добрался домой, а спустя пару часов во всех моих социальных сетях появилась куча разных мужиков и дикпиков в сообщениях. Некоторые даже звонить пытались, цены спрашивали, пересылали мои же фото, предлагая разное. Ублюдок в какой-то момент даже видео успел записать и умудрился еще бабки с него поиметь. – Арс… – Антону бесконечно жаль, что Арсению пришлось пережить подобное. Он разворачивается в его руках и, стараясь не разрывать объятий, обхватывает своими руками его спину, прижимая к себе так сильно, как только может. Жмет, словно пытается забрать его боль и обиду на весь белый свет, жмет так, словно хочет соединить два колотящихся сердца в одно и разделить тяжесть пережитого на двоих. Антону не жалко, у него, по сравнению с Арсом, в жизни говна не хлебано. Арсений медленно отстраняется, поглаживая Антона по спине, а тот смотрит и не видит перед собой ничего, кроме двух темных океанов боли, которая, может, и покрылась пылью за давностью лет, но все такая же живая, как в первый день. Арс улыбается через силу, ободряюще кивает головой, но смотрит так, что душу хочется из себя выблевать, поэтому Антон осторожно укладывает его на подушку и ложится сверху, упирается руками по обе стороны его головы, перенося на них вес. – Не стоит так переживать, птичка моя. Много лет прошло, все уже в прошлом, – Арсений говорит едва слышно, но каждое его тихое слово кислотой прожигает Антону внутренности. Ставшая привычной «птичка» из чужих уст, вырвавшаяся случайно, уже по привычке колет влюбленное сердце снова и снова, раз за разом, и к этому никак не привыкнуть. Дыхание срывается, и Антон прячет свой нос в тонкой ткани причудливой футболки. – Тогда я думал, точно повешусь. От стыда готов был реально руки на себя наложить, но, как видишь, пережил и дальше пошел. Да, струсил по большей части, но подумал и решил, что даже из такого дерьма можно извлечь выгоду. – Ты тогда подумал про вебкам? – Арсений согласно кивает и смотрит на парня снизу вверх. Кольцо из рук он так и не разорвал, поэтому обнимает Антона как раньше и всячески заставляет того согнуть локти и полностью улечься ему на грудь: бегает пальцами по оголенным позвонкам, поглаживает поясницу и скользит вверх, заставляя парня потерять равновесие. Шаст сдается и аккуратно укладывается на широкую грудь, подложив ладони под подбородок. – Тош, ты прости меня за то, что я тогда сказал, – Арсений заглядывает уже не просто в глаза: он смотрит глубоко внутрь, куда-то под ребра, туда, где цветочное поле пышет яркостью и цветом, где покореженные обидой чувства рьяно поднимают голову, готовые к бою. Одной рукой зарывается в волосы и путается в них, скользит пальцами в вихре темных кудрей, такой болезненно домашний, в штанах Антона, длинных и оттого с глупо закатанными штанинами. – Сказал и тут же пожалел. Знаю, что уже извинялся, но буду извиняться, пока ты меня не простишь. – Арс, все в порядке, – Антон несмело улыбается, пока прошлое Арсения тяжестью оседает на юных, непривыкших к такой ответственности плечах, мнет пальцами крепкую грудь и, не удержавшись, чмокает мужчину в район солнечного сплетения. Арс тихо смеется, поглаживая его по голове, а Шаст чувствует, что готов ради него на все: из окна выпрыгнуть, по-быстрому сгонять в магазин за чем-нибудь вкусненьким и даже самому научиться готовить, только чтобы найти еще один способ его порадовать. – Я давно тебя простил. Арсений долго молчит, но Антон его не торопит, погруженный в собственные мысли. Ему нравится лежать вот так, просто обниматься и ощущать тела друг друга, ощущать непривычный, теплый комфорт. В их объятиях он видит больше интимности и любви, чем в самом жарком сексе, которого, конечно, страх как не хватает, но душевная близость значит для Антона гораздо больше, чем бездушная физкультура, по которой у него стабильно был трояк. – Я испугался тогда знатно, – после продолжительной паузы Арсений неожиданно снова начинает говорить, удивительно считая их разговор незавершенным. Антон, который и без того услышал сегодня определенно больше, чем положено, настороженно поглядывает на мужчину, боясь одним неловким движением прервать поток откровений, потому что чувствует, как близко они подошли к важному. – Испугался того, как сильно начал привязываться к тебе. А когда ты приехал, все перестало казаться несерьезным и стало только хуже. Антон ладонями ощущает ровный стук чужого сердца, словно Арс ни капли не взволнован своим откровенным признанием, а вот его собственное, в противовес мужскому, раненой птицей бьется о непроглядную решетку твердых ребер и тянется вперед, настойчиво просится наружу, только чтобы стать хоть немного ближе к такому желанному, выстраданному признанию. – Я ведь после Руслана долго отходил, да и не факт, честно говоря, что вообще отошел, – Арсений коротко усмехается, но улыбка выходит совсем уж печальной. Антон успокаивающе поглаживает руки мужчины, целует живот, внутри обращаясь от нетерпения в прах. С тех пор, как Арс приехал к нему, у него почти не осталось сомнений во взаимности чувств, но открытого признания Шаст все еще не получил, как бы ни пытался. – Я ж до сих пор близко к себе никого не подпускал, а тут ты. После того, как ты приехал, я понял, как далеко позволил себе зайти в своей привязанности. Арсений решается долго, не отводит от внимательного Антона глаз, но в голубых озерах по-прежнему плещется страх. Неужели он все еще сомневается? – У меня ближе мамы и Сережи нет никого. Не было. А когда мы прощались на вокзале, и я понимал, что просто не могу тебя отпустить, я испугался сильнее всего. Испугался, и в какой-то момент в своих мыслях зашел так далеко, что принял, как мне на тот момент казалось, единственно правильное решение. Больше мне так не кажется. Вот и как ты прикажешь мне теперь жить без тебя? – Так не живи, – голос Антона удивительно хриплый, и он спешит прочистить пересохшее от глубокого дыхания горло. Он снова растерял всю свою смелость и впивается глазами в тонкую ткань чужой футболки, не в силах больше и слова сказать. Сердце разгоняется до скорости атомного реактора, и по жару в груди тоже легко может с ним сравниться, но Антон боится давить на мужчину, ведь напрашиваться никогда не умел. Да и не хотел. – Я, конечно, старый, но так быстро умирать не планирую, – Арсений тихо посмеивается и опускает руки с головы Антона на шею и напряженные плечи. Шаст психует внутри себя, ведь понимает, что мужчина снова пытается улизнуть от скользкой темы, и парню досадно, что он-таки не сумел его дожать. Но давить на Арсения он все еще не планирует. Пока. – Я рад, что мы помирились. Арсений прижимает Антона ближе, размашисто проводя ладонями по его спине, громко выдыхает, и Антон буквально чувствует, как тот расслабляется. Арс прикрывает глаза, пока на его губах блуждает загадочная, нечитаемая улыбка, а Антон от нетерпения готов сожрать свои старые кроссовки, чтобы уже наконец-то купить себе новые. Арсений словно испытывает его терпение и молчит, хотя, Антон уверен, прекрасно понимает, чего он ждет. Каких именно слов. Антон решается. – Арс, я… – Я взял на завтра билеты, – они начинают говорить почти одновременно, и Антон заталкивает обратно в себя неуместные слова признания. Несвоевременные и отчаянно упущенные, они снова остаются в нем ждать подходящего часа и томиться в долгом, болезненном ожидании. Шаст предполагал, что Арсений не будет надолго откладывать возвращение домой, ведь и так провел непозволительно много времени у Антона, и, услышав про билеты, сильно не удивляется. Да, расстраивается, да, отчаивается, но почти не удивляется. – Прости, я перебил тебя. Что ты хотел сказать? – Ничего важного, – Антон давит из себя подобие искренней улыбки, и та даже получается практически натуральной. Арсений треплет его по волосам и гладит рукой по колючей щеке, а у парня внутри все сжимается от одной только мысли, что это их последний вечер вместе, и от того, как много еще они не успели сделать. Губы саднит от желания поцеловать мужчину, но Антон снова медлит. – И ты не старый, вообще-то. Они так и не определилась со статусом их отношений, поэтому делать такие поспешные шаги, как поцелуй или, упаси господи, секс, кажется Антону преступлением перед только что налаженной связью. Антону до зубовного скрежета хочется сдвинуть с мертвой точки ту преграду, что мешает им вернуться к легкости общения, что была у них в Питере, но не видит совершенно никаких безопасно быстрых путей для этого. Кто они друг для друга? Просто знакомые? Друзья? Может ли Антон после всего, что произошло, претендовать на что-то большее? Почему спустя столько времени они до сих пор топчутся все на том же месте, что и два месяца назад? И как им выбраться из того глубокого болота, в котором они погрязли после злосчастного телефонного разговора? Как правильно поступить? Перешагнуть через себя и первому сделать шаг к близости? Или сохранять дистанцию, чтобы потом не было мучительно больно? Хотя какое там. Давно уже больно. – Арс, а ты можешь сегодня не ехать в отель? Опостылевшая просьба сама вырывается из Антона в особенно остром приступе отчаяния. Вырывается непозволительно легко, недопустимо просто вылетает неуместным предложением, и Шаст хотел бы пожалеть о сказанном, но не жалеет. Ведь в Королевскую ночь дозволено все, а Арсений пусть сам решает, готов он на это пойти или нет. – Я ничего такого не имею в виду и клятвенно обещаю не приставать, – Антон спешит прояснить свое предложение, опасаясь, что мужчина может его неправильно понять. Он неуклюже поднимается и кое-как усаживается на колени, пока мужчина поднимается и присаживается, опершись о подушку. Антон тараторит, отчего проглатывает половину окончаний, а Попов сидит с совершенно непроницаемым выражением лица и смотрит на парня в упор. Что если Шаст своим пояснением сделал только хуже? – Можем просто досмотреть фильм и лечь спать. Все в рамках приличного. Но пожалуйста, останься сегодня у меня. Антон поворачивает голову к телевизору и с сожалением замечает финальные титры, неторопливо бегущие по экрану: единственный предлог задержать Арсения тает буквально на глазах, да и концовка крутого фильма оказалась окончательно упущенной. Парень, может, и расстроился бы, но у него есть задача поважнее, ведь Арсений колеблется: бросает взгляд на часы, ощупывает плед, пытаясь найти в нем свой телефон, заглядывает в него и долго что-то ищет. Хмурит брови и молчит. – Диван, конечно, один, но это не проблема, – Антон предпринимает последнюю попытку уговоров, боясь передавить сильнее нужного. Арс спокойно может встать и уйти, в который раз сбегая из опасной для него ситуации, и Антон понимает, что в случае получения отказа точно пойдет сброситься со скалы, но что делать, когда прижало слишком сильно? И еще вопрос, где в Москве в одиннадцать вечера найти свободную скалу? – Я тебе постелю, а сам на полу лягу. У меня в шкафу где-то завалялся спальник, кстати. И вообще, спать на полу, говорят, полезно для спины. – Я обычно сплю справа, – Арсений несмело улыбается и трогает руку Антона, которая, оказывается, все это время мнет острую коленку и оставляет на ней большие красные пятна. Юноша округляет глаза и глядит с недоверием, сомневаясь до последнего, правильно ли расслышал его ответ, но хитрый прищур Арсения не оставляет сомнений. Он призывно вертит пультом в руках, ставит титры на паузу и откидывает с ног плед за ненадобностью. – Антош, расслабься. Иди ко мне сюда. Антон давит ту еще довольную лыбу и медлит буквально секунду. Он скользит в руки Арсения, пытается уместить длинное несуразное тело на узком диване и жалеет, что они не догадались расстелить его заранее. Арс приобнимает парня за талию и держит, чтобы ловкий Шаст, грешным делом, не упал, прижимает к своей груди и вдыхает запах его волос. – Теперь ты – моя маленькая ложка, – Арсений выдыхает тихо прямо в чувствительную мочку Антона, отчего тот замирает в крепких руках. Мужчина не спрашивает. Он утверждает и целует угловатое плечо, потираясь носом о бледную, всю в бесконечных мурашках кожу. Он уже давно все решил. Арсений проматывает фильм до того места, на котором они остановились, жмет на старт и укладывает голову на Антона. Прижимает парня к себе так сильно, что тому становится трудно дышать, но он ничего не говорит, потому что кислород – не самое важное, что есть в этом мире. Ведь есть Арсений. Арсений, который остался, который лежит рядом и даже не думает возвращаться в отель. Арсений, с которым они будут всю ночь спать на одном диване. Который, как он надеется, будет обнимать его так долго, как только может. А он будет самой счастливой маленькой ложкой на планете. *** Август набирает обороты небывало жаркого лета, отрабатывая в одиночку за ленивый июнь и нерасторопный июль разом. Природа восстанавливает равновесие и за все дождливые июньские дни и июльскую прохладу безжалостно жарит ярким солнцем уставшие от бесконечной жары улицы. Солнце палит с утра до ночи, температура воздуха не падает ниже двадцати градусов даже ночью, а днем разгоняется до тридцати трех, и находиться вне помещений с кондиционерами точно чревато тепловым ударом и круизом в ближайшую больничку. Днем на улице совершенно невозможно дышать. Антон как может спасается в прохладном офисе и радуется, что начальство все-таки раскошелилось не на дешевые вентиляторы, которые просто гоняют раскаленный воздух из одной части помещения в другую, а установили нормальные мощные кондиционеры в каждом закутке просторного опен спейса. Домой он доползает выжатой губкой, которую не меняли месяца четыре, и та успела завоняться и протухнуть, и с облегчением осознает, что больше не нужно тащиться на вторую работу. Антон уволился с нее сразу по возвращении из Питера, когда отпала необходимость обслуживать собственное либидо. Он поспешил отписаться от Арсения на всех площадках, и остаток средств на его карте стал уходить значительно медленнее, и, хотя он по-прежнему спускал деньги на алкоголь и тусовки с ребятами, бутылка водки обходилась ему значительно дешевле редкого привата. Он вернулся к привычному ритму жизни, пусть не весь и не сразу, снова залипал по вечерам в кино и телефон, все чаще выключая очередной калькированный фильм на первых же десяти минутах. Арсений был прав: в последнее время в основном снимают редкую муть. Зато после возвращения Арсения домой в Питер они снова переписываются сутками напролет. Арсений перед отъездом клятвенно обещает больше не сливаться по телефону и не поддаваться неоправданным страхам, и пусть причины так и не признал, Антон намерен довести начатое дело по завоеванию неприступного сердца до конца. Он пообещал себе держаться до конца и не отступать. Ни при каких обстоятельствах. Арсений скрашивает всю его безликую жизнь. Антон пишет ему, сидя в поликлинике, и фотографирует огромную очередь, в которой пришлось просидеть почти три часа. Благо, мужчина спас его от кислого одиночества и бесконечных скандалов, а старушка, сидящая рядом, так и норовила заглянуть Шасту в телефон. Скрашивает собой тяжелые рабочие дни в офисе, потому что лето – сезон строек, и клиентов приваливает каждый день все больше. Скрашивает собой пустые вечера, и пусть по-прежнему без интима, Антон собственноручно восполняет вопиющую несправедливость каждую ночь, стойко отказываясь заходить к Арсению в трансляции. Ему важно говорить с Арсом каждую свободную минуту своей бесполезной жизни, в которой впервые за долгое время наконец-то появился смысл. Антон больше не посещает трансляции Графа. Не заходил ни разу с их последнего привата и сейчас никак не может, потому что одна лишь мысль о том, что кому-то доступно видеть Арсения обнаженным без постоянного чувства стыда или вины, возводит его гнев в абсолют. Он больше не может делить мужчину с другими, не может смотреть на беззастенчивого Графа, который бессовестно открывается перед своей аудиторией, оставаясь недоступным для самого Антона. Арс много раз звал его, но Шаст всегда находит причины отказаться. Ревность взросла в нем из маленького тухленького росточка в огромный баобаб ненависти ко всем окружающим, которые имеют к Арсению хоть какое-то отношение. Он и рад бы поддержать Попова в его работе, ведь видео его заслуживают не одного Оскара – или какую там награду получают порноактеры – но парень больше не может воспринимать Арсения как раньше. Что-то изменилось. Много всего изменилось. Он больше не призрачный образ на экране: он стал довольно конкретным Арсением с таким багажом говна в прошлом, что любой другой давно бы повесился, а этот Арлекин живет себе дальше, еще и людей при этом пытается развлекать. Антона душит осознание того, как легко Попов держится перед камерой, как легко раскрывается и отдает всего себя очередному клиенту, когда сам Шаст, даже будучи на расстоянии вытянутой руки от него, ничего подобного даже в мечтах не может получить. Арсений словно игнорирует эту сторону своей жизни, и да, Антон в курсе, что вебкам-модель не равно шлюха, которая спит со всеми за деньги, но неужели их приваты совсем ничего для него не значили? Чем он хуже остальных? Антону сложно контролировать эмоции. Арсений не отшивает его окончательно, но и зеленый свет для отношений не дает, и парень с ума сходит от непонимания дальнейших действий. На что он рассчитывает? Быть просто другом? Но при этом для «просто друзей» ведет себя слишком… слишком. Арсений вообще весь слишком. Шаст до сих пор вспоминает его ночные поцелуи, буквально чувствует их на затылке и шее, которые тот оставил, когда тот думал, что юноша спит. Вряд ли Попов ведет себя так же с тем же Сергеем, например. По крайней мере, Антон на это надеется. Так почему не взять и просто не поговорить по душам, чтобы окончательно расставить все точки над «и»? Неужели из-за одного козла, который когда-то поступил, как полное мудло, Арс решил поставить жирный крест на своей личной жизни и даже не думает дать Антону хотя бы один шанс? Шаст точно сможет доказать мужчине серьезность своих намерений, но ему бы хоть какой-нибудь знак, что правда можно действовать. И, желательно, инструкцию с техническим заданием, потому что в отношениях он – полный профан. Пару дней назад Арсений снова позвал парня к себе в гости, и в тот момент в голове Антона начал медленно зреть гениальный план. Он подумывает принять его приглашение, ведь видит в этой поездке многообещающую возможность разрешить раз и навсегда их недосказанность и не оставить Арсу ни единого шанса отвертеться. Внутри Антона многие месяцы бурлят разные эмоции, которые рвут его тело на части, но только недавно они начали формироваться в одно четкое и конкретное чувство. Поначалу юношу пугала их сила, ему становилось страшно от происходящих в нем самом изменений, ведь он до сих пор не понимает, как можно настолько быть зависимым от чужого человека, но Антон медленно принимает их в себе, привыкая. До встречи с Арсением он никогда не испытывал ничего подобного, не думал даже, что вообще на такое способен. Но желание буквально раствориться в другом человеке преследует его шаг за шагом. Окрепшее после приезда Арса юношеское признание рвется наружу все сильнее, нарастающим эффектом заставляя Антона буквально в последний момент захлопывать рот во время очередного вечернего разговора. Оно больше не может смиренно прятаться за колотящимся сердцем, не может покорно сидеть и ждать подходящего момента. Оно вопит благим матом и просится наружу, да так настойчиво, что еще неделя, и Шасту точно придется делать в квартире ремонт. Но Антон не планирует говорить о чувствах по телефону. Арс заслуживает лучшего, заслуживает ярких впечатлений и особенного отношения, поэтому его коварный план требует детальной проработки. Шаст топчется на месте, погруженный в свои мысли, когда замечает Диму, который открывает железную дверь и выходит из своего подъезда. Коротко машет ему рукой, получает в ответ кивок с широкой улыбкой, и цепкая хватка напряженного страха, пусть и на время, но ослабляется на горле юноши. Парень глубоко вдыхает и с облегчением выдыхает, наполняя легкие кислородом, пока Позов достает из кармана пачку сигарет и тянет из нее одну. Антон стоит в тени большого куста жасмина, который создает защитную от палящего солнца тень, и подзывает друга к себе, ведь, несмотря на наступающий вечер, жара и не думает спадать, густым душным облаком оседая на высохшие без дождей улицы. Спасительные островки прохладной тени во дворе Поза – редкое явление, поэтому Шаст доволен занятым местом и не собирается усаживать свою задницу на раскаленную металлическую лавочку. Ага, нашли дурака. – Дарова, малой, – Дима подходит ближе и жмет протянутую руку, после чего достает из кармана зажигалку и подкуривает зажатую в зубах сигарету. Делает первую тяжку, расслабляется, пока Антон вспоминает, что на вечер передавали дождь с грозой, а он не взял зонт. На небе ползут первые сероватые облака. – Как сам? Поз выдыхает плотный дым в сторону, но порыв легкого ветра приносит его Шасту прямо в лицо. Парень виснет на несколько секунд и под внимательным взглядом друга хмурится, пытаясь вспомнить, когда же последний раз покупал себе сигареты. Силится вспомнить, как давно стоял и дымил на лестнице и где вообще лежит его начатая пачка Винстона, но совсем ничего не выходит. Осознание того, что последняя его выкуренная сигарета осталась на одинокой пустой кухне, пропитанной болезнью Антона в начале августа, заставляет парня шокировано открыть рот. Он не курил с тех пор, как к нему приехал Арсений. Не курил уже больше двух недель. Впервые с шестого класса. – Димас, прикинь, я последний раз курил больше двух недель назад, – Антон сам не верит в то, что говорит, но действительно, с того самого перекура в квартире, из-за которого боль в горле усилилась стократно, он и не вспоминал про сигареты до сегодняшнего дня. Антон, который курит с шестого класса, который столько раз пробовал бросить, что и не счесть, который много раз пытался и каждый раз срывался, лишь увеличивая дозу. Антон, который выкуривал пачку в день, не курит уже больше двух недель. Позов смотрит на друга шо-с-тобой-творится взглядом и щурится с каким-то странным недоверием, а у Шаста на губах против воли расцветает широкая улыбка. Он хлопает себя по карманам шортов, находит в них запечатанную плотной пленкой синюю пачку и победоносно поднимает ее вверх, словно Олимпийский огонь. Сам себе не верит, ведь успел уже смириться с неискоренимостью вредной привычки, а тут вот. Так просто. – Вот. Я купил ее накануне своей болезни, но так и не начал. Охуеть. – Тоха, ты куришь с двенадцати лет, – Дима снова затягивается, осматривая парня с ног до головы, говорит медленно, словно Антон не курить бросил, а как минимум из психушки сбежал. Он вообще по натуре скептик, и частенько ставит все под сомнение, но Шаст не может на него обижаться, ведь сам бы никогда не поверил, что такое вообще возможно. – Курил столько лет и вот так просто бросил? У них в Воронеже частенько бывает, что ребята рано начинают курить, и тут уж ничего не поделаешь: не повезло Антону с близким окружением. Он поддался уговорам одноклассников попробовать, а в конечном итоге быстро подсел, и даже Дима, как его негласный старший наставник, не сумел отвадить его от пагубной привычки, что быстро пустила корни в детский организм. И, к своему же стыду, Антон впоследствии сам стал причиной того, что подсел и Поз. – Да я сам в ахуях, – Антон все еще держит запечатанную пачку в руках, анализируя реакции своего организма. Он бросал с шестнадцати лет, когда мозги начали вставать на место и в нем крепло понимание, что курение не добавляет ему крутости. Бросал в восемнадцать, когда не смог пробежать кросс на первом курсе универа. Бросал в двадцать один, когда курение начало приносить больше неудобств, чем кайфа. Ему не помогали ни таблетки, ни конфеты с семечками, ни глупые советы из Интернета. А загадочный шатен по ту сторону экрана помог. – Бля, Дим, как это вообще возможно? – Даже не знаю, малой, – мужчина усмехается и докуривает свою сигарету, стараясь выдыхать дым в другую от друга сторону, а Антон копается в себе, пытаясь найти причины столь резких перемен в его организме. Как его неизлечимая зависимость оказалась в итоге совсем уж ничтожной? Почему жизненно важный никотин перестал быть таковым? – И что, вообще не тянет? Позов протягивает парню свою открытую пачку, в которой остается всего несколько сигарет, и Шаст прислушивается к своим желаниям. Представляет горький вкус табака во рту, воскрешает едким дым, вдыхаемый в легкие, и с облегчением понимает, что все. Баста. Больше не подсасывает под языком, не трясутся руки, пропала легкая лихорадка, что преследовала каждое его желание перекурить. Не хочется. К Арсению хочется до рези в глазах, Димку обнять хочется, но курить больше не хочется. Совсем. – Вообще нет, – Антон потрясенно выдыхает, и чувство освобождения от столь тяжелой ноши его буквально окрыляет. Он думает, что негоже сдерживать благородные душевные порывы, и все-таки сгребает друга в крепкие объятия. Он притягивает Поза к себе, обвивает его своими длинными руками и хлопает того по спине, пытаясь поделиться с ним хотя бы частью того счастья, которое застало его врасплох. – Бля, охуеть. Антон почти смеется и, получив пару тычков под ребра, наконец выпускает мужчину из тесного плена своих длинных щупалец, увешанных извечными металлическими браслетами. Потом думает немного и все-таки смеется, громко и искренне, отпуская себя, потому что, кажется, сумел победить многолетнюю привычку, практически не прилагая к этому никаких усилий. – Ну ты уникум, конечно, – Поз осматривается, не находит урну поблизости и уже отработанным за много лет движением тушит докуренный бычок о подошву кроссовок. Тихо посмеивается рядом и хлопает друга по плечу, потому что ну а как иначе? Стоит, смотрит на Шаста снизу вверх и так же широко улыбается, пусть и сам безуспешно пытается бросить уже несколько лет, ведь он действительно рад за друга. – Не хочешь к нам в лабораторию? Будем на тебе опыты ставить. – Сам на себе опыты ставь, – Антон беззлобно смеется и кивает в сторону выхода из двора. Они договорились зависнуть в ближайшем к Диминому дому баре, и это был компромисс для двоих: Шаст перся два часа к другу на район по лютой жаре и мясорубке из потных людей в общественном транспорте, а тот выделил несколько часов вечера перед утренним дежурством. – Погнали? Или тут и продолжим? – Ну, если ты с сигаретами и страх сжариться на этом пекле решил бросить, то лучше без меня, – Позов коротко хохочет и предпочитает проигнорировать закатившего глаза Антона. Он кивает и первым выходит из прохладного укрытия плотного куста, осматривая двор на наличие хоть какой-нибудь урны еще раз, но все безуспешно. Коммунальщики, по всей видимости, живут в мире самоиспаряющегося мусора. – Заскочим за водой? А то я чуть не помер, пока до тебя добрался, – Антон выходит следом и снова попадает в жар раскаленного за день асфальта. Парень чувствует, как при любом его движении футболка предательски липнет к мокрой спине, а одна из особо настойчивых капель пота решает совершить увлекательное путешествие от лопаток до копчика Антона, заставляя того неприятно морщиться от ненавистной щекотки. – Если я ща не попью, я засохну, как вон то дерево. – Так ты опоздал уже, братан, – Позов иронично приподнимает бровь и держит серьезное лицо, но точный тактический тычок Антона в плечо заставляет его засмеяться. Шаст вытирает мокрый лоб и зачесывает назад успевшую нехило так отрасти челку, которую в такую жару в пору уже и обрезать, но Антон не торопится, вспоминая, как Арс любит играть с его волосами. Ради такого он может и потерпеть. Они спускаются по лестнице и идут в сторону ближайшего магазина, пока Шаст мнется и пытается придумать, с чего начать важный и нужный ему разговор. Парень толком и не понимает, почему так волнуется, ведь Дима всегда был тем, для кого никогда не нужно было подбирать слова. Он всегда понимал его с полупинка, помогал находить решения и выходы из самых, казалось бы, непроходимых ситуаций, но Арсений… Антон не знает, как Поз отнесется к его желанию вернуть мужчину, особенно после всего, что у них произошло. Дима сам втягивает его в нейтральное обсуждение последнего футбольного матча и ближайших перспектив любимой команды, и на какое-то время парень позволяет себе забыться. Он правда успел соскучиться по другу и по отсутствию постоянных загонных мыслей в своей голове, поэтому отодвигает волнующую его последние месяцы тему и разрешает себе подольше насладиться моментом легкого дружеского общения. С наступлением взрослой жизни и появлением в ней работ они стали видеться значительно реже. Дима и раньше был не особо тусовочным человеком, но медицина внесла в его и без того плотное расписание свои коррективы, из-за которых свободного времени у мужчины значительно поубавилось. Он частенько пропадает на дежурствах, пытаясь заработать больше денег, и выходные у них теперь редко совпадают. К тому же, они с Катей давно женаты и начинают потихоньку планировать детей, поэтому Шаст на правах их поверенного первенца предпочитает свалить с горизонта и лишний раз не отсвечивать. Но сегодня Антону повезло выловить Позова на выходном, поэтому он поспешил воспользоваться моментом и позвать друга на пару часов в ближайший бар. Юноша даже согласился приехать к нему на район, чтобы только сократить временные затраты мужчины на эту встречу, потому что сам Антон решать свои проблемы уже не вывозит. Ему срочно нужен взгляд со стороны, иначе его потекший чердак точно сдастся и опрометчиво рухнет вниз. Он рад возможности выпить с лучшим другом, ведь только так сможет поставить свои мозги на место. Он сам толком не понимает, на что пытается решиться и что хочет сделать, и надеется, что Дима поможет ему разобраться если не во всей ситуации целиком, то хотя бы в себе. В отношении Арсения Антон не может мыслить здраво, он слеп и не объективен, но будет ли объективен Дима после лицезрения раздавленного Антона на полу в разводах собственной крови? Антон четко знает только одно: он не собирается отступать. Он намерен дойти до конца и выудить из мужчины четкий, конкретный ответ об их взаимоотношениях. Он знает, видит, что что-то значит для Арсения, что тот уже даже в себе перестал отрицать эти чувства, но Попов решил сменить тактику и ушел в отказку, резко перестав понимать все намеки и прикидываясь непонимающим дурачком. Шаста каждый раз переебывает внутри от злости, когда Арс специально уходит от ответов. Смелости на прямые вопросы у парня все еще не прибавилось, так что злиться здесь можно только на себя, но мужчина тоже никак ему не помогает, предпочитая отсиживаться в собственной неприступной крепости, как сраная диснеевская принцесса. Сидит и смотрит на жалкие попытки Антона пробить оборону и взять эту самую крепость нелепой осадой, а выходят подобные военные кампании у Антона из рук вон плохо. – Шаст, прием, ты где летаешь? – Позов трогает Антона за плечо, усаживаясь за небольшой круглый стол у большого окна в пол, и сдвигает ненужные пластиковые рекламки в сторону. Одной рукой раскладывает на столе картонные подставки под стаканы и ставит на них свое пиво, а после складывает руки на груди и с усмешкой на губах смотрит на друга, который залип у края столика. – Неужели я настолько плохой рассказчик? – Ага, – Антон кивает на автомате и смотрит в большое окно, за которым находится довольно оживленная для спального района улица. Погрузившись в свои мысли, он замечает, что что-то не так, только когда Дима начинает откровенно ржать. Шаст выпадает из транса, виновато улыбается и, громко отодвинув металлический стул, наконец усаживается, проводя рукой по лицу. – Бля, Поз, прости. Я, кажется, отключился ненадолго. – Главное, чтобы не как в прошлый раз, – Дима, сам того не осознавая, неприятно колет в болезненное воспоминание, беззлобно, но Антона все равно передергивает. Сильнее всего на свете парень хочет вычеркнуть из своей памяти тот злосчастный вечер, в последствия которого было втянуто слишком много дорогих ему людей, но обстоятельства ему упорно не дают забыть о собственной слабости. – И что ты еще в сознании. Шаст предпочитает оставить реплику друга без ответа, потому что ну а что сказать? Поз имеет полное право осуждать его, ругать или злиться и будет прав, потому что сам Антон никому не пожелает того, во что втянул тогда Диму. Он молча благодарен другу, которому в очередной раз пришлось разгребать за ним тонны дерьма, который в очередной раз не бросил его, а примчался по первому, страшному зову. Антон вовек с ним не расплатится. В помещении бара царит приятная прохлада, созданная ценнейшим этим летом кондиционером, и Шаст откидывается на спинку неудобного стула, блаженно выдыхая. Посетителей, кроме них, еще двое: видимо, в такую жару люди предпочитают сидеть по домам, но отсутствие людей играет им только на руку, а парочка, спрятавшаяся в самом углу большого помещения, им точно не будет мешать. Антону нравится место у окна, за которым мелькают случайные прохожие. Телефон в кармане Антона тихо вибрирует, и спустя несколько секунд юноша понимает, что обычным сообщением абонент решил не ограничиваться. Парень вытаскивает мобильный из кармана и спешно сбрасывает звонок, но яркую фотографию красивого мужчины, игриво позирующего около фонтана, сложно не заметить. Шаст пишет Арсу короткое сообщение и телефон откладывает, пока Позов многозначительно хмыкает. – Тох, не тяни кота за причинное место, – мужчина делает первый глоток терпкого темного и складывает руки на груди, также откидываясь на спинку. Он требовательно смотрит на парня, но прочитать его мысли сложно, поэтому Антон сдается на милость многолетней дружбы и решает не юлить. – Выкладывай, чего хотел. – Я попал, Поз, – парень не без усилий игнорирует короткую вибрацию повернутого экраном вниз телефона и глаз от друга не отводит, стараясь быть как можно более убедительным. Он понимает, что спалился совсем уж нелепо и по-детски, но в целом рад хотя бы такому началу разговора. Парень проводит ладонями по лицу еще раз, но облегчения его хаотичные движения так и не приносят. А еще он правда любит трогать котов, но совсем не в том смысле. – Это я уже понял. Арсений? – вопрос, очевидно, риторический, но Шаст все равно кивает головой и опускает ее вниз, боясь увидеть в глазах Димы жалящее осуждение. Он и сам понимает, что ведет себя откровенно жалко, но его чувства к Арсу в разы сильнее гордости, о которой на время приходится забыть. Сможет ли Поз его понять? Антон делает глоток и смачивает пересохшее горло, оттягивая неизбежное. – Я так понимаю, от той поездки в Питер ты уже отошел? – Хэй, Дим, не злись на него, – Шаст ничего не может с собой поделать. Защищать честь того, кто обидел тебя до пьяного дебоша, сложно, но парень знает, что по-другому не может никак. Он понимает, как выглядит ситуация со стороны Димы, и на его месте тоже отговаривал бы себя от отношений с таким человеком, но Арсений ведь не такой, просто ошибся один раз. Каждый из нас ошибается. – Ты его не знаешь. – А ты знаешь? – Позов настроен решительно и к стоящей на столе закуске даже не притрагивается. Он сидит со сложенными на груди руками, смотрит на кучерявый затылок друга, который упорно избегает встречаться с ним взглядами, и терпеливо ждет объяснений, с которыми Антон непозволительно медлит. Мужчина его не торопит, но дыхание определенно становится жестче. – У него на это были свои причины, – Антон сам понимает, что звучит совершенно неубедительно, и Дима злобно фыркает на глупое, наивное заявление Шаста, кладет руки на колени, сидит, берет в руки стакан с пивом и делает еще один глоток. Парень глаз от собственных коленей не отрывает и от нервов перебирает в руках звенья металлического браслета. – И ты так просто его простил? – нотки раздражения все же просачиваются во внешне спокойную речь Димы, и на этот раз Антон поднимает на него взгляд, полный решимости стоять до конца. Внутри него поднимается буря, ведь простить Арсения для него и правда было не так просто. Неужели Поз настолько в него не верит? – Просто потому что на это были причины? – А кто сказал, что было просто? – Ну ты же мне совсем ничего не рассказываешь, – возмущенный выдох невольно вырывается из мужчины, а Антон только сейчас замечает, насколько обычно спокойного Позова зацепила ситуация с Арсением. Он всегда считал, что в первую очередь это его проблемы с Арсом, и другим до них не должно быть никакого дела, а о том, что они настолько разозлят Диму, Антон догадаться не мог. Антону становится стыдно. – Ты так и не рассказал, что у вас вообще произошло и почему мне тебя из бессознанки пришлось откачивать и квартиру твою по кусочкам собирать. Антон никому не рассказывал о случившемся, ведь так было проще переживать едкие ранящие эмоции, но Дима, который нашел его в бреду на полу раскуроченной квартиры, определенно заслуживает правды. Может, рассказав все от начала до конца, Шасту удастся убедить мужчину изменить свое мнение об Арсении? Вдруг он сможет увидеть то, что видит Антон? Антон тяжело вздыхает, ведь делиться с кем-то Арсением сложно. Да, безусловно, хочется поговорить, рассказать, обсудить, посмотреть на происходящее с точки зрения другого человека, но это же Арс, его Арс, только его личное и сокровенное. А если Дима не сможет его простить? Как он будет жить в невозможности познакомить между собой двух главных людей его жизни? Антон задолжал другу откровенный разговор. Он давно хотел рассказать Диме про Арса, давно готовил себя к этому, тем более, что тот частично был в курсе его увлечений, но мужчина сначала был занят подготовкой к конференции, а потом случилась та злосчастная поездка в Питер. Позов предоставляет ему прекрасную возможность высказаться, и, вздыхая, Антон глотает пиво и отчаянно этой возможностью пользуется. Сбиваясь и перескакивая с темы на тему, Антон рассказывает другу все: и про поездку, и про ночные разговоры на кухне, и про сон на одной просторной кровати. Про вечерние питерские прогулки, про многолюдные бары и, украдкой, отчаянно задыхаясь и краснея от смущения, про случившееся в лифте чужого города. В подробности не вдается, но Дима из понятливых и не просит, без них все прекрасно понимая. Рассказывает про прощание на вокзале и дорогу обратно, которая пронеслась для влюбленного уставшего Антона одним мгновением. Дима хмурится, когда слушает происходящее после. Почти рычит, когда Антон пересказывает их диалог с Арсением и его слова, и даже заверения Антона, что мужчина тогда соврал и на самом деле все было по-другому, ситуацию совсем не спасают. Позов злится. Качает головой, когда юноша всячески оправдывает Попова, но терпеливо молчит, давая другу право закончить и высказаться. Спрашивает только, почему Антон сразу ему не позвонил, на что получает лишь виноватый опущенный взгляд. А что сказать? Что Шаст думал, что взрослый мальчик и справится сам? Что совсем обезумел и потерял голову от обиды и гнева? Что позволил себе потеряться в чужом человеке и не сумел выбраться из него? Дима и без его глупых оправданий все прекрасно понимает. Поджав губы, Позов слушает про письмо с подарком и приезд Арсения в гости, но, глядя в горящие глаза Антона, понемногу начинает оттаивать. Суровое лицо смягчается, и пусть он все еще ворчит, что нужно «поговорить с твоим этим актеришкой по-мужски» и что «так дела не делаются», Антон видит в нем готовность строить конструктивный диалог. Дима запоздало спрашивает про здоровье и сокрушается, что не смог приехать навестить больного друга, но Шаст смеется и шутит, что Поз тогда испортил бы им всю малину. – Не знаю, Шаст. Все равно он какой-то мутный тип, – Дима качает головой и допивает первый бокал пива, с сожалением заглядывая в пустоту стеклянной тары. Антон не выпил и половины, поглощенный эмоциональным рассказом, поэтому теперь спешит нагнать разницу состояний и смачивает пересохшее от долгих разговоров горло. Дима жестом просит бармена подойти к ним. – Не нравится он мне. – Ты просто его не знаешь, – Антон едва не давится пивом: так быстро старается переубедить друга в обратном. Парень откашливается и виновато пожимает плечами под тихий смех Позова, который заказывает у подошедшего бармена еще по бокалу пенного. Да, прав Дима: одним пивом они точно вряд ли обойдутся. – Вам обязательно нужно познакомиться. На самом деле он не такой, он… – Другой, ага. Где-то я уже это слышал, – мужчина включает привычного скептика (ага, как будто он когда-нибудь его выключал) и качает головой, закидывая в рот горсть соленого арахиса. Антон хрустит чесночным сухариком из черного хлеба и некультурно для общественного места облизывает пальцы. – Да мне и знакомиться с ним не нужно, чтобы сказать, что налицо у него типичный кризис среднего возраста. – Серьезно, Поз? В тридцать один? – И что ты на меня так смотришь? – Позов отвечает вопросом на вопрос и вопросительно кивает на удивленный взгляд Антона, пока тот раздраженно дергает ногой под столом. Парень когда-то давно читал про то, что мужчины около сорока периодически впадают в депрессию и ищут приключений, но чтобы Арсений в свои тридцать занимался чем-то подобным? – А ты думал, что он только в сорок пять бывает? – Ну, типо того, – Шаст тихо бурчит ответ себе под нос, пристыженный собственными узкими познаниями. Он ведь даже не рассматривал вариант, что у Арсения могут быть какие-то психологические проблемы. Он думал, что мужчина просто кокетничает насчет своего возраста и специально напрашивается на комплименты, но никогда не складывал воедино его ненависть к работе, ненависть к своему возрасту и сумасбродство воедино. – Переоценка жизненных ценностей, тоска по упущенным возможностям, отражение в зеркале, которое навевает грустные мысли о неумолимо ускользающей молодости, и сумасшедшие поступки в попытках эту самую молодость ухватить за хвост, – Дима швыряет в Антона заученные из учебника симптомы, пока парень медленно обтекает на стуле, – и это лишь часть признаков. Вот и скажи мне еще, что не узнал в них своего дорогого Арсения. – Ничего не понимаю, – когда Поз заканчивает длинный список перечислений, Антон пытается сложить в голове два плюс два. Он и правда буквально в каждом слове узнает Арсения, но ведь такого же не может быть. Какой кризис в тридцать один? Он же еще такой молодой! Финансовый, разве что, но это скорее по части Антона будет. – Дим, ну тебе же тоже тридцадка. Но ты же нормальный. – Так у меня и в жизни все просто прекрасно, – довольный мужчина совершенно скотски улыбается, упиваясь собственным превосходством над ненавистным ему Арсением, но Антон и не думает его осуждать: Дима для своего счастья пашет за троих, как папа Карло. Он заслужил. – Жена, работа, планы на будущее. А у твоего дражайшего нет ни хрена, и работка, честно говоря, так себе. Слушай, средний возраст кризиса, по статистике, от тридцати трех до шестидесяти, и многое зависит от внешних факторов, сам же понимаешь. Он работает в довольно специфическом сегменте, а их профессия тоже накладывает свой отпечаток. Не удивляйся. – И что, ты хочешь сказать, что я для него тоже попытка сбежать от реальности? – Антон соображает медленно, но лучше бы не соображал совсем, потому что картинка в его голове вырисовывается совсем уж печальная. Если Дима прав, а у Шаста нет поводов ему не доверять, то перспективы отношений с Арсом у него максимально расплывчатые и сомнительные. – Молоденький пацан, который заставляет его чувствовать себя желанным? Намекаешь, что я просто игрушка для него? – Заметь, ты сам это сказал, – Дима редко позволяет себе яд в общении с Антоном, ведь всегда воспринимал его как своего подопечного, как младшего брата, но, видимо, обида за друга действительно будит в нем низменные реакции. Шаст искренне ценит заботу и его неравнодушие, но пока он совсем не помогает делу своей чертовой правдой. – А я ничего не имел в виду, просто констатирую факт. – И что теперь? – Антон окончательно теряется. В фактах, в воспоминаниях, в себе и в собственных чувствах. Он не понимает, что теперь делать. Прав ли Дима, или это простое стечение обстоятельств? Стоит ли добиваться внимания Арсения и стоять горой за их отношения, если тот не воспринимает его серьезно, а просто спасается от скуки и пытается продлить свою молодость? – Он наиграется и бросит меня? Ты на это намекаешь? – Это уже тебе решать, стоит ли игра свеч, – Дима равнодушно пожимает плечами, слишком глубоко погрузившись в свою обоснованную злобу, но потерянное состояние Антона приводит его в чувство и заставляет вернуть в себя человечность. Он перегибается через стол, находит руку Антона и заставляет того поднять глаза. Голос заметно потеплевший, и Шаст понимает, что тот хочет для него только лучшего, но внутри все равно болит. – Я не намекаю, Антош, я лишь хочу тебя предостеречь, чтобы в следующий раз мне не пришлось ехать уже в морг. Страшные образы возможного будущего, разделенные на двоих, зависают над столом удушающим напоминанием тленности и сущности бытия, и пока Антон молчит, Позов ничего не добавляет. Он и так сказал больше, чем, наверное, стоило, но в этом весь Дима: он не будет юлить или врать, чтобы тебе было хорошо, он будет говорить правду и ничего кроме, потому что даже самая горькая правда способна спасти от необдуманного поступка. Ну, или хотя бы очистить совесть говорящего, если все-таки решишь игнорировать голос здравого смысла. Бармен приносит им еще по бокалу пива, и, пока Дима расплачивается, Антон уходит в себя. Тяжелое послевкусие разговора горечью оседает на искусанных губах, и он сильнее всего хочет оказаться сейчас в до боли знакомой питерской квартире с двумя балконами и темной спальней, в которой ничего этого не было. Да, легко не было и тогда, но происходящее теперь с легкостью переплюнуло даже те казавшиеся нерешающимися проблемы. Стоит ли игра свеч? Стоит ли Арсений всех тех усилий, которые Антон положил ради их отношений и которые только собирается положить? Не передумает ли Арс через месяц, если, конечно, согласится попробовать, и не прогонит ли парня, как уже делал ранее? Делал с легкостью, по телефону, не удостоив Антона даже личного разговора глаза в глаза. Трусливо сбежит, заставив Антона собирать себя по кусочкам? Снова. Антон не переживет повторения. Не переживет еще одного такого разговора, не переживет загнанных эмоций, непонимания и невозможности поговорить по душам. Он больше не выкарабкается из этого бесконечного ада нескончаемых вопросов на «почему» и «зачем», не сможет больше доверить свое сердце кому-то, если Арс с легкостью растопчет трепетно доверенные ему чувства. Он не позволит себе полюбить, если Арсений использует его. Антон застывает, переставая даже вертеть в руках браслет. Вот оно. Вот о чем ему говорил Арсений. Вот он – страх довериться снова, страх не выстоять, не пережить повторение предательства. Теперь они в равных условиях, и теперь Антон хорошо его понимает. Вот он, его выбор. Что им делать дальше? Всю жизнь бесконечно прятаться и убегать при малейшей угрозе отношений? Избегать даже намеки на любовь, которая потенциально может их ранить в одном из предрешенных будущих? Добровольно лишить себя даже призрачной возможности найти свое «долго и счастливо», только потому, что кто-то когда-то случайно ошибся? Или все же рискнуть и дать себе шанс прожить счастливую жизнь? – Поз, я правда не могу без него, – Антон не узнает собственный голос. Дима перестает жевать и смотрит на него со зреющей тревогой, пока парень прочищает горло и пытается взять себя в руки. Он вымученно улыбается, вертит в руках полный бокал с пивом и смотрит на белую пену, понимая, что в горло ничего не лезет. Он под завязку полон болезненным, смиренным отчаянием. – Я пытался, правда, пытался оставить его в прошлом, но одно его появление сорвало все мои стоп-краны. Дима рвется что-то сказать, но смотрит на Антона и молча поджимает губы. Не решается. Где-то в его кармане разрывается громкой мелодией телефон, отчего парочка в дальнем углу бара дергается, и мужчина с тихими матами под носом лезет за ним, выключая звук. Он резво сбрасывает звонок и виновато кивает Шасту, откладывая его в сторону рядом с телефоном самого Антона. – Поз, я такой еблан. Сам толком не понимаю, чего я так к нему привязался. Чужой, по сути, человек, но так крепко в душу запал, что никак от него отделаться не могу, – с каждым словом откровение дается все проще, и Антона прорывает. Он словно вскрывает нарыв, что болел не один день, и вываливает разом все признания, все переживания, все страхи на стол, прочь из себя, наружу, избавляясь. – Он нужен мне. Нужен каждый день. Нужно говорить с ним, слушать его голос и тихий смех, видеть яркие глаза и бесконечную улыбку. Это пиздец, Дим. Я полюбил порно-звезду. – Чисто технически, вебкам-модель, – Дима грустно усмехается, пытаясь разрядить обстановку, и Антон следом несмело улыбается, выдыхая. Он открылся, признался кому-то кроме себя, произнес это вслух, и крыша районного бара по-прежнему осталась на месте. Мир не рухнул. И Дима не отскочил от него, как от прокаженного. Сидит вот напротив, только улыбка выходит слишком уж натянутая. – Не знаю даже, что тебе посоветовать, Антош, потому что только тебе решать. Но если ты правда чувствуешь все это, тогда не проеби шанс. Антон чертовски влюблен. Это становится заметно с первого же слова, когда тот начинает рассказывать про Арсения. Даже сейчас, когда он выглядит больше подавленным, чем воодушевленным, у него глаза загораются при одной лишь мысли о мужчине, и Дима это все прекрасно видит и понимает. И Антон понимает. Его чувства пустили корни слишком глубоко, вросли намертво в его внутренности, и даже покореженные этими корнями, они светятся и тянутся к Арсению всем своим естеством. – Я даже не знаю, как к нему подступиться, – Антон говорит медленно, проверяя реакцию Димы на свои слова. Правда ли тот смирился или все еще против такой партии для Шаста? Против, конечно, но Антон же – упрямый баран, с ним проще согласиться, чем пытаться переспорить. Пойдет ли Поз на сделку с совестью, чтобы помочь ему? – За ним ведь тоже целый багаж проблем тянется, на кривой кобыле к нему не подъедешь. Я думал про сюрприз, чтобы выбить его из колеи. Приехать неожиданно, с цветами, там, признаться, все дела. – Ага, а после вы ускачете на розовых единорогах в волшебную страну Трахоляндию, – захмелевший Поз смеется чересчур громко, в очередной раз отвлекая парочку друг от друга, и, получив от них ещё один недовольный взгляд, сбавляет обороты и добавляет уже чуть тише: – Бля, Шаст, ты киношек дешевых насмотрелся? Не забывай, что в жизни все обычно бывает не так красочно. А если его дома не будет? Или у него кто-то будет, а тут ты со своими цветами, как здрасьте. Опять же, цветы? Ты уверен, что это уместно? Как он их воспримет? – Господь Иисус, что ж все так сложно? – Антон стонет и падает головой на сложенные на столе руки, а Дима едва успевает отставить от него бокал с пивом, который еще чуть-чуть – и точно открыл бы филиал пивного моря прямо у их ног на полу. Шаст много думал, как произвести впечатление на Арсения, а вот о таких базовых мелочах совсем не подумал. – Поз, что мне делать? Почему у вас с Катей все так просто? – А кто сказал, что просто? – мужчина снисходительно улыбается и смотрит, прищурившись, на кудрявую макушку. Антон, погрустневший, говорит в стол, не поднимая головы, но многолетний опыт доставания друга из разных состояний не мешает Позу его понимать. – Это только со стороны кажется, что все просто, а на самом деле крепкая семья – это постоянная работа. Над собой, над отношениями. Мы с ней тоже намучались знатно, пока научились разговаривать. Полезный, кстати, навык. Знаешь, вот так, словами, через рот. – Ага, на словах все просто, а у меня при взгляде на него язык отмирает. – Так купи себе запасной, – Позов посмеивается, с высоты своего опыта глядя на наивную, неопытную молодость. – Шаст, искренние разговоры – ключ к счастливой совместной жизни. Все нужно проговаривать, все проблемы, все недовольства и замечания, иначе риск накопить кучу проблем и лопнуть в итоге воздушным шаром возрастает в сотни раз. Научитесь говорить наконец друг с другом. И ты, и ему передай. А про то, что сделать, не знаю, делай то, что понравилось бы тебе. Самый верный способ. – Я боюсь все испортить. Что если я прижму его к стенке, а он снова нагрубит и сбежит? – Антон поднимает голову и упирает подбородок в сложенные ладони. Говорит из-за этого почти невнятно и выглядит совершенно несчастным, как маленький, брошенный на улице побитый котенок. – Давай только без агрессии, Дим. Я все понимаю, просто гипотетически спрашиваю. Я ж никогда толком-то и не влюблялся, все как-то само приходило. Ирка была, но та сама все решила, таскала меня за собой, а когда надоело, бросила. – Тогда прижми его так, чтобы ему понравилось, – мужчина проглатывает едкие замечания и уходит в привычную стезю юмора, пошло играя бровями, вот только Шасту совсем не смешно. Он укоризненно смотрит на друга, хмурит брови к переносице, и Поз пожимает плечами: – Ну а что мне тебе еще сказать? Любовь – штука сложная, но, конечно, прекрасная. Попытаться ты можешь в любом случае, ничего ведь не теряешь. Нет так нет, значит, не полезешь больше. А вдруг да? Не спросишь – не узнаешь. Как говорится, не попробуешь – не попробуешь. – Да ты прям мастер, Поз, – Антон тяжело выдыхает и позволяет себе короткую улыбку, потому что правда устал переживать. Последние месяцы он живет в постоянном напряжении, контроле, бесконечном анализе собственных и чужих поступков. А еще он устал бездействовать и ждать у моря погоды. Поз ведь прав: что он теряет? Отказ, конечно, слушать неприятно, но если из-за этого иррационального страха он упустит желанное согласие? – Мастер нелепых поговорок, вот ты кто. – Да, я такой, – Позов разворачивается немного вбок и гордо поднимает голову, а вместе с ней и бокал на вытянутую руку, из-за чего едва не опрокидывает его на себя. Ловит в последний момент, ставит на стол, отделавшись лишь малыми каплями на темной столешнице, и едва сдерживает рвущийся наружу смех. Шаст наблюдает за метаниями друга и сам смеется, потому что Поз, как и он, никогда грацией не отличался. Антон смеется до колик в животе, снимая копившееся днями напряжение. Отсмеявшись, они откидываются на спинки стульев, и, пока Дима вытирает выступившие слезы, Шаст тянет руку к своему пиву. Прохладное пенное успело нагреться за время их длинного разговора, но от этого оно не стало менее вкусным, поэтому Антон салютует Позу своим бокалом и начинает пить. Дима всегда спасает его, как бы глубоко в своих проблемах парень ни погряз. С ним легко и хорошо, пусть и не всегда приятно слышать правду, но Шаст счастлив иметь такого замечательного друга. И пусть они общаются не так часто, как хотелось бы, но Антон знает точно: он всегда может на него положиться. И он всегда будет для него рядом. Мыслей в голове много, и они давно не могли найти себе выход, поэтому расслабленного Антона тянет поговорить. *** Шаст стоит около смутно знакомого ему подъезда и уже минут пятнадцать мнется на одном месте, не решаясь позвонить в квартиру. Не решается даже набрать нужный номер телефона, потому что посланные ранее на хер страхи нежданно-негаданно вернулись и настойчиво требуют сатисфакции. Антон за время своей импровизированной паузы успевает постоять около входа во двор, подойти к двери, занести палец над нужной кнопкой, спуститься и потупить для начала, потому что а вдруг и правда не вовремя? Забитый до отвала рюкзак стоит на ближайшей скамейке, опасно кренясь на одну сторону, пока в руке тлеет вторая воображаемая сигарета, ведь Антон никак не может придумать, чем занять освободившееся от сигарет время. Другую руку прожигает небольшая, тщательно запечатанная коробочка, которая пусть и спрятана в крафтовый непрозрачный пакет, но, по ощущениям, буквально кричит одним лишь видом о своем содержимом. Антон невероятно близок к тому, чтобы собрать все свои манатки и умотать обратно в Москву на ближайшем поезде, а еще лучше сразу в Воронеж поближе к маме с бабушкой. Он уже жалеет, что не послушал мудрых советов Димы и не предупредил Арсения о своем внеплановом приезде, из-за чего ковыряет носком кроссовка тротуарную плитку и чувствует себя последним дураком. Захотел, блин, сюрприз сделать. А вдруг его дома нет? Или, что еще хуже, вдруг он там не один? Вдруг Антон ошибся или неправильно все понял, и у Арса действительно кто-то появился за время их необщения? И что тогда делать Антону со всем этим добром, что он припер на своем горбу? А еще Арсений может банально быть занят, работать, например, и отвлекать его от работы вообще последнее дело. Вряд ли Арсений подскочит прямо посередине эфира, чтобы с голой жопой открыть ему дверь, и прервет свое выступление ради него. Хотя вот насчет голой жопы, конечно, вкусненько было бы, но увы и ах. На нее еще заработать надо. Шаст смотрит на часы, которые показывают практически двенадцать дня, и объективно понимает, что мужчина вряд ли занят работой сейчас – он вообще редко работает днем, – но много разных «а что» и «а если» навязчиво вертятся в голове, нагоняя тучи сомнений на и без того смурного юношу. Антон накручивает в руках мобильный телефон, который спустя пятнадцать минут его телодвижений успевает нагреться от тепла его потных ладоней, а заодно и себя минута за минутой, топчась на одном месте. По-хорошему, парню ничего не стоит набрать нужный номер и предупредить Арсения о своем прибытии хотя бы сейчас. Ну вот что он теряет? Что случится, если Арс ему не ответит? Будет неприятно, конечно, но по сути своей, не случится ничего страшного, если мужчина не пустит его к себе. Ну да, придется немного подождать на улице, чем Антон, собственно, и так занимается, или, на крайняк, всегда можно снять номер в отеле или хостеле. Не сахарный, чай, не развалится он от одной ночи не в своей кровати. Ну в целом и так не своей, но это другое. На улице стремительно темнеет, и от привычного яркого солнца, которое всю дорогу слепило забывшего солнечные очки Антона, не осталось и следа. Густые облака наплывают друг на друга, сталкиваясь и образуя своим симбиозом темные грозовые тучи, а поднявшийся ветер гоняет по земле жухлые листья, попадавшие с деревьев. Ветер безжалостно гонит серые кучные тучи на затихший город, пока они с завидной тщательностью закрашивают голубое небо в черный бездонный океан надвигающейся бури. Чуткие ноздри Антона улавливают знакомый с детства легкий запах озона, который сейчас не сулит ему ничего хорошего. Если в ближайшие полчаса он не решит свой жилищный вопрос, то рискует вымокнуть ко всем чертям и мерзнуть на улице, как побитая бездомная собака, а вот в таком виде соваться к Арсению и орать «Сюрприз!» хочется меньше всего. Нужно что-то решать, сейчас или никогда. Антон поднимает бумажный пакет на руки и снимает блокировку с телефона. Смотрит мгновение на знакомое фото абонента и сразу жмет на кнопку вызова, не давая себе шансов передумать. Прикладывает телефон к уху и молится всем известным и неизвестным богам, чтобы Арс все-таки оказался дома, ведь столкнуться с проливным дождем в чужом городе, имея из защиты только маленький хлипкий зонтик да набитый всяким рюкзак, совсем не хочется. Антон слушает долгие протяжные гудки и благодарит службы заказа такси, что без приключений сумело доставить парня в нужное место, не имея даже точного адреса: у Шаста в запасе были только обрывочные воспоминания вечерней дороги до дома Арсения на машине, короткие картинки их пешей прогулки в ближайший магазин и скомканные описания самого района. Благо, женщина за рулем оказалась местной и быстро сообразила, что к чему. – Доброе утро, страна! Ты что, только проснулся? – у Антона сердце падает вниз и, по всей видимости, выпадает прямиком в канализацию, ведь все внутри него замирает: голос Попова бодро звучит в трубке, но отбивается непривычным эхом. Парень слушает гулкие шаги на фоне, как ему кажется, лестницы подъезда, и гадает, где же шляется Арс и почему не поехал на лифте? На лоб падает первая прохладная капля. Антон безуспешно пытается спрятать бумажный пакет за пазуху. – Вообще-то, я уже давно проснулся, – он искусственно бодрится, пытается казаться нейтральным и все же не упускает возможности поспорить с Арсением: мужчина частенько подшучивает над его «нездоровой» любовью долго спать. Антон по выходным сова, а по будням дятел, потому что один хрен знает, зачем придумали так рано ходить в офис, и искренне не понимает, почему его желание поспать до полудня в законный выходной вызывает у людей столько негодования. – И уже успел много куда сгонять. – Это куда же? – Арсений слышится запыхавшимся и часто дышит в трубку, но даже сейчас неизменно широко улыбается. Удивляется совсем искренне, а дыхание сбивается от быстрой ходьбы, и Арс чудится таким очаровательным с раскрасневшимися щечками, что хочется тут же рвануть ему навстречу и целовать, целовать, целовать… – Антош? – К тебе, – Антон выпаливает как на духу и замолкает в напряженном ожидании. Что Арс вообще о нем подумает? Что Шаст – озабоченный маньяк, который караулит его у его собственного дома? Он изо всех сил надеется, что Арсения не напугает его спонтанное желание застать его врасплох, и задерживает дыхание, когда видит открывшуюся входную дверь подъезда. Арсений выбегает из него и тут же поворачивается в другую сторону, совершенно не замечая Антона. Это вообще как так-то? – Хэй, Арс! Обернись. Арсений застывает на месте и медленно поворачивает голову сначала в одну сторону, потом в другую. Оборачивается на каблуках, замечает знакомую долговязую фигуру застывшего от волнения Антона, и на губах снова расцветает та самая лучистая улыбка с невероятными ямочками, а глаза горят удивлением и, хотелось бы Антону верить, счастьем. Господи, как же он скучал по нему. Мужчина буквально подлетает к Антону, на ходу сбрасывая звонок и пряча телефон в карман, а тот лишь успевает в последний момент спрятать пакет за спину. Арс врезается в худое тело парня крепкими объятиями, прижимая того к себе так сильно, как только может, и, была б его воля, кажется, поднял бы того от земли. Антону трудно дышать, у него из легких выбило весь воздух, но он уже даже не гадает, от объятий мужчины или от ощущения близости любимого тела. Нос забивает любимым запахом парфюма, и Антон на мгновение прикрывает глаза, опуская руку на чужую поясницу. – Ты вообще какими судьбами? Надолго? Чего не предупредил? Блин, я так рад тебя видеть, – Арсений сыпет вопросами и не может отлипнуть от Антона, хоть они и стоят во дворе многоквартирного дома, но Шаст и не думает протестовать, размашисто поглаживая напряженную спину влажной ладонью. Он тоже рад. Улыбается в пушистую макушку и дышит, дышит, пытаясь надышаться на век вперед. – Да вот, сюрприз решил сделать. Арсений мягко отстраняется и смотрит так, что Антону хочется поскорее сердце вынуть из груди: оно заходится и сдавливает грудную клетку железным обручем непередаваемого счастья, от которого хочется выть и кричать. У него голова идет кругом от происходящего, а бурлящие внутри эмоции буквально сбивают с ног своей обезоруживающей силой, и парень чувствует, как предательски подрагивают его коленки. Арсений буквально сводит его с гребанного ума. Вторая капля падает Антону на руку, пока в отдалении слышится первый несмелый, но ощутимо громкий раскат грома, предвещающий серьезную бурю. Они оба оборачиваются в сторону источника шума, коротко переглядываются, после чего Арсений лезет в карман. – Слушай, мне нужно сгонять в студию, я там камеру свою оставил. Квартиру помнишь? Я туда и обратно, вернусь быстро, не волнуйся. Располагайся, а я скоро приеду. – Арс, я… – Антон тормозит с протянутой рукой, и Попов сам вкладывает скромную связку ключей ему в ладонь. Они гулко звенят о металлические кольца, приводя Антона в чувство, и горячую кожу обжигает непривычный холод ключей от чужой квартиры. Шаст сжимает их в ладони и, пока ребристая поверхность впивается в огрубевшую кожу, думает лишь об одном: Арс настолько ему доверяет, что готов пустить в свою квартиру. – Не переживай, располагайся. Можешь брать все, что хочешь, ни о чем не переживай, – Арсений улыбается, но его отвлекает звук пришедшего сообщения. Он лезет в карман за телефоном, читает короткое уведомление на заблокированном экране и хмурится, осматривая пустой двор. На потемневших стеклах очков Арсения появляются первые мелкие капли. – Черт, такси уже приехало. – Ты не на машине? – Антон искренне удивляется, ведь Арсений как никто другой любит свою машину, а вот такси как раз предпочитает избегать. Опять же, если ты торопишься, логичнее ехать как раз на личном авто, да и в дождь коэффициент в такси просто бешеный, так что причин такой странной поездки парень найти не может. Антон вопросительно приподнимает бровь, глядя на мельтешащего перед глазами Арса. – Она в ремонте, – Арсений в очередной раз поворачивает голову в сторону единственного выезда из двора и видит подъехавшую к шлагбауму машину с заметной желтой наклейкой. Сверяется с цифрами пришедшего сообщения и с облегчением выдыхает, разворачиваясь всем корпусом к подвисшему Антону и касаясь его плеча, скрытого тонкой тканью футболки и байки. – Я полетел. Скоро буду. – Арс, стой, – мужчина успевает пройти несколько шагов, когда Шаст отмирает и ловит Арса на полпути, хватая того за руку. Дождь стремительно усиливается, и вмиг потемневшее небо не сулит оказавшимся волей случая на улице людям ничего хорошего. Антон поднимает глаза вверх и понимает: за десять минут стемнело так, словно на улице не полдень, а десять вечера. Первые крупные капли разбиваются о сухой асфальт, оставляя за собой мокрые темные следы. – Зонт хотя бы возьми. Арсений улыбается, молча кивает и берет протянутый Антоном старенький мамин зонт. Разворачивается и почти бегом вылетает из двора, прикрывая руками как всегда свою идеальную укладку. Шаст видит, как мужчина открывает заднюю дверь, коротко здоровается с водителем и забирается в машину, смотрит до последнего, как машина разворачивается и уезжает, чувствует, как капли барабанят по затылку и как намокает его густая шевелюра. Парень тяжело вздыхает и сжимает в руках непривычно чужую связку ключей с забавным брелоком в виде маленького желтого мишки. Поднимает с лавочки рюкзак, закидывает его на плечо и плотнее кутает пакет под пазуху, который каким-то чудом остался незамеченным Арсением. Медленно идет к подъезду, поднимается по лестнице, все еще сомневаясь в приемлемости сложившейся ситуации, но выбирать не приходится. Становится прохладно. Антон прикладывает таблетку к домофону и тянет на себя тяжелую железную дверь. Проходит в новенький, словно недавно отделанный подъезд с совсем не испорченным за несколько лет ремонтом и думает, что квартира в подобном комплексе явно стоит как две его жизни. Проходит просторный тамбур и с сожалением стонет, читая на дверях лифта табличку «Временно не работает». Бумажный пакет режет руки тонкими веревочными ручками, когда юноша достает его из-под байки. Антон поправляет тяжелый рюкзак, вешает его сразу на два плеча, чтобы распределить нагрузку, перекладывает пакет в другую руку и начинает свое непростое пешее восхождение на двенадцатый этаж. Чувствует себя отважным хоббитом, собравшимся на другой край света, и первые пролеты кажутся ему детским лепетом. Он удивляется, почему вообще перестал ходить пешком, если это так здорово и легко, поправляет на плечах свой огромный рюкзак и на одном своем энтузиазме шлепает дальше наверх. На третьем этаже ему кажется, что он себя недооценивает и что отказаться от вредной привычки действительно было мудрым решением. А еще что бы там Дима ни говорил о пользе регулярного спорта, у Шаста и без него вполне себе неплохая физическая подготовка. Пятый же этаж несет в себе первые сомнения в правдивости его мыслей и стойкости убеждений, когда мышцы ног забиваются от непривычных нагрузок. Годы курения все-таки дают о себе знать неприятным покалыванием в грудной клетке. На седьмом этаже Антон откровенно не чувствует икры и практически ползет по перилам, потому что ноги его, по ощущениям, превратились в тяжелые каменные статуи: такие же древние и пыльные, ведь ими много лет никто не пользовался. На девятом тяжело дышит и скорым массажем пытается кое-как размять онемевшие мышцы, чтобы хоть как-то привести их в чувство. Ноги не гнутся, но он гнет свою линию и идет дальше. На двенадцатом Антон хочет умереть. Бедный Фродо, что же ему довелось пережить? Подъем на самый верх дается Антону неприлично тяжело. Он много раз останавливается прямо посередине пролета, чтобы кое-как восстановить дыхание и попить воды из быстро пустеющей бутылки, и спустя время байка за ненужностью оказывается повязанной на бедрах. За окном по стеклам лупит обрушившийся на город удивительно сильный ливень, к которому через минуту добавляется нехилый такой град. Шаст смотрит на стекающие по стеклопакетам бурные потоки и думает, как же Арс такой погодой будет ехать домой, ведь даже под зонтом выйти из дома и не намокнуть под таким ливнем кажется невыполнимой задачей. Надеется только, что его хлипкий зонт сумеет противостоять погодным невзгодам и что они, как и все сильные дожди, быстро закончатся. Или ему придется отогревать Арса в теплой ванной, а это ничем хорошим точно не закончится. По крайней мере, для его желания не торопить события. Антон часто дышит и топчется на коврике у знакомой двери, пытаясь привести свои ноги в чувство, но те наотрез отказываются нормально функционировать, послав парня в пешее эротическое с такими прогулками. Шаст нашаривает в кармане мобильный и только сейчас замечает, что Арсений успел прислать ему сообщение с номером квартиры. Поднимает глаза вверх и понимает, что все правильно помнит, и неминуемо улыбается, вставляя ключ в замочную скважину. Воспоминания красочными, адскими флешбеками бьют в глаза и накрывают собой пульсирующую голову, стоит только знакомому запаху квартиры Арсения проникнуть в прокуренные за много лет легкие. Антон останавливается на пороге, прогоняя в голове потертую временем кинопленку происходившего здесь в его прошлый приезд, и впервые жалеет, что позволил алкоголю вмешаться в их отношения в определенный момент времени. А вдруг все было бы по-другому, будь они в здравом уме и твердой памяти? Но этого они, к сожалению, уже никогда не узнают. У Шаста сердце стучит в голове и кровь шумит в ушах бурыми потоками, разгоняя адреналин по всему телу. Он уже не понимает, то ли он еще не может отдышаться от тяжелого подъема по лестнице пешком, то ли его так кроет от неудавшегося петтинга в коридоре, то ли сам Арсений в целом взывает в нем такие эмоции. Антон захлопывает за собой дверь и проводит рукой по лицу, тяжело вздыхая. У него не так много времени на осуществление его крайне непродуманного плана, поэтому он стаскивает с ног кроссовки, наспех убирает их в шкаф, потому что как-никак не у себя дома и разводить беспорядок не имеет права, и плетется по памяти прямиком на кухню. По пути бросает взгляд на незакрытую дверь ставшей когда-то его спальни, кровать в которой тщательно застелена сверху светлым покрывалом, и невольно улыбается, выдыхая. Антон понимает, что все складывается для него слишком хорошо, даже лучше, чем он предполагал заранее, и везде, в любой момент времени он ждет подвоха, ведь закон Мерфи никто не отменял, а в жизни Шаста он вообще играет чуть ли не важную центральную роль. Правда, в отсутствие Арсения осуществить задуманное будет довольно проблематично, но Антон радуется возможности произвести эффект неожиданности и не унывает. Где наша не пропадала. Парень оставляет подарочный пакет на диване в гостиной, и улыбка не сходит с его губ. Он обнаруживает на спинке сложенные стопкой домашние вещи Арсения, и это открытие кажется ему таким домашним и интимным, что он с трудом сдерживает в себе тихий радостный писк. Близость Арсения и возможность находиться в его квартире до сих пор потрясают его до глубины души, ведь еще совсем недавно он был просто картинкой на экране его старенького ноутбука, а теперь вот так запросто пускает к себе и отдает ключи. Боги, дайте же сил закончить этот вечер, не ебнувшись чердаком в край. Антон, погруженный в свои мысли, проходит дальше на кухню и ставит рюкзак на один из стульев. Воспоминания происходящего на этой самой кухне преследуют парня буквально на каждом шагу, недоступно следуя за ним шаг за шагом, и он купается в них, как довольный котенок в огромной лохани теплого парного молока. Лыбится, как дурак, и, аллегорично закатав несуществующие рукава, расстегивает молнию рюкзака, который набит настолько плотно, что еще чудо, что она не порвалась. Достает из него и выкладывает на стол куриную грудку, желтый, нарезанный пластинками сыр в пластиковой упаковке, три вида ветчины, какое-то копченое мясо, которое ему настойчиво советовала девушка из отдела, разнообразные овощи и даже маленький багет, который удивительно как не поломался среди всего этого запиханного в маленький рюкзак чуть ли не с ноги добра. Антон брал почти все без разбора, надеясь уже на месте сообразить из этого что-нибудь съестное, но теперь начинает сомневаться в собственной логике. Когда места на столе практически не остается, Шаст начинает складывать продукты вторым слоем и сомневаться в адекватности своей затеи, а многочисленные баночки и коробочки, непрочно уложенные в два этажа, грозятся рухнуть в любой момент на пол. Не лучше ли было бы дождаться Арсения и не рисковать чужой кухней? Гора продуктов с издевкой косится на человека, который за всю жизнь готовил самостоятельно считанное число раз и в душе не представляет, как из всего этого сделать сносный романтический ужин, а банка томатной пасты саркастично кренится вбок и грозит парню кровавым солено-сладким самоубийством. Где был его здравый смысл, когда Антон придумывал этот грандиозный план? По всей видимости, снова вышел погулять и окончательно загулял, потому что никто его так и не остановил: ни на вокзале в ожидании поезда после непозволительно раннего подъема в выходной, ни в магазине на кассе с целой корзиной продуктов, которые не иначе как с божьей помощью поместились в его рюкзак, ни в такси к дому Арсения, которое долго петляло по близлежащим улочкам, пока они случайно не заехали на нужную. В его идеальном плане они должны были готовить вместе, ведь довольно неплохо сработались на кухне Антона, но возможность удивить мужчину своими новыми навыками заставляет Антона идти на рискованные и плохо обдуманные поступки. У девушки на видео все получалось легко и непринужденно, так неужели Шаст не справится с обычной пастой? Он же не совсем косорукий дэбил, верно? Чему-то все-таки научился уже. Антон сомневается всего минуту, а после лезет в шкафчики Арсения в поисках необходимого. Достает из них миски, кастрюлю и сковородку и включает заранее газ. Вытаскивает из полки ножи, снимает доску с сушки и располагается на столешнице, потому что стол все еще занят продуктами. Прилив адреналина в крови придает ему сил и уверенности, и он широко улыбается, представляя лицо Арсения. У него точно все получится. Главное – успеть до его прихода.