Ты запах ночных костров Экстракт любимых всех цветов Надышаться тобой мне жизни всей не хватит Ты пахнешь как пахнет дом Как воздух на берегу морском Надышаться тобой мне жизни всей не хватит*
– Заебись, блядь! Сука, ну просто пиздец. Арсений! Антон злится. Антон в бешенстве. Он заходит в ванную для того, чтобы забрать с раковины забытые после душа браслеты, и ему даже свет включать не нужно, чтобы понять: машинка призывно моргает красным значком ошибки, привлекая к себе внимание. Какое-то время назад она остановила стирку, а по полу теперь разливается бескрайнее море мыльной воды, от которой носки намокают в первые же секунды. Матерясь сквозь зубы, Антон бросается за тряпкой, плюхая ногами по опасно скользкой плитке. – Арс, блядь, ты издеваешься? Я же просил проверить шланг после того, как закончишь, – Шаст заводится буквально с пол-оборота, и волны злобы захлебываются внутри от невозможности выплеснуться на кого-то конкретного. Юноша кое-как находит спрятанную в три пизды шкафчика тряпку, пытается собирать ею воду, но старая футболка Руслана, один бог знает каким хреном сохранившаяся за столько времени, не способна впитать в себя пять, или десять, или хуй знает сколько в этой сраной машинке литров воды. О том, почему Арсений не избавился от вещей своего бывшего, они, безусловно, тоже поговорят, но после, а пока острые коленки ползают по мокрой плитке в надежде не раскорячиться и не разбить себе лицо, а Антон собирает воду и выкручивает ее на пол открытой душевой кабинки, потому что до нее ближе всего. За это он точно получит пиздюлей, ведь грязную воду после помывки полов нужно обязательно сливать в унитаз, а не в чистый душ, но к обесцениванию своего труда он уже привык. Нет, не привык. Каждый раз бесит, как первый. Доказать потом Арсению, что у него не было времени искать ведро, а потом бережно собирать грязную воду в него, будет абсолютно невозможно, ведь, судя по всему, перспектива лишний раз вымыть душевую кабину пугает его сильнее, чем перспектива залить соседей снизу. Антон некстати вспоминает приват Арсения, который тот проводил для него в этой самой ванной, и злится еще сильнее. Почему мужчина такой беспечный? Неужели к нему никогда не приходили с требованием оплатить только что законченный ремонт? Хотя да, у него же так много денег, что он хоть десять ремонтов оплатить в состоянии. – Арсений, еб твою мать! Я что, со стенкой разговариваю? Але, ебать! – Антон почти горло себе сорвал в попытках его дозваться, а мужчина, по вине которого и произошло локальное наводнение, не потрудился даже с кровати подняться и уточнить, что же именно случилось и не нужна ли его помощь. Его безразличие к домашним делам в последнее время поражает, и Шаст, который точно не планирует взваливать на себя одного все обязанности по дому, планирует закончить с водой и учинить в их спальне скандал глобального пиздеца. Опять. Он вытирает мыльные разводы с натертого глянцевого мрамора, обещает себе, что раз тому плевать, то в следующий раз даже пальцем не притронется и помогать вообще не будет, и вслушивается в нарастающие шаги в коридоре, но в нем по-прежнему висит раздражающая тишина. Пытается услышать скрип кровати, злобный хлопок двери хотя бы, потому что парень снова отвлекает его по всяким мелочам, да хотя бы ответный крик, что он занят, но Попов молчит, как партизан, чем возводит агрессию Антона в абсолют. Высокомерная сука, вы только посмотрите на него. – Сука, блядь, Арсений! Ты охуел? Антон как был – с грязными руками, с закатанной по локоть домашней рубашкой и мокрыми, покрасневшими коленками с темными полосами от отпечатавшихся плиточных швов – подрывается со своего места и буквально вылетает из пострадавшей ванной, практически навернувшись у самого выхода. Цепляется пальцами за дверной косяк, что только чудом позволяет ему не разбить голову об острый край столешницы, оставляет на белом дереве грязные пятна и идет прямой наводкой в спальню раздавать пиздюлей. Специальная, ограниченная акция, только сегодня, два по цене одной нервной клетки Антона за каждую пролитую каплю ебучей мыльной воды. В спальне мужчины не оказывается, но злоба Антона и не думает стихать. Он оставляет за собой тонкую дорожку капель, что стекают по его рукам, идет в гостиную, после нее на кухню, но ни там, ни там Арсения не обнаруживает. Неужели тот снова решил поработать, когда они договорились провести этот вечер вместе? Сомнение в том, стоит ли врываться к Попову без стука, проскальзывает на кромке сознания, но глушится горячностью молодой головы, зацикленной на обидном предположении. Своими широкими шагами Антон преодолевает расстояние от гостиной до рабочей спальни Арса за каких-то секунд пять. Он идет и громко стучит пятками, что всегда неимоверно бесит Попова, который много раз просил его ходить мягче, чтобы не сломать ламинат к чертям собачьим, на что Антон каждый раз возмущенно фыркает и не понимает, как можно специально контролировать свою походку? Каждый раз Арсений получает недовольный комментарий, что он дома может ходить как хочет, но упорно молчит и раздраженно поджимает губы на все провокации Антона вывести ссору на тему «не его квартиры». Держится пока, но глаз с каждым разом начинает дергаться все раньше. – Арс, ты вообще охуел? – Шаст распахивает дверь, которая практически никогда не закрывается на замок, и останавливается на пороге, грозно упирая руки в бока. Вид практически обнаженного Арсения с наушниками в ушах напротив привычного объектива камеры сводит Антона с ума. Он рявкает чуть громче, чем нужно, и удовлетворенно отмечает, как дергается в испуге мужчина. – Я зову тебя минут десять уже, какого хрена? – Я работаю, Шаст, – Арсений снова отвлекается на камеру, коротко говорит что-то на, кажется, португальском, и нажимает несколько кнопок на стоящем рядом макбуке: по всей видимости, поставил приват на паузу. Он даже не достает наушники из ушей, говорит прямо так и просто поворачивает голову к раздраженному парню. – Выйди отсюда! У меня эфир. – У нас стиралка потекла и залила весь пол в ванной, – Антон говорит не терпящим возражений тоном, но Попову, по всей видимости, плевать на его беспокойство вперемешку с раздражением. Юноша замечает отсутствие домашней одежды на нем, смотрит на белые боксеры, что так любил раньше, и злость слепит его непроглядной поволокой ревности. Он вцепляется пальцами в собственные предплечья, но терпит. – Ты убрал? – Арсений возмутительно спокоен и смотрит на Шаста, устало выдыхая. Протирает лицо рукой, косится на экран, словно его совершенно не интересует происходящее в этой квартире, и нетерпеливо стучит пальцами по клавиатуре. Словно это, блядь, квартира Антона и его ответственность за ее сохранность, а Арс тут просто живет с соседом, с которым они практически не пересекаются. – Убрал, конечно, – Антон выглядит сбитым с толку, словно у него спросили очередную нелепость вроде той, смывает ли он за собой после того, как посрет, или оставляет на потом. Очевидные и бессмысленные вопросы Попова раздражают юношу еще сильнее, и он опускает руки вниз, с силой сжимая кулаки. Ногти впиваются в кожу ладоней, но он не обращает на это внимания. Тут дела гораздо интереснее: из него настойчиво пытаются сделать дурака. – Ну и отлично. А теперь выйди, мне нужно закончить, – Арсений указывает пальцем в сторону открытой двери за спиной Антона, и у того брови ползут наверх от охуения. Он даже сказать ничего не может: молча охуевает с открытым ртом, как рыба, которую решили проветрить на свежем воздухе, потому что доктора советуют больше гулять. Ярость внутри закипает огромными пузырями, которые лопаются и брызгами обжигают адекватность. – Закрой дверь с той стороны и больше мне не мешай. – Арс, ты охуел? – Шаст отмирает, но может только повторять раз за разом свой риторический вопрос, надеясь все-таки получить на него ответ, потому что надеется, что Арс и правда просто охуел. Иначе как по-другому объяснить его похуистическое и абсолютно непозволительное поведение? Он вторит заезженной пластинкой, разозленный настолько, что готов швырнуть в мужчину первым, что попадется под руку. – Але! Я с тобой говорю, вообще-то. – Шаст, я работаю. Выйди вон, – Арсений снова поворачивается к макбуку и что-то высматривает на экране, когда Антон окликает его еще раз. Он разворачивается к парню, и тупая усталость во взгляде сменяется на что-то острое и опасно взрывоопасное. Мужчина поглядывает на часы и неизбежно заражается раздражением. – И больше не врывайся в мою рабочую спальню без стука. Мы это уже обсуждали. – Да ты постоянно работаешь! – Антон срывается на крик, но после одергивает себя и вспоминает дыхательную гимнастику, о пользе которой прочитал где-то на просторах Интернета. На форуме писали, что она отлично помогает справиться с гневом, но Шаст ее не оценил, ведь гнев как был в нем, так и остался, только теперь от переизбытка кислорода начала кружиться голова. – Из-за тебя там стиралка потекла, а ты сидишь тут и в хуй не дуешь. Почему я за тебя убирать должен? – Из-за меня стиралка потекла? Я в этом виноват? – Арсений наконец полностью откладывает мак и разворачивается к Антону всем корпусом, а во взгляде голубых глаз Зевс беспорядочно мечет молнии в попытках убить все живое в радиусе ближайшей вселенной. Он (Арсений, не Зевс) даже вынимает из ушей наушники (ничего себе, вот это привилегии), откладывая их в сторону, и складывает руки на груди, защищаясь. – Это ты охуел, Шаст. Я тут при чем? Я ее починил и остался в итоге виноватым? – Ага, а подключение шлангов ты проверил, как я тебя просил? – Антон хорошо помнит, что говорил Арсению об этом раз семь точно, как и то, что тот его прекрасно слышал, несколько раз просил не говорить глупости под руку и что он «взрослый и неужели ты думаешь, что я сам не знаю, что мне делать?» Антон заходит в комнату и невольно подходит ближе, пряча кулаки в карманы растянутых шортов. – У нас сливной отсоединился, и вся вода вытекла на пол. Это еще повезло, что я случайно в ванную зашел. – Бля, Шаст, охуеть. Я починил машинку и я же еще оказался виноват? – Арсений шарится вокруг себя и наконец находит футболку, спешно натягивая ее на себя. Звук отмененного видеозвонка отвлекает обоих, и Арс матерится сквозь зубы, на этот раз поднимаясь с кровати. Он путается в откинутом покрывале, едва не падает, поднимается и подходит к Антону. – Я все проверял. А если ты ее двигал как-то криво, что шланги зацепил, то это уже не мои проблемы. – Мы ее вместе двигали, так что даже не думай перекладывать вину на меня, – Шаст настроен решительно, пусть и запрятанное поглубже чувство вины неприятно колет осознанием, что Арс из-за него потерял клиента и деньги. Может, сейчас и правда не лучшее время, чтобы выяснять отношения. Антон устало выдыхает, ведь сильные негативные эмоции всегда быстро его выматывают. – Я не просил тебя собственноручно этим заниматься. Если не умеешь нихуя, вызвал бы мастера. – Ты издеваешься? – в противовес усталому парню злоба Арсения только набирает обороты. – Да ты сам мне все уши прожужжал, что машинка не запускается, а мастера «такую цену заломили, шо охуеть. Мы что, не мужики что ли? Сами не починим?» А сейчас, получается, я крайний? Да я бы сразу вызвал специалиста, но нет, ты же попросил, поэтому мне пришлось пересмотреть кучу видосов, чтобы разобраться в ее механизмах, прошерстить инструкцию и ползать на карачках, только чтобы тебе понравилось! И я виноват после этого? Охуеть. – Ага, только вот шланги в итоге ты так и не проверил! – Антон кричит, потому что мужчина вторит его сомнениям, пытается давить на жалость, на его чувство вины, что старается выползти из-под обломков человечности, но парень упорно пихает ее обратно вниз, получив новую порцию адреналина в кровь. Им бы успокоиться и поговорить нормально, но гнев редко руководствуется принципами дипломатичности. – И нахуя в итоге все это было? Арс, да похуй, если бы мы оба прошляпили это. Но я, блядь, тебя просил, несколько раз повторил, проверь. Ты обещал. И что? – Так а хрен ли ты сам не проверил, раз такой умный? – всегда культурный и интеллигентный Попов срывается на маты в самых крайних случаях, и сейчас, по всей видимости, Антон окончательно довел его до ручки. А лучше бы до оргазма довел, но и тут у них нарисовалась проблема, о которой они не говорят, поэтому имеем то, что имеем. Арсений складывает руки на груди, с вызовом глядя на парня снизу вверх, а по ощущениям – с высоты Останкинской башни. – Зачем мне на уши присел, когда я был, блядь, другим делом занят? – А я тут при чем? Это же ты решил заняться ремонтом на дому, – Антону бы помолчать и не озвучивать без разбора все, что приходит в его голову, но его несет на волнах раздраженной обиды, и этой хлипенькой лодочкой он уже не управляет от слова совсем. Понимает, что его слова распаляют мужчину сильнее, чувствует себя отвратительной мразью, желая посильнее задеть Попова, но остановиться не может. – Я в твои «очумелые ручки» лезть не собирался. Выходит, зря. Ты ж сам ничего сделать не можешь. – А ты можешь? – обиженный мальчишка внутри Антона идет в угол и рыдает там навзрыд, закрывшись в импровизированном домике из собственных рук, потому что Арсений говорит болезненную правду, но признавать его правоту сейчас хочется меньше всего. – То есть ты хочешь сказать, что я тратил свое время, силы, нервы на то, чтобы разобраться, как там все работает, сраную стиралку в итоге починил, – он выделяет голосом последнее слово, говорит убийственно спокойным тоном и показательно ровно дышит, – и ты при этом еще обвиняешь меня в невнимательности и безответственности? – Если берешься за что-то, то делай до конца и хорошо, – в горящем пердаке заканчивается топливо, и Антон начинает сдавать позиции, глядя на разозленного в край Попова. Совершенно бешеный взгляд не обещает ничего хорошего, а раздутые ноздри и красные пятна от сжатых на предплечьях пальцев не оставляют надежды на положительный исход этого разговора. – А если не уверен в своих силах – и не берись, бля, чтобы не приходилось подтирать за тобой. – Шаст, блядь, выйди, нахуй, из моей спальни! – Арсений рычит и резко рявкает, окончательно затыкает парня и ставит точку в бессмысленном, обидном для двоих диалоге. Антон дергается от неожиданности и сжимается от непривычного крика, всеми силами жалея, что не может уйти, громко хлопнув входной дверью. В переезде в другой город есть свои минусы. Много минусов. – Я пытаюсь, блядь, немного поработать и заработать для нас денег, а ты мешаешь. Всех клиентов решил мне распугать? Уйди и дай мне закончить. Потом поговорим. – Ты всегда работаешь, – Шаст под напором злобного осуждения сдувается, выпустив весь кипевший внутри него пар. Коротко кивает и, развернувшись, выходит из комнаты с высоко поднятой головой, пока по щекам и подбородку стекают предательские соленые дорожки. Он хлопает дверью слишком громко, закусывает губу и возвращается в ванную, потому что крики криками, а грязь сама себя не уберет. Пар-то он, конечно, выпустил, вот только ценой очередной трещины в их отношениях, и легче от этого не стало ни на грамм. Удушающая пустота внутри разрастается в геометрической прогрессии, поглощая в себя вселенского размера обиду и отчаяние, и хочется пойти и все это из себя выплакать. В истерике прокричаться в подушку, а после пойти и извиниться за несдержанность и объясниться за испуг, но Антон не может позволить себе раскиснуть окончательно и идет за шваброй, потому что слез его хоть и много, но точно не хватит для помывки пола. Разводы грязи на белой плитке, как и разводы в целом, выглядят отвратительно и совершенно безобразно. Антон уже который месяц копит в себе раздражение и вот так позорно срывается по абсолютно мелочным поводам, вместо того, чтобы вывести Арсения на серьезный и откровенный разговор. Он собирает в себе удушающее раздражение день за днем, терпит, потому что, по сути своей, у него нет никаких прав в этой квартире, и молчит, засунув свой язык поглубже в свою же задницу, хотя для всех было бы лучше, если бы хотя бы в задницу Арсения. Но даже с этим у них совсем не клеится. Шаст не может начать разговор, потому что банально боится потерять мужчину и снова остаться одиноким. Ему кажется, что стоит только признаться в своей слабости или неуверенности, начать озвучивать возникшие между ними проблемы вслух, и Арсений прозреет, поймет допущенную ошибку, и их недолгие, нерадивые отношения разрушатся в один миг, на глазах рассыплются в пыль, и поедет Тошенька обратно со своими вещами домой. Дай бог, в Москву, а может и вовсе в Воронеж. Парадоксально, как нежелание Антона разрушать их отношения каждый день методично разрушает их подобными мелкими ссорами, истинные причины которых не в плохо прикрученном шланге или невымытой с утра посуде, а гораздо, гораздо глубже. Откровенный разговор по душам помог бы им избежать больше половины подобных инцидентов, но никто из них не спешит включать голову, предпочитая орать друг на друга благим матом, бесконечно перекладывать вину и не желая идти на контакт. Замалчивая проблемы, они закапывают себя все глубже, с такой завидной скоростью, что впору в ритуальных услугах подрабатывать: большие деньги могли бы зашибать на таких халтурах. Антон находит ведро, набирает в него немного воды и споласкивает тряпку, стараясь не кривиться от мерзости грязи, стекающей по рукам. Он кое-как приделывает махровую насадку на швабру и принимается возить ею по полу, параллельно пытаясь понять, что же делать с машинкой и вещами, которые застряли в барабане. В пылу испуга он успел отключить ее из розетки, но что делать дальше, он не имеет ни малейшего понятия. Должен ли он оставить Арсению до конца разбираться с этой проблемой или все же включиться и показать, как надо работать? Истинные причины злости Антона – совсем не мокрые полы и не вероятность затопить соседей, хотя и в этом нет ничего хорошего, а то, что он переехал к Арсению два месяца назад, но за это время так и не смог найти хоть сколько-нибудь пристойную работу. А если уж копать еще глубже и говорить откровенно до конца, то потеря уверенности в себе, разочарование собственным карьерным потенциалом, разрастающееся чувство ненавистной зависимости от другого человека и страх не реализовать поставленные цели. Шаст терпеть не может жить за чужой счет, и перманентное отсутствие работы с каждым днем давит его все сильнее вниз, заставляя злиться по любому поводу. Он исправно ходит на все собеседования, периодически берет мелкие подработки, если успевает на них откликнуться, но заработанных таким образом денег хватает буквально на неделю, а после снова унизительные просьбы скинуть на карту, потому что в холодильнике закончилось молоко. Невозможность самостоятельно оплатить базовые потребности и осознание того, что он фактически сидит у мужчины на шее и является откровенным прихлебалой, убивает Антона день за днем. Ему бы выловить Арсения, за руку отвести за стол и разложить все по полочкам, ведь Арс точно не будет его за такое осуждать, но как же Антону страшно увидеть в глазах напротив злость или, что еще хуже, жалость вперемешку с разочарованием. Он боится не оправдать надежды, боится заставить Арсения пожалеть о своем выборе, ведь он должен быть для него каменной стеной, опорой мужчины, которая всегда знает, что делать, и пусть они не оговаривали четкие роли в их паре, парень планировал их именно так. Поэтому Антон молчит. Методично сжирая себя изнутри. Он мониторит вакансии каждые несколько часов. Откликается почти на все подряд: искал сначала должность повыше той, что занимал в Москве, а после месяца молчания начал жать «Откликнуться» на все, что более или менее может подходить под его опыт и специальность. Он надеялся, что переезд дастся ему просто, легко уволился с прошлого места, потому что во всех городах нужны специалисты по продажам, и, видимо, подобные его завышенные ожидания и сыграли с ним злую шутку. Он ходит по бесконечным офисам, оббивает пороги бесчисленных переговорок, но «Да, нам нужен специалист по продажам, спасибо, мы Вам перезвоним». Ему еще ни разу не перезвонили. Антон искренне не понимает, что же с ним не так, но сегодня он снова получил на электронную почту короткий, лаконичный ответ. Из многочисленных «Извините, Вы нам не подходите», сплошным потоком заполонивших его почтовый ящик, он уже может собрать свою мини-коллекцию самоуничижения и разочарования. А пятью минутами позже, обнаружив в ванной потекшую машинку, сорвался в очередной раз. Арс, конечно, не прав, но и Антон ни хуя не лев. Антон заканчивает с полом, выливает грязную воду в унитаз и споласкивает ведро. Тщательно вымывает тряпку, потому что ответных пиздов от Арса получать совсем не хочется (не тогда, когда он чувствует себя правым в данной ситуации и планирует стойко стоять на своем до конца), вешает ее сушиться, вымывает руки с мылом и решает забить на мокрые вещи в барабане. В конце концов, это не его война, и не ему раненых на веревках развешивать. Шаст выключает свет и уходит в спальню, ложится обратно на их теперь уже совместную кровать и забирает ноутбук на колени, потому что и так сделал больше, чем стоило, особенно после полученной благодарности в виде «Закрой дверь с той стороны». Он старается отвлечься, но все равно слышит – не может не слышать – тихие стоны за плотными дверями. Внутри все ревет от гнева и несправедливости, а Арсений работает, как и все предыдущие вечера подряд, лишь подпитывая юношеское раздражение все сильнее. Он живет в этой квартире на птичьих правах, только потому, что Арсений позволяет ему здесь жить, и, что бы там Арс ни говорил, у него нет права голоса. Он кормит их двоих, содержит Антона, и тому приходится терпеть ежевечерние шоу, которые частенько затягиваются допоздна. Приходится слушать громкие стоны, болью отдающие по израненному сердцу, потому что последний раз под Антоном Арсений стонал больше трех недель назад. Приходится терпеть бесконечный скрип кровати и горы игрушек в ванной, натертых до блеска и ожидающих своего часа. И Антон терпит. Плотно закрывает все двери, защелкивает их на замок, словно тот поможет ему заглушить посторонние звуки, вставляет наушники в уши и врубает музыку на полную громкость. Терпит, но стоны Арса все равно гудят в барабанных перепонках, они въелись в мозг, не давая полностью отключиться от происходящего, и парень упорно продолжает их слышать сквозь любую, даже самую громкую мелодию. Терпит, но в любой момент готов или сдаться, или окончательно поехать кукухой. Антон добровольно согласился переехать к Арсению. Прожив в отношениях на расстоянии три месяца, они сдались и, возможно, поспешно, но приняли решение съехаться, чтобы как можно больше времени проводить вместе. Для них двоих это казалось самым логичным решением, и собственная квартира Арсения в противовес съемной однушке Антона выиграла с оглушительным успехом. Антон не был сильно привязан к Москве, ведь молодой и готовый рисковать, поэтому собрал свои вещи, забрал залог у хозяина квартиры и укатил в закат. Вот только происходящее тут, в Питере, упорно идет в разрез со всеми настроенными планами и мечтами Шаста, которые он с таким энтузиазмом проектировал в Сапсане наперевес с тяжелым чемоданом. Он безработный, беспомощный, и при наличии парня чувствует себя обидно одиноким в чужом, незнакомом городе, все чаще подумывая вернуться обратно или хотя бы навестить Диму в Москве. Ждет, надеется, что все наладится, только вот стать инициатором откровений все никак не может решиться. Антон, как бы ни хотел признаваться в этом, будет полным мудаком, если продолжит отрицать участие Арса в его жизни. Мужчина его не упрекает, деньги свои не считает и на нем не экономит, всячески поддерживает Шаста и помогает в поиске работы: недавно вот даже Сергея подключил, чтобы тот у знакомых поспрашивал свободные вакансии. Как альтернативу развития на будущее предложил онлайн-курсы по программированию и полностью оплатил первый этап, несмотря на то, что Антон объективно сомневается в своих способностях. Арс верит в него, несмотря ни на что. Антон согласился, конечно, ведь отказываться от перспектив в его ситуации совершенно неприемлемо, но только начал обучение, а у него уже ничего не получается. Ни математика с физикой, ни английский в школе никогда не были его сильной стороной, и парень не может назвать себя ни гуманитарием, ни технарем, потому что, по факту, обычный ленивый придурок. Он чувствует себя отвратительно, с самого первого урока понимая только десятую часть необходимого, а его уже домашкой завалили по самые помидоры. Успевай только поливать, потому что ни куска в горло не лезет из-за осознания собственной тупости. Парень смотрит на горы домашки, которые совершенно не успевает выполнять, и не может отделаться от чувства, что, во-первых, подводит Арсения, а во-вторых, что снова стал тем нерадивым студентом, который погряз в долгах и, дай бог, еле-еле окончит универ, лишь чудом получив злосчастный диплом. Он такое уже один раз переживал. Спасибо, накушался, больше не хочется. Антон пялится в открытый ноутбук, на экране которого черными точками множатся мелкие буквы непонятных кодов и команд на английском, которые по-хорошему должны складываться в рабочий алгоритм, а по факту являются грубыми обрывками усталости и раздражения Шастуна. Он читает задание: «Выведите “Hello world”», ага, блядь, чао-какао, и спешит прикрыть припухшие от слез глаза, проводя руками по лицу. Последние месяца полтора Арсений работает больше обычного, обеспечивая теперь не только себя с мамой, но еще и Антона. Он не может позволить себе оставаться на прежнем уровне доходов, ведь часть денег добросовестно пересылает в Омск, поэтому вынужден брать дополнительные смены в ущерб их совместному времяпрепровождению. Он начинал с дополнительного вечера раз в неделю и только с позволения самого Антона, а после скатился в перманентное нахождение в рабочей спальне все вечера с понедельника по воскресенье. Арсений работает для двоих, за двоих, пока Антон копит в себе раздражение и ревность, потому что приходится делить его с кем-то еще. С тысячами других «кем-то». Из-за постоянной работы без отдыха их сексуальная жизнь стала под большим вопросом. Вернее сказать, просто стала, ведь Шаст даже не помнит, когда они трахались последний раз. Арсений работает, устает, и совершенно неудивительно, что секс с Антоном не входит в топ его приоритетов. Заебанный в буквальном смысле эфирами и приватами, он возвращается за полночь и валится спать под аккомпанемент «Прости, я устал», «Извини, сегодня вообще без сил» и «Может, как-нибудь сам справишься?» Оргазмов мужчине хватает на работе, а Антон постоянно остается за бортом, потому что «Прости, я снова забыл о наших планах на вечер». Он терпеливо слушает, кивает и молчит, пожимая плечами, ведь возмущаться не может, поэтому на Арса не давит. Зато давит на себя, и это бесконечное, нарастающее давление в один прекрасный день рискует стать причиной большого взрыва. Попов полностью отдает себя работе, а Антон все чаще ловит себя на мысли, что хочет разбить его рабочую камеру о ближайшую стену, только чтобы она перестала быть преградой для их общения. Он безумно скучает по Арсу. Они живут в одной квартире, но практически не пересекаются, ведь днем Антон или занимается, или идет на собеседование, а вечерами занят сам Арсений. Ему одиноко. Одиноко так, что хочется выть от несправедливости и отчаяния, пока очередной ебучий алгоритм не хочет работать от слова совсем. Кажется, что даже когда они жили в разных городах, и то проводили больше времени вместе, чем сейчас. Так дико ему не было даже в Москве, где у него хотя бы друзья были. Антон чувствует себя бесполезным. Ощущает себя ненужным и абсолютно чужим в незнакомом городе, забытый и забитый собственными страхами. Чувствует себя обузой, которая месяцами не приносит совершенно никакой пользы, разве что только дома по хозяйству что-то пытается делать. Он мог бы выйти на улицу и погулять, ведь у него есть карта в телефоне, которая не позволит ему заблудиться, и он уже несколько раз сбегал вот так, когда Арсений особенно старательно «работал», но до сих пор ненавидит каждый из них. Потому что каждый такой молчаливый побег является красноречивым показателем его собственной слабости. А он должен быть сильным до конца. Он же обещал. Арсений, справедливости ради, каждый день интересуется его состоянием. Только вот Антон со своим языком в заднице пытается отсидеться и упорно отказывается от решения проблем, предпочитая попугаем повторять, что все хорошо-нормально-неплохо-сойдет, в зависимости от настроения и градуса раздражения в каждый конкретный момент времени. Арсений не допытывается, и парень раз за разом остается наедине с грузом негатива, что упорно складирует на собственных плечах. Он не может жаловаться. Он живет за его счет, живет на полном обеспечении. У него нет права быть недовольным. Он терпит и держит лицо днем, вечерами воя от обиды и несправедливости в подушку: то немногое личное, что переехало с ним. Он жалкий. Он в зеркало на себя смотреть не может, потому что ему противен тот чмошник, в которого он превратился, ведь это он обязан быть альфой. Арс не должен там изгаляться на кровати перед всеми ними, не должен продолжать заниматься ненавистным делом, не должен продавать себя за деньги, обнажаться перед незнакомыми людьми и унижаться ради него. Антон же обещал защищать его, обещал заботиться и оберегать. А что сейчас? Почему Арсений сейчас там, в другой комнате, через тонкую стенку в трех метрах от него, стонет перед монитором незнакомого мужчины, когда их последняя близость была почти месяц назад? Почему он позволяет себе получать наслаждение рядом с чужими людьми, дарить свои оргазмы многочисленным незнакомцам, когда последние недели Антон ебется исключительно со своими страхами? Он накручивает себя хлеще доширака на вилку, пока Попов скачет на очередном резиновом елдаке и выстанывает имя очередного клиента. Боже, когда же все это прекратится? Антон переключает песню на какой-то жесткий пост-хардкор и увеличивает громкость, хотя никогда не был большим фанатом тяжелого металла, но только он способен заглушить непотребство, происходящее в соседней комнате. Он снова возвращается к попыткам закончить домашнее задание, но алгоритм, который он прописывает пятый раз, все равно не срабатывает, чем приводит парня в исключительное бешенство. Он перечитывает, возвращается к теории, перечитывает ее еще раз, правит ошибки, но успеха все равно не наблюдается. Почему у него все через жопу? Чем он заслужил все это? У Антона все валится из рук, и он решает оставить домашку на завтра. Откладывает компьютер в сторону, опускается с кровати на пол и отползает в самый дальний угол комнаты, стараясь быть как можно дальше от, по всей видимости, теперь уже эфира Арсения. Он слышит привычные немецкие фразы, с легкостью перекатывающиеся на остром язычке, по-прежнему слышит стоны, потому что между песнями снова образовалась пауза, но ничего не может сделать. Он сидит на полу в темноте и сходит с ума от злости и раздражения, что волнами снова заполняет все тело и уже привычно зудит под кожей. Злость на Арсения, конечно, но, по сути своей, глубоко внутри только на себя. Шаст слушает приглушенный стенками и дверями голос, слушает, как старательно Попов отрабатывает донаты, и не может никуда деться от страшной какофонии звуков, знаменующих его бессилие. Он закрывает глаза руками, сильнее вдавливает наушники в уши, а после кладет телефон рядом с собой. И пусть он теперь слышит только звуки ударной установки и ритм бас-гитары, стоны в его голове заглушить не может совершенно ничего. Он упирается лбом в острые коленки, сжимает кулаки и впивается ногтями в ладони, чтобы болью забить голоса в голове, но подобное давно перестало его отвлекать. Не до конца закрытый ноутбук загорается ярким экраном, пылая единственным светлым пятном в темноте комнаты, и Шаст слышит звук нового уведомления в почте, но даже не двигается с места и не проверяет телефон, упорно гипнотизируя стену перед собой. Нужно решиться. Нужно собраться с мыслями и действовать, потому что еще один подобный вечер точно будет стоить ему остатков адекватности: придется вызывать бригаду санитаров со смирительной рубашкой, чтобы они и его вылечили, и Арсения вылечили, а заодно и всех ближайших соседей. Он просит себя быть сдержанным и продумывает осторожную речь, которой планирует убедить мужчину в своей правоте и мягко подтолкнуть к принятию нужного решения. Готовит железные аргументы и возможные предложения, но колючая злоба упорно давит на чувство собственного достоинства, мешая мыслить здраво и объективно. Шаст снова начинает злиться. Антон слышит, как Попов похвально выкладывается на все сто, завершая почти часовое шоу красивым эффектным финалом, как отключает камеру и как едва слышно скрипит шкафчиком со всеми своими игрушками и костюмами. Парень подбирается и пересаживается на кровать, снимает наушники и окончательно выключает ноутбук, потому что сегодня точно ничего не будет делать. Слышит щелчок открывающегося замка и невольно скрипит зубами, пусть и заплатил за пломбы две своих зарплаты. Арсений начал закрывать двери рабочей спальни на замок. Каждый вечер отгораживается от Антона, запирается в личном «рабочем кабинете», чуть ли не убегает от него, словно они чужие люди, случайные сожители, которым волей случая приходится жить вместе, но мужчина не видит в этом ничего плохого. «Это же работа, ты должен понимать». «Чтобы ничего не смогло помешать съемке, почему ты так реагируешь?» И если раньше у юноши был козырь в споре открытых дверей в квартире, то после сегодняшнего срыва привата Антона точно заткнут раз и навсегда. Антон слышит босые шаги в коридоре, а после скрип горячего крана и привычный шум гулко вбиваемых в пластик душевой упругих капель. Он встает с кровати, разминает затекшие ноги, несколько раз обходит комнату и открывает дверь, пока голову кружит принятый за ужином коньяк (исключительно в успокоительных целях!). Алкоголь ожидаемо ему не помог, и теперь парень глубоко вдыхает и выдыхает, чтобы унять головокружение, и начинает жалеть о потере необходимой трезвой концентрации. У него есть только один шанс на этот разговор, он не должен все проебать. Шаст подходит к окну и вглядывается в мертвую темноту знакомого тихого дворика. Подобный разговор вряд ли может закончиться хорошо, и он прекрасно понимает, что на лучшее надеяться определенно не стоит. Он не хочет верить в обреченность своей затеи, поэтому старательно отталкивает от себя уничижительные мысли и гонит прочь сомнения, что снова пытаются заставить его замолчать. Будь как будет. Ему нужно высказаться. Какими бы абсурдными ни были его просьбы, которые Арсений неизбежно воспримет как требования, Антон не готов от них отказаться, ведь понимает, что по-другому жить с ним не сможет. Он же тоже человек! Со своими чувствами и самоуважением! Арс должен их уважать, если они рассчитывают построить долгие, счастливые отношения. Неужели он не заслужил к себе уважения? Да хотя бы нормального отношения, ей-богу! Он же не игрушка и не мебель бездушная, рядом с которой можно делать что угодно! О том, что у Арсения тоже есть свое видение ситуации, чувства и мнение, Антон предпочитает не думать. Парень снова заводится с пол-оборота, накрутив себя за рекордно короткое время, и ему для этого даже не понадобилась никакая плойка или бигуди. Давние замолчанные обиды разрывают грудную клетку, пока жажда справедливости рвется наружу, бесцеремонно распихивая все на своем пути и раздирая горло беззвучными, бессильными воплями. Арсений же обещал быть только с ним. У них же отношения, прости господи! Почему тогда он позволяет себе секс с другими людьми, пусть и виртуальный? Неужели он не понимает, что сам факт подобной близости ранит Антона каждый гребанный раз, каждый сраный вечер, проведенный один на один с собственной ненавистью? Как он может отдаваться им там, когда Антон здесь с ума сходит от отчаяния? Неужели он не замечает? Или, что еще хуже, ему все равно? Ладно, пусть так. Вот только Антону больше нет. Он не хочет делить Арсения с другими. – О, ты еще не спишь? А чего без света сидишь? – Арсений распахивает дверь и в одном полотенце на бедрах проходит дальше в комнату. Вторым полотенцем поменьше он сушит мокрые волосы и щелкает кнопкой выключателя, бесцеремонно рассеивая приятный полумрак ночной спальни. Антон невольно щурит глаза и прикрывает их ладонью, привыкая к яркому свету, отворачивается от окна, сложив руки на груди. – Не спится, – Антон старается говорить ровно, но непозволительно счастливый и расслабленный для их ситуации Арсений щелкает не только выключателем, а еще и тумблером необоснованной злости в молодой горячной голове. Довольный мужчина с игривой полуулыбкой на губах вызывает в нем цунами раздражения, и некстати вспоминается сломавшаяся в который раз стиралка. Конечно Арс про нее забыл! После стольких оргазмов Антон и собственную мать забыл бы, не то, что какого-то там терпилу в соседней спальне с его мелочными проблемами на много тысяч рублей. Зачем думать о доме, зачем думать о партнере и о его чувствах, когда можно просто передернуть на камеру и завалиться спать! Арсению ведь и так нормально. Шаст смотрит с вызовом, но мужчина словно не замечает накаленного напряжения. – Не хочешь какой-нибудь фильм посмотреть? – Арсений подходит к комоду и открывает полку с нижним бельем. Скидывает с себя полотенце, достает пару черных боксеров и натягивает на себя, звучно щелкая резинкой, пока Антон искренне недоумевает, как можно было так быстро забыть об их ссоре? Он и правда так быстро отошел и все забыл или все же предпочитает делать вид, что ничего и не произошло? Потому что если и Арс решил игнорировать их недомолвки, то у них очень, очень большие проблемы. – У Нолана… – Я не хочу ничего смотреть, мне завтра на собеседование с утра, – Антон прерывает его на середине фразы, не давая договорить, и отворачивается обратно к черному квадрату окна, через которое из-за включенного света больше ничего не рассмотреть. Отражение Арсения зависает на секунду, а после невыразительно жмет плечами и ерошит мокрые волосы, откидывая голову назад. Потерянная улыбка сыпется с розовых губ на пол. – Машинку разгрузил? – Нет, я думал, ты сам справишься, – убийственная простота ответа мужчины закручивает гайки ярости на болтах терпения Антона, но те закручены уже настолько плотно, что рискуют рассыпаться в любой момент. Пока он шорхается за спиной парня, тот старается контролировать дыхание, чтобы снова не наговорить лишнего, дышит через нос, но тот предательски забит неизвестно откуда взявшейся простудой. – Ты ж вроде пошел сам с этим разбираться. – Я в твои с ней дела не полезу, – Шаст раздраженно дергает плечами, стараясь не коситься в сторону мужчины, но отражение от него никуда не ушло, по-прежнему мелькая на заднем плане. Арсений в окне выравнивается, долго смотрит на Антона, но терпеливо на провокации не поддается и кивает. – Я только воду убрал и полы вымыл. – Ок, я завтра посмотрю. – А вещи типо затухнуться должны? – Ну так иди и развесь, если что-то не нравится, – в голосе Арсения все же проскальзывает нарастающее раздражение, ведь он привычно копирует настроение такого же заведенного Антона. Он говорит громче положенного, резко останавливается, выравнивает спину и дергает полотенцами, которые все еще крепко сжимает в руках. Антон едва заметно дергается, но поворачиваться не спешит. – Предоставлю тебе право разобраться с этим самостоятельно, – он максимально убирает из голоса любые эмоции, но едкий яд убрать никак не получается. Видит, как брови Арсения удивленно ползут вверх, как он возмущенно вдыхает и готовится ответить ему длинной и, вероятно, не совсем цензурной тирадой, но молчит в ожидании, а после выдыхает. Аж ты сука. – Надо поговорить. – Хорошо, – Арсений убирает полотенца в сторону, присаживается на край кровати, а Антон всячески заставляет себя развернуться, чтобы разговаривать, в конце концов, с мужчиной, а не с холодным стеклом, но не решается. Злость внутри полыхает страшными, губительными пожарами, окончательно стирая последние ограничения тщательно выстроенного бабушкой воспитания. – Не хочешь присесть? – Мне и тут хорошо, – он коротко огрызается и складывает руки на груди. Хрипит почему-то, но прочищает горло и снова грешит на простуду, потому что волнение давно покинуло бренное тело, насквозь пропитанное блядской агрессией. Антон же не такой, Антон – добрый, милый мальчик, который никогда не злится и все привык решать через смех. Что случилось? Что изменилось? – Ладно, – Арсений не настаивает, лишь подальше отодвигает полотенца и забирается на кровать с ногами. Он приподнимает подушку, подкладывает ее под спину и откидывается с возмутительно расслабленным видом. Показательно равнодушен и легкомысленнен, и только голубые глаза блестят металлом напряжения. – Что ты хочешь обсудить? – Ты должен найти другую работу. – Я должен найти что? – Арсений показательно закашливается, и в другой момент времени Антон бы непременно улыбнулся или даже посмеялся, но сейчас готов ему в глотку вцепиться от злости. Боже, что же с ним происходит? Он давит в себе животные порывы, дышит уже ртом, отчего в горле стремительно пересыхает, и только раздраженно закатывает глаза. Арсений – прекрасный актер, но даже Антону очевидно, что тот просто тянет время. – Не прикидывайся глухим, Арс. Ты меня прекрасно слышал. Смени работу, – Антон опускает руки в широкий карман привычной черной толстовки и сжимает в нем кулаки. Напряжение возрастает. Он старается казаться таким же равнодушным, хотя легкие при этом узлом сворачиваются от сдерживаемого гнева. Он говорит медленно и с расстановкой, но перспектива провести вместе всю оставшуюся жизнь стремительно катится к чертям собачьим. – Ты охренел, Шаст? Откуда такие запросы? – Арсений теряет привычное приличие и кипятится, удивляясь на этот раз искренне. Антон старательно игнорирует его отражение и в темноте ночного дворика пытается высмотреть что-нибудь новенькое. На улице удивительно темно: перегоревший фонарь не могут заменить уже больше недели, и сейчас детская площадка купается в густой темноте, совершенно не заметная с их двенадцатого этажа. ЖКХ, как обычно, подводит в самый неподходящий момент. – А ты не считаешь, что твоя работа не клеится с твоим нынешним статусом занятого молодого человека? – Шаст отвечает вопросом на вопрос, замечая, что Арс успел подняться с кровати и мечется по спальне в поисках любимого банного халата. Он находит его за креслом, потому что вчера вечером пришел совершенно измотанным и зашвырнул его куда попало, поднимает и набрасывает себе на плечи. Укутывается плотнее, затягивая пояс. Защищается. – Антон, ты хоть понимаешь абсурдность своего заявления? – они снова начинают бессмысленную битву бесконечными вопросами на вопросы. Мужчина ближе к Антону не подходит, останавливается в трех шагах за его спиной. Говорит ровно, спокойно и подчеркнуто вежливо, и его показательное равнодушие буквально выводит Шаста из себя. Тот скрипит зубами: Попов всегда так делает, всегда доводит его, выводит на эмоции и наслаждается потерей контроля. – Я знаю, что моя просьба логичная и обоснованная, – Антон не собирается сдаваться просто так и терпит, сдерживая поток злобы из последних сил. На этот раз он не доставит ему удовольствия лицезреть срывающегося на крик жалкого парня, у которого, ко всему прочему, еще и слезы могут потечь. Слезы злости, безусловно, он же не слабый, чтобы плакать по пустякам. И вообще, он плачет, только когда лук режет. Все остальное – возмутительные домыслы. – Это приказ. – Это просьба. – Это ультиматум, требование, приказ. Шантаж, если хочешь. Но не просьба, – все, как Шаст и предполагал: Арсений спорит. Конечно спорит, ведь в этом весь Арсений: вместо того, чтобы согласиться, будет до конца упорно гнуть свою линию и никогда не согласится с Антоном просто так. Вечно ему нужно все объяснять и доказывать. Ладно. Пусть так. Сгорел сарай, гори и хата. Антон не гордый. – Ничего абсурдного в своей просьбе я не вижу. Ты уже не один, мы вроде как встречаемся, и я считаю, что зарабатывать подобным образом, состоя в отношениях, непозволительно, – спокойная речь дается парню с трудом, пока он сжимает в руках плотную ткань толстовки, превращая мягкий флис в мятое нечто. Он заготовил только этот кусок, но, озвучив его вслух, понимает, что звучит совершенно неубедительно и по-детски наивно. Но пути назад нет, ведь, согласно словам популярной песни, жизнь – такое кино: если плохо сыграл, уже не переиграешь. – Вот так мы, значит, заговорили. Непозволительно, да? – отраженный от стекла Арсений усмехается, но улыбка выходит больше безумной, чем веселой. Он невольно передразнивает Антона, медленно растягивает слова на манер Графа, а Антон от подобного плевка в лицо готов сорваться в любой момент. То есть они снова вернулись к смене ролей? Мужчина снова предпочитает прятаться под маской другой личности? Пламя внутри бушует ужасающими, смертельными волнами, захлестывает жарящим цунами, не оставляя после себя ничего живого, кроме выжженной пустоши. Арсений делает шаг вперед, сокращая расстояние между ними, и становится за его спину, из-за чего лица в отражении больше не видно. Не касается Антона от слова совсем, но тот спиной может чувствовать накаленное напряжение. – А когда мы начинали встречаться, тебя ничего не смущало? – Я надеялся, ты сам поймешь, что это неправильно, – с каждой фразой Шаст говорит тише, потому что звучит все менее убедительно. Его доводы не имеют твердой почвы, они звучат позорно, пусть он и старается убедить себя в обратном. Парень стремительно теряет свои позиции, как и уверенность, и злится, не понимая, почему Арс даже не стремится его понять. Он же озвучивает совсем уж очевидные вещи! – Я, по-твоему, экстрасенс, чтобы мысли твои читать? – очевидные, видимо, только для него одного. Арсений и правда не видит ничего дальше своего носа, спрашивает так насмешливо, что хочется его по темечку стукнуть, но Антон терпеливо молчит и смотрит в окно, во двор, в темноту, потому что светлое будущее видеть давно уже перестал. А вдруг все было зря? Вдруг они и правда ошиблись? – И с чего ты вообще взял, что если я жил так много лет, то решу все в один день поменять? – Потому что я думал, что мы договорились. – Тогда тебе не стоило строить свои какие-то планы, не поговорив со мной. Потому что я менять ничего не собираюсь, – Арсений непреклонен и буквально смеется Антону в спину, а привычно легкий смех ощущается теперь острыми, предательскими стрелами. Внутри что-то стремительно рушится, и у парня срывает все клеммы. Он разворачивается, натыкается на мерзкую ухмылку Арсения, который в совершенно ублюдской манере приподнимает в удивлении брови. Позер. – Мне деньги, как минимум, на учебу нужны. – Да ты чертов эгоист! – Антон срывается на крик, проигрывая все битвы разом. У него внутри все кипит и клокочет, ищет выхода, только чтобы стало хотя бы чуть-чуть легче. Его буквально подкидывает от злости, из-за чего сбивается даже дыхание, и отчаянный, рваный крик видится лучшим решением. Он перестает бороться: сдается на милость ярости и срывается в бездну, из которой нет пути обратно: – Ты думаешь только о себе! А обо мне ты подумал? Думал, что чувствую я, когда ты там трахаешься со всеми налево-направо? Когда каждый вечер мне приходится слышать твои стоны, адресованные другим? Это блядство какое-то, Арс! – Охуеть, Шаст. Я эгоист? – Арсений внешне кажется спокойным, но при ближайшем рассмотрении заметны и раздутые ноздри, и суровый взгляд, выдающий бурлящий в нем гнев. В голубых глазах разгорается адское пламя, словно кто-то выкрутил большую конфорку на максимум, и Антон с садистским удовольствием радуется, что все-таки сумел вывести его из равновесия. – Я зарабатываю деньги для матери и нас двоих. Это моя работа. И ты это прекрасно знал, когда предлагал мне отношения. Ты знал, на что подписывался, а теперь пытаешься меня переделать? Я взрослый человек, Антон. И я этим, как ты выразился, блядством себе на квартиру с машиной заработал и мать который год обеспечиваю. – Видишь, какой ты молодец, – кислотный сарказм никак не поможет им решить их разногласия, но Антон не может сдержать душевный порыв. Арсений стоит на своем и даже не делает попыток понять юношу, а Антону дико от того, что ему приходится буквально на пальцах объяснять такие прописные истины. Секс, пусть и виртуальный, пусть и на камеру, все равно остается сексом и, по сути своей, изменой, которую собственник Антон терпеть не готов. – А раз на все важное уже заработал, можно и работу сменить. На что-то более приличное. – Это на что, интересно? – Арс недовольно повышает голос, и невооруженным взглядом становится заметно, как тяжело ему сдерживаться. Он делает несколько глубоких вдохов под тяжелым взглядом Антона, после чего резко выдыхает, навешивает на лицо маску убийственного спокойствия и продолжает, не дожидаясь ответа: – Это единственное, что я умею. Куда прикажешь мне идти, без опыта и образования? Доставщиком? Или уборщиком? Эта работа позволяет мне самому решать, сколько я работаю, когда и как долго. И сколько зарабатываю. – Откуда я знаю? Возьми поищи, в Интернете вакансий хуева туча, – Антон остатками здравого сознания понимает, что ведет себя неправильно, но его понесло, и остановить этот неуправляемый поезд слепой обиды кажется уже невозможным. Слова сами рвутся из него, в обход мозга, отключив фильтр дозволенного. Ну вот как Арсений не понимает, что ничего хорошего вебкам ему не принесет? Почему не думает о будущем? – Ты что, до конца жизни будешь продавать себя? А что будет, когда ты выйдешь в тираж? Кто будет тебе пенсию платить? Старые преданные фанаты? – Антон, ты забываешься. Я уже взрослый, самостоятельный мальчик, так что позволь мне самому разобраться со своей жизнью, – Арсений почти рычит, что означает только одно: уже даже он опасно балансирует на грани самообладания. Он отходит назад, потому что в пылу ссоры подошел к Антону слишком близко, и хотя бы в одном они солидарны сегодня: им нельзя приближаться друг к другу. – Я работаю из дома. И эта работа позволяет мне проводить с тобой больше времени. – Правда? – Антон истерично смеется, потому что больше не может держаться. Давно, вообще-то, не может, но комментарии Арса добивают его окончательно. Хочется разрыдаться, потому что именно Арсения ему и не хватает, а мужчина, по всей видимости, этого даже не понимает и думает, что у них все нормально. Антона бесоебит, и он обнимает себя руками, запрокидывая голову назад. – Арс, все время, что, как ты говоришь, мы проводим вместе, мы или смотрим фильмы, или едим. Все. Мы практически не говорим, не общаемся, банально не ходим даже гулять, я уже молчу про свидания и все остальное. Арс, ты помнишь, когда мы спали последний раз? Арсений не успевает реагировать на взрывы Антона. Те сыпятся на него градом, идут один за одним, не давая ни секунды перемирия на передышку, пока слезы все-таки стекают по заросшим щетиной щекам Антона, пригвождая того к полу грузом вселенской обиды. Попов напрягается и теряет былой запал, смотрит больше уже с волнением, чем со злостью, но Шасту на все плевать. Он не видит ничего дальше своего носа и раздраженно вытирает его рукавом толстовки. Гребанный насморк. Зато хоть нос пробило. Он молчит и тихо всхлипывает, упиваясь жалостью к себе и к своей такой нелегкой судьбе. Погружается в свои обиды с головой, ведь он прав почти по всем пунктам, а его тут незаслуженно обижают и принижают. Он, в силу своего возраста и неопытности, абсолютно слеп к попыткам увидеть другую сторону конфликта, посмотреть на ситуацию глазами Арсения и усомниться в однобокости своих взглядов, и тут они с Арсением солидарны. Слепые, упертые глупцы. – Больше трех недель назад, Арс. – Антон, ну я же говорил тебе, что сильно устаю от работы. Мне приходится брать дополнительные смены, – Арсений выдыхает уже больше устало, потому что они оба откровенно устали от бессмысленного выяснения отношений, которое ни к чему в конечном итоге не ведет. Перебрасываются колкими, обидными фразами, пытаются поддеть друг друга, как малые дети, а решения найти все еще не могут. – Или тебе только секс со мной важен? Ты больше ничего, кроме этого, не замечаешь? Так я тебе ссылку вышлю, посмотришь. – Блядь, Арс, ты же знаешь, что я не это имею в виду, – Антон далеко зашел в своих эмоциях и признает, что алкоголь был однозначно лишним, лишь усугубив состояние и без того излишне чувствительного и эмоционального парня. Арсений на пробу подходит ближе и пытается приобнять Шаста за плечи, но тот дергает руками и шарахается, как от прокаженного. – Я предложил тебе просто сменить работу. А ссылки можешь слать кому-нибудь другому. Я этим сыт по горло. – Ну вот ты предложил, а я отказываюсь от твоего предложения. Все? Вопрос решен? – Нет, не решен. Он будет решен, когда ты сменишь работу. – Как у тебя все просто, Антон, – Арсений возвращается на свое место, поднимая руки вверх. Сдаваясь. Он трет пальцами уставшие глаза, поднимает очки на лоб, а после, немного подумав, снимает их и откладывает на комод, бережно складывая дужки. С мокрых волос на прозрачные стекла падает несколько капель. Он поднимает глаза и смотрит, слегка щурясь, пока Антон не может смотреть. – Эта работа кормит нас троих. Она оплачивает нам квартиру, еду, твои курсы и мое будущее обучение. Она позволяет тебе жить припеваючи за мой счет, и, заметь, я не требую от тебя что-то взамен. Так что, может, ты для начала себе работу найдешь? Арсений договаривает и только в самом конце полностью осознает смысл сказанного. Он захлопывает рот и с сожалением смотрит на парня, который упорно не смотрит ему в глаза: увидеть в них жалость означало бы окончательно растоптать уважение к себе. Арсений всегда бьет редко, но метко. Его случайный укол едкой болью отдает где-то внутри: так ранит парня его собственное бессилие. Он приходит в бешенство, но может лишь беззвучно открывать рот, онемев от возмущения. Шаст сжимает пальцами переносицу, поднимает глаза вверх, часто моргая, ведь соль безжалостно жжет чувствительные слезные каналы. Всхлипы рвут часто вздымающуюся грудь, а внутри начинает неприятно ныть. Становится тяжело дышать. – Не смей упрекать меня в этом! – Антон шипит похлеще самой злобной ядовитой змеи, потому что брошенные в пылу ссоры слова наотмашь бьют по самому больному. Жмурится, словно от физической боли, сжимает кулаки против воли, ведь слова мужчины лишь сильнее распаляют ненависть к себе и бередят все новые и новые раны. Антон хрипит, открывая душу нараспашку, шрам за шрамом, боль за болью отдает всего себя. – Это была твоя идея! Ты настоял, чтобы переехал именно я! Ты говорил, что готов, что мы справимся, ты настоял. А сейчас что? Попрекаешь меня куском хлеба? Думаешь, мне в кайф сидеть на твоей шее и деньги клянчить? Да я у мамы денег с десяти лет не просил! – А ты заставляешь меня отказаться от работы, – Арсений слепо смотрит на парня, но очки надевать не спешит. Полы махрового халата раскрылись от беспорядочных движений руками, но мужчина этого не замечает. В квартире прохладно, несмотря на работающие батареи, но гнев хорошенько так отвлекает от всего остального. – Ты ведешь себя как ребенок, Антон. Не нужно винить меня в своей беспомощности. Я тебя содержу, ты живешь за мои деньги, это факт, и при всем при этом ты пытаешься устанавливать свои правила? Антон, мне кажется, ты немного потерялся. Трезвая пощечина фактов заставляет Антона захлопнуть рот и замолчать. Он стоит напротив совершенно спокойного мужчины, который с независимым видом смотрит на него и ждет, по всей видимости, извинений, но парень не готов их озвучивать. Ведь по-прежнему думает, что прав во всем. У него словно глаза открываются: как он мог раньше этого не замечать? Под ребрами ноет и воет от бессилия, а боль пускает спутанные корни по всему телу, забираясь гадкими щупальцами в каждый укромный уголок. Его отвергли грубо и резко, и Шаст не был к этому готов. Совершенно не был готов к предательству. В этой ссоре прозвучало слишком много громких слов, которые никогда не должны были быть озвучены. Сказанные в гневе, они, может, и являются правдой, но ранят гораздо сильнее и больнее, чем если бы были сказаны на кухне за кружкой чая. Сказано много плохого, много резкого и обидного, но среди всех оскорблений и недовольств так и не прозвучало нужного для обоих откровения. Открыто озвученных чувств, причин и последствий, ради которых стоит бороться за компромисс. Антон понимает, что остался совершенно один: и в чужом городе, и на поле сражений за чертову любовь. Он позволил себе обманываться надеждами, позволил себе потерять голову и последовать за глупой мечтой, слепо довериться совершенно чужому человеку и смыть в унитаз все свои достижения. Ошибка, за которую придется заплатить жизнью, построенной с самого начала. – Арс, она правда стоит всего этого? Твоя работа? – Антон шепчет едва слышно, потому что все силы ушли на осознание ненужности. Он закрывает лицо руками, потому что не может не то что на него смотреть, он не может больше находиться с ним на одной планете. Потому что чувствует себя чужим и в этой квартире, и в этом городе, и в этих отношениях. Словно все, о чем они мечтали, оказалось пустым и никому не нужным. И все сладкие слова оказались ложью. – Стоит меня? Стоит нас с тобой? Арсений не отвечает. Молчит непозволительно долго, непозволительно для человека, уверенного в своих чувствах, пусть и обиженного или разозленного. Молчит. А Антон не может убрать руки от лица, ведь Арс медлит в основополагающем вопросе, упорно оставляя вопрос парня без ответа. Шаст снова чувствует влагу на своих ладонях и рвано дышит, признавая разгромное поражение. Как говорится, за что боролся. – Не отвечай. Не нужно. Я все понял. Арсений молчит даже сейчас. А Антон все еще не смотрит, пока молодое, доверчивое сердце обливается кровью первого предательства. Он убирает руки от лица, кое-как восстанавливает дыхание и вытирает слезы с соплями краем длинного рукава черной худи. Не смотрит и обходит мужчину сбоку, шагает в коридор и честно ждет брошенного в спину хоть чего-нибудь, но мужчина молчит. А Антон не смотрит. Глаза в пол, а сердце – вдребезги. Он не слышит тихого «Останься», не слышит шагов за спиной и грустно усмехается: в кои-то веки оказывается прав. Антон кое-как всовывает ноги в кроссовки, безжалостно ломая задники, потому что, в целом, уже насрать, а Арсений снова переложил лопаточку в другое место, и тихо матерится. Хватает из шкафа первую попавшуюся куртку, кладет ключи в карман спортивных штанов, которыми лишь чудом успел заменить шорты, и буквально вылетает из квартиры, где ему больше не рады. Громко хлопает дверью на прощание, знаменуя свой ярчайший провал. Антон летит по лестнице вниз, не дожидаясь прибытия лифта. В осенней совершенно не по погоде куртке, без шапки и в совершенно растрепанных чувствах бежит, перескакивая через ступеньку, рискует в любой момент оступиться, подвернуть ногу или упасть и сломать шею, но это последнее, о чем он сейчас думает. В темноте чужого подъезда он позорно сбегает, думая только об одном: быстрее убраться отсюда подальше. Подальше от него. И от этой сраной квартиры. Конечно, завтра он сюда вернется, за вещами и чтобы отдать ключи, но сегодня он должен быть как можно дальше. Телефон остается лежать на кровати, забытый и брошенный хозяином, но Антону плевать: так даже лучше. Мама точно не будет звонить в такое время суток, ребята, скорее всего, сейчас отрываются где-то в баре, а с Арсением они за сегодня наговорились вдоволь. Он и так сказал больше, чем нужно, и услышал больше, чем хотел. Спасибо, накушался. Больше не лезет. Антон толкает тяжелую металлическую дверь подъезда, и улица встречает его привычным холодом зимней ночи. Он натягивает на себя куртку, застегивает на все кнопки и накидывает на голову капюшон, ежась от холода, но на выбор подходящей одежды времени у него не было. В кармане он натыкается на свой старенький плеер, у которого даже экрана нет. Он верой и правдой служит Антону не один год. Такие были популярны лет десять назад, но старичок жив до сих пор и с готовностью почти полной зарядки приветствует парня тихой музыкой включения. Антон жмет на первую попавшуюся песню, затыкает уши наушниками и ставит громкость на максимум в попытках заглушить горькие мысли. Он бредет вперед и даже не смотрит, куда именно: главное быстро и подальше из этого чертового двора. Любое промедление делает ему еще больнее, и парень ускоряется, напрямик идет на выход прямо по сугробам, петляет в однотипных дворах старой застройки и теряется: и в улицах, и в себе. Ярость слепит его глаза. Ярость, не слезы, что мутной пеленой мешает рассмотреть хоть что-нибудь дальше вытянутой руки, но он медленно двигается вперед и часто дышит. Проходит несколько домов и останавливается, смотрит вверх, чтобы ярость снова не посыпалась вниз крупными каплями. Пощечина фактов ударила его очень больно, и от этого удара у него, по ощущениям, болит все тело. Наивный Антон позволил себе обманываться слишком долго. Позволил себе замечтаться, забыться, поверить в лучшую для него жизнь и в то, что мечты действительно сбываются. Они, может, и сбываются, но расплачиваться за них приходится очень и очень долго, отдавая порой последнее нажитое. Он позволил себе забыться и потерять бдительность, забыться сладкими речами красивого дьявола, и его слепая беспечность сыграла с ним злую шутку. У него отняли друзей, отняли отлаженную за несколько лет жизнь. Отняли контроль. Но он обязательно все вернет. Когда-нибудь точно. Видимо, они действительно слишком разные. Настолько разные люди, что банально не могут ужиться вместе. Арсений был прав: Антон ему не пара. Он честно старался, честно пытался делать для Арсения все, что мог, честно отдавал ему всего себя и жертвовал собственными желаниями в ущерб его комфорту, но мужчина не ценит и малой части всех тех жертв, которые Антону пришлось принести ради их будущего. Ради «долго и счастливо», которому, по всей видимости, так и не суждено сбыться. Он пока не понимает, означает ли его уход окончательное расставание, но завтра они точно расставят все точки. Вопрос, превратятся ли они в запятые, остается открытым. Завтра он вернется и, может быть, соберет свои вещи. Соберет все свои жалкие манатки и пойдет хоть куда-нибудь, уйдет, переночует в отеле, а после подумает, куда ему возвращаться: попытать счастье еще раз в Москве или все же рвануть к маме с бабушкой в Воронеж, окончательно смирившись с неизбежным. Но он четко знает одно: к Арсению он точно не вернется. Хватит с него этих отношений. Хватит бесконечно много отдавать, не получая ничего взамен. Но это будет завтра. А сейчас Антон хочет побыть один. Он спешно удаляется от яркого двенадцатиэтажного дома и не знает, что буквально все окна квартиры на последнем этаже пылают ярким холодным светом, пока один из жильцов нервно ходит по комнате, бесконечно много думает и вертит в руках чужой молчащий телефон. Укутывается плотнее в халат, открывает дверь балкона и босыми ногами выходит на ледяную плитку, безуспешно пытается высмотреть кого-то в темноте и кладет чужой телефон в карман, совершенно не понимая, что им делать дальше. *** Антон сворачивает с асфальтированной дороги и заезжает в большие железные ворота, ведущие в коттеджный поселок. Дорогу заметно подмыло из-за дождей, которые не прекращались почти неделю, и сегодняшнее палящее солнце не способно за несколько часов спасти ситуацию, но большой Лэнд Крузер легко справляется со всеми ямами и ухабами. Шаст профессионально крутит руль в разные стороны, наученный многолетним опытом езды по проселочным дорогам, и ловко пробирается вперед, разбрызгивая воду из образовавшихся луж. У него вообще периодически складывается ощущение, что он может проехать весь путь от работы до дома с закрытыми глазами: так много километров он намотал. А вот закрытые глаза ему точно сегодня понадобятся, потому что смотреть на свежевымытую машину после подобного ралли без разрыва сердца он определенно не сможет. А ему всего тридцать пять, он еще такой молодой! Антон проворачивает руль последний раз и видит в конце улицы высокий темный забор из коричневого металлопрофиля, который стоит по всему периметру тупикового участка и бережно скрывает его жителей от пытливых взглядов любопытных соседей. Мужчина мягко подкатывается к воротам, пока они услужливо разъезжаются в стороны, заезжает на специальное парковочное место с краю и жмет на кнопку переносного дистанционного пульта еще раз. Слышит за спиной мерное гудение механизма и глушит мотор. Большой деревянный дом, убаюканный тишиной темного зеленого леса, вплотную примыкающего к забору, стоит в углу участка, и это позволяет его владельцам по полной использовать полезную площадь. Около другой стороны расположен небольшой огородик со свежей зеленью, по стенам террасы запутанной лозой плетется сладкий виноград, а чуть дальше алеют ранние яблони и увешанные темными плодами вишни. В тени густой кроны деревьев греется небольшой детский бассейн, в который снова нападало сухих листьев, и небольшая детская площадка с качелями и горкой, которую в очередной раз щедро обосрали обнаглевшие сойки. Все остальное пространство щедро усеяно газонной травой, что в самый разгар лета добавляет ярких зеленых красок уставшим от серых пейзажей города глазам. Шаст оставляет машину под специальным навесом, наивно полагая, что тонкий пластик сможет защитить ее от перегрева, щелкает сигнализацией и прячет ключи в карман. Щурясь от яркого солнца, он идет в сторону дома и в который раз за день вспоминает, что забыл на комоде солнечные очки: Арс перед выходом раз пять ему напомнил о них, но Антон как всегда торопился и пропустил напоминания мимо ушей, поэтому так и ходит весь день, не видя ничего дальше своего собственного носа. Это еще хорошо, что в машине есть защитные шторки, иначе он точно поцеловал бы какое-нибудь дерево по дороге домой. Шаст проходит по вымощенной плиткой дорожке, замечает местами подсохшую траву и делает себе мысленную заметку включить на ночь автоматический полив. Осторожно ступает на массивную деревянную лестницу, ведущую на открытую террасу, на всякий случай старается быть максимально тихим, но и качели, и кресла, и стол со стульями оказываются пустыми. Мужчина осматривает недопитый кофе, замечает пустую бутылочку с белыми следами смеси и, раздосадованный, больно бьет себя по лбу: он снова забыл заехать в магазин. Боги, Арс точно его прикончит. Антон осторожно тянет на себя металлическую дверь и входит в поразительно тихий дом. Прямо у входа на коврике стягивает жаркие кроссовки, ослабляет ненавистный галстук, который точно должен был стать средневековым орудием пыток, а не обязательным предметом гардероба солидного мужчины, и с наслаждением вдыхает едва уловимый запах дерева: столько лет прошло, а дом все еще хранит его в себе. Шаст прислушивается и проходит дальше, стараясь не скрипеть половицами. Темный коридор встречает его приятной для невыносимо жаркого лета прохладой, ведь даже в шесть вечера на улице палит так, словно они выиграли бесплатный грант на бесконечную сауну или переехали в тропики. Арсений и в этом вопросе оказался неприлично правым: своей непроходимой настойчивостью убедил Антона в необходимости замены старого сруба на такой же новый, на лету отвергая предложение мастера поставить коробку из блоков. Дерево – прекрасный материал, поэтому зимой хорошо держит тепло, а летом сохраняет желанную прохладу. В свою защиту Антон может сказать, что именно он настоял на реконструкции старого дома бабушки Арсения. Попов давно лелеял в себе мысли о собственном доме, да и частенько вспоминал детство, проведенное в деревне, ведь женщина оставила именно ему в наследство свой небольшой участок с полуразвалившимся от времени домом. Арсу все никак не доставало времени на осуществление мечты, ведь он сначала рвался в столицу на поступление, потом осел в Питере, а после встречи с Антоном у них появились другие заботы. Антон задумал свой коварный план спустя два года отношений, когда ему удалось встать на ноги и стабилизировать свой заработок. Втайне от Арсения он заказал дизайн-проект их будущего гнездышка уединения и на годовщину припер домой целый пакет документов, чертежей и 3D-визуализаций. Сказать, что Арсений был в шоке, – не сказать ничего. Он молчал весь остаток вечера: перебирал в руках планы этажей, рассматривал запутанные схемы канализации и направления проводки, таращился на Антона, а после попросил паузу на несколько дней. Шаст не возражал и мужчину не торопил, терпеливо выжидая окончательного вердикта. Правда избавиться от ощущения того, что он лезет не в свое дело или, что еще хуже, покусился на святое, что прыгает выше своей головы и давит на мужчину самостоятельностью совершенно не в том вопросе, Антон не мог, поэтому эти дни дались ему тяжелее, чем он планировал. А через три дня Арсений самостоятельно нашел номер дизайнера, связался с ним для более детального обсуждения проекта и внесения необходимых корректировок, и у Антона отлегло от сердца. То, что спустя несколько лет после завершения строительства деревню решили практически полностью сровнять с землей и сделать из тихих милых улочек нехилый такой коттеджный поселок, стало для них неприятной неожиданностью, но мужчины и в этом нашли свои плюсы: в округе появилось больше магазинов, а зимой можно было не бояться застрять в сугробе и не чистить лопатами целую улицу, чтобы утром была возможность выехать на работу. Антон стягивает с ног насквозь мокрые носки и оставляет их прямо на кроссовках, планируя чуть позже отнести в стирку, но, как всегда, забудет и получит вечером недовольный бубнеж от Арсения в спину. Улыбается и шлепает босыми ногами по теплому полу, направляясь прямиком в просторную гостиную на первом этаже, где ожидаемо застает сгорбленного над планшетом мужчину, который так усердно что-то рисует, высунув от напряжения кончик языка, что не замечает ничего вокруг себя. Антон не может перестать широко улыбаться: Арсений ни капли не изменился за двенадцать лет, разве что только морщины стали чуть глубже, да взгляд чуть более осмысленным. А в остальном все такой же сумасбродный, неожиданный, спонтанный, как ребенок в теле взрослого, и поразительно открытый. Живой. Настоящий. Любящий и любимый. Он редко поднимается на второй этаж, когда Антон уезжает по делам в город, предпочитая большую часть времени проводить в светлой, просторной гостиной, где окна в пол и широкий, просторный диван. Сложнее приходится, когда Антон вынужденно улетает в Москву в головной офис: Арс болезненно привязан к нему и плохо спит, когда некого обнять ночью и не на кого закинуть ногу по утрам. В прошлую командировку большую часть ночи они провели на видеосвязи, вспоминая свою бурную молодость, а Шаст потом отчаянно пытался не уснуть на совещании, пряча стояк под папками с документами. – Привет, – Антон аккуратно кашляет, предупреждая таким образом о своем неожиданном появлении, но Арсений все равно дергается от неожиданности и роняет из рук стилус от графического планшета. Поднимает голову и, замечая желанного посетителя, широко улыбается, расслабляясь, пока Антон подходит, коротко чмокает его в лоб и ерошит отросшие волосы, неизбежно получая за это по шаловливым рукам. – Не слышал, что я приехал? – Привет, – мужчина поднимает сбежавший стилус и возвращается к своему занятию, старательно заштриховывая белое пятно тонкими линиями. Антон обходит диван с другой стороны и проходит чуть дальше в кухню, наливает себе стакан воды и жадно выпивает почти целиком, потому что, несмотря на кондиционеры в машине и помещениях, на улице все еще жуткое адское пекло. Эта жара точно его доконает. – Не, я что-то совсем заработался. Как съездил? – Отлично, в целом. Контракт наш, – Антон улыбается и поворачивает голову в сторону мужчины, который снова нездорово кривит спину буквой зю и, кажется, еще чуть-чуть – и свернется в здоровенный крендель. Шаст хмурится, тихонько подкрадывается к дивану и забирает планшет из рук Попова, который протестующе мычит и недовольно стонет. – Правда, пришлось час ждать этих козлов в ресторане. Видите ли, у них самолет задержался. А ты отдохни. Синяки свои видел под глазами? – Ты сам настоял, чтобы встречу провели в Омске, – Арсений сдается и опускает протянутые руки, откидываясь спиной на большую подушку. Он полулежит с запрокинутой вверх головой, выгибаясь спиной, трет глаза под мутными стеклами очков и выглядит при этом так трогательно, что у Антона привычно щемит сердце от любви к этому большому уставшему ребенку. – Отличные у меня синяки, не приставай. У них сдвинулись сроки выхода книги, попросили закончить раньше. – Арс, у тебя в контракте прописаны четкие сроки сдачи работы. Ты не обязан жертвовать ради них своим здоровьем, – Шастун откровенно не переваривает пройдох из издательства, которые все норовят сделать в обход официальным документам, и много раз говорил Арсению заботиться в первую очередь о себе, но тот слишком добрый и понимающий, и поэтому ездят на нем все кому не лень. – А то, что заказчики настаивали именно на моей кандидатуре, дало мне прекрасную возможность покомандовать и повыпендриваться. Я ради них тебя не оставлю и в Москву не попрусь. Арсений поджимает под себя ноги, а Антон подходит сзади и кладет руки на широкие плечи, упираясь коленками в мягкую спинку. Он массирует затекшие мышцы, разминает любимые напряженные плечи, пока мужчина облизывает пересохшие губы и тихо стонет от удовольствия. Привычные гортанные звуки теплом отдаются внизу живота, и Антон голодно улыбается, обходит диван и присаживается рядом. – Как благородно с твоей стороны, – Арсений сидит к нему спиной, но это не мешает Шасту обнять его: он обхватывает руками мягкий живот, укладывает подбородок на острое плечо, усыпанное звездным небом веснушек, и невесомо целует. Целует шею, ухо, скользит носом вверх и целует висок, пытаясь губами словить довольную улыбку Попова. Запускает руку под футболку, оглаживая поджавшийся пресс, ловит кончиками пальцев бегущие мурашки и поражается, как даже спустя двенадцать лет можно оставаться таким чувственным и податливым? – Смесь купил? – Арс, ты, когда меня бить будешь, можешь не по лицу? – Антон пытается отшутиться и примирительно приподнимает руки, убирая их от мужчины, очевидно предполагая, что после третьего подряд проеба хер ему сегодня что перепадет. Вернее, он как раз-таки и не перепадет. Ну что поделать, он сам виноват. Надо было десять записок себе написать, чтоб уж точно не забыть. – У меня завтра видеоконференция. – Ты опять забыл в магазин заехать? – Арсений напрягается, но под жалостливым взглядом мужчины размякает и покорно укладывается на острые коленки, прикрывая глаза. Места немного, но оно позволяет Попову вытянуть ноги и размять затекшее от долгого сидения в одной позе тело. Шаст находит его руку и переплетает пальцы. – Тош, чем мне малого завтра кормить? Тостами с лососем и авокадо или котлетами с борщом? – Ну супец у тебя знатный, конечно, – Антон смеется, незамедлительно получая от Арса недовольный тычок под ребра. Дергается, почти задевает его нос своим локтем, но тот в последний момент уворачивается, смотрит укоризненно и почти не улыбается. Антону становится стыдно. – Ай, больно вообще-то. Арс, ну прости, пожалуйста. Я знаю, я косяк. Хочешь, я прямо сейчас поеду? – Куда? – Арсений слышит у себя над ухом громкие страдания стада голодных китов, а Антон виновато пожимает плечами: его живот всегда урчит позорно громко и почти всегда в самый неподходящий момент. Он правда проголодался, ведь в ресторане они были в районе обеда, а после вернулись в офис на бесконечную череду совещаний, и, в отличие от своих подчиненных, у него не было возможности тихо подъедать булки под столом. – Пошли, покормлю тебя. Потом разберемся. Антон согласно кивает и помогает Арсению подняться с дивана. Поднимается следом и плетется за ним на кухню, пока Арс достает из холодильника кастрюлю с борщом, который за много лет практики становится только лучше. Теперь они частенько готовят вместе, и пусть Шаст до сих пор так и не постиг тайны вкусной кулинарии, он способен помогать черновой работой: то картошку почистит, то посуду помоет, то противень присохший отскребет. Ему для Арсения ничего не жалко, даже ободранных пальцев. – Арс, ты злишься? – за все время совместной жизни Антон блестяще научился чувствовать настроение мужчины, поэтому его скованные движения и поджатые губы говорят ему о многом. Например, о том, что простым «прости» сегодня он точно не отделается. Пока Арс наливает суп в миску, Антон следит за подрагивающими руками, что вызывает в нем еще больше вопросов и опасений. – Да, я злюсь, – Попов реагирует быстро и хлопает дверцей микроволновки слишком громко. Он выставляет мощность на максимум, запускает нагрев и, воинственно сложив руки на груди, разворачивается к мужчине, который садится с другой стороны кухонного островка. Антон подбирает ноги на подставку барного стула и готовится получать пиздов. – Антон, ну я же тебя уже три дня просил заехать в магазин. У Батона корм вот-вот закончится, Тему кормить нечем, потому что смесь ты тоже не купил, а я уже три дня хочу какао, но молока тоже нет. Потому что что? Потому что ты его тоже не купил. – Арс, но всегда же можно оформить доставку домой, – Антон удивляется абсурдности заявления, ведь они действительно частенько не брезгуют заказать продукты домой. Они всегда закупаются вдоволь, благо наличие отдельной кладовой позволяет им, поэтому подобные закупы впрок для них – частое явление. – Мы в зеленой зоне почти всех торговых сетей. – Я в курсе, спасибо, – Арс едкий и противный, стоит, хмурит брови и кусает губы, а делает он так, только когда думает о чем-то серьезном и волнуется. Антон подозревает, что именно волнует впечатлительного Попова, но предпочитает молчать и занимает выжидательную позицию. Терпению, благо, у него было много времени научиться. – Я не хочу доставку, я просил именно тебя заехать и купить. Понимаешь? – Арс, ты правда злишься на меня за то, что я не купил молоко, которое ты мог купить, пройдя пятьсот метров до нашего магазина? – Арсений словил настроение доебистого вредины, поэтому Антон тяжело вздыхает и просит у Господа нашего отца сил вынести остаток вечера и не пересраться к херам собачьим. Живот урчит еще громче, уловив вкусный запах нагретого супа. – Там даже пандус для коляски есть, если что. – Я злюсь на то, что ты не относишься к моим словам серьезно. – Меня обижает то, что ты говоришь. Я всегда отношусь к тебе серьезно, и ты это знаешь, – Антон громко выдыхает и отпускает раздражение выйти погулять, потому что горячность никогда не помогала им мирно выходить из назревающих конфликтов. Он расстегивает верхние пуговицы рубашки, потому что «ты начальник и должен выглядеть солидно», закатывает рукава и протирает лицо руками. – Не старайся меня задеть, пожалуйста. Ты знаешь, как я реагирую на подобное. – А меня обижает, что ты несерьезно относишься к моим просьбам, – Арс по жизни – упертый баран, которого очень трудно переубедить вообще в чем-либо. Он привычно гундит себе под нос, обиженный на совершенную мелочь, но Антон знает, что часто под этими мелочами скрывается что-то гораздо более серьезное и глобальное, чем забытое молоко. Микроволновка коротко щелкает и пищит, оповещая о завершении операции. Хотя со смесью он конкретно облажался, согласен. – Мне кажется, что тебе плевать на них и на меня. – Мне никогда не было плевать на твои просьбы, а уж тем более на тебя, – Шаст встает со своего стула, едва не рухнув на пол с длинных, неустойчивых ножек, ведь сквозь года гордо проносит свою неповторимую грацию. Медленно подходит к мужчине, который все еще закрывается от него руками на груди, и обнимает, игнорируя любые попытки того протестовать. Спустя десять секунд Арс расслабляется и обнимает его в ответ. – А теперь подумай еще раз, хорошенько подумай и ответь на мой вопрос: ты злишься на меня? Именно на меня? – Ну, теперь я уже не так в этом уверен, – мужчина чувствует, как Арсений улыбается ему в плечо, а после тяжело вздыхает и совсем обмякает в руках Антона. – Прости, я не должен был на тебя срываться. У меня с самого утра все из рук валится и ничего не получается: Артем капризничает целый день, еле-еле уложил его спать, только перед твоим приходом, кстати. Даша бабушек с ума сводит, мне мама звонила, жаловалась на ее своенравность. Твоя тебе, кстати, привет передавала. Да и по работе из-за всего этого ничего не успеваю. Антон успокаивающе поглаживает поясницу мужчины, прижимается носом к темному затылку и дышит бесконечно любимым запахом, потому что может. Он целует и любимый затылок, и влажный лоб, и висок с бьющейся на ней веной, пока Арсений дышит ему в грудь и цепляется пальцами за тонкую ткань насквозь промокшей от пота рубашки. – Ты воняешь. – А ты сам попробуй целый день в пиджаке проходить, – Антон смеется, пока Арс тихо хихикает куда-то в него и отодвигается, проводя руками по его напряженным предплечьям. Антон улыбается, закусив губу, а после заглядывает в голубые глаза и добавляет уже серьезно: – Прости, что я не заехал в магазин. Я понимаю, как тебе это было важно, и впредь я приделаю блок с заметками на приборную панель, а еще лучше прямо на лобовое, чтобы точно ничего не забыть. Антон почти шутит, но все же не до конца, потому что его девичья память много раз становилась причиной их частых ссор в молодости. Как и сейчас периодически, поэтому у них по всему дому разложены и расклеены бумажные блоки для заметок, а в спальне даже висит целая доска с маркерами, на которую они записывают яркими цветами всякие важные взрослые штуки. Сейчас на ней, например, алеет «Визовый центр» и «Доки для усыновления». А Антон иногда рисует на них член, потому что единственный ребенок, который имеет доступ в их спальню, это Арсений. И получает за это по заднице, но это уже совсем другая история. – Прости, птичка моя. Я не должен был срывать на тебе злость, – Арсений виновато улыбается и отлипает от Антона, а после подходит к холодильнику, доставая оттуда баночку сметаны. Шаст благодарно улыбается и замечает, что Арс налил только одну миску супа, поэтому торопится исправить недоразумение и идет за второй. После короткой молчаливой битвы взглядов, где Попов отказывается от еды, а Антон настойчиво убеждает его в обратном, он побеждает и ставит греться вторую миску. – Ты отдыхай, а я сам съезжу. – Может, вечером съездим вместе? – компромиссы в семейной жизни – необходимый навык, которым Антон успел овладеть в совершенстве. Он достает из ящика две ложки, несколько кусочков хлеба из хлебницы и несет все добро на стол, где Арсений успевает разложить подставки под горячее и перенести суп Антона. Радионяня мерно шумит на фоне, периодически подавая признаки жизни тихим кряхтением маленького Темы. – А я позвоню Веронике, чтоб она с малым посидела. Заодно и ты отдохнешь. – Рискуешь тем, что я все же соглашусь, и придется оплачивать ей доставку пиццы и ведро мороженого, – Попов смеется и протягивает руку вперед, резко притягивая Антона к себе. Соседская девочка частенько помогает им с малышом, являясь при этом Дашиной подругой и дочерью единственных людей из всех их близких соседей, которые оказались готовы принять их нестандартные отношения. – Ради тебя я готов скупить все мороженое этого мира, – Антон поглаживает колючую бороду мужчины, бегает пальцами по острой линии подбородка, а после принимается пальцами перебирать длинные пряди отросших темных волос. Арсений даже с возрастом не перестал молодиться, поэтому теперь вот отрастил себе длинную челку и выбрил один висок. – Тогда я буду толстым и некрасивым. – Ты всегда будешь красивым для меня, – Попов с готовностью подставляется под прикосновения и смущенно улыбается. Ловит рукой болтающуюся кудряшку Антона, тихо смеется и наматывает ее на палец, а Шаст раз за разом пропадает в бездонных голубых глазах, напоминающих ему бескрайний темный океан, и с каждый годом любви в них становится все больше. Боже, неужели он и правда думал когда-то добровольно отказаться от самого лучшего человека на земле? Антон забирает из микроволновки вторую миску, ставит ее перед Арсением, и они садятся ужинать. Антон рассказывает про встречу, на которую один из заказчиков пришел в сандалиях на носки, отчего Арсений, трепетно относящийся к моде и стилю, смешно кривится и презрительно фыркает, сомневаясь в адекватности такого человека. Рассказывает про бесконечные совещания, про новичков в проекте, которых придется долго обучать, и о том, как сильно скучал. Арс в красках расписывает истерики Артема, как тот заистерил, когда мужчина не дал съесть ему засохшую на подоконнике муху, как размазал половину свой каши по стульчику и полу кухни, а после плакал без перерыва практически час. Как выслушивал рассказы мамы Антона про первую Дашуткину влюбленность в мальчика из соседнего дома, как тот не позвал ее вместе гулять на детскую площадку, и она плакала, собирая вещи, чтобы уехать из Воронежа на ближайшем автобусе. Рассказывал про мамино здоровье, про приветы Антону от всех них и о том, как сильно скучал. Антон неприлично счастлив. Счастлив каждый день, проживая свою жизнь с лучшим человеком. Счастлив каждое утро, просыпаясь рядом, и каждый вечер, засыпая с ним под боком. С Арсом, который не любит целоваться по утрам, пока не почистит зубы, но который не прочь поприставать вечерами, когда дети улягутся спать. С Арсением, который не любит обниматься во сне, потому что жарко и неудобно, но который с утра непременно оказывается на его половине кровати, опутывая Антона с ног до головы своими конечностями. Счастлив приезжать домой, счастлив видеть уставшую, но довольную мордашку. Счастлив с Арсением, который дарит его жизни смысл. Арсений показывает наброски нового дизайна футболки, который наконец одобрила типография, и сомневается, смогут ли они вообще продать больше тысячи экземпляров. Антон убеждает его, что смогут и сто тысяч, ведь Арсений – самый крутой дизайнер, который почему-то еще не заколлабился с какой-нибудь торговой сетью, ведь его точно оторвут с руками и ногами, стоит им только увидеть его футболки. Арс смущается и переводит тему, но Шаст делает себе мысленную пометку выцыганить у Паши контакты какого-нибудь директора и переговорить один на один. Арсений даже спустя столько времени не верит в себя и свои успехи, а Шаст всячески пытается убедить его, что синдром самозванца – это нормально, но нужно над ним работать и учиться ценить себя и объективно прекрасные таланты. Арс зарегистрировал свой бренд одежды, открыл две небольшие точки в торговых центрах, активно продвигает интернет-магазин, но все боится, что его таланты дизайнера не оценят по достоинству, и в обратном его не может переубедить даже внушительная цифра в налоговых декларациях. Антон много раз предлагал финансовую помощь его небольшому бизнесу и настаивал на входе в розницу, но Арсений – мальчик взрослый и самостоятельный, поэтому предпочитает всего добиваться собственными силами. К своим годам он успел стать владельцем бренда «Уберитерыбу», потому что так и не подружился с морскими обитателями и решил громко сообщить об этом на всю страну, по совместительству дизайнером, иллюстратором детских книг и даже немного блогером: пришлось развивать интернет-площадки любыми возможными способами. Поэтому большую часть свободного от рисования времени он видосы или снимает, или обрабатывает. Они заканчивают ужинать, и Арсений выбивает себе самое легкое: вытирает стол и расставляет все по местам, пока Антон моет посуду, вытирает ее и моет даже ненавистную кастрюлю, потому что Арс сегодня устал за двоих. Радионяня до сих пор опасно молчит, и мужчины уже предчувствуют, чем им обернется такой поздний сон сына, но будить его самостоятельно нельзя ни под каким предлогом. А у Антона, по всей видимости, сегодня планируется ночная смена. Они стараются не шуметь, пусть вряд ли шум в кухне будет слышен на втором этаже, но многолетняя привычка дает о себе знать. Они даже ходить стараются тихо, обходя лишний раз особо скрипучие половицы, ведь успели выучить каждый миллиметр этого дома, когда в их семье появился первый маленький, вечно орущий сверток, который просыпался от любого шороха. Да, Дашка задала им тогда такого жару, что на второго ребенка они решались без малого пять лет. Перед принятием настолько серьезного решения, как усыновление ребенка, мужчины думали очень долго. Сначала сомневались в готовности, потом – в необходимости, а после – в правильности своего решения. Им тогда казалось, да и сейчас, вообще-то, кажется, что растить ребенка – невероятная ответственность, самая суровая, которую только может возложить на себя человек. И они банально могут ее не потянуть. Не состоя ни в каких официальных отношениях, юридически являясь друг другу никем, они ненавидели систему, в которой живут. Ненавидели и не представляли, как в ней будет жить их ребенок, которого они собственноручно обрекают на страдания. Как усыновить ребенка однополой паре из двух мужчин? Расти в семье с двумя отцами в их стране равносильно самоубийству, ведь оставить такой вопиющий факт в тайне практически невозможно, но желание полной и настоящей семьи победило, заставив предпринимать более решительные действия. Мужчины злились, психовали, обижались на жизнь и сетовали на несправедливость, а после решили бороться за свое счастье, вместе и не сдаваясь. Желание быть родителями крепло в умах взрослеющих Арсения и Антона с каждым годом, и они тщательно искали возможные пути обхода системы. Признаться честно, Шаст до конца не верил, что у них вообще что-то может выгореть, не верил даже на этапе обсуждения призрачной идеи, но расстраивать Арса не хотел, поэтому смиренно соглашался на любые, даже самые дикие планы. Даже когда Арс попросил довериться ему и не задавать вопросов. Доверился, но каково же было его удивление, когда Арсений в один из вечеров пришел домой с пакетом необходимых документов и важнейшей подписью в них. Они два дня смирялись с мыслью, что дошли, наконец, к своему призрачному оазису. По документам и Даша, и Артем – приемные дети Арсения, но Антон планирует исправить это страшнейшее недоразумение в относительно скором будущем. Одному Богу известно, как Арсу удалось обойти все правила органов опеки и усыновить ребенка, не имея при этом жены с длинным послужным списком разнообразных заслуг и достижений, с одной только больной мамой в списке ближайших родственников, но факт остается фактом. Даже спустя много лет Арсений до сих пор держит все детали дела в строжайшей тайне, словно если он проболтается хоть кому-то, то вся их счастливая жизнь лопнет, как большой мыльный пузырь. Сказал недавно, что расскажет обо всем только после взлета самолета. Антон не настаивает и послушно вопросов не задает, но догадывается, что люди в системе работают разные, и что деньги в России решают многие проблемы, а большие деньги способны решить практически все. – Не хочешь посидеть на террасе? – Антон заканчивает с посудой и смотрит на мужчину, который сидит на стуле, подперев ладонью подбородок. Прикрыв глаза, он сидит почти неподвижно, и по нему заметно, что еще чуть-чуть – и он заснет прямо за кухонным столом. Шаст зовет тихо, и мужчина лениво разлепляет сонные глаза. – А я нам кофе сварю. Хочешь? – Очень даже за, – Арс улыбается и тяжело вздыхает, вставая со своего места. Пока Антон достает молотый кофе из холодильника и ищет мерную ложку, Попов трет лицо руками, пытаясь отогнать некстати одолевающий его сон, и подходит к Шасту, крепко обнимая того со спины. Утыкается носом тому в лопатки, вдыхает запах голого тела, потому что рубашка страшно воняла, и было проще избавиться от нее окончательно, а Антон тихо смеется, потому что щекотно. – Только мне нужно все мое тело, чтобы закончить, – он тихо шепчет и, освободив руки от всего ненужного, разворачивается к мужчине лицом. Нежно целует темную макушку в излюбленной манере, потому что в этом жесте – они все, вся их любовь, нежность и привязанность, целует вздернутый носик и сухие от бесконечной жары губы. Оглаживает колючую щеку и игриво подмигивает, когда пальцы Арсения оттягивают пояс его брюк на пояснице. – Подожди буквально пару минут, а после я заобнимаю тебя до смерти. – Ловлю на слове, – Арс широко улыбается, прикрывает на секунду глаза, оставляет последний поцелуй на свободной от одежды шее и отходит дальше к дивану, проверяя звук у радионяни. Оглядывается на мужчину, который по-прежнему залипает на поразительно сексуального почти-мужа, и шлет ему воздушный поцелуй, а Антон покорно ловит воображаемый чмок губами и тихо смеется с того, какие же они все-таки влюбленные дураки. Всегда были и всегда будут. Он открывает банку, насыпает нужное количество кофе и загружает навороченную кофемашину, потому что Арс выбрал именно ее и не хотел даже рассматривать другие варианты. Антон все еще считает, что за такие деньги она должна сама в магазин ходить и выбирать себе зерна, но в таких неважных для него вопросах с мужчиной предпочитает не спорить. Кофемашина так кофемашина. Абы только не дулся по две недели, обходя Шастуна за километр и ночуя на отдельном диване. Ему-то какая разница, кто или что ему варит кофе, который он, в общем-то, и не пьет. Он жмет нужные кнопки и лезет в холодильник за молоком, наливая его в специальный аппарат для взбивания, пока вода в машинке греется до нужной температуры. Слушает мерное гудение аппарата, зачарованно смотрит, как подогретое молоко вертит центрифугой, образуя на поверхности сначала маленькие, а после большие пузыри воздушной пены. Достает из шкафчика кружки, разливает по ним сваренный кофе, а после незамысловато заливает взбитое молоко. Они не в кофейне, и всякие жопы с цветочками Антон рисовать точно не собирается. – Прилипала, – Арсений подходит и забирает свою кружку, благодарно кивая Антону. В другой руке у него передатчик радионяни, который все еще молчит, но, видимо, они оба забили на перспективу тусоваться всю ночь с выспавшимся Артемом и просто наслаждаются таким желанным общением друг с другом. Ну что сказать, издержки родительства. Передышки им тоже нужны. Они идут на террасу, и Шаст очень надеется, что жара хоть немного спала. По крайней мере, солнце к этому времени должно было спрятаться за лесом, и у них на участке должно стать немного прохладнее. Он довольный, потому что да, он прилипала, и ничего делать с этим не планирует. Они оба безумно тактильные, и им сложно проводить время наедине и не касаться друг друга больше пяти минут. Так что да, они прилипалы и невероятно бесят этим окружающих. Антон проходит чуть вперед и галантно придерживает Арсению входную дверь. Тот тихо хихикает и делает невероятно неуклюжий реверанс, а Антон так старательно сдерживает рвущийся наружу громкий смех, что спотыкается о порог и почти падает вместе с кружкой кофе, ухватившись в последний момент за дверной косяк. Арс закатывает глаза, но все равно улыбается, ставит на маленький столик радионяню, кружку, забирает кружку у Антона от греха подальше и тянет его на себя, прижимаясь в секундном нежном поцелуе. Они усаживаются на маленький плетеный диванчик, около которого расположен небольшой садовый столик, и жмутся друг к другу даже несмотря на жару. Им всегда будет мало. Им всегда нужно быть рядом. Они в свое время не смогли пережить расстояние и съехались спустя три месяца с начала отношений, и даже сейчас Шаст не готов отпускать мужчину никуда дальше другого угла дома. Тот с готовностью приобнимает талию Антона и, взяв кружку со стола, делает первый глоток. – Меня пугает завтрашний день, – Арсений начинает говорить тихо, задумчиво разглядывая верхушки многолетних сосен. Ветра практически не чувствуется, но они все раскачиваются в известном только им ритме, пока где-то через три сосны от крайнего ряда дятел ищет себе пропитание, зарываясь поглубже в плотную кору. – Нам завтра в визовый центр, и я ни о чем другом думать не могу. Что мы будем делать, если тебе не дадут визу? Как мы уедем без тебя? Признаться честно, я думал уже отказаться от всего и остаться тут, с мамами под боком и отлаженной за много лет жизнью. Арсений поворачивает голову к Антону, и тот мягко касается губами его виска. Трется носом о щеку, чувствует натянутую улыбку, и они невольно делят один усталый вздох на двоих. Смеются, расслабляются, и Шаст крепче сжимает руками Арсения, пытаясь в свои прикосновения вложить максимум заботы и участия. Он тоже волнуется. Сам бесконечно гоняет в голове мысли, придумывает сам себе проблемы и тут же пытается их решить, хотя ни того, ни другого у него еще нет. Он тоже паникует, но старается держаться хотя бы визуально, пытаясь быть для мужчины уверенной каменной стеной. – Не переживай, малыш, – Арс укладывает голову на худощавое плечо, пока Антон отпивает свой кофе и старается убедить не столько его, сколько себя, потому что понимает: паника передается воздушно-капельным, а у него предательски трясутся поджилки. – Все будет хорошо. Ну вот кто мог подумать, что именно ты один из миллионов людей выиграешь грин-карту? Никто из нас, а ты умудрился еще и все собеседования пройти и даже доки подготовить. Все, выдыхай, большая часть пути пройдена. Для нас, для наших детей это золотой шанс выбиться в люди и не возненавидеть всех вокруг. Антон говорит, и, к его удивлению, голос практически не дрожит. Он только изредка хватает воздух чуть резче, чем нужно, но обмануть Арсения, который полулежит на его груди, будет совсем непросто, ведь сумасшедшее сердце решило сбежать и разогналось до скорости света, стараясь просочиться сквозь не проступающие больше ребра: Арс умудрился откормить его так, что у всегда худосочного Антона появился позорный животик и второй подбородок. Но, если верить Арсению, он его любит и таким. – Постарайся не волноваться раньше времени, ладно? У меня есть приглашение на работу, и завтра мы съездим в визовый центр, заберем наши паспорта с проставленными в них визами и уедем домой собирать вещи. Улетим, переедем, обоснуемся, отправим Дашулю в школу, а после и мам наших перевезем. Уж этим двум престарелым подружкам там точно понравится. Хорошо? – Хорошо, – мужчина отвечает неуверенно, поднимает голову только для того, чтобы отпить кофе, а после снова укладывается на голую грудь Антона. Артем ворочается во сне и кряхтит, заставляя обоих напрячься, но ребенок, истерзанный продолжительной истерикой, продолжает беззаботно спать. Арсений шепчет едва заметно, но Антон всегда слышит его тихое: – Люблю тебя, птичка моя. – И я тебя люблю, – Антон коротко касается губами горячего уха и откидывается на спинку дивана, прикрывая глаза. Их можно понять: поверить в долгожданное, выстраданное «долго и счастливо» трудно, особенно после того, через что им пришлось пройти. Шасту самому порой кажется, что их счастье временное, ненастоящее, что белая полоса вот-вот закончится, и начнется какой-то тотальный пиздец, который заставит их в полной мере расплатиться за все прожитые годы счастья. Он гонит подобные мысли прочь, потому что нельзя впадать в уныние. Нужно верить в лучшее, нужно надеяться на него и никогда не оглядываться на прошлое, ну разве что только для того, чтобы извлечь из него уроки и не повторять пройденных ошибок. Арсений тоже знает об этом, но в силу возраста и темперамента периодически хандрит и впадает в меланхолию. Зато у него для этого есть Антон, который сильный, который всегда подержит и переубедит, обязательно вернет к жизни и вере в лучшее, потому что никогда не унывает. Потому что должен верить за них обоих. И он верит. И любит. Густые кусты около забора ходят ходуном, а после невнятного копошения из спутанной листвы выбирается рыжая морда пушистого персидского кота. Он горделиво осматривает знакомую ему местность, полностью выбирается из колючих зарослей и спешно отряхивается, избавляясь от прилипчивых колючек репея. Мужчины тихо смеются, пока отъетое наглое пузо размеренно чешет к лестнице, забирается на террасу и требовательно мяукает, решительно царапая входную дверь. – Ну и где ты шлялся, пропажа? – Арс тяжело вздыхает и поднимается со своего места, чтобы пропустить кота в дом. Батон любит гулять на улице и частенько просится поесть травы по утрам, но выпускать его в одиночку бродить по дачам или лесу запрещено под страхом смерти одного из его хозяев в случае, если с их сладким пирожочком что-то случится. – Я пока за малым бегал, дверь, видимо, оставил открытой, и он, собака сутулая, просочился и спрятался. Ходил по участку, звал его, а он так и не вышел ко мне. Думал, все, сбежал. А нет, вышел, козлина, только когда ты приехал. – Ну это же мой кот, – Антон смеется, потому что любовь кота – частые споры в их семье. Арсений искренне недоумевает и даже обижается на пушистого за безразличие, ведь это он забирал его из приюта, он его кормит и ходит гулять, но любовь свою Батон выражает исключительно в объятьях Антона. Мужчина снова сникает и выглядит совсем уж печальным. – Хэй, ну ты чего опять расстраиваешься? Я же шучу. Он одинаково любит нас обоих. – Ага, только вот к тебе он всегда приходит, – Антон почти смеется и с трудом держит серьезное лицо, потому что сорокалетний Попов ревнует хуже маленькой Дашки, которая периодически получает от кота затрещины в виде царапин и несильных укусов. Шаст поднимается следом и приобнимает Арса за плечи, успокаивающе чмокая в заднюю часть шеи. У мужчины по телу пробегают мурашки. – И ластится он только к тебе, а от меня убегает. И вообще игнорирует, когда я его зову. – Зато с тобой он спит, – Антон утягивает Арсения обратно на диван, обвивая его всеми возможными конечностями, пока Батон цокает когтями по деревянному полу и, добравшись до кухни, принимается громко хрустеть сухим кормом. Шаст слепо целует мужчину везде, докуда только может дотянуться, жмет к себе так, словно еще чуть-чуть – и ребра точно треснут от усилия, отвлекая Попова от грустных мыслей. – Так что там с днем рождения? Что ты напридумывал для малого? – Думал предложить тебе батутный центр, – Арсения всегда было легко отвлечь темой ребенка и дня рождения, о праздновании которого они думают уже не первый месяц. Темычу на следующих выходных исполняется два года, а у них до сих пор ничего не готово: они до последнего мудохались с документами на визу. – Или, может, арендовать целый парк развлечений? Сколько будет всего детей? – Арс, тише, не сходи с ума, – Антон высвобождает одну руку и поправляет челку Арсения, которая упала ему на глаза. Хочется еще и ширинку расстегнуть – себе, не Арсу – ведь костюмные брюки максимально неудобные и узкие, а еще лучше по-быстренькому переодеться в привычные спортачи, но момент упущен, се ля ви, все дела. – Батутный центр отлично подойдет. Тем более, их будет-то всего пятеро вместе с Дашей. – Дима точно приедет? Он тебе перезвонил? Ты же ему говорил, чтобы они всем семейством приезжали? – Ты меня за кого принимаешь? – Антон строит обиженную моську, но быстро сдается под долгим взглядом любимых голубых глаз. Арс игриво щелкает мужчину по носу, улыбается и приподнимается, удобнее усаживаясь на диван. Шаст остается головой лежать на его коленях. – Сказал, конечно. Только Поз попросил перенести часиков на пять, а то у детей обеденный сон, и если Тео разбудить раньше положенного, то, цитирую: «Нам всем пиздец». – Ага, как будто Савина не будет скандалить, если не доспит, – Арс отставляет пустую кружку от кофе на столик, методично поглаживая тщательно выбритую перед важной встречей щеку Шаста. Антон, как тот самый довольный кот, ластится под мягкие прикосновения и даже в свои тридцать пять все еще чувствует себя шестнадцатилетним подростком, любящим мужчину поразительно сильно и самоотверженно. – Я прекрасно помню ее концерт на озере месяц назад. – Эд с Егором тоже, кстати, обещали заехать, – Антон говорит негромко, наслаждаясь тишиной летнего вечера, а после приподнимается на локтях и кончиком носа касается носа Арсения. Улыбается, щурится, застывая в их любимом эскимосском поцелуе, и они бесконечно долго смотрят друг другу в глаза, читая в них весь тот бескрайний океан нежности и любви. – Сережа почтит нас своим присутствием? – Обещал заехать обязательно и даже поставил на это собственный зуб, – Арсений смеется и отстраняется, но только чтобы сдвинуть Антона ближе и посадить его себе на колени. Шаст широко улыбается, стараясь не заработать фальстарт за неуместные приставания, пока Попов скользит ладонью по его спине и мнет напряженные мышцы шеи. – Привезет с собой и Марину, и Славика. Так что да, пятеро и получается. – Это будет лучший праздник, – Антон на пробу скользит пальцами по голой ноге и медленно подбирается к границе коротких домашних шортов. С яблони шумно слетает дрозд, где-то вдалеке заводится газонокосилка, через два участка от них снова включается перфоратор, но они слишком поглощены друг другом, чтобы обращать внимание на такие мелочи. – Ты большой молодец, Арс. Мужчина бегает пальцами по чувствительной коже Арсения, и та реагирует незамедлительно, покрываясь скопищем мелких мурашек. Антон много раз говорил и говорит каждый раз, что неприлично носить такие шорты в присутствии вообще кого-либо, кроме самого Шастуна, но Арс часто испытывает его терпение, натягивая их при любом удобном случае. Он скользит рукой вверх, оглаживая горячую кожу бедра, пальцами поддевает тонкую ткань, с наслаждением замечая, как Арсений под ним расслабляется. Арсений не глядя целует шею Антона, скользит губами вниз на ключицы и на грудь, пока тот старательно делает вид, что его совершенно не трогают подобные прикосновения. Арса же подобное показное равнодушие распаляет еще сильнее, и он водит руками по телу все активнее, забираясь под пояс брюк глубже с каждым касанием. Антон мажет пальцами у кромки боксеров Попова, хитро щурится и разворачивается, чтобы поцеловать того в губы, но радионяня на столе рядом с ними громко хнычет голосом проснувшегося сына. – Я схожу, не волнуйся, – Антон виновато улыбается, словно это он своими приставаниями разбудил Тему, и поднимается с колен Арсения, поправляя топорщащиеся на причинном месте брюки. Арс согласно кивает, укладывает ногу на ногу и смущенно отводит глаза, поправляя задравшуюся футболу. Кто там что говорит о проблемах потенции у мужчин после сорока? Антон готов поспорить с любым экспертом. Он поднимается на второй этаж, заходит в детскую, где Артем встречает его радостным визгом. Он тянет к отцу свои маленькие ручки и смеется, в точности копируя манеру Арсения. Шаст поднимает его на руки, болтая что-то глупое и совершенно нелепое, целует пухленькие щечки и щекочет малыша, отчего тот приходит в дикий восторг. Заливисто смеется и обнимает мужчину за шею, пока Антон бесстыдно, неприлично счастлив. Вообще, дети – сложнейшее, но лучшее решение в их жизни. Он смотрит на часы и несет Артема вниз, потому что скоро его нужно будет кормить. Арс открывает дверь, чтобы тихонько позвать их на улицу, и, заметив второго папу, Тема радостно гогочет и тянет руки уже к нему. Антон чудом успевает словить юркий вертолет в своих руках, пережив за мгновение два инфаркта жопы и сердечный приступ разом, и возвращается к Арсению, присаживаясь все на тот же диван. Пока Артем скачет на его коленке, словно он – миниатюрный жокей на ездовой лошади, Шаст крепко держит его за спину и живот и не может перестать улыбаться. Смотрит на Арсения, который тоже расплывается в широчайшей улыбке, и его уже не юное сердце заливается таким ярким, горящим, всепоглощающим теплом, что хочется выть и кричать от переизбытка чувств. Арс треплет сына по волосам, смеется с ним в унисон, пока Антон не может поверить, что это происходит именно с ним. Боже, неужели все это счастье только для него одного? – Ты можешь поверить, что буквально через несколько месяцев мы сможем официально стать супругами? – он смотрит на сына, смотрит на Арса, на лес, понимая, что пусть они и мечтать не могли о подобном переезде, но прощаться с домом, который подарил им столько любви, все еще больно. Он смотрит на мужчину, который от его слов начинает улыбаться еще шире, и понимает, что рядом с ним он переживет любые, даже самые глобальные изменения. – Не просто на словах, не обычной договоренностью, а прям по-серьезке, официально, с подписями и печатями на бумаге? В масштабах двенадцати лет, конечно, пыль, но я уже не могу дождаться. – Я уже давно считаю тебя своим мужем, и отсутствие глупых бумажек не заставит меня усомниться в своем решении никогда, – Арсений привычно уверен в своих словах и говорит с совершенно независимым видом всемирно признанного гения, которого действительно никто не сможет убедить в обратном. – Тут ты прав, но сложности возникают с юридической точки зрения. Я, по сути своей, никаких прав ни на Дашу, ни на Артема не имею. – Ты же знаешь, что это не так? – Знаю, просто с точки зрения закона наши отношения – пустышка, да еще и не везде законная, – Антон тяжело вздыхает и передает Арсению Артема, которому надоело кататься на его коленке. Мужчина забирает сына, поглаживая того по темным волосам, и обеспокоенно смотрит на Шаста. – Я буду рад, когда смогу наконец официально назвать тебя мужем и усыновить наших детей. Неужели ты не хочешь свободы? Открыто гулять по улицам, целоваться на скамейке в парке, держаться за руки в супермаркете и не бояться общественного осуждения? – Хочется, конечно, но я рад всему, где есть ты, – Арс находит руку Шаста и крепко сжимает в своей. «Я здесь». «Я рядом». «Я люблю тебя». «Не переживай, мы справимся». Антон знает, он все знает, просто порой его одолевают совсем уж грустные мысли. Арсений гладит его одной рукой, другой придерживая любопытного Тему. – Я рад, что вообще встретил тебя, что ты согласился остаться со мной, что продолжаешь любить меня даже несмотря на мой скверный характер. – Ну-у, характер у тебя да, так себе, – Шаст все же смеется, потому что Арсений делано возмущается и строит оскорбленную мину слишком уж смешно и нелепо, чтобы это было правдой. Он исхитряется и тянется в его сторону, придерживая малого, и тычет Антону под ребра, вызывая удивительный вздох. Мужчине приходится примирительно поднять руки вверх. – Ладно, ладно, прости. У тебя характер, как бархатное постельное белье. – Ну ты уж не перегибай, – Арс сдается и хихикает, а Артем заразительно громко смеется вместе с ним. – Столько времени прошло, а ты так и не научился врать. Но я люблю тебя, несмотря ни на что. – И я тебя люблю. Слушай, а можно вопрос? – Антон давно пытается подгадать нужный момент, потому что уже много лет маринует в себе один конкретный вопрос. Обычно они могут говорить обо всем на свете, всегда привыкли обсуждать любые темы, ведь запретного между ними больше ничего нет, но вот вопрос прошлой работы Арсения, которая и стала причиной их знакомства, Шастун всегда боялся поднимать, предпочитая лишний раз не ворошить не шибко приятное прошлое. – Ты никогда не жалел, что ушел из вебкама? – Ни разу с тех пор, – ответ Арсения удивительно быстрый, он не взял ни минуты на подумать. Антон удивлен, а Попов спешит пояснить: – Я много думал об этом перед тем, как официально уйти, и понял, что больше не хочу заниматься подобными вещами. Не думай, что ты заставил меня, – Арс улыбается, потому что всегда с легкостью читал мысли Антона: его яркая выразительная мимика никогда не давала ему возможности соврать. – Нет, я принял взвешенное, серьезное решение, ведь ты был прав: вебкам не даст мне желанного будущего. Ты показал мне, чего я стою, что заслуживаю большего, и я решил тебе довериться. Как видишь, не зря. Антон счастлив каждый день своей теперешней жизни и надеется, что скорый переезд станет еще одной, новой ступенью в их отношениях и сделает его и его семью еще счастливее, хотя порой кажется, что сильнее уже невозможно. Он не может дождаться законной регистрации брака с годами любимым мужчиной, не может дождаться официальной бумаги об усыновлении детей, не может дождаться момента, когда они окончательно станут настоящей семьей. Они часто говорят о любви, часто напоминают друг другу о важности их встречи и значении каждого из них в их непростой судьбе, не позволяют им забывать о важности друг друга. Они часто вспоминают молодость и их зарождающиеся отношения, вспоминают, сколько Антону потребовалось сил и терпения, чтобы вернуть Арсению веру в себя и подтолкнуть к решительным изменениям в его жизни. Кому-то может показаться, что они говорят об этом даже слишком часто, но для них важно поддерживать связь с прошлым, чтобы достигнуть желанного будущего. Да, они неидеальная пара. Да, они все еще ссорятся, причем частенько и по совершенно абсурдным поводам, таким как некупленное молоко или невымытая чашка в раковине. Ссорятся, как и все пары, потому что это нормально: нормально высказывать свое недовольство, нормально открыто говорить о своих чувствах, а не копить негатив, нормально сталкиваться взглядами, потому что мы все живые, разные люди. Они ругаются, могут даже покричать иногда, но после обязательно садятся и долго разговаривают друг с другом, пытаясь понять причины ссоры и варианты решения возникшей проблемы, они терпеливо ищут компромиссы, чтобы никого не обидеть. Они не замалчивают жалобы, не таят в себе обиды и злобу и обязательно все проговаривают вслух, ведь только открытое обсуждение и взаимная готовность работать помогут сохранить отношения и истинную любовь. Именно в тот вечер, когда Антон убежал из дома Арсения и бродил полночи по холоду зимних питерских улиц, и решилась дальнейшая судьба их отношений. Раскаявшийся Шаст пришел под утро, чтобы забрать вещи, потому что думал, что его не простят за все сказанные слова, а не сомкнувший за всю ночь глаз Попов встретил его на пороге и не выпускал из объятий еще несколько часов, потому что думал, что парень никогда больше к нему не вернется. Они попросили друг у друга возможности высказаться и только тогда в полной мере осознали всю важность взрослых, взвешенных разговоров. Им понадобилось много времени, чтобы научиться жить друг с другом. Понадобилось время, чтобы совершить много ошибок и исправить их, научиться говорить и не убегать, не обижаться и не молчать по несколько дней, пока другой догадается о причинах недовольства. Они терпеливо учились слышать и слушать друг друга, уважать свое и чужое мнение, потому что и то, и другое одинаково важно. Учились сдержанности, терпению и доверию. Они ссорились, кричали, хлопали дверями и уходили от разговоров. Кричали громкие слова о расставании и нежелании идти на контакт, потому что «эти отношения – самая большая моя ошибка». Уходили навсегда, сжигали мосты, но раз за разом возвращались и мирились. Возвращались, потому что, обретя однажды счастье друг в друге, больше не представляют жизни без него. Повзрослевшие Антон и Арсений создали семью и стараются жить в гармонии и любви, как каждый из них мечтал с самого детства. Они дарят детям и в первую очередь друг другу то, чего им так не хватало в молодости, стараются подарить Даше и Артему идеальную, полную, а самое главное – счастливую семью. И они искренне верят, что у них все получится. Потому что они любят.Эпилог
3 марта 2023 г. в 20:11
Примечания:
Ну что, мои котятки, вот и долгожданный финал)
Всем большое спасибо за то, что вместе с нами прошли этот долгий путь и были со мной рядом, бесконечно много и круто поддерживая. Это невероятно придает сил и зажигает желание работать дальше, поэтому благодарна каждому из вас, кто поставил "нравится", а в отдельности всем тем людям, кто оставлял отзывы и проживал эти далеко не маленькие глав вместе со мной.
Всех люблю и обнимаю, смахивая с глаз слезы радости)
Примечания:
* TRITIA – Просто так
Еще раз люблю и навсегда с вами ♥