Как столб из дерева святого,
Несокрушимо было сердце у меня,
Но вот теперь
Смутилось это сердце,
И трудно обрести ему покой!
Из сборника Манъёсю.
Осеннее солнце почти неподвижно висело над горизонтом, словно никак не могло решить: спрятаться или ещё посветить. По крайне мере, такая мысль пришла на ум Санаде Юкимуре, созерцавшему этот пейзаж уже без малого час. Он, удобно расположившись на траве под раскидистым деревом, скрестив ноги и откинувшись назад, подставил лицо тёплому ветерку, легко трепавшему его волосы. В нескольких метрах перед ним разверзалась пропасть, а внизу бушевал горный поток. Киригакуре Сайзо, пришедший с докладом, как минимум минут двадцать наблюдал за неподвижно замершим господином, не решаясь проронить ни слова и тщетно силясь уловить хоть какие-то изменения во взгляде и выражении лица Юкимуры. С тех пор как они покинули окрестности Эдо, прошло два месяца. Корабль, похищенный Дзююши, благополучно доставил их всех в Осаку. Всех, кроме Масамуне и Бэниторы: первый отправился проведать свои владения, второй – исчез в неизвестном направлении. Юкимура, второй раз очнувшийся уже на корабле, за всё время путешествия видел Кё только однажды, когда они уже сошли на берег, так как Сайзо настойчиво не выпускал своего господина из каюты. – Сайзо, – сказал Санада, – со мной уже всё в порядке. – Вы пока были в бреду, – начал Сайзо, опустив глаза, – вы постоянно звали его. Я ему сказал, но он ответил, что не может прийти. Поэтому не выходите, – сумбурно объяснил ниндзя. «Милый Сайзо, – подумал Юкимура, – тот самый Сайзо, который ненавидел всё, что связано с именем Кё, теперь хочет устроить нам свидание наедине, чтобы мы могли всё выяснить? Но этого не будет…» – Он не придёт… поверь мне. – Но как же так? – растерянно шептал ниндзя. – Он же знает, что вы сделали это не по своей воле! Вы же сделали это ради него! Как он может? Я не понимаю! – И в этом твоё счастье, – тихо проронил Юкимура. По прибытии в порт их компания разделилась: Кё, Юя, Кёширо и Окуни остались в окрестностях Осаки, а Юкимура со своими людьми временно вернулся на гору Кудо. Задерживаться здесь он не собирался, но тут остались дорогие ему люди, которых следовало забрать перед тем, как начинать всё то, что он задумал. Действовать надо было очень осторожно: он слышал, что правитель провинции Кии держит Кудо под постоянным наблюдением и, вполне возможно, уже знает о его возвращении. Но и покидать гору слишком быстро тоже не входило в планы Юкимуры, вознамерившегося сперва задать шпионам Токугавы несколько головоломок. И сегодня Санада пришёл сюда не только для того, чтобы полюбоваться закатным солнцем, игравшим лучами на вершинах гор. Он думал. Сайзо, сидевший в стороне, лишь качал головой. Всё то время, что они здесь, его господин каждый вечер бывал на этом месте и подолгу, пока на небе не высыпали звёзды, всматривался куда-то в горизонт с непривычным для него сосредоточенным выражением лица, а взгляд его со времён их беседы на корабле ни на йоту не изменился. «Юкимура-сама, – думал ниндзя, – вы говорите, что приходите сюда размышлять, но на самом деле вы безмерно страдаете, и этот ваш отрешённый, невидящий взгляд, направленный куда-то в глубины вашей души, лишь подтверждает это. Вы просто не хотите, чтобы кто-либо видел вас таким, особенно Масаюки-сама. Наверное, и сейчас вы думаете совсем не о том, о чём вам надлежало бы думать». – Сай-зо, – растягивая гласные, произнёс Юкимура, он по-прежнему смотрел куда-то вдаль, – ты на мне дырку проглядишь. – Я не осмеливался вас потревожить. – Какие новости? Дела шли отлично. Несколько отрядов Токугавы, посланные, чтобы истребить уцелевших Мибу, а на самом деле, чтобы заполучить секреты тайных техник клана, бесследно исчезли, и теперь трудно было сказать, повстречались ли они с Мибу или с кем-то ещё. Серия дерзких диверсий прокатилась по всей стране, цели у всех были разные, но сводилось всё к необходимости озадачить и смутить противника, отвлечь от своих настоящих целей. И Юкимура всеми способами отвлекал внимание Токугавы от Осаки. С одной стороны такой ход был очевиден, а, стало быть, ловушка, но… По Японии ходили упорные слухи, что Санада собирает войска и готовит штурм Эдо. Это было глупо. Это было безрассудно. Это было дерзко. Это было так по-юкимуровски, так похоже на полководца, унаследовавшего от Хидэёши его властолюбивые, захватнические амбиции. И кто знает, кого успел перетянуть на свою сторону хитрый Санада, якобы заручившийся тайной поддержкой императора. И каким бы бредом ни выглядели эти нелепые слухи, надлежало проверить их все. Токугава становился подозрительным и перестал доверять всем, за исключением самых верных вассалов. Советники и генералы впадали в немилость, лишались постов. Подозрение пало и на Юки Хидэясу, второго сына Токугавы, принятого в клан Юки. Поговаривали о его близости к клану Тоётоми, и что, вероятно, это и стало причиной его несвоевременной кончины. Юкимура выслушивал доклад Киригакуре молча, поза его была неподвижна и, если не еле заметные кивки, можно было подумать, будто он и не слушает вовсе. Отношения с португальцами у Иэясу ещё больше осложнились после пропажи корабля с боеприпасами. Корабль потом обнаружился, разумеется, уже пустой, а моряки в один голос утверждали, что были захвачены людьми Токугавы, который решил не платить за оружие. – Юкимура-сама, – спросил Сайзо, – вы и в правду намерены отправить Коске на переговоры с португальскими миссионерами? – Именно. – Но ведь, кажется, после гонений Тоётоми Хидэёши на христиан, они отказались сотрудничать? – Поэтому она будет вести переговоры от лица клана Дате, а не Тоётоми. Я уже договорился с Масамуне. У него жена христианка и сам он интересуется этой религией. Миссионеры хотят распространять своё учение? Что ж, пожалуйста, мы дадим им такую возможность, как только выиграем. А нам для этого нужно огнестрельное оружие и порох, которые они, в свою очередь, могут нам поставить! – Но, Юкимура-сама… вы уверены? – Битва при Сэкигахара была проиграна Западной коалицией не только из-за предательства Кобаякавы Хидэаки, – нравоучительно сказал Санада. – Многие самураи до сих пор презирают огнестрельное оружие и в недавнем прошлом использовали мушкеты не иначе как альтернативу луку, и только Ода Нобунага во всей мере смог оценить и использовать преимущества огнестрельного оружия. Его кавалерийские рейды изматывали и сокрушали ошеломлённого противника, численностью многократно превосходившего его собственные войска. – Вы собираетесь брать пример с Нобунаги? – в ужасе вопросил Сайзо, вспоминая, как ещё совсем недавно они сражались с Одой, в прямом смысле вернувшимся с того света. – Я собираюсь использовать всё, что поможет мне выиграть! – жёстко ответил Юкимура. – А Нобунага, по моему мнению, лучший стратег нашего времени. И если Токугава укрепляет свои позиции с помощью мощи и интриг клана Хонда, то значит, нам придётся переплюнуть их. Моего отца всегда считали не только талантливым стратегом, но и искусным интриганом. Пришло время показать, что я действительно его сын! – Вы… – тихо произнёс ниндзя, и на лице его отразились изумление и растерянность, – вы изменились. – Вот как? Просто я наконец повзрослел и больше уже не тот восемнадцатилетний мальчишка. Я пересмотрел большинство своих позиций и понял, что Токугава во многом прав. Я был идеалистом и мечтателем, вечно витающим в облаках, – он помедлил и добавил с горечью, – поэтому меня и тра… поимели. Сайзо был шокирован. – Юкимура-сама… – произнёс он, не веря своим ушам. Санада глубоко вздохнул и только теперь обернулся к Киригакуре. – Боишься, что я стану таким же, как Токугава? – спросил он. – Я постараюсь этого избежать. Но эту войну я выиграю, чего бы мне этого не стоило! – Полководец снова устремил свой взгляд на закат. – Под Сэкигахарой Токугава обыгрывал нас по количеству огнестрельного оружия, мы не должны второй раз совершать эту же ошибку. Я всё сделаю, чтобы вернуть власть Тоётоми. – Но Хидэёри-сама ещё ребёнок, – напомнил ниндзя. Всё началось именно из-за этого, из-за того, что Хидэёши умер, не оставив взрослого наследника. Перед смертью он назначил целых пять регентов, чтобы ни у одного из них не было возможности забрать всю власть себе, и тем не менее один из них всё-таки сумел перехитрить всех остальных. – Вот поэтому мне придётся выбрать надёжного регента, – сказал Юкимура. – А если он окажется не слишком надёжным, я убью его собственными руками! – Юкимура-сама, почему бы вам самому?.. – начал Сайзо. – Я? – неподдельно удивился Санада. – Да кто я такой? Младший сын мелкопоместного даймё, который если когда-то и получал доход со своих земель, то весьма незначительный. – Но ваше происхождение выше, чем у Тоётоми, – сказал ниндзя, напоминая, что Хидэёши происходил из семьи крестьян. – Теперь это уже не имеет значения. У его сына – замок Осака, десятки тысяч коку риса, и богатства его кажутся неиссякаемыми, а у меня – хижина в горах и нет ничего, кроме… – он запнулся на мгновение и добавил тихо: – Я хотел сказать «меча и чести», но меч – это всё, что у меня осталось… Молчи, Сайзо! – воскликнул он, предупреждая очередное возражение Киригакуре. – Мне уже никогда не смыть этого позора! Какой же из меня регент? – Юкимура усмехнулся. – Но в этом есть и свои положительные стороны: как ты думаешь, многие ли согласятся поддерживать человека, который топчет самурайскую гордость? Дате Масамуне больше никогда не встанет под знамёна Токугавы. Его собственный сын, даже если и будет рядом с Иэясу, никогда больше не поведёт его войска в бой. Уэсуги Кагекацу-сама, хоть и вынужден был присоединиться к Токугаве, очень хорошо относился ко мне, когда я был его заложником, и, возможно, теперь возьмёт пример с Масамуне и оставит сёгуна. Хонда Тадакацу косо смотрел на Иэясу уже, когда тот отправлял меня в ссылку, вместо того, чтобы казнить, а после всего и вовсе решит, что его господин свихнулся. Нобуюки-нии-сан… вот ему будет тяжелее всех. С одной стороны, он любит меня, и я могу только догадываться, что он чувствовал, видя, как его господин издевается над его собственным братом; с другой стороны, он любит Иэясу – хоть я и не могу понять за что? – иначе бы не стал с ним спать даже под страхом смерти… он ведь не такой испорченный, как я… – Юкимура помедлил и тихо закончил: – Лишить Токугаву трёх-четырёх важных сторонников не такая уж и плохая цена за мою попранную честь, ты так не думаешь? – Юкимура-сама, – шептал Сайзо, не зная, что сказать, и чувствуя, как сердце разрывается у него в груди. – Юкимура-сама… – Я знаю, знаю… У нас был другой план. Мы хотели заманить его в хитроумную ловушку, но всё пошло не так, и в этом есть и моя вина… Санада неожиданно замолчал, и Киригакуре почувствовал чьё-то присутствие. – Сайзо, – послышался знакомый грубый голос, – исчезни! Ниндзя колебался. Он переводил взгляд со своего господина на новоприбывшего и обратно. Юкимура не реагировал. – Юкимура-сама?.. – произнёс несчастный Сайзо, не зная, что ему делать. Ответа не последовало. – Сайзо, ты просил меня прийти, когда он бредил. Вот я и пришёл, а он, смотрю, по-прежнему бредит. Ниндзя в конце концов решился, шепнув незваному гостю еле слышное «таном», он скрылся. «Позаботьтесь о нём!» Несколько минут стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра в листве и журчанием невидимой отсюда реки. Юкимура первым нарушил молчание: – Как ты меня нашёл, Кё? – Твой мелкий ниндзя показал нам дорогу. – Нам? – Кёширо со своей бабой тоже притащились. – Он тебя победил или ты отдал ему её без боя? – в голосе Юкимуры не отразилось никаких эмоций. – Она слишком много болтает, – был ответ. Послышался шорох. Кё присел под деревом в полуметре от полководца. И снова молчание. Оба сидят, не шелохнувшись, словно и не замечают присутствие друг друга; взгляд одного блуждает по горным пикам, виднеющимся вдалеке, взгляд другого скользит по краю обрыва. Но за кажущейся тишиной клокочет целое море чувств и страстей. И нервы – как натянутая струна. – Зачем ты пришёл? – Хотел узнать кое-что. – Что же? – Токугава… он ведь уже… – Кё запинается, не зная, как подобрать слова. – Он тебя… не в первый раз… – Насилует меня? – подсказывает Юкимура. – Ты это хочешь знать? – Кё молчит. – Тебе разве мало моего позора? – Рассказывай, Юкимура! – рычит Демоноглазый. – Или я выбью это силой! – Никогда не умел просить по-хорошему, не правда ли? – Санада еле слышно усмехается. – Это случилось около двадцати лет назад, мне тогда исполнилось восемнадцать. Наверное, где-то за полгода до того, как Токугава напал на Уэду. Я сам виноват. Всегда был беспечен, пытался незаметно скрыться от охранявших меня ниндзя, улизнуть куда-нибудь на окраину наших земель и бродить там до темна, сам не зная, что ищу и от чего бегу. Однажды я и нарвался на лагерь Иэясу. Видимо, он возвращался после какой-то битвы. Оружия при мне, как обычно, не было, да оно бы мне и не помогло… Вот тогда это и случилось… А Токугаве я и в самом деле приглянулся так, что он даже хотел забрать меня с собой в Эдо. Он знал, что я Санада, и что он будет воевать против нас… Не помню, как мне удалось сбежать от него, из-за действия наркотика я еле передвигался, но меня почти и не охраняли. О том, что случилось, знало только несколько человек, в том числе и Хонда Тадакацу. В замке я сказал, что случайно наткнулся на Токугаву, и пришлось скрываться, поэтому меня так долго и не было. Но отец, похоже, обо всём догадался… – И воспользовался этим для собственной выгоды! – зло прошипел Кё. – Раз товар уже порченный, почему бы его ещё кому-нибудь не подкинуть? Чёртов старикашка! – Если ты ещё хоть раз скажешь что-то подобное про моего отца, я убью тебя, – будничным тоном сообщил ему Санада. Кё, широко распахнув глаза, уставился в неподвижную спину Юкимуры. – Ты его защищаешь? После всего, что он с тобой сделал? – гневно вопрошает Демоноглазый. – А разве это не мой долг как сына? Иногда я завидую тебе, Кё. Ты никогда не был связан никакими узами, никаким обязательствами. Всё, чего ты хотел – титул сильнейшего и возможность сражаться с достойными противниками, а в наше смутное время, когда талантливые воины требуются всем, у тебя подобных возможностей хоть отбавляй. Ты всегда жил, как хотел, и твоя жизнь принадлежала только тебе. А моя жизнь мне никогда не принадлежала… – голос Санады звучит ровно, слова вылетают сами собой, легко и непринуждённо, как если бы он давно только об этом и думает. – Это судьба всех младших сыновей – становиться чьими-то заложниками, в качестве доказательства лояльности, или использоваться как-то ещё для блага клана; всего лишь разменная монета в большой игре. А я, ко всему прочему, был ещё и непутёвым самураем, и пользы от меня было мало. Это много позже про меня начнут говорить, как про одного из лучших воинов страны, а в то время я даже после случая с Иэясу меч с собой никогда не носил. А зачем? Ради чего я должен был сражаться? Потому что я самурай? Да мне было как-то всё равно. Чтобы защитить себя? Но собственную жизнь я никогда не ценил. Ради клана и его амбиций? Я смутно разбирался во всех политических хитросплетениях и всяких там интригах. Как непохоже на меня сегодняшнего, не правда ли? Но, как любого порядочного самурая, меня учили почитать предков, уважать родителей, слушать старших, исполнять сыновей долг. И если от меня требуется соблазнить десяток-другой охотников до красивых мальчиков, то значит так и надо! – Врезать бы тебе надо, – произнёс Демоноглазый, недобро прищурив глаза. – Кё, но я ведь и сам всё понимаю. Знаю, что не должен был ему этого позволять. Я много кому, много чего не должен был позволять! Я ведь понимаю, что ты тогда, в пещере, хотел мне сказать: нельзя в своей любви к другим доходить до того, чтобы разрешать им издеваться над собой. Я ведь в итоге отказал ему и ушёл служить Тоётоми. – Угу, и с ним ты тоже спал! – торжественно заключил Кё голосом ревнивой жены, установившей-таки полное количество любовниц её благоверного. – Спал, – легко признаёт Юкимура. – Но спал, потому что этого хотел я сам! Хидэёши-сама был великолепным полководцем и хорошим человеком, хотя к концу жизни жажда власти и стала сводить его с ума: он сделался подозрительным и везде видел заговор. Но это он научил меня любить, по-настоящему любить. Более того, у меня появилось то, ради чего я хочу сражаться, ради чего я готов отдать свою жизнь без колебаний, и дело не только в любви! – Любовь? Какая, к чёрту, любовь?! – недовольно проворчал Кё. – У него наложниц было, как баб в борделе! Триста штук! В одном замке не умещались. И таких, как ты, у него, видать, тьма-тьмущая была! – Ему нужен был наследник, – возразил Юкимура. – Единственный его сын умер в младенчестве ещё во времена, когда Нобунага только начинал своё победоносное шествие по стране, а другого ему никак не могли родить. Он и мне-то свою фамилию дал не случайно и, возможно, усыновил бы, если б не возражения его родственников. – Разве у человека, безраздельно правящего всей Японией, могут быть проблемы с родственниками? – Именно у них-то их больше всего, – сказал Санада. – Большая власть, большая ответственность – много хлопот. И чем больше ты добился, чем больше захватил, чем выше взобрался, тем выше риск потерять всё из-за какой-нибудь безделицы! И вот здесь часто приходится жертвовать своими близкими: казнить их или отправлять куда-нибудь в качестве заложников, и уже не имеет значения, что там с ними происходит. После рождения сына Хидэёши-сама заставил своего племянника отказаться от права на наследование, а потом вынудил его совершить сэппуку, чтобы в будущем избежать проблем. Уэсуги Кагэкацу-сама сражался со своим сводным братом за право возглавить клан, Нобунага воевал со своими родственниками за обладание провинцией Овари, даже Дате Масамуне вынужден был казнить родного брата по подозрению в измене, о чём сокрушается до сих пор. Разве это правильно? – Юкимура замолчал ненадолго, собираясь с мыслями. – Кё, а ты бы ни хотел изменить мир? Я бы хотел. Даже зная, что по большему счёту это лишь мои мечты и фантазии. Но ведь вся наша эпоха – это столкновение интересов, желаний и устремлений огромного количества людей. И большинство из этих мечтаний были разбиты вдребезги, уничтожены в огне бесконечных войн, втоптаны в пыль; а целые кланы полностью истреблены, и имена их преданы забвению. Вот ведь и ты, Кё, – ты, конечно, вряд ли сам в этом кому-либо признаешься, – но ты убил Оду Нобунагу, потому что не хотел, чтобы такой, пусть и невероятно талантливый, но при этом неимоверно жестокий и страшный человек правил Японией, а с ним заодно и весь клан Мибу, потому что это было противно твоим собственным идеалам. Так вот и я не могу допустить, чтобы власть досталась Токугаве. Я с этим не смирюсь никогда и ни за что! И дело не в банальной мести, хотя и в ней, возможно, тоже. Я ведь и в самом деле дурак, идеалист и романтик, готовый до конца бороться за то, во что я верю, даже если это и невозможно! Но при этом в глубине души я понимаю, что я – лицемер! Я не хочу никем жертвовать и стараюсь избежать ненужных смертей. Но это невозможно. Я хорошо знал Юки Хидэясу, он рос под присмотром Хидэёши-сама, и я не думал, что Токугава решится обречь на смерть очередного своего сына. Я никогда не желал этого! Я хочу остановить войну и насилие, но то, что я делаю и то, что ещё собираюсь сделать, приведёт к очередной войне и смертям… Но буйство страстей и неудовлетворённых желаний, в которых утонула страна, не затихнет само по себе, пока не прольётся кровь, и одна из сторон не будет сломлена окончательно… Иэясу сказал, что я слишком слаб, чтобы победить его. Но он ошибается. Он сам допустил слабость и совершил ошибку, которая может стать для него роковой: он оставил меня в живых! Я ведь знаю, чего он ждёт от меня, думает, я не вынесу позора и приползу к нему. Но этого не будет, я не покорюсь ему, даже, если он окончательно смешает моё имя с грязью, и от меня все отвернутся… Наверное, ты презираешь меня. Я и сам себя иногда презираю… Похоже, из меня вышел никчемный самурай, но теперь я точно знаю, ради чего живу и сражаюсь, то, ради чего я готов отдать жизнь… – Ты повторяешься, – тихо произнёс Кё. Откровение за откровением, словно град, обрушились на него. Он всегда скрывал свои чувства и мысли под личиной безразличия и грубости, а Юкимура при всей своей таинственности, со всеми своими секретами тем не менее казался Демоноглазому человеком прямым и открытым, и даже в какой-то мере честным: он так и сказал, что имеет собственные мотивы и будет путешествовать с Кё только пока их цели совпадают; человеком, чьи эмоции всегда отражаются на лице: если он ненавидит – то ненавидит, если любит – то любит, если что-то задумал – глаза его загадочно блестят. А на самом деле всё это время Санада тоже скрывал свою истинную суть, не решаясь её доверить никому, даже тому же Сайзо, который боготворит своего господина больше всего на свете. Юкимура глубоко вздохнул с усталостью и облегчением; облегчением оттого, что смог хоть кому-то всё это высказать. Отец бы не понял, посмотрев на него, как на идиота. Дзююши? Не стоит. Его людям не следует знать, что их господин колеблется и понапридумывал себе всякой всячины. Санада повторил свой вопрос: – Кё, так зачем же ты пришёл? Ответ оказался настолько ошеломляющим и убивающим наповал, что Юкимура вздрогнул и даже как-то поник в плечах, нарушая свою прямо-таки медитативную неподвижность. – Чтобы трахнуть тебя! – Ш… ш… что?!! – выдавил Юкимура, не доверяя собственным ушам. Послышался лёгкий шелест, и тут глаза полководца широко распахнулись в изумлении, потому как, прежде чем он смог переварить услышанное, сильные, мускулистые руки обхватили его за талию, до боли сжимая бока и заставляя дыхание замереть в груди, втащили Демоноглазому на колени, прижали к его груди, развернули к нему лицом; одна рука крепко обняла полководца за плечи, другая – недвусмысленно стиснула бедро Юкимуры. Губы Кё изогнулись в ироничной усмешке, но красные глаза сияли теплотой. – Ты не только красив, как девица, но и болтаешь много, как баба. – Ты же не любишь болтливых женщин, – неуверенно вымолвил вконец сбитый с толку Санада. – А в каком это месте ты женщина? Хотя нет, – самодовольно ухмыляясь, произнёс Кё, – ты женщина, моя женщина! И тебе совсем не идут эти пафосные, драматичные речи и серьёзный вид. Люблю видеть тебя таким, как сейчас, растерянным и беспомощным. Тебе не идёт самобичевание и вредно много думать. Тебе больше подходит громко стонать подо мной. – Кё… – Юкимура приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но Демоноглазый тут же накрыл его своим ртом, проникая внутрь языком, лаская язык Санады, целуя то глубоко и неистово, навязывая свой поцелуй, то нежно, едва касаясь губами губ, то кусая их в приливе страсти, чувствуя, как напряжённое тело Юкимуры постепенно расслабляется в его объятиях и отдаётся целиком в его полное распоряжение. По прошествии целой вечности Кё отстраняется и, прижав голову Юкимуры к своему плечу, склоняется к его уху и шепчет так тихо, будто бы это и не он вовсе, потому как невозможно даже заподозрить, что бы подобные слова могли принадлежать Демоноглазому Кё: – Прекрати во всём обвинять себя. Прекрати себя ненавидеть и наказывать за то, в чём ты не виноват. Это моя вина. Это всё моя гордыня. Разве мог я позволить, чтобы кто-то обо мне заботился? Разве мог я позволить, чтобы кто-то меня защищал? Разве мог я позволить, чтобы кто-то меня любил? Это я виноват. Наказал и тебя, и себя. А потом пытался обвинить во всём тебя. Когда ты произнёс эти слова, когда спросил, почему я тебя не оставил там, я думал, что умру, от той горечи и боли, что звучали в твоём голосе. Я бросился к тебе, но ты уже не слышал. А на корабле я даже не знал, как взглянуть тебе в глаза. Но теперь я стал сильнее. Я убью того, кто сделал это с тобой! Обещаю! Кё поцеловал Юкимуру в висок и, немного отстранившись, хотел ещё что-то добавить, но не успел. Санада со словами «сам много болтаешь!» набросился на Кё, подобно голодному зверю, обнял за шею, повалил на спину, прижимая к земле своим телом, и принялся осыпать горячими поцелуями его лицо, шею, уши, везде, куда попадал, одновременно с этим проворно раздевая обоих. И затем губами и языком спускаясь уже по всем обнажённым участкам тела Кё. А его руки… Ох, эти его бесстыдные и умелые руки! Пальцы Юкимуры мягко скользят по рёбрам, буквально пересчитывая каждую косточку, неторопливо опускаются ниже, сжимают ягодицы, гладят внутреннюю часть бедра, тыльная сторона ладони ненавязчиво задевает возбуждённую плоть и тут же ускользает. Рот тем временем неспешно изучает каждый сантиметр тела: где-то медленно и нежно касается языком, где-то припадает губами, оставляя впечатляющие засосы. Кё запрокидывает голову и стонет, не переставая удивляться, как это Санада находит такие эрогенные зоны, о которых сам Кё никогда даже и не подозревал? Всё его тело словно один оголённый пучок нервов, где каждое прикосновение вызывает бурю эмоций. А ведь Юкимура, собственно, там ещё и не трогал, но Демоноглазый уже готов кончить от одних только этих ласк. – Ну что, – мурлычет Юкимура самураю на ухо, нежно проводя языком по мочке, – кто тут чья женщина? – Одним движением срывает шнур, стягивающий хвост на затылке Кё, и его рука тут же утопает в красном шёлке волос – таких длинных, струящихся алым потоком сквозь пальцы Юкимуры. Кё тяжёло дышит, его тело умоляет о разрядке. – Сделай что-нибудь. – Подожди, – Санада лёгким движением касается его губ, – ещё рано. И в следующие десять минут доводит Демоноглазого до исступления. Кё уже и не пытается подавить стоны, всё тело дрожит, он извивается от наслаждения, мешая Юкимуре себя ласкать. И сам уже не знает, чего он хочет больше: поскорее завершить эти сладкие мучения или продолжить их? – Ох, Юки… как у тебя… это выходит? Санада склоняется к его лицу, притрагиваясь губами к полуприкрытым векам. – Просто, – говорит он, – я люблю тебя! Демоноглазый распахивает глаза, встречаясь с пронзительно-синим взглядом Юкимуры. Должен ли он что-то на это ответить и, если да, то что? Но прежде чем Кё успевает что-то решить и как-то отреагировать, Санада избавляет его от проблемы выбора, обжигая его уста поцелуем, страстным и бесконечно нежным одновременно. А вторая рука между тем скользит Кё меж ног, длинные пальцы дразнят, нескончаемо медленно двигаясь вдоль напряжённого члена. И все мысли вылетают из головы. Демоноглазый не выдерживает, толкается в руку Юкимуре, но тот отстраняет её. – Не торопись! И снова медленные, нежные ласки, от которых каждая клетка трепещет в предвкушение развязки. Один только взгляд на полководца, так эротично склонившегося над ним, заставляет сердце биться ещё быстрее. И, несмотря на прохладный осенний ветерок, всё тело пылает, словно в огне. Но вот наконец ладонь обхватывает возбуждённую плоть, несколько уверенных сильных движений, и Кё вскрикивает, выгибаясь от накатившего блаженства, и кончает. – Ну, как, тебе понравилось? – чувственно шепчет Юкимура, целуя грудь любовника. Демоноглазый не отвечает, с трудом восстанавливая дыхание. Его возбуждение никуда не делось. – Юки, ты… – выдыхает он. – Ну, сейчас я тебе устрою!.. Кё переворачивается, подминая Юкимуру под себя, обхватывает руками лицо полководца и покрывает его быстрыми поцелуями. От пережитого только что оргазма, голова идёт кругом, гул в ушах, и всё вокруг словно бы в тумане, словно бы во сне, и даже свой голос кажется нереальным, когда Кё, ни на секунду не прерывая лобзания, шепчет то, что доселе было спрятано от всех, сокрыто глубоко в его сердце: – Ты потрясающий… Изумителен как в бою… так и в постели… Ох, ты хоть сам-то понимаешь, как хорош?.. Не отдам… Никому… Никогда… Убью любого, кто к тебе притронется! – Кё! – стонет Юкимура, сгибая ноги в коленях и кокетливо двигая бёдрами, показывая, чего именно он хочет, и Кё чувствует, как всё тело полководца дрожит от возбуждения. – Возьми меня! Скорее! От этого голоса, от этого взгляда – о, ками-сама, разве можно так трахать взглядом?! – рассудок мутится окончательно. – Заждался, прелесть моя? Изголодался? – судорожно сглатывая, шепчет Кё. – Я тоже. Демоноглазый пропускает руки под согнутые колени Юкимуры и, приподняв того за бёдра, входит резко и глубоко. Юкимура вскрикивает, и Демоноглазый тут же испуганно замирает. – Больно? – Нет… не останавливайся, – выдыхает Санада. Кё двигается быстро, то почти выходя, то врываясь до упора. Юкимура, не в силах подавить крики, беспомощно хватается пальцами за траву и запрокидывает голову. Острое, ни с чем не сравнимое удовольствие, овладевает обоими, разливаясь по коже мириадами покалываний. Адреналин ударяет в голову. Перед глазами Кё всё расплывается, и очертания предметов делаются неясными; звуки становятся приглушёнными, отчётливо слышен лишь голос Санады, страстно выкрикивающий его имя. Демоноглазый смотрит вниз, и в его мозгу проносится только одна мысль. «Прекрасен!» Юкимура всегда прекрасен, но сейчас, в таком положении, с раскрасневшимся лицом, взором, затуманенным наслаждением и криками блаженства на губах – он ещё прекраснее. Хрупкий и нежный, как цветок; опасный и страстный, как огонь, бушующий в жерле вулкана. Цветок и огонь. Кё толкается сильнее, чувствуя, как дрожат мышцы, и ноги уже отказываются его держать. Он меняет положение и накрывает Юкимуру своим телом. Полководец тут же крепко обхватывает его руками, словно пытается слиться с ним в одно целое. – Сильнее… ещё сильнее, – задыхаясь, просит он. Последняя частичка сознания утопает в неимоверном сплетении эмоций и чувств. Санада уже не в силах стонать и лишь жалобно всхлипывает где-то рядом с ухом Кё. Оргазм накатывает подобно цунами, сметая всё на своём пути. Тело бьёт одна нескончаемая судорога. Это так сильно, что кажется, будто бы кости рассыпаются в пыль, а в голове яркими искрами взрываются сонмы фейерверков. Ханаби. Цветочный огонь. Безумная феерия на краю пропасти… Когда Кё снова начинает воспринимать действительность, оказывается, что он без сил лежит на Юкимуре, бездумно кусая его плечо. Он разжимает зубы и нежно, как бы извиняясь, прикасается губами к красным полукруглым отметинам на белой коже. Тело Юкимуры под ним всё ещё вздрагивает, а сам полководец тяжело дышит, каждый его выдох вылетает с тихим стоном, широко раскрытые глаза устремлены в быстро темнеющее небо, а руки безвольно заведены за голову ладонями вверх. На одной из них алеет тонкая, будто нить, полоска: порез от травы. Демоноглазый притягивает ладонь Юкимуры, ласково проводит по ней языком, слизывая кровь, и бережно целует. А затем пытается сместиться немного в сторону, но Санада, только что, казалось бы, не подававший признаков жизни, снова крепко обнимает его за шею. – Не… пущу… – хрипло произносит он, так как во рту всё пересохло. – Тебе же тяжело, – говорит Кё. – Всё равно… не отпущу… Боюсь, что ты исчезнешь, как мираж… Хочу ощущать твоё тепло своей кожей… чувствовать биение твоего сердца… тебя в себе… Мне никогда не было так хорошо! Кё, ты действительно не презираешь меня? – Конечно, нет, дурачок. – Я так рад! Я бы вынес твоё безразличие, неприязнь и даже ненависть, но только не презрение. Ох, Кё, я так сильно тебя люблю, что даже страшно! – Дурачок… – повторяет Демоноглазый. Разумеется, маловероятно, что Кё когда-нибудь произнесёт эти три заветных слова, но Юкимуре вполне достаточно взгляда, полного теплоты и нежности, руки мягко гладящей его волосы и лицо; Юкимура трётся о ладонь Кё, ластится, словно котёнок, и плевать ему, что он вроде как самурай и всё такое. Кё припадает губами к губам Санады, а затем приподнимается на локтях и возобновляет движения. На этот раз медленно и неспешно, позволяя обоим во всей полноте вкусить блаженной неги, наслаждаясь близостью друг друга. Неторопливо целуя любовника, Кё горячо шепчет: – Ты – мой, только мой! Слышишь? Весь ты. Каждая твоя частичка. Только моя. Никому не отдам! Слышишь? – Да, Кё, – Санада соглашается со всем, изнывая в любовной истоме. Его руки перемещаются вдоль тела Кё, нежно лаская бока и спину. Проходят секунды, часы, а может годы… Дыхание учащается, ласки становятся нетерпеливыми, движения резкими. Юкимура приподнимает бёдра, позволяя Кё войти как можно глубже. – Ох, Кё… как же хорошо… – шепчет Санада и, хватаясь за плечи любовника, тянется к губам Демоноглазого. Их уста сливаются в долгом поцелуе. Они кончают почти одновременно. Кё опускается на грудь Юкимуры, чувствуя, как под ним снова вздрагивает тело полководца. Последний золотистый росчерк солнца блестит на красных волосах Демоноглазого, и светило наконец решает скатиться за горизонт. Оно уже и так много видело… Кё отстраняется и ложится рядом на бок, но Юкимура тут же тянется за ним и, обхватив Демоноглазого за шею, утыкается головой в его грудь. – Ну что ты? Что ты? – шепчет Кё, в свою очередь, обнимая любовника. – Я всё ещё боюсь, что это всего лишь сон. Или безумие. Знаешь, – говорит он следом, – мне кажется, я едва не лишился рассудка, когда увидел меч Иэясу у твоего горла. Подумал, что из-за моей пустой обиды, ты лишишься жизни… Демоноглазый гладит его по волосам, потом говорит: – Ну, во-первых, обида была не пустая. Во-вторых, я и сам был самонадеянным дураком. Так что мы оба хороши… Знаешь, тогда, в замке Мибу, – неожиданно для самого себя признаётся Кё, – я сказал, если бы это действительно было необходимо, я бы, не колеблясь, убил тебя. Но это неправда. Я бы скорее пожертвовал своим телом, – он на секунду замолкает и добавляет лукаво, – чем твоим… – Кё!.. – Санада удивлённо заглядывает любовнику в глаза. – А теперь, – с наигранным недовольством ворчит Демоноглазый, – будь хорошей девочкой и сделай вид, что ничего не слышал! Юкимура лишь сильнее стискивает Кё в объятиях и снова тыкается носом в его грудь. Они долго лежат, крепко обнявшись. На небе уже загораются первые звёзды, и Кё думает, что пора бы им возвращаться. – Спасибо, – вдруг тихо говорит полководец. – Я всё-таки что-то для тебя значу… – Я, кажется, просил… – А я разве что-то сказал? – лукаво мурлычет Санада в ответ. – Юки, ты кого угодно с ума сведёшь! – улыбаясь, произносит Кё, думая при этом: «Даже с врагами ты говоришь так, как будто пытаешься их соблазнить. Тебя можно любить или ненавидеть, но тобой невозможно не восхищаться! Я даже в какой-то мере понимаю Токугаву, потерявшего голову из-за такого человека, как ты: смелого, открытого, непримиримого и дерзкого». – Кё? – Что, прелесть моя? – Я ещё хочу! У Демоноглазого аж глаза на лоб полезли. – Ты всегда был таким ненасытным? – Только как встретил тебя, – отвечает Юкимура. – Тобой я никак не могу насытиться. – С тобой же никакого здоровья не хватит! – восклицает Кё. – Ну, пожалуйста! Ну, Кё-о-о! – Санада осыпает поцелуями грудь Демоноглазого. Ох, эти его ласки!.. – Хорошо, – вкрадчиво говорит Кё. – У нас ещё вся ночь впереди, но только пойдём в дом. Становится прохладно, а я бы не хотел, чтобы ты что-нибудь себе отморозил. – Но ты же меня согреешь! – не унимается полководец. – Кроме того, – с ложной скромностью, – там слишком много народа. – А когда это последний раз тебя смущало? – усмехается Демоноглазый. – Можешь не переживать, тебя и отсюда было прекрасно слышно! – Кё!!! – возмущённо восклицает Санада, хотя на лице его ни тени стыда…